Перечитывая «Гештальт-терапию» Перлза и Гудмена полвека спустя

Когда близко познакомишься с нашим осново­полагающим текстом, то по прошествии некоторо­го времени может появиться дискомфорт. Перед чи­тателем может возникнуть ряд противоречий, потом исчезнуть, возникнуть снова. В частности, это каса­ется самого понятия self. Современные размышления в науках о человеке, в философии, социологии, даже истории искусства может помочь нам лучше обнару­жить эти явные противоречия, дать им объяснение и тем самым попытаться их преодолеть. Мне кажется, что мы можем найти такие возможные ориентиры для нашего анализа в переходе от «модернизма» к тому, что теперь принято называть «постмодернизмом».

Жан-Мари Робин

Модернизм соответствует тому направлению мыс­ли, которое, начиная с века Просвещения пыталось открыть новые перспективы научного и техническо­го прогресса, знания, порывающего с более или ме­нее обскурантистскими традициями предшествую­щих столетий.

Даже если мыслители, социологи и социальные критики могут расходиться в своих анализах, все со­гласны в том, что на социальном уровне с этим «мо­дернизмом» связано появление примата понятия ин­дивида и его «превратного следствия» — индивидуа­лизма.

В самом деле, именно с модернизмом связан подъ­ем разума и науки, права человека с их принципами равенства и свободы, разрушение социальной ткани племенной общины и утверждение понятия «обще­ства», и, таким образом, примат индивидуальности и понятия субъекта, которое занимает настолько важ­ную роль в современных науках о человеке. Модер­низм тем самым также позволил развиться романтиз­му и взгляду на эмоции как нечто выдающееся. Место религиозных переживаний заняли эстетические пере­живания.

В наши дни есть все для того, чтобы на этой почве родился интерес к приспособлению в контакте и че­рез контакт, творчеству, автономии и ответственнос­ти, так тесно связанных с самим определением субъ­екта.

1950—1970-е годы, как мне кажется сегодня, пред­ставляют собой акме⁶ того, что обычно называют «мо­дернизмом», и «Гештальт-терапия», опубликованная в 1951 году, включает множество отсылок к такому об­разу мысли, как-то подход к self через его отдельные структуры; важность, которая придается ответствен-

⁶ Греч. άχμη— вершина. - Прим. пер.

Быть в присутствии другого 45

ности, автономии субъекта, отсылки к психопатоло­гии, опора на Фрейда и Райха, хотя бы даже воспри­нятых критически, иногда неясное различение self и «я», или организма и т. д. Всех этих отсылок к модер­низму станет еще больше в последующем творчестве Перлза, но отнюдь не в творчестве Гудмена. Это на­глядно показывает, кто из двух авторов мог желать из­влечь выгоду из такой ориентации.

Но в то же время Перлз и Гудмен осуществили фундаментальный переворот, который поставил их в центр того, что позднее назвали «постмодернизмом»: они сдвинули с места self, лишили его места, децен­трализовали и подчинили его времени. С точки зре­ния подхода, который отличает модернизм и является солипсическим, индивидуальное «я» было признанно в качестве единственной реальности. Теперь Гудмен делает шаг вперед; ибо именно под его влиянием те­ория приобретает ориентацию, согласно которой self ЕСТЬ контакт. То, что мы называем self, существует только там и тогда, где и когда есть контакт. Нельзя говорить: «self существовало прежде; оно обнаружи­лось, проявилось, выразилось в контакте». На самом деле, self и ЕСТЬ контакт. Очень часто гештальтист-ское понятие self сводят к понятию организма или од­ному из его эквивалентов: «я», «субъект», «личность» и т. д. Потому что нельзя не думать о «я» прежде всего как о чем-то длящемся во времени. Но Перлз и Гуд­мен говорят без обиняков: «Self— всего лишь неболь­шой фактор в глобальном взаимодействии огранизм/ среда. Однако оно играет ключевую роль, которая со­стоит в развитии и создании значений, благодаря ко­торым мы можем расти».

Гудмен ссылается на некую первичную реальность: то, что существует, это поле. Если поле определяет­ся как «некий организм и его среда», то тогда self обоз-

46 Жан-Мари Робин

начает движения внутри поля, движения интеграции и дифференциации, унификации и индивидуализации, действия и преобразования и т. д. Однако сами Перлз и Гудмен не всегда сохраняли приверженность этим но­ваторским идеям, которые сами они и высказали, и — вследствие этого — и их последователи не всегда удер­живались в этом. Можно ли придерживаться этих идей? Разве не чересчур соблазнительно для нас вернуться к индивидуалисической и солипсической парадигме? Т. е. к тому, что мы решили называть «организмом», «пси­хикой», «личностью», пациентом или клиентом и т. д.? Разве не соблазнительно в силу доступности такого об­раза действия способствовать развитию психопатоло­гии некой данной изолированной сущности, даже если эта психопатология приводит к проблемам, вроде «бы-тия-в-мире»? Разве не прельщает нас отсылка к психо­генезу, даже если — что в последние годы стало еще бо­лее очевидно — этот психогенез принимает в расчет пер­вичные отношения со средой, «объектные отношения», рискуя при этом свести поле среды вообще и другого че­ловека в частности к орудийной и этиологической фун­кции, к «причине» развития и его нарушений.

Обратимся к примеру, который я упоминал выше.

Перлз в последний период своего творчества делал акцент на понятии «само-поддержки» (self-support). Он даже противопоставлял самоподдержку подде­ржке среды. В его работах можно ясно увидеть проти­вопоставление self и среды, в то время как в его книге, написанной совместно с Гудменом, мы найдем «орга­низм» и «среду».

Следовательно, если мы используем «self» как «личность» или «организм», мы делаем акцент на раз­витии всех типов поддержки способностей, собствен­ных ресурсов и всего другого, что свойственно инди­виду, в эготической позиции.

Быть в присутствии другого 47

Если же мы станем рассматривать self в качестве контакта, мы сделаем акцент на развитии поддержки в контакте с полем (помня о том, что поле включает одновременно организм и среду).

Напрашивается вывод, что, стало быть, мы имеем дело с двумя весьма различными видами психотера­пии. Можем ли мы называть эти две настолько раз­личные психотерапии одним и тем же словом «ге-штальт-терапия»?

Мы можем рассмотреть эти разные и даже проти­воположные аспекты как симптомы колебания меж­ду модернизмом и постмодернизмом, характерного для нашей эпохи, и нам не следует, по-моему, предъ­являть претензии нашим авторам. Наоборот, мне ка­жется, что они сумели в своих размышлениях найти место для идей, которые намного опередили свое вре­мя и интеллектуальный контекст. Нам с нашей ны­нешней теоретической вооруженностью надо суметь преодолеть темные пятна и ограничения их теории.