 |
У: Можно ли сделать то же самое со страхом? 11 глава
|
|
|
|
not even the noise of the jets. Only when the Captain announced that we would soon be landing did that full hour come to an end. There was no memory of that hour, no record of the content of that hour and so thought had no hold on it. When it came to an end there were no remains, the slate was clean again. So thought had no means to cultivate that hour and so it got ready to leave the plane.
What thought thinks about is made into a reality but it's not the truth. Beauty can never be the expression of thought. A bird is not made by thought and so it's beautiful. Love is not shaped by thought and when it is it becomes something quite different. The worship of the intellect and its integrity is a reality made by thought. But it is not compassion. Thought cannot manufacture compassion; it can make it into a reality, a necessity, but it will not be compassion. Thought by its very nature is fragmentary and so it lives in a fragmented world of division and conflict. So knowledge is fragmentary and however much it is piled up, layer after layer, it will still remain fragmented, broken up. Thought can put together a thing called integration and that too will be a fragment. The very word science means knowledge, and man hopes through science he will be transformed into a sane and happy human being. And so man is pursuing eagerly knowledge of all the things of the earth and of himself. Knowledge is not compassion and without compassion knowledge breeds mischief and untold misery and chaos. Knowledge cannot make man love; it can create war and the instruments of destruction but cannot bring love to the heart or peace to the mind. To perceive all this is
действовать, но не действием, основанным на памяти или стереотипах.
Любовь – не память, не воспоминание о наслаждении.
Апреля 1975
Случайно произошло так, что ты жил несколько месяцев в небольшом ветхом доме высоко в горах, вдали от других домов. Там росло много деревьев, а так как была весна, воздух был напоён ароматом. То было уединение среди гор и красоты красной земли. Вздымающиеся пики были покрыты снегами, а некоторые деревья стояли в цвету. Ты жил один среди этого великолепия. Поблизости был лес, в котором обитали олени, можно было встретить медведя и ещё там были большие обезьяны с чёрными мордами и длинными хвостами, и, конечно, там встречались также и змеи. В глубоком уединении, каким-то странным образом ты сроднился с ними со всеми. Ты никому и ничему не мог причинить вреда, даже белой маргаритке на тропе. В этих отношениях не существовало пространства, расстояния между тобой и ими; это не было выдумано, не было вызвано каким-то интеллектуальным или эмоциональным убеждением, – но просто это было так. Обычно приходила стая этих больших обезьян, особенно по вечерам; некоторые из них спускались на землю, но большинство сидело на деревьях, спокойно наблюдая. Удивительно, какими они были тихими; случайно послышатся один или два скребка, и мы снова молча наблюдаем друг за другом. Они теперь приходили каждый вечер, не слишком приближаясь, но и не сидя слишком высоко на деревьях, и мы молча сознавали присутствие друг друга. Мы уже стали добрыми друзьями, но они не хотели нарушить твоего уединения. Гуляя однажды во второй половине дня в лесу, ты столкнулся с ними на открытом месте. Их было, наверное, более тридцати, молодых и старых, они сидели среди деревьев, окружавших
|
|
|
to act, not an action based on memory or patterns.
Love is not memory, a remembrance of pleasures.
4TH APRIL 1975
By chance it happened that one lived for some months in a small dilapidated house, high in the mountains, far from other houses. There were lots of trees and as it was spring there was perfume in the air. The solitude was of the mountains and the beauty of the red earth. The towering peaks were covered with snow and some of the trees were in bloom. One lived alone amidst this splendour. The forest was nearby, with deer, an occasional bear and those big monkeys with black faces and long tails, and of course there were serpents too. In deep solitude in strange ways one was related to them all. One could not hurt a thing, even that white daisy on the path. In that relationship the space between you and them didn't exist; it was not contrived; it was not an intellectual or an emotional conviction that brought this about but simply it was so. A group of those large monkeys would come around, especially in the evening; a few were on the ground but most of them would be sitting in the trees quietly watching. Surprisingly they were still; occasionally there would be a scratch or two and we would watch each other. They would come every evening now, neither too close nor too high among the trees, and we would be silently aware of each other. We had become quite good friends but they didn't want to encroach upon one's solitude. Walking one afternoon in the forest one came suddenly upon them in an open space. There must have been well over thirty of them, young and old, sitting among the trees round
|
|
|
поляну, абсолютно молчаливые и спокойные. К ним можно было прикоснуться, в них не было ни малейшего страха, и, сидя на земле, мы наблюдали друг за другом, пока солнце не скрылось за горными вершинами.
