 |
Будьте здоровы, молодой человек
|
|
|
|
Юрий Борисович Линцов (назовем его так) заведовал некой кафедрой некоего института. Это был крупный специалист в одной из областей математической логики, автор нескольких монографий, обладатель титулов, премий и прочая. Юлий Борисович успевал всюду, ориентировался и был на виду. Один раз выступил с популярной лекцией в Политехническом музее. Читал он замечательно — во всяком случае, Академик, бывший среди немногих его внимательных слушателей, ушел в полном восторге. Линцов с той поры не сходил с его уст. Через какого-то взрослого знакомого математика сумел достать из научной библиотеки чуть ли не все его работы и прочитал от корки до корки.
Я, понятно, мог этому только отдаленно сочувствовать, пожалуй, даже слегка ревновал. Один раз за игрой в Пи-футбол это прорвалось.
— И чего ты нашел в своем этом Хренцове?.. Погоди, сейчас мой удар, был угловой. Тьфу… Чего он там тебе такое открыл?
— Шесть—один. Объяснить сложно, специальная терминология. Линцов — личность, понимаешь? Личность в науке. Аут.
— А что, остальные там в вашей науке без личностей, что ли?
— Проявить самобытность — тебе пенальти — достаточно сложно. А он сумел. Семь—один.
— Ну и что? Ты тоже проявляешь самобытность. Я тоже проявляю самобытность. Семь—два.
— Не жульничай, положение вне игры. Слушай, Кот, а ты мне подал идею.
Его идеи всегда возникали по каким-то немыслимым поводам, по непостижимым касательным, скакали, как блохи, куда-то вбок.
На этот раз идея была простенькая и бредовая: собственной персоной явиться к Линцову. На работу. Поговорить.
Обоснование звучало так: ЛУЧШЕ ОДНАЖДЫ, ЧЕМ НИКОГДА — мне понравилось.
Дней десять Клячко, не разгибая спины, сидел и строчил, вычеркивал и строчил, рвал бумагу и снова строчил — такого с ним никогда не бывало, он работал всегда сразу набело.
|
|
|
ОН СОСТАВЛЯЛ ВОПРОСЫ.
Когда все было наконец готово, он, страшно мигая, протянул мне аккуратно исписанный лист бумаги и попросил прочесть.
Семь вопросов. Первые три и последний состояли сплошь из абсолютно непонятных мне формул.
— Это пропусти, пропусти! — закричал Кляча, увидев мою реакцию. — Вот это, ты только это… Смешно, а?..
Изо всех сил заскрипев извилинами, я прочел следующее. (За точность воспроизведения не ручаюсь.)
…ИСЧЕРПЫВАЕТСЯ ЛИ ВЫСШАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ МОЗГА ПОСТАНОВКОЙ И РЕШЕНИЕМ ПРОБЛЕМ?
…ИМЕЮТ ЛИ СМЫСЛ ПОПЫТКИ ОБОСНОВАНИЯ ЭТИКИ ТЕОРИЕЙ РАЗОМКНУТЫХ (СВЕРХЦЕЛЕВЫХ) ИГР?
…ЕСТЬ ЛИ ПУТИ К СОЗДАНИЮ ЕДИНОГО ЯЗЫКА НА ОСНОВЕ ГИПОТЕЗЫ МУ… МУЛЬТИ… МО… МУЛЬТИМОДАЛЬНОСТИ СМЫСЛОВОЙ ВСЕЛЕННОЙ?
— Ну как, а? Смешно?..
— Гм. Ну что… Все бэ-мэ. (Более или менее.) Бэ-мэ нормально. В целом, — сказал я важно.
Ему пришлось приходить к Линцову несколько раз, из которых добиться аудиенции удалось только дважды.
Первый раз (по его неохотному описанию).
— …Юлий Борисович, если можно… Минимальное время…
Письменно или устно, как вам удобнее…
— Хорошо, я посмотрю, оставьте секретарю. Приходите на той неделе. Во вторник. Нет, в пятницу… Нет, в пятницу заседание кафедры… Алло. Сейчас, извините. Позвоните секретарю во вторник с утра. Будьте здоровы, молодой человек.
Второй раз. (Я ждал за дверью и от нечего делать подслушивал.)
