 |
Энзенбергер: .социалистическая. стратегия
|
|
|
|
Ж. БОДРИЙЯР
РЕКВИЕМ ПО МАСС-МЕДИА*
(S/Λ’98. Поэтика и политика. Альманах Российско-французского центра
социологии и философии Института социологии Российской Академии наук. М.:
Институт экспериментальной социологии, СПб.: Алетейя, 1999. С. 193-226.)
Входная**
Теории масс-медиа не существует..Революция масс-медиа| до сих пор
остается эмпиричной и мистической как у Маклюэна, так и его противников.
Маклюэн с присущей канадцам резкостью говорит, что теория Маркса —
современница промышленности эпохи пара и возникновения железных дорог —
претерпела революционные изменения еще при жизни ее основателя, во времена
появления телеграфа. Это откровенное высказывание означает, что Маркс в своем
материалистическом анализе производства как бы исключает язык, знаки, средства
коммуникации из производительных сил. По правде говоря, у Маркса даже не
существует теории железных дорог, в которой бы те понимались как.медиум|, как
средство связи: Маркс рассматривает железные дороги, равно как и все развитие
техники, лишь под углом зрения производства, производственного, материального,
инфраструктурного базиса, единственно определяющего развитие общественных
отношений..Способ коммуникации|, обреченный оставаться промежуточной
идеальной реальностью и.слепой| социальной практикой, на протяжении целого
столетия имел все возможности.совершать революцию|, абсолютно ничего не
изменяя в теории способа производства.
При том условии, что мы не рассматриваем обмен знаками в качестве
.надстроечного| измерения жизни человеческих существ (что уже является
* Baudrillard J. Requiem pour les m-dias // Baudrillard J. Pour une critique de l’-conomie politique du signe. —
|
|
|
Paris: Editions Gallimard, 1972 —P. 200-228.
R Editions Gallimard, 1972
** Молитва перед началом мессы. — Прим. перев.
революционным по отношению к марксистскому наследию), которых.единственно
верная| (материалистическая) теория определяет как.производителей их
собственной жизни| (т. е. благ, предназначенных для удовлетворения потребностей),
можно представить себе две перспективы.
Первая. Можно сохранить общую линию марксистского анализа
(диалектическое противоречие между производительными силами и
производственными отношениями), допустив, однако, что.классическое|
определение производительных сил является определением ограниченным, и
расширить анализ в терминах производительных сил на все закрытое для такого
рода исследование поле знаков и коммуникаций. Это повлечет высвобождение
противоречий, порожденных теоретическим и практическим расширением предмета
политической экономии. Таковой была исходная гипотеза Энзенбергера в его статье
в. New Left Review | (. Constituens of a theory of the media |, осень 1970):
.Монополистический капитализм наиболее быстро и самым широким
образом по сравнению со всеми прочими сферами производства развивает
индустрию сознания. Но в то же время он вынужден ограничивать и тормозить ее
развитие. Именно над этим противоречием должна призадуматься
социалистическая теория масс-медиа|.
В конечном счете эта гипотеза принимает во внимание лишь факт расширения
товарной формы на все сферы общественной жизни и тот факт, что, в сущности, с
этих пор существует и.классическая| теория коммуникации, —.буржуазная|
политическая экономия знаков и их производства, — подобно тому, как начиная с
XVIII века существовала теория материального производства, — классовая
теоретическая дисциплинаi[1], до сих пор не получившая никакой критической
оценки, которая была бы логическим продолжением критической теории Маркса
своего времени. Подобная критика политической экономии знака была
|
|
|
невозможной из-за отнесения всей ее области к надстройке. Таким образом, гипотеза
Энзенбергера в лучшем случае способна лишь несколько компенсировать
значительное отставание классической марксистской теории.
Вторая гипотеза является радикальной только по отношению к официальному
марксизму, который, будучи полностью погружен в доминантные модели,
решительно отмежевывается от нее в целях собственного выживания.