Если вы утратили соприкосновение с природой, вы потеряли соприкосновение с человечеством. Если у вас нет отношений с природой, то вы становитесь убийцей; вы убиваете детёнышей морских котиков, убиваете китов, дельфинов и человека либо ради наживы, ради "спорта", ради еды, либо ради знания. Тогда природа, напуганная вами, прячет свою красоту. Вы можете совершать длительные прогулки в лесах или разбивать лагерь в особенно красивых местах, но вы – убийца и потеряли их дружбу. У вас, вероятно, ни с чем и ни с кем нет отношений; их нет у вас и с вашей женой или с вашим мужем; вы слишком заняты вашими приобретениями и потерями, вашими собственными мыслями, вашими удовольствиями и страданиями. Вы живёте в своей мрачной изоляции, и бегство из неё ведёт в ещё больший мрак. Ваш интерес сводится к краткому выживанию, бессмысленному, беспечному или неистовому. А тысячи умирают от голода или безжалостно и бессмысленно уничтожаются из-за вашей безответственности. Вы предоставляете наведение порядка в мире лживым и развращённым политикам, интеллектуалам, экспертам. Будучи лишённым целостности и чистоты, вы строите общество аморальное, бесчестное, основанное на крайнем эгоизме. А потом вы спасаетесь бегством от всего этого, за что вы один несёте ответственность, на пляжи, в леса или берёте ружьё ради "спорта".
Вы можете всё это знать, но знание не совершит в вас перемены. Когда у вас появится это ощущение целого, тогда у вас будут отношения со вселенной.
the open space, absolutely silent and still. One could have touched them; there was no fear in them and sitting on the ground we watched each other till the sun went behind the peaks.
If you lose touch with nature you lose touch with humanity. If there's no relationship with nature then you become a killer; then you kill baby seals, whales, dolphins and man either for gain, for `sport', for food or for knowledge. Then nature is frightened of you, withdrawing its beauty. You may take long walks in the woods or camp in lovely places but you are a killer and so lose their friendship. You probably are not related to anything, to your wife or your husband; you are much too busy, gaining and losing, with your own private thoughts, pleasures and pains. You live in your own dark isolation and the escape from it is further darkness. Your interest is in a short survival, mindless, easygoing or violent. And thousands die of hunger or are butchered because of your irresponsibility. You leave the ordering of the world to the lying corrupt politician, to the intellectuals, to the experts. Because you have no integrity, you build a society that's immoral, dishonest, a society based on utter selfishness. And then you escape from all this for which you alone are responsible, to the beaches, to the woods or carry a gun for `sport'.
|
|
|
You may know all this but knowledge does not bring about transformation in you. When you have this sense of the whole, you will be related to the universe.
Апреля 1975
Это не чрезвычайная голубизна Средиземного моря; у Тихого океана эфирная голубизна, особенно когда с запада дует слабый ветерок, и ты ведёшь машину на север по прибрежной дороге. Эта голубизна так нежна, ослепительна, прозрачна и полна радости. Иногда случалось увидеть плывших к северу китов, выпускавших фонтаны, и изредка показывались огромные головы, когда они выпрыгивали из воды. Однажды их была целая стая, извергавших фонтаны воды; они, должно быть, очень сильные животные. В этот день океан был тихий и совершенно спокойный, как озеро, без единой волны, и не было этой прозрачной танцующей голубизны. Море уснуло, и ты глядел на него с изумлением. Дом стоял над морем – прекрасный дом[17], с тихим садом, зелёным газоном и цветами, очень просторный, полный света калифорнийского солнца. И кроликам этот дом тоже понравился; они приходили ранним утром и поздним вечером и поедали цветы, недавно посаженные анютины глазки, ноготки и другие мелкие цветущие растения. Невозможно было удержать их, хотя вокруг сада была натянута проволочная сетка, а убивать их было бы преступлением. Но кошка и сова-сипуха порядок в саду навели; чёрная кошка разгуливала по саду, а сова пряталась днём в густой листве эвкалипта; её можно было видеть, круглую и большую, сидящую неподвижно, с закрытыми глазами. Кролики исчезли, и сад пышно зацвёл, а голубой Тихий океан легко катил свои воды.
Лишь человек создаёт беспорядок в мире. Он безжалостен и чрезвычайно склонен к насилию. Где бы он ни был, он всюду приносит горе и смятение, и самому себе, и окружающему миру. Он сбрасывает отходы и разрушает, не зная сострадания. В нём самом нет порядка, и то,
6TH APRIL 1975
It is not that extraordinary blue of the Mediterranean; the Pacific has an ethereal blue, especially when there is a gentle breeze from the west as you drive north along the coast road. It is so tender, dazzling, clear and full of mirth. Occasionally you would see whales blowing on their way north and rarely their enormous head as they threw themselves out of the water. There was a whole pod of them, blowing; they must be very powerful animals. That day the sea was a lake, still and utterly quiet, without a single wave; there was not that clear dancing blue. The sea was asleep and you watched it with wonder. The house overlooked the sea.[18] It is a beautiful house, with a quiet garden, a green lawn and flowers. It's a spacious house with the light of the Californian sun. And rabbits loved it too; they would come early in the morning and late in the evening; they would eat up flowers and the newly planted pansies, marigolds and the small flowering plants. You couldn't keep them out though there was a wire netting alI around, and to kill them would be a crime. But a cat and a barn owl brought order to the garden; the black cat wandered about the garden; the owl perched itself during the day among the thick eucalyptus; you could see it, motionless, eyes closed, round and big. The rabbits disappeared and the garden flourished and the blue Pacific flowed effortlessly.
|
|
|
It is only man that brings disorder to the universe. He's ruthless and extremely violent. Wherever he is he brings misery and confusion in himself and in the world about him. He lays waste and destroys and he has no compassion. In himself there is no order and so
к чему он прикосается, оскверняется и становится хаотичным. Его политика стала утончённым гангстеризмом власти и лжи, личной или национальной, группа против группы. Его экономика имеет ограниченный характер и поэтому не является универсальной. Его общество аморально, как свободное, так и живущее в условиях тирании. Он не религиозен, хотя верует, поклоняется и участвует в бесконечных, бессмысленных ритуалах. Почему он стал таким – жестоким, безответственным и до такой степени эгоцентричным? Почему? Существуют сотни объяснений, а те, кто объясняет, искусно пользуясь словами, почерпнутыми из знания многих книг и экспериментов на животных, сами пойманы в сети человеческой печали, честолюбия, гордости и душевной муки. Описание не является описываемым, слово – не вещь. Не потому ли это происходит, что человек ищет внешние причины, изучает свою зависимость от внешних условий, надеясь, что внешняя перемена преобразует человека внутренне? Или это происходит потому, что человек так привязан к чувствам, подавляющим его своими безотлагательными требованиями? А может быть потому, что он живёт целиком в движении мысли и знания? Или потому, что он настолько романтичен, сентиментален, что становится безжалостным из-за своих идеалов, фантазий и претензий? Может быть потому, что он всегда оказывается ведомым, последователем, или сам становится руководителем, гуру?
Это разделение на внешнее и внутреннее – начало его конфликта и страдания; он запутался в этом противоречии, в этой извечной традиции. Запутавшись в бессмысленном разделении, он теряет себя и становится рабом других. Внешнее и внутреннее представляют собой плод воображения и изобретение мысли; а поскольку мысль фрагментарна, она творит беспорядок и конфликт, которые являются разделением. Мысль не может принести
|
|
|
what he touches becomes soiled and chaotic. His politics have become a refined gangsterism of power, deceit, personal or national, group against group. His economy is restricted and so not universal. His society is immoral, in freedom and under tyranny. He is not religious though he believes, worships and goes through endless, meaningless rituals. Why has he become like this cruel, irresponsible and so utterly self-centred? Why? There are a hundred explanations and those who explain, subtly with words that are born out of knowledge of many books and experiments on animals, are caught in the net of human sorrow, ambition, pride and agony. The description is not the described, the word is not the thing. Is it because he is looking for outward causes, the environment conditioning man, hoping the outer change transforms the inner man? Is it because he's so attached to his senses, dominated by their immediate demands? Is it because he lives so entirely in the movement of thought and knowledge? Or is it because he's so romantic, sentimental, that he becomes ruthless with his ideals, make-beliefs and pretensions? Is it because he is always led, a follower, or becomes a leader, a guru?
