Глава IV. Персидское войско.

Персидское войско по своему характеру было противоположно греческому: оно состояло из всадников и лучников. Единственный современник, повествующий нам о Персидских войнах, Эсхил в своей драме "Персы" воспевает борьбу копья с луком, неоднократно возвращаясь к этому мотиву32. Персидские всадники также пользовались луком. Упоминаемые мечи и короткие копья служили лишь в качестве второстепенного оружия.

Ввиду того, что основным оружием был лук, предохранительное вооружение было легким: у пехоты только плетеный щит, который стрелок выставлял перед собой при стрельбе. "Они идут в бой в шапках и штанах", - описывает Аристагор персидских воинов спартанцам. В другом месте33 упоминаются чешуйчатые панцири, но ими, по всей вероятности, пользовалась только часть всадников.

Различие между персами и греками заключается не только в неодинаковом вооружении. Сила фаланги покоится, кроме мужества и вооружения отдельных воинов, также на стойкости целого, на сплоченности тактической единицы. Мы уже видели, что даже при значительном численном перевесе победный исход сражения достигается не силой оружия, а физическим и моральным давлением, оказываемым задними шеренгами фаланги. Такого тактического целого у персов не было: стрелки мало для этого приспособлены; они естественно стремятся не сплотиться, а рассыпаться. Только исключительно высокое искусство может все же привести их к внутреннему единству. Но на первом месте остается ловкость, рвение и мужество отдельных воинов. Стрелков нельзя применять в больших массах против гоплитов; если выстроить их очень глубоким строем, то выстрелы из задних шеренг не получат должной силы. Если же раздвинуть строй в ширину, то очень скоро стрелы совсем не будут долетать до врага.

Персидское государство состояло из национального персидского ядра и многочисленных подчиненных народностей. Из этих последних персидские цари не набирали бойцов. Месопотамцы, сирийцы, египтяне, малоазиатские народности составляли невоинственную, платившую дань массу; исключением являлись финикийские и греческие моряки, из которых, разумеется, комплектовались матросы для военного флота. Когда Геродот насчитывает чудовищное количество народностей, входивших в состав персидского войска, го мы должны рассматривать это как чистый вымысел. Сама Персия, охватывавшая нынешний Иран, Афганистан, Белуджистан и значительную часть Туркестана, была и остается до сих пор в большей своей части страной степей и пустынь, с разбросанными среди них бесчисленными мелкими, реже более крупными и несколькими очень крупными оазисами. Персы, мидийцы и парфяне представляли собой разветвление одного и того же народа, совершенно как в средневековой Германии саксонцы, франки, швабы, баварцы. Связывало их не только племенное единство, но и общая религия, откровение Заратустры. Воинственным элементом являлись собственно больше кочевые, чем оседлые части племени. Кочевники же были, видимо, и основателями государства. По мере того, как персы становились властителями все более обширных и богатых культурных стран, они превращались из воинствующих пастухов в воинственных правителей, рыцарей. Надо представлять себе, что все сатрапы от Черного моря до Красного, вступая в должность, приводили с собою большую национально-персидскую дружину, из которой они набирали своих телохранителей и придворных, а также гарнизоны для наиболее важных укрепленных пунктов. Налоги и взимаемая сатрапом дань натурой давали ему возможность не только содержать эти дружины, но также пополнять их в случае нужды наемниками из воинственных племен, многие из которых оставались в этом огромном государстве в полунезависимом, а иногда и вовсе независимом положении. Некоторые пополнения и подкрепления приводились и из самой Персии, где их вербовали больше среди кочевников, чем среди крестьян.

Персидское государство как по своему основанию, так и по своей структуре аналогично создавшейся 1 200 лет спустя из другой страны оазисов мировой державе аравийских бедуинов, которых - как некогда персы - спаивала новая религия. Как позднее арабы, так некогда и персы не создавали массового войска: большие массы не могут передвигаться на чудовищные расстояния в странах, имеющих такое огромное протяжение. Как арабы, так и персы создавали свое войско на основе не количественного, но качественного принципа. Для того, чтобы ясно представить себе, какова была сущность персидского войска, следует пополнить показания греческих источников сопоставлением с германским рыцарским войсковым устройством: вспомним, как франки под предводительством Меровингов заняли с небольшими отрядами богатые романизованные области Галлии, в то время как основная народная масса не покидала унаследованных земель; также и с немецкими рыцарями саксонские и салические короли и Штауфены заняли и держали в повиновении Италию. Мы здесь не будем останавливаться на отличиях между устройствами восточного и западных государств, нас интересует лишь вопрос, что представляло в своей сущности военное сословие, сумевшее при небольшой численности создать большие державы34.