Действительно радикальная альтернатива лежит вне этой плоскости. Речь идет о
том, чтобы вместо новой интерпретации в классических терминах
производительных сил ключевой проблемы, которую ставит перед революционной
теорией производство смысла, сообщений и знаков — т. е. вместо расширения
марксистского анализа, рассматриваемого как окончательный и опломбированный
.глашатаями Революции|, —совершить подлинный переворот в этой теории в свете
возникновения в теоретическом поле указанной проблемы (на что не решился бы ни
один.уважающий себя| марксист даже в виде гипотезы).
Иначе говоря, марксистская теория производства, вероятно, носит неисправимо
частичный характер и не может получить более широкого толкования. Или так:
теория производства (последовательность диалектических противоречий, связанных
с развитием производительных сил) в высшей степени сходна со своим объектом,
материальным производством, и не может быть перенесена в качестве постулата
или теоретической рамки на предметы, которых она никогда не касаласьii[2].
Диалектическая форма адекватна определенному содержанию — содержанию
материального производства: она полностью исчерпывает его смысл, но не выходит
за рамки — таков ее архетип — определения данного объекта. Диалектика
рассыпается в прах, ибо она задана в качестве системы интерпретации отдельного
уровня материального производства.
Эта гипотеза, в общем-то, логична. Она придает марксистскому анализу
целостность, внутреннюю однородность, не позволяющую удержать какой-либо
элемент этой целостности и вырвать из нее другой элемент, прибегая к разного рода
уверткам, особо тонкое искусство которых демонстрируют альтюссерианцы. Мы же,
|
|
|
напротив, придадим марксистской теории наибольшую целостность, и именно в
силу этого будем утверждать, что целостность эта должна быть разрушена, ибо она
не способна дать ответ на запросы социального процесса, далеко выходящего за
рамки процесса (материального) производстваiii[3].
Энзенбергер:.социалистическая. стратегия
Лишенные наступательной теории и стратегии.левые| силы — говорит
Энзенбергер, — остаются безоружными. Они довольствуются лишь тем, что
разоблачают культуру масс-медиа как идеологические манипуляции. Они мечтают о
захвате власти над масс-медиа то как средства, способствующего становлению
революционного сознания масс, то как следствия радикального изменения
социальных структур. Все это — лишь робкие и противоречивые попытки, просто
отражающие неспособность интегрировать масс-медиа в теорию базиса и
надстройки. Поскольку их не рассматривают в качестве нового гигантского
потенциала развития производительных сил (Энзенбергер), масс-медиа (и, нужно
заметить, вся область знаков и коммуникации) остаются социальной тайной для
.левых|: последние разрываются между зачарованностью и необходимостью
практического действия по отношению к этому волшебству, влияния которого они
не могут избежать, но которое они осуждают с моральной и теоретической точек
зрения (совершенно очевидно, что устами Энзенбергера в данном случае говорит и
занимается самокритикой.левый интеллигент|). Подобная двойственность позиции
лишь отражает двойственность самих масс-медиа, не выходя за пределы и не
уничтожая последней. Будучи хорошим марксистским социологом, Энзенбергер
вменяет эту.фобию| интеллигенции и левых движений в вину их буржуазному или
мелкобуржуазному происхождению: они инстинктивно защищаются от массовой
культуры, поскольку та разрушает их культурные привилегииiv[4]. Быть может,
вместо того, чтобы задаваться вопросом, истинно или ложно данное утверждение,
лучше выяснить долю ответственности левой интеллигенции в этом ее зачарованном
|
|
|
пренебрежении, в этом тактическом смятении и отказе от какого бы то ни было
исследования, ответственность предрассудков марксизма, его ностальгический
идеализм по поводу надстроечных явлений и теоретическую аллергию по
отношению к тому, что не является.материальным| производством и
.производительным трудом|..Революционная| доктрина принимала во внимание
обмен знаками лишь с точки зрения его функционального использования:
информация, ее распространение, пропаганда. И современное новое видение
общественных отношений, вся модернистская субкультура левых партий созданы
отнюдь не для того, чтобы сломать сложившуюся тенденцию: они в достаточной
степени демонстрируют, каким образом буржуазная идеология может объясняться
иначе, нежели через.социальное происхождение|.
Все это выливается, говорит Энзенбергер, в политическую шизофрению левых.