This division as the outer and inner is the beginning of his conflict and misery; he is caught in this contradiction, in this ageless tradition. Caught in this meaningless division, he is lost and becomes a slave to others. The outer and the inner are imagination and the invention of thought; as thought is fragmentary, it makes for disorder and conflict which is division. Thought cannot bring about
порядок, естественное течение добродетели. Добродетель не является непрерывным повторением памяти, практикой. Мысль-знание связана временем. Мысль по самой природе и структуре не может охватить весь поток жизни как целостное движение. Мысль-знание не может прозреть в эту целостность; мысль-знание не может осознавать её без выбора, пока она остается в роли воспринимающего, в роли внешнего наблюдателя. Мысль-знание не имеет места в восприятии. Мыслящий есть мысль; воспринимающий есть воспринимаемое. Только когда это соблюдено, происходит естественное, без усилий, движение в нашей повседневной жизни.
Охай [19]
Апреля 1975
В этой части света не бывает много дождей, осадки составляют от 15 до 20 дюймов в год, и эти дожди встречаются с великой радостью, так как в остальное время года их не бывает. На горах лежит снег, а летом и осенью они стоят обнаженные, выжженные солнцем, каменистые и неприступные; только весной они смягчаются и становятся приветливыми. Там раньше водились медведи, олени рыси, перепела, встречались и гремучие змеи. Но теперь они исчезают; страшный человек вторгается в их владения. Недавно прошли дожди, и долина стала зелёной, апельсиновые деревья покрылись плодами и цветами. Это прекрасная долина, тихая, вдали от деревни, и ты слышал воркование голубя. Воздух постепенно насыщался ароматом апельсиновых цветов, и за несколько тёплых
order, an effortless flow of virtue. Virtue is not the continuous repetition of memory, practice. Thought-knowledge is time-binding. Thought by its very nature and structure cannot grasp the whole flow of life, as a total movement. Thought-knowledge cannot have an insight into this wholeness; it cannot be aware of this choicelessly as long as it remains as the perceiver, the outsider looking in. Thought-knowledge has no place in perception. The thinker is the thought; the perceiver is the perceived. Only then is there an effortless movement in our daily life.
OJAI
8TH APRIL 1975
In this part of the world it doesn't rain much, about fifteen to twenty inches a year, and these rains are most welcome for it doesn't rain for the rest of the year. There is snow then on the mountains and during summer and autumn they are bare, sunburnt, rocky and forbidding; only in the spring are they mellow and welcoming. There used to be bear, deer, bob cat, quail and any number of rattlers. But now they are disappearing; the dreaded man is encroaching. It had rained for some time now and the valley was green, the orange trees bore fruit and flower. It is a beautiful valley, quiet away from the village, and you heard the mourning dove. The air was slowly being filled with the scent of orange blossoms and in a few days it would be overpowering, with the warm
безветренных дней этот аромат заполнил бы всю долину. Эту долину со всех сторон окружали холмы и горы; за холмами было море, а за горами – пустыня. Летом бывала невыносимая жара, но здесь, вдали от сводящей с ума толпы и городов, всегда пребывала красота. А ночью приходила необычайная тишина, щедрая и всепроникающая. Культивируемая медитация – это кощунство по отношению к красоте, а каждый листочек и каждая ветка говорили о радости красоты, и высокий тёмный кипарис хранил её в своём безмолвии; её струило потоком и старое искривлённое перцовое дерево.
Вы не можете, не должны призывать радость; если вы это делаете, то радость становится удовольствием. Удовольствие – это движение мысли, и мысль не должна, никоим образом не может, культивировать радость, а если она стремится к тому, что было радостным, то это – всего лишь воспоминание, нечто мёртвое. Красота никогда не связана временем; она полностью свободна от времени, а потому и от культуры. Она существует, когда нет личности. Личность создана временем, движением мысли, известным, словом. В отказе от себя, от личности, в этом абсолютном внимании, заключена суть красоты. Освобождение от личности не является рассчитанным действием желания-воли. Воля руководит и поэтому сопротивляется, разделяет и тем самым порождает конфликт. Распад личности – не эволюция самопознания; это происходит вообще без включения фактора времени. Не существует пути или средства её прекратить. Абсолютное внутреннее не-действие есть позитивное внимание красоты.