— Ну, заходите, что же вы… А вы к кому?.. Здравствуйте. Садитесь. Уважаемый… Алло. Да, добрый день, добрый день, дорогой мой Олег Константинович! Спасибо, и вас так же! И вас с тем же!.. И вам того же!.. Ну конечно, чудесно… Переносится симпозиум? Да-а-а… Спасибо, спасибо. И вам спасибо… Еще раз спасибо. Всего, всего вам самого-самого наилучшего… Так вот, молодой человек. Понимаете ли… Алло. Да. Не знаю, не могу сказать. Занят. Тоже занят. В пятницу. Всего хорошего. Значит, так, юноша. Алло. Слушаю вас… Сию минуту… Маргарита Антоновна! Маргарита!.. Риточка, ну что же вы… Референт Николая Тимофеевича… Алло, да, да, конечно, материал давно подготовлен, мы ждали только вашего… Обязательно. Сделаем. Большое вам спасибо… Итак, мальчик, ты, собственно, по какому по… А? Да… Сейчас, минуту… Риточка, принеси, пожалуйста, материал этого… гражданина. Ну вот. Да-да, я помню. Молодой человек, вы не представляете себе степени моей занятости. Отвечать на ваши вопросы… Ну хорошо, допустим… А это что? Ага, ясно. Ваши вопросы сформулированы… Э-э… Не совсем адекватно… Вот здесь кое-что… Хотя и свидетельствуют о вашем обостренном интересе к ряду проблем дискордантного преобразования… Алло. Я… Почему же раньше не позвонила?.. Не слышу тебя… Алло! Ты можешь погромче?.. Нет, не совсем удобно… Хорошо, попробую… А? Ты еще будешь дома? Дома будешь? Я тебе перезвоню… Да… У вас, несомненно, есть кое-какие задатки, молодой человек, но вы слишком тихо говорите, надо развивать голос, это жизненно важно. Если вы будете серьезно работать в какой-либо актуальной области, из вас, будем надеяться, со временем выйдет какой-нибудь толк. А это… Возьмите. Будьте здоровы, молодой человек.
|
|
|
СТРАННЫЙ ПРЫЖОК
…Был теплый мартовский день, налетал шалый ветерок, отовсюду текло и капало. Мы встретились, как обычно, у ворот дворика дома № 6, в Телеграфном, — отсюда начинался наш традиционный маршрут: за угол, по Сверчкову, Потаповскому и на Чистые.
Но на этот раз он не пошел, а встал на месте, неподвижно опустив руки.
— Кстонов, слушай. Можно, я спрошу тебя?.. Кетоновым он назвал меня в первый раз.
— Ну.
— Ты скажи… Ты знаешь, зачем ты живешь?
— Чего-чего?
— Зачем ты живешь?
— Ты что, охренел?
— ЗАЧЕМ ТЫ ЖИВЕШЬ?
— Да чего ты?.. Ну, чтобы стать… Чтобы было весело… Тьфу, да чё ты пристал?.. А ты знаешь? — Не знаю.
— Ну и…
— Я всегда думал, что знаю. Потерял.
— Ну ты вообще… Ты даешь. А моя Катька вот знает. (Так звали мою тогдашнюю кошку.) Чтобы лопать сырую рыбу. Чтобы гулять, хе-хе, чтобы котята были. Мурлыкать чтобы. А ты не знаешь, хе…
— Я НЕ ЗНАЮ.
— Ну ты…
Я вдруг осекся. Глаза Академика со страшной силой упирались в меня и светились отчаянием.
|
|
|
— Клячко, — я попытался взять его за рукав, но рука моя как-то сама собой отошла обратно, — слышь… Пошли. Пошли попиликаем. (То есть на нашем языке поиграем в Пи-футбол или еще какнибудь поразвлекаемся.) А?.. Опять бабка спать не дала?
"Ничейная бабуся" уже второй месяц была очень плоха, и по ночам кричала на одной ноте.
— Она вчера умерла.
Повернулся и побежал. Перед поворотом за угол переулка споткнулся, но не упал, а подлетел как-то вверх, вскинув руки с растопыренными пальцами, и в этом странном прыжке исчез за углом.