Очень меткую оценку и определение разницы между войсками обеих сторон дает греческое предание о беседе между Ксерксом и изгнанным спартанским царем Демаратом. Великий царь похваляется, что среди его телохранителей найдется не один человек, готовый потягаться силами с тремя эллинами одновременно. Демарат же возражает на это, что отдельные спартанцы не менее храбры, чем другие люди, но их подлинная сила заключается в их единении, и закон повелевает им, не выходя из строя, вместе победить или вместе умереть. Мы, понятно, толкуем это таким образом: греческие гоплиты составляют сплоченное тактическое целое, персидские же воины - нет.

Греческое предание, поскольку оно касается персов, содержит в себе внутреннее противоречие. То они представляются в виде огромных, но очень невоинственных толпищ, погоняемых в бой плетьми, го их изображают в высшей степени доблестными и очень искусными воинами35. Если бы верны были оба сообщения как относительно численности, так и относительно воинской доблести персов, то постоянно повторяющиеся победы греков были бы необъяснимы. Только одно из двух может быть верным, - и совершенно ясно, что превосходство персов следует искать не в количественном перевесе, а в качественном.

Греческая легенда - единственно дошедшая до нас - превратила победу гражданского ополчения над профессиональным войском в победу незначительного меньшинства над огромным большинством. Это - обычный сдвиг в народной психологии, с которым постоянно приходится встречаться. Качественное отличие является слишком тонким для понимания массы, и она переносит его в категорию количества. Это - легенда, но не ложь. Для каждого, кто понимает разницу между профессиональным войском и гражданским ополчением, победа греческих горожан над персидскими рыцарями является не менее славной, чем отмечаемая преданием победа немногих над многими. Но для военно- исторического понимания в данном случае важнее всего установить, где кончается легенда и где начинается история. Представление об огромных персидских полчищах нужно совершенно отбросить. Ничто не заставляет нас предполагать у персов какое бы то ни было численное превосходство при Марафоне и Платее; наоборот, вполне возможно и вероятно, а на мой взгляд даже несомненно, что греки имели численный перевес.

Персы были профессиональными воинами. Даже пополнения, набранные для собственного рыцарского войска из числа персидских пастухов и крестьян, ввиду такой большой войны, как война с греками, не являлись гражданским ополчением, так как из всей народной массы вербовались наиболее воинственные. Греки же, за исключением спартиатов, могли выставить лишь гражданские ополчения, не имевшие даже сколько-нибудь твердых военных традиций. Героический век уже лежал далеко позади, а последнее поколение хотя и видало неоднократно пограничные ссоры, но в общем воспитывалось для мирных занятий - земледелия, торговли, мореходства, ремесла.

Когда я в своих "Персидских и Бургундских войнах" впервые высказал это мнение, оно было отвергнуто многими учеными без дальнейшего обоснования, просто словом "невозможно". Конечно, вполне естественно, что столь твердо укоренившееся представление, как представление о величине приведенных Ксерксом войск, не может быть отброшено с легкостью. Я это предвидел и потому соединил свое исследование Персидских войн с исследованием войн между Карлом Смелым и швейцарцами - так называемых Бургундских войн. Здесь перед нами совершенно аналогичный случай. 1ражданско- крестьянское войско в ряде сражений неизменно побеждает профессиональных воинов (рыцарей и наемников), предание же превращает это в победу ничтожного меньшинства над огромным большинством. Но до нас дошло несколько списков войск, участвовавших с обеих сторон в сражениях при Грансоне и Муртене; благодаря им мы можем документально доказать, что мнимые стотысячные армии Карла Смелого на деле значительно уступали численностью швейцарским войскам. Поэтому голым словом "невозможно" никак нельзя отвергать возможность подобной замены в предании. Трудно понять, почему Геродоту и грекам следует оказывать больше доверия, чем суровым швейцарским летописцам, которым также верили в продолжение ряда веков. Я прошу всякого, кому мои доводы покажутся сомнительными, не произносить окончательного приговора, не ознакомившись со швейцарскими преданиями. У нас есть швейцарское предание о Буллингере, записанное приблизительно через такой же промежуток времени после рассказанных в нем событий, какой отделяет геродотовы рассказы от Персидских войн, и потому оставшееся ненапечатанным. Я привел соответствующий отрывок из этой рукописи в моих "Персидских и Бургундских войнах", чтобы дать возможность судить по нему о характере и достоверности подобных записей. Путем такой методологической подготовительной работы я сам научился обращаться с греческими источниками, а потому и советую каждому ученому, желающему дальше трудиться на этом поле, освоиться с этим орудием, прежде чем доверить каменистой почве свои семена.

К сожалению, - добавляю я в этом новом издании, - я еще не заметил, что кто-либо из ученых последовал этому совету.