Вы развили широкую сеть взаимосвязанных видов деятельности, в которую оказались пойманы, и ваш ум, будучи ею обусловленным, в своей внутренней деятельности действует таким же образом. Достижение
sun and windless days. It was a valley wholly surrounded by hills and mountains; beyond the hills was the sea and beyond the mountains desert. In the summer it would be unbearably hot but there was always beauty here, far from the maddening crowd and their cities. And at night there would be extraordinary silence, rich and penetrating. The cultivated meditation is a sacrilege to beauty, and every leaf and branch spoke of the joy of beauty and the tall dark cypress was silent with it; the gnarled old pepper tree flowed with it.
You cannot, may not, invite joy; if you do it becomes pleasure. Pleasure is the movement of thought and thought may not, can in no way, cultivate joy, and if it pursues that which has been joyous, then it's only a remembrance, a dead thing. Beauty is never time-binding; it is wholly free of time and so of culture. It is there when the self is not. The self is put together by time, by the movement of thought, by the known, by the word. In the abandonment of the self, in that total attention, that essence of beauty is there. The letting go of the self is not the calculated action of desire-will. Will is directive and so resistant, divisive, and so breeds conflict. The dissolution of the self is not the evolution of the knowledge of the self; time as a factor does not enter into it at all. There is no way or means to end it. The total inward non-action is the positive attention of beauty.
You have cultivated a vast network of interrelated activities in which you are caught, and your mind, being conditioned by it, operates inwardly in the same manner. Achievement
становится тогда наиболее важным, и неистовство этой гонки по прежнему остается скелетом[20] личности. Потому вы и следуете вашему гуру, вашему спасителю, вашим верованиям и идеалам; вера занимает место прозрения, осознания. Нет никакой необходимости в молитве, в ритуалах, когда отсутствует "я". Вы заполняете пустые места на этом скелете знанием, образами, бессмысленной деятельностью и таким образом поддерживаете в нём видимость жизни.
В тихом спокойствии ума приходит то, что является вечной красотой, приходит незванно-непрошенно, без шума узнавания.
Апреля 1975
В безмолвии глубокой ночи и в тишине утра, когда солнце первыми лучами прикасается к холмам, пребывает великая тайна. Эта тайна скрывается во всём живом. Если бы вы спокойно сидели под деревом, то ощутили бы эту древнюю землю с её непостижимой тайной. В тихую ночь, когда звёзды сияют ярко и кажутся близкими, вы осознали бы расширяющееся пространство и таинственный порядок всех вещей, неизмеримого и ничтожного, движения этих тёмных холмов и крика совы. В этом абсолютном безмолвии ума эта тайна расширяется без времени и пространства. Существует тайна в этих древних храмах, возведённых с бесконечной тщательностью, с вниманием, которое есть любовь. Изящные мечети и величественные соборы теряют эту призрачную таинственность, потому что в них поселились фанатизм, догма и помпезность. Миф, скрытый в глубоких пластах ума, не является таинственным, он романтичен, традиционен и обусловлен. В скрытых тайниках ума истину оттесняют символы, слова, образы; в них нет никакой тайны, их в
then becomes the most important thing and the fury of that drive is still the skeleton of the self. That is why you follow your guru, your saviour, your beliefs and ideals; faith takes the place of insight, of awareness. There's no need for prayer, for rituals, when the self is not. You fill the empty spaces of the skeleton with knowledge, with images, with meaningless activities and so keep it seemingly alive.
In the quiet stillness of the mind that which is everlasting beauty comes, uninvited, unsought, without the noise of recognition.
10TH APRIL 1975
In the silence of deep night and in the quiet still morning when the sun is touching the hills, there is a great mystery. It is there in all living things. If you sit quietly under a tree, you would feel the ancient earth with its incomprehensible mystery. On a still night when the stars are clear and close, you would be aware of expanding space and the mysterious order of all things, of the immeasurable and of nothing, of the movement of the dark hills and the hoot of an owl. In that utter silence of the mind this mystery expands without time and space. There's mystery in those ancient temples built with infinite care, with attention which is love. The slender mosques and the great cathedrals lose this shadowy mystery for there is bigotry, dogma and military pomp. The myth that is concealed in the deep layers of the mind is not mysterious, it is romantic, traditional and conditioned. In the secret recesses of the mind, truth has been pushed aside by symbols, words, images; in them there is no mystery, they are
изобилии плодит мысль. Знание и его действие могут вызывать изумление, восхищение и заслуживать самой высокой оценки. Но тайна – нечто совсем иное. Это не опыт, чтобы его можно было опознавать, накапливать и вспоминать. Опыт – смерть для этой непередаваемой тайны; чтобы передать, требуется слово, жест, взгляд, но чтобы быть в общении с тем, ум, всё ваше существо должны быть на том же уровне, в то же время, с той же интенсивностью, как у того, что называется таинственным. Это –любовь. С нею вся тайна вселенной открыта.
Утром на небе не было ни одного облака, солнце заливало долину, и всё было радостным, кроме человека. Он глядел на эту дивную землю и двигался дальше со своим трудом, своей печалью и своими приходящими удовольствиями. У него не было времени, чтобы видеть; он слишком был поглощён своими проблемами, своими страданиями и своей жестокостью. Он не видит дерева и поэтому не может видеть своего мучения. Когда он бывает вынужден смотреть, он то, что видит, разрывает на части, называя это анализом, убегает от этого прочь, или не желает видеть. В искусстве видеть заключено чудо преображения, преобразования того, "что есть". То, "что должно быть" никогда не есть. В действии видения заключена огромная тайна. Оно требует тщательности, внимания, что и есть любовь.
Апреля 1975
Огромная змея переползала широкую дорогу прямо перед тобой, она была толстая, тяжёлая и двигалась медленно; она выползла из расположенного неподалёку большого пруда. Она была почти чёрная, и падавший на неё вечерний свет придавал её коже яркий блеск. Змея ползла неторопливо, с великолепным достоинством силы. Она тебя не замечала, поскольку ты стоял спокойно, наблюдая; ты был совсем близко от неё; она была не менее пяти
the churnings of thought. In knowledge and its action there is wonder, appreciation and delight. But mystery is quite another thing. It is not an experience, to be recognised, stored up and remembered. Experience is the death of that incommunicable mystery; to communicate you need a word, a gesture, a look, but to be in communion with that, the mind, the whole of you, must be at the same level, at the same time, with the same intensity as that which is called mysterious. This is love. With this the whole mystery of the universe is open.
This morning there wasn't a cloud in the sky, the sun was in the valley and all things were rejoicing, except man. He looked at this wondrous earth and went on with his labour, his sorrow and passing pleasures. He had no time to see; he was too occupied with his problems, with his agonies, with his violence. He doesn't see the tree and so he cannot see his own travail. When he's forced to look, he tears to pieces what he sees, which he calls analysis, runs away from it or doesn't want to see. In the art of seeing lies the miracle of transformation, the transformation of "what is". The "what should be" never is. There's vast mystery in the act of seeing. This needs care, attention, which is love.
14TH APRIL 1975
A very large serpent was crossing a wide cart road just ahead of you, fat, heavy, moving lazily; it was coming from a largish pond a little way off. It was almost black and the light of the evening seen falling on it gave to its skin a high polish. It moved in a leisurely way with lordly dignity of power. It was unaware of you as you stood quietly watching; you were quite close to it; it must have measured well over five
футов в длину, раздувшаяся от проглоченной пищи. Змея переползла через холмик, а ты шёл за ней, глядя на неё сверху, на расстоянии от неё в несколько дюймов; её раздвоенный чёрный язык с быстротой высовывался и втягивался внутрь; она ползла, направляясь к большой норе. Ты мог к ней прикоснуться, потому что красота её обладала странной притягательной силой. Проходивший мимо крестьянин крикнул, чтобы ты отошёл от змеи, так как это была кобра. На следующий день крестьяне поставили на этом холмике блюдце с молоком и несколько цветков гибискуса. На этой же дороге, несколько дальше, стоял высокий куст почти без листьев, с шипами в два дюйма длиной, острыми, сероватыми, и ни одно животное не рискнуло бы прикоснуться к его сочным листьям. Растение защищало себя, и горе тому, кто отважился бы к нему прикоснуться. В этом лесу жили олени, робкие, но очень любопытные; они позволяли подойти к ним, но не слишком близко, иначе они бросались прочь и исчезали в подлеске. Один олень подпускал тебя совсем близко, если ты был один; он смотрел на тебя блестящими глазами, насторожив свои большие уши. У всех оленей были белые пятна на рыжевато коричневой шкуре; они были робки, ласковы, постоянно настороженны, и было очень приятно находиться среди них. Один олень по прихоти природы был совершенно белый.
|
|
|
