Брак и коммунистические учения

Курсовая работа

По дисциплине «История»

На тему: «История изменения семьи и семейных ценностей от архаичных обществ до наших дней»

 

 

Рига 2014

 

Введение

 

Многоступенчатое развитие западной цивилизации: научные открытия, политические преобразования, снижение роли религии в обществе, отказ от традиционного мировоззрения и движение общества в сторону укрепления позиций индивида не могли не привести к трансформации практически всех общественных институтов, к которым относится в том числе и семья. Именно эта сфера дольше всего продержалась под влиянием традиционных представлений, однако многие события современности позволяют судить, что мы уже не просто стоим на пороге трансформации семьи, а наблюдаем процесс её изменения прямо сегодня. То общество, которое мы видим сейчас, подобно спортсмену, которого засняли в прыжке. Но поскольку одной ногой этот спортсмен всё ещё стоит на земле, именно сейчас от нас зависит, как далеко он улетит вперёд.

Процессы, происходящие в современном мире, требуют от нас адекватной оценки и правильной интерпретации. В противном случае неверное понимание происходящих процессов может повлечь к социальным конфликтам, бессмысленным ограничениям свобод одних, либо массовым недовольством другим. Напротив, верное понимание происходящего может позволить направить стихийные явления на решение существующих ныне проблем таких, как демографическая проблема, недостаток консолидации общества и т.д.

Основная задача этой работы - показать многообразие форм семейно-брачных отношений с исторической перспективы и выявить отдельные закономерности их возникновения, а так же постараться дать им объяснение с позиции теорий признанных авторов социальных наук. Для выполнения поставленной задачи помимо непосредственного исторического материала я планирую задействовать также и социологические концепции в той мере, в какой это будет полезно для проводимого исследования.

 

Исторические формы брака

 

Многие жители современной западной цивилизации, привыкшие видеть вокруг себя нуклеарную моногамную семью, считают её абсолютной нормой, вследствие чего скептически относятся к любым изменениям этой модели и даже усматривают в этих изменениях потенциальную угрозу для жизни общества. Дабы преодолеть это стереотипное восприятие, я считаю необходимым привести в данной работе историческую справку о типах семьи, встречавшихся в человеческих обществах, и показать, что идеи о возможности альтернативной формы межполовых отношений посещают человека как минимум со времён античности и тянутся красной линией через всю историю.

Сперва обратимся к Фридриху Энгельсу, который в своём труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства» излагает точку зрения, согласно которой разнообразные формы брака соответствуют различным этапам развития общества. Эти закономерности он выводит из наблюдений о жизни различных племён, существующих вне западной цивилизации, а так же из исторического материала.

Энгельс предполагает, что на ранней стадии человеческое общество пребывало в состоянии промискуитета, когда половые связи никак не санкционировались обществом. Несмотря на отсутствие прямых доказательств о существовании такой стадии (сам Энгельс полагает, что она настолько древняя, что искать её следы бессмысленно), он аргументирует своё предположение обратной зависимостью между развитием стада и семьи. Ссылаясь на А. Эспинаса, он показывает, что для возникновение организованного первобытного общества, в каком только и могли выжить первые люди, необходимо растворение семьи.

«Там, где семья тесно сплочена, стадо образуется только как редкое исключение. Напротив, там, где господствует либо свободное половое общение, либо полигамия, стадо образуется почти само собой <…> Чтобы могло образоваться стадо, семейные узы должны ослабнуть и особь должна снова стать свободной. Поэтому мы так редко встречаем у птиц организованные стаи <…> Напротив, у млекопитающих мы находим до известной степени организованные сообщества именно потому, что особь здесь не поглощается семьей <…> Для чувства стадной общности не может поэтому быть при его возникновении большего врага, чем чувство семейной общности. Скажем прямо: если развилась более высокая общественная форма, чем семья, то это могло случиться только благодаря тому, что она растворила в себе семьи, претерпевшие коренные изменения. причем не исключается, что именно благодаря этому те же семьи впоследствии находили возможность снова организоваться при бесконечно более благоприятных условиях». (Эспинас, цит. соч.; приведено у Жиро-Талона, "Происхождение брака и семьи". 1884, стр. 518-520).

Начиная с модели такого общества, Энгельс демонстрирует дальнейшую динамику семьи как наложение табу и постепенное сужение числа дозволительных форм браков. Ссылаясь на Люиса Г. Моргана, он описывает следующие исторические типы семьи.

Кровнородственная семья.

Пуналуальная семья.

Парная семья.

Моногамная семья.

«Кровнородственная семья - первая ступень семьи. Здесь брачные группы разделены по поколениям: все деды и бабки в пределах семьи являются друг для друга мужьями и женами, равно как и их дети, то есть отцы и матери; равным образом дети последних образуют третий круг общих супругов, а их дети, правнуки первых, - четвертый круг. Таким образом, в этой форме семьи взаимные супружеские права и обязанности (говоря современным языком) исключаются только между предками и потомками, между родителями и детьми. