 |
Ф.М. Апраксин. Неизвестный художник. XIX в
|
|
|
|
Ф. М. Апраксин
Неизвестный художник. XIX в
Именно этим, царской привязанностью, в первую очередь, по-видимому, объяснялась прочность апраксинского положения. Петр мало кого любил так, как этого своего старинного друга. В письмах к нему подчас читается неподдельная, очень редкая для государя нежность. «Пожалуй, государь Федор Матвеевич, не сокруши себя в такой печали», – утешает он овдовевшего Апраксина. В другой раз пишет: «Пожалуй, побереги себя, воистину ты надобен». Даже – совсем уже нетипично – ставит здоровье адмирала выше интересов дела: «Не езди, подлинно погубишь себя, – отговаривает царь хворающего дядю от поездки в Москву. – Конечно, дай покой, и когда доктор совершенно безопасно увидит, тогда поезжай».
Федор Матвеевич был силен еще и своим несметным богатством, доставшимся ему при не вполне тривиальных обстоятельствах.
В 1715 году скончалась его сестра царица Марфа, которой от покойного мужа, царя Федора, осталось огромное состояние. Детей у нее не было и не могло быть, поскольку смертельно больной государь, женившийся совсем незадолго до кончины, не успел, как говорилось в прежние времена, «вступить в права супружества», а впоследствии вдова славилась безупречной нравственностью. Известный знаток старины (и собиратель всяческих скандальных историй) князь Петр Долгорукий в своих «Записках» сообщает, что царь вздумал лично проверить, действительно ли его невестка была столь целомудренна. Он якобы лично произвел осмотр мертвого тела и, убедившись, что Марфа умерла девицей, расчувствовался – передал все ее имущество брату. Правдив этот неприятный анекдот или нет, неизвестно (при знаменитой петровской бесцеремонности и любви к анатомии всё возможно), но так или иначе в 1725 году после смерти царственного племянника Федор Апраксин оказался среди самых влиятельных и богатых людей империи, от которых теперь зависела ее дальнейшая судьба.
|
|
|
Герой «Малой войны»
Борис Шереметев
(1652–1719)
Борис Петрович Шереметев принадлежал к одному из шестнадцати «великих» родов, представители которых по местническим привилегиям имели право на боярский чин, и достиг этого высшего старомосковского отличия уже к тридцати годам. При Василии Голицыне он выполнял поручения большой важности – участвовал в переговорах с Польшей о «Вечном мире» и потом был послом в Польше, но со сменой власти надолго ушел в тень и впоследствии поднялся уже на ином, не дипломатическом поприще.
Он не входил в число царских приятелей; будучи человеком тихим и набожным, не участвовал в безобразиях Всешутейшего Собора и даже – редкая привилегия – был освобожден от обязанности осушать Кубок Большого Орла. Этого своего соратника Петр не столько любил, сколько ценил. И было за что. В самый тяжелый период Северной войны, когда русская армия еще только училась боевой науке, Борис Петрович оказался самым способным учеником. Его нельзя назвать выдающимся полководцем, но это был лучший боевой генерал, каким страна располагала в то время.
Вероятно, оно и к лучшему, что посольская карьера Шереметева оказалась недолгой. Это был человек не мира, а войны. В 27 лет он стал товарищем воеводы «большого полка», а затем получил и самостоятельное командование на южном, степном рубеже страны, сражался с турками.
Туда же Борис Петрович вернулся после того, как перестал быть послом. В первой половине 1690-х годов он служил белгородским воеводой, отражая набеги крымских хищников. Как военачальник, хорошо знающий эти края, Шереметев во время первого Азовского похода получил задание возглавить вспомогательный днепровский фронт, задачи которого были сугубо демонстративные: изобразить, будто главные силы идут на Крым. Войско у Бориса Петровича было большое (25 тысяч дворянского ополчения и стрельцов плюс 35 тысяч казаков гетмана Мазепы), но все лучшие части царь забрал с собой. Тем не менее Шереметев со своим пестрым воинством повоевал много лучше, чем Петр с полками нового строя. Те ушли от Азова несолоно хлебавши, а боярин взял четыре турецких крепости.
|
|
|
С этого момента государь и начинает отличать Бориса Петровича, хотя по-прежнему поручает ему командовать только соединениями, воюющими по старинке. Во время нарвской кампании 1700 года Шереметев начальствует над дворянской поместной конницей, которая демонстрирует совершенную неспособность противостоять дисциплинированному, хорошо обученному шведскому войску и в панике бежит после первого же натиска. Зато командир благополучно уводит ее из нарвской западни. Возможно, именно поэтому царь и назначает Бориса Петровича командующим всеми уцелевшими после катастрофы силами.
Упорная, изнурительная «малая война» 1701–1704 годов – звездный час Шереметева. Он не только удерживает шведов, но и начинает наносить по ним все более чувствительные удары, имея в своем распоряжении пока еще малоопытную армию, которая под его руководством дерется все лучше и лучше.
Борис Петрович был очень осторожен, избегал лишнего риска и вступал в сражение, только если обладал серьезным превосходством над противником. Через год после Нарвской конфузии, имея шестикратное численное преимущество, он наконец сошелся с Шлиппенбахом под Дерптом, при Эрестфере, и одержал победу. В стратегическом отношении она была скромной, но Борис Петрович доказал, что русские могут бить «богов войны» шведов и даже брать их в плен. Царь был вне себя от счастья и осыпал триумфатора наградами: дал чин генерал-фельдмаршала и орден Андрея Первозванного.
В 1702 году Шереметев вновь дрался с Шлиппенбахом при Гуммельсгофе, уже всего лишь с трехкратным перевесом, и опять взял верх.
Однако главным достижением фельдмаршала были не победы в поле, а стратегия, которой он придерживался. Борис Петрович чередовал опустошительные рейды на вражескую территорию с постепенным «ползучим» наступлением, в ходе которого занимал все новые и новые опорные пункты. Так он прибрал к рукам всю Ингерманландию, взяв крепости Мариенбург (где в плен к нему попала будущая императрица Екатерина), Ниеншанц, Нотебург. В 1704 году фельдмаршал добрался до Дерпта, но взять большой, сильно укрепленный город не сумел.
|
|
|
Эта неудача сильно повредила Борису Петровичу в глазах государя и стала концом шереметевского взлета. К этому времени Петр уже не очень боялся шведов, ему хотелось повоевать самому. Шереметев с его медлительностью стал царя раздражать. Лично явившись к Дерпту, государь объявил, что осада ведется из рук вон плохо и что фельдмаршал только «туне людей мучил». Штурмом руководил сам Петр, город взял и после этого уже не считал Шереметева единственным и незаменимым.
|
|
|