С одной стороны, революционная, ниспровергающая фракция бросается в
аполитичное изучение новых масс-медиа (субкультура, underground); с другой,
.воинствующие| политические группы живут еще в основном в архаичном мире
коммуникации, отказываясь.вступить в игру|, использовать гигантские
возможности электронных масс-медиа. Так, он упрекает студентов майских
волнений 68-го года за использование ими кустарных способов (изящное искусство)
для распространения своих лозунгов, за то, что они заняли Одеон — старое
святилище культуры, —а не ORTF.
Сама по себе мысль Энзенбергера считает себя оптимистичной и
наступательной. Масс-медиа в настоящий момент находятся во власти
господствующих классов, обращающих их себе на пользу. Но самая структура
масс-медиа остается.эгалитарной по своей сути|, и именно революционной
практике предстоит высвободить потенциальные возможности, заложенные в масс-
медиа, но искаженные капиталистическим строем, — или, скажем так: освободить
масс-медиа, вернуть им их социальное предназначение открытой коммуникации и
безграничного демократического обмена, их подлинно социалистическое призвание.
Совершенно очевидно, что речь здесь идет лишь о расширении все той же
схемы, которая всегда — от Маркса до Маркузе — была связана с развитием
производительных сил и техники. Эти факторы являются залогом
совершенствования человечества, но капитализм замораживает их или вовсе
уничтожает. Эти силы несут в себе освобождение, но их самих еще нужно
высвободитьv[5]. Как мы видим, масс-медиа не могут избежать той же
фантастической логики филигранного вписания революции во все предметы. В этом
случае распространение на масс-медиа логики производительных сил не является
|
|
|
критическим актом, ибо речь идет об их полном замыкании в революционной
метафизике.
Впрочем, как обычно, подобная позиция запутывается в противоречиях. С
одной стороны, масс-медиа обеспечивают все более и более продвинутую
социализацию — и хотя технически это представляется возможным, не существует
замкнутого телевидения для happy few *,.так как это шло бы вразрез со структурой
средств ТВ| (. against the grain of the sructure |) —.впервые в истории человечества
масс-медиа делают возможным участие масс в социальном и социализированном
производительном процессе, участие, практические средства осуществления
которого сосредоточены в руках самих масс|. С другой стороны,.социалистическое
движение должно и будет бороться за обладание собственными эфирными
каналами|. Но к чему же бороться (в особенности за обладание собственными
каналами), раз масс-медиа сами по себе осуществляют социализм? Если они
призваны к этому самой своей структурой?
Современный порядок, говорит Энзенбергер вслед за Брехтом (.Теория радио|,
1932), сводит масс-медиа к простому.опосредованию в распространении|, тогда как
их следует превратить в подлинное средство коммуникации (все та же мечта,
преследующая воображение марксистов: оторвать предметы от их меновой
стоимости с тем, чтобы связать их с потребительской стоимостью); и подобная
трансформация, добавляет он,.не представляет собой проблемы с технической
стороны|. Но:
1. Неверно, что при нынешнем порядке вещей масс-медиа принадлежат к сфере
.чистого и простого распространения|. В данном случае это опять означало бы их
подмену идеологией, детерминируемой извне (сферой материального производства).
Иначе говоря, масс-медиа как marketing и merchandising господствующей идеологии.
Отсюда и смешение отношения капиталист/наемный рабочий с отношением
производитель-распространитель масс-медиа/воспринимающие их массы. Масс-
медиа продуцируют социальное отношение не в качестве носителя содержания, но
самой своей формой и своей реализацией, и это социальное отношение предстает не
* Избранное меньшинство (англ.). — Прим. перев.
