Национальное единство российских мусульман: разрушение и перспективы

За семьдесят лет советской власти был причинен колоссальный урон не просто Исламу в ряду других религий, но и сложившемуся к 1917 году национальному единству «русских мусульман» (в понимании Исмаила Гаспринского) на описанной выше тюрко-татарской основе. Мусульмане Империи были не только деисламизированы, но и детюркизированы, так как одновременно происходили два процесса: русификации и создания обособленных национальных культур и языков, формирования на месте мусульманского единства отдельных наций, порой с их противопоставлением друг другу (татары с башкирами, узбеки с киргизами и т.д.).

В условиях выкорчеванного «русского», тюрко-татарского Ислама с падением коммунизма на арену истории выходит русскоязычный Ислам, лидерство в котором принадлежит уже более молодым, пассионарным, позже присоединенным к России кавказским народам, к тому же снова предпринявшим попытку сбросить ее господство. Возникает разрыв, определяющий реалии современного российского ислама и до сих пор: между веками закрепившими свое положение в Империи татарскими имамами и неформальным исламом с ведущей ролью кавказских мусульман.

Разрыв этот обуславливался еще и тем, что речь шла о принципиально разных исторических традициях и условиях существования и проявления Ислама. Исламская традиция татар – это, по сути, многовековая история российского ислама, мусульман, веками живших в немусульманской империи, пытавшихся адаптироваться к ней или сопротивляться ей, но так же изнутри (от глухого саботажа до восстаний), в ряде случаев совместно с православными соседями (пугачевско-юлаевская герилья). Историческая традиция мусульман Кавказа – это либо антироссийская традиция сопротивления чисто внешнему захватчику (русские князья и татарские ханы все таки имели вековые связи уже при Орде) и стремления освободиться от него, либо никакая. То есть, кавказские мусульмане, если они не являются носителями антироссийской традиции освободительной антиколониальной борьбы, не представляют никакую историческую традицию, но при этом, либо оспаривают, либо размывают остатки многовековой татарской.

Проводниками русскоязычия постсоветского Ислама являются именно кавказцы – это парадоксально, учитывая сепаратистский характер их исламской традиции, но легко объяснимо: только единый язык позволяет стать единой силой представителям десятков разноязычных народов. Рука об руку с русскоязычием постсоветского ислама идет и его салафитизация, направленная, против мазхабов вообще, но политически в первую очередь против ханафитского мазхаба – векового стержня всего тюркского ислама в Евразии. В такой композиции любой носитель постсоветской русскоязычной антимазхабной салафитской парадигмы является представителем кавказского ислама, будь то этнический кавказец, татарин, башкир или этнический русский.

В последние годы внутри этого русскоязычного постсоветского кавказского ислама появляются кадры, претендующие быть носителями российской исламской идентичности и российского исламского проекта, ориентированного на существование внутри России, а не отделение от нее. Они закономерно пытаются или прислониться к реформистской, более открытой к ней части татарского духовенства в лице Совета Муфтиев России или, как минимум, взаимодействовать с ней. Однако представляется, что попытки Совета Муфтиев лавировать между приверженностью ханафитскому мазхабу и лояльностью к русскоязычному кавказскому салафизму, если и могут быть до поры эффективны тактически, то стратегически все равно не избавят его от выбора: либо отказ от татарской гегемонии и постепенная сдача лидирующих позиций «кавказцам», либо сохранение изоляции от самой активной части своей паствы и поражение в конкуренции с более удобными для государства духовными управлениями.

На фоне объективной конкуренции татарского и кавказского сообществ за лидерство в российском исламе и неудачи попыток их объединения, стратегическое значение стал приобретать новый фактор – среднеазиатский, ворвавшийся в российскую действительность с массовой миграцией в Россию гастарбайтеров из этих республик. Во многих крупных (и не только) российских городах среднеазиаты уже стали основным контингентом посетителей мечетей, задавив массой не только татар, но и кавказцев. Однако не стоит испытывать иллюзий: среднеазиаты, как и кавказцы не имеют своей традиции российского ислама, но в отличие от последних еще и являются иностранцами и в целом достаточно плохо знают русский язык. Без обиняков это значит, что среднеазиаты не способны быть «третьей силой», однако, от того, на чью чашу весов ляжет эта гиря (при условии сохранения единой России) в значительной степени и будет зависеть, «чья возьмет».

С одной стороны, обездоленные, не укорененные в российской истории и почве, как и кавказцы, отторгаемые российским обществом, среднеазиаты в России являются естественным кадровым резервом салафитского интернационала с лидирующей ролью кавказцев. С другой стороны, не надо забывать, что за исключением таджиков все среднеазиаты - тюрки и исторически абсолютно все (включая уже и таджиков, кроме исмаилитов) – ханафиты, и в этом качестве они являются естественным резервом уже татарского ислама. Татарский ислам в наши дни теоретически может восстановиться и вернуть себе реальную гегемонию в российской исламской среде при условии решительной и эффективной тюрко-ханафитской мобилизации с вовлечением в нее новой среднеазиатской паствы. В этом смысле фигура нового муфтия Татарстана, реального, образованного и убежденного (фанатичного в хорошем смысле этого слова) ханафита Камилля Самигуллина может стать поистине судьбоносной, если ему удастся пустить из Татарстана мощную ханафитскую, с тюркской основой волну на всю Россию.

Но в этой ситуации татары в целом оказываются перед судьбоносным выбором между национальным и имперским путями. Национальный путь для татар требует от них одновременно максимальной изоляции от нетатарского сообщества и максимальной консолидации татарского на широкой платформе и перехода татар-мусульман за его пределами исключительно в режим закрытых диаспор-махаля, связанных с Татарстаном. Имперский, уходящий корнями в Орду, путь означает растворение татар в новом тюрко-ханафитском интернационале, точнее, возвращение татарскому бренду его наднационального качества, что приведет к утрате гегемонии этнического ядра современных татар – мишар, но может обернуться новым витком этногенеза татарского суперэтноса как уже не нации, но тюрко-ханафитского интернационала.

Впрочем, вполне возможно, что как это уже не раз бывало в их истории, выбор за татар сделает Москва, упразднив Татарстан как республику, либо путем лишения ее этнической доминанты, либо путем объединения с соседними регионами. В таких условиях, лишенные возможностей национально-государственного развития, татары уже не в первый раз будут вынуждены искать иную нишу для своего сохранения в Империи и реванша, средством которого и может выступить интернациональная ханафитская мобилизация.