С месяц после того мы еще виделись и разговаривали как обычно, но обоим было до головной боли ясно, что этому уже не продолжиться. Что-то между нами разрушилось.
…Пропал внезапно, без подготовки. Утром мать нашла на столе записку:
ДО СВИДАНИЯ. НЕ ИЩИТЕ. Я ВАС ЛЮБЛЮ. Я НЕ… Дальше что-то зачеркнутое.
Исчез в домашней одежде, ничего с собою не взяв. Обнаружили потом, что куда-то девалась всегда бывшая среди немногих его личных книг "Карта звездного неба" и последняя из объемных моделей Энома.
Обрывки разговора, подслушанного возле учительской.
Мария Владимировна. А если самоубийство?
Николай Александрович. Не думаю. Какая-нибудь авантюра…
— Одиночество… Никто его по-настоящему не знал. Мерили общими мерками…
— А что было делать, как подойти? Иногда мне было просто стыдно с ним разговаривать.
— Старший друг, хотя бы один…
— При таком-то уровне? Старше всех нас, вместе взятых.
— Ну, не скажите…
Следователь приходил в школу, беседовал и со мной, я из этой беседы мало что запомнил. "Любил ли он ходить босиком?" — "Да, очень". — "Водился ли с подозрительными личностями?" — "Да. Водился". — "С какими?" — "Ну вот со мной". — "А еще с какими?" — "Не знаю". — "Как ты можешь не знать, а еще друг. Вспомни". — "Ни с кем он не водился".
Еще пару раз я приходил к нему домой. Почерневшая мать, с сухими глазами, беспрерывно куря, не переставала перебирать его одежонку, тетради, рисунки…
|
|
|
"Владик. Владик. Ну как же так. Владик…" Отец, абсолютно трезвый, сидел неподвижно, упершись в костыль. "Сами. Искать.
Упустили. Пойдем. Сами…" — "Куда ж ты-то… Куда ж ты-то…"
Его лабораторно-технический скарб, находившийся под бабусиным топчаном, был весь вытащен и аккуратно разложен на свободной теперь поверхности.
Сестры переговаривались полушепотом и ходили на цыпочках. Я сидел, мялся, пытался что-то рассказывать о том, как с ним было интересно, какой он…
Самое страшное — употреблять глаголы в прошедшем времени.
В последний день занятий, после последнего урока, когда я, отмахнувшись от Яськи, в дремотной тоске брел домой, кто-то сзади тронул меня за плечо.
Я сперва его не узнал. Передо мною стоял Ермила, уже больше года как исключенный из школы. Он мало вырос за это время — я смотрел на него сверху вниз. Бело-голубые глаза глядели тускло и медленно, под ними обозначились сизоватые тени.
— Его, понял?
Он протягивал мне измятую кепку. Я не сразу ее узнал, но сразу, как от удара током, куда-то вверх подскочило сердце.
— Ты его видел?..
— Я взял, ну.
— Почему?..
— В раздевалке куклу гоняли, тогда и взял, понял?
— А почему… Почему не отдал?
— Теперь отдаю, законно.
— А почему мне?
— Вы с Клячей корешки — так, нет? Ты это, понял… Носи. Пока не придет.
— А ОН ПРИДЕТ?
— Куда денется. Кляча — голова на всех, понял.
— А ГДЕ ОН?
— Откуда знаю? Придет, законно.
— Придет?..
— Носи, ну. Побожись.
— …(Соответствующий жест, изображающий вырывание зуба большим пальцем.)
— Ну законно. Давай.
Сунул мне под дых корявую грабастую лапку, повернулся и — как краб, боком, — в сторону, в сторону… Больше я его никогда не видел.
Что же касается Клячко, то…
Не стану утомлять ваше любопытство, читатель. Я был до крайности удивлен и взволнован, когда Д. С. сообщил мне, что Владик К. жив и ныне.
— Оставьте пленку, не надо. Другая история.
— Но ведь…
— Разве не интересно само по себе, какие бывают дети? Разве весь смысл их в том, чтобы становиться взрослыми? Суть в том, что ребенок тот был и есть, хотя мог бы и потеряться… — А кепка?
— Как видите, осталась невостребованной… У него теперь другая фамилия, взятая им самим, смешная…
|
|
|