отношением эксплуатации, но отношением абстрагирования, обособления,
уничтожения обмена. Масс-медиа — не коэффициент, но оператор (effecteur)
идеологии. Они не только не являются революционными по своему
предназначению, они даже не являются в каких-то других своих сторонах или в
возможности нейтральными или не-идеологическими (фантазм их.технического|
статуса или их социальной.потребительской стоимости|). Аналогичным образом
нельзя утверждать, что идеология, прежде чем найти свое воплощение в масс-медиа,
существует в некоей сфере в качестве дискурса господствующего класса. Точно так
же обстоит дело и в области товарного производства: товар нигде не имеет никакого
другого статуса реальности (.потребительская стоимость продукта|), кроме той
формы, которую он принимает в операциях системы меновой стоимости. И
идеология не является более чем-то воображаемым, следующим в фарватере
меновой стоимости, она есть сама операция с меновой стоимостью. После Реквиема
по Диалектике следует исполнить Реквием по Базису и Надстройке.
2. Из этого следует, что когда Брехт и Энзенбергер утверждают, будто бы
превращение масс-медиа в подлинное средство коммуникации технически не
представляет проблемы (.это превращение — говорит Брехт, — есть лишь
естественное следствие технического развития масс-медиа|), то это их высказывание
нужно понимать в действительности так (как раз наоборот и не прибегая здесь ни к
какой игре словами), что это именно не техническая проблема, ибо идеология масс-
медиа находится на уровне формы, устанавливаемого разделения, являющегося
делением социальным.
Безответная речь
Характерной чертой масс-медиа является то, что они предстают в качестве
антипроводника, что они нетранзитивны, что они антикоммуникативны, —если мы
примем определение коммуникации как обмена, как пространства взаимосвязи слова
и ответа, а следовательно, и ответственности, — что они вовсе не обладают
психологической и моральной ответственностью, но выступают в качестве
личностной корреляции одной и другой стороны в процессе обмена. Иными
словами, если мы определяем коммуникацию как нечто иное, нежели просто
передача/прием информации, то последняя подвержена обратимости в форме feed-
back *. Таким образом, вся современная архитектура масс-медиа основывается на
этом нашем последнем определении: они являют собой то, что навсегда запрещает
ответ, что делает невозможным процесс обмена (разве только в формах симуляции
ответа, которые сами оказываются интегрированными в процесс передачи
информации, что, однако, ничего не меняет в однонаправленности коммуникации).
Именно в этом — их подлинная абстракция. И именно на этой абстракции
основывается система социального контроля и власти.
Для того, чтобы хорошо уяснить себе смысл термина. ответ |, последний
нужно взять в строгом его смысле, а для этого нужно обратиться к эквиваленту этого
термина в.примитивных| обществах: власть принадлежит тому, кто способен ее
дать и кому она не может быть возвращена. Отдать и сделать так, чтобы вам было
невозможно вернуть отданное, означает: разорвать процесс обмена в свою пользу и
установить монополию — тем самым социальный процесс оказывается
нарушенным. Вернуть отданное, напротив, означает разрушить властные отношения
и образовать (или вновь образовать) на основе антагонистической взаимосвязи цепь
символического обмена. То же самое происходит и в области масс-медиа: нечто
оказывается произнесенным, и все делается таким образом, чтобы на эти слова не
было получено никакого ответа. Поэтому-то единственно возможная революция в
этой области —как, впрочем, и во всех других областях (т. е. просто революция) —
есть восстановление возможности ответа. Эта простая возможность предполагает
переворот во всей современной структуре масс-медиа.
Никакой иной возможной теории или стратегии не существует. Все робкие
попытки демократизировать содержание, разрушить его, восстановить
.прозрачность кода|, контролировать процесс передачи информации, создать
обратимость связей или взять контроль над масс-медиа представляются абсолютно
безнадежными, если не разрушена монополия слова. Причем разрушить эту
монополию надо не для того, чтобы дать это слово лично каждому, но так, чтобы это
* Обратная связь (англ.). — Прим. перев.
слово вступило в процесс обмена, обрело бы способность быть переданным и быть
возвращеннымvi[6], подобно взгляду, а порой и улыбке, и так, чтобы этот процесс
никогда бы не смог быть остановлен, заморожен, скован и заново воссоздан в каком-
либо ином месте социального процессаvii[7].
На настоящий момент мы пребываем в состоянии не-ответа,
безответственности..Минимальная автономная деятельность со стороны
наблюдателя или избирателя|, — говорил Энзенбергер. И действительно, первым и
самым прекрасным из всех масс-медиа является избирательная система: ее
вершиной выступает референдум, в котором ответ уже заключен в вопросе; равно
как и в разного рода опросах слово везде отвечает самому себе посредством уловки,
замаскированной под ответ, и здесь также абсолютизация слова под формальной
личиной обмена выступает в виде самого определения власти. Барт описывает
подобную не-взаимность в литературе так:
.Современная литература переживает жесточайший разлад между
изготовителем и пользователем текста, между его владельцем и клиентом, между
писателем и читателем —разлад, поддерживаемый самой литературой как
социальным установлением. При таком положении вещей читатель пребывает в
состоянии праздности, нетранзитивности, иными словами, принимает все
слишком всерьез: вместо того, чтобы сделать собственную ставку в игре, сполна
насладиться чарами означающего, упиться сладострастием письма, он не получает
в удел ничего, кроме жалкой свободы принять или отвергнуть текст: чтение
оборачивается заурядным референдумом |viii[8].
Статус потребителя обрекает сегодня на положение ссыльного, а обобщенный
порядок потребления представляет собой не что иное, как порядок, при котором не
дозволяется давать, возвращать, обменивать, а разрешается только брать и
использовать (присвоение, индивидуализированная потребительская стоимость). В
этом смысле блага.потребления| являются также и средством соглашения масс:
они отвечают уже описанной нами общей форме. Их специфическая функция не
играет почти никакой роли —потребление продуктов и содержания сообщений есть
установление абстрактных общественных отношений, есть запрет, налагаемый на
любую форму ответа и обратимости.
Таким образом, неверны ни утверждение Энзенбергера о том, что.впервые в
истории масс-медиа делают возможным участие масс в общественном процессе
производства|, ни его положение о том, что.практические средства этого участия
сосредоточены в руках самих масс|. Можно подумать, что обладание телевизором
или видеокамерой открывает новую возможность установления отношений и
обмена! Оно дает ничуть не больше возможностей, чем обладание холодильником
или тостером. Нельзя дать ответ функциональному предмету: такова его функция
— он интегрирует в себе слово, на которое уже дал ответ и которое не оставляет
места для игры, для взаимных ставок (если речь не идет о разрушении этого
предмета или изменении его функции)ix[9]. Функциональный предмет, как и любое
содержание сообщений, которое масс-медиа делают функциональным, как и
референдум, осуществляют, таким образом, контроль над разрывом,
возникновением смысла, критикой. В самом предельном случае власть (если же,
конечно, она сама не пребывает во власти содержания и не уверена в силе
идеологического.убеждения| масс-медиа, а следовательно, в необходимости
контроля за содержанием сообщений) должна была бы предложить каждому
гражданину телевизор, не заботясь о программах. Бесполезно воображать себе
полицейский контроль власти над ТВ (Оруэлл,.1984|): самим своим
существованием ТВ представляет социальный контроль над самим собой. Нет
нужды и воображать его себе в качестве шпионящего глаза режима в частной жизни
каждого гражданина; телевидение куда больше, чем все это: это уверенность в том,
что люди больше не разговаривают между собой, что они окончательно
изолированы —перед лицом слова, лишенного ответа.
В этом смысле Мак Лухан, которого Энзенбергер презрительно называет
чревовещателем, гораздо более близок к теории, когда он утверждает, что.медиум
есть послание| (за исключением тех случаев, когда, будучи совершенно слепым по
отношению к общественной форме, о которой мы говорим, он превозносит масс-
медиа и их планетарное содержание с исступленным оптимизмом жителя
первобытного племени). Утверждение. Medium is Message | не является
критическим, но в своей парадоксальной форме имеет аналитическую ценностьx[10],
тогда как наивность Энзенбергера по отношению к.структурной природе масс-
медиа|, возможности которой.не может позволить себе высвободить ни одна
власть|, представляющая себя революционной, —не более, чем мистификация. Это
мистификация социалистического предопределения масс-медиа, хотя и
противоположна, но вместе с тем дополняет оруэлловский миф о террористическом
манипулировании ими со стороны власти. Сам Господь Бог выступал бы за
социализм, коль скоро так утверждают христиане.
|
|
|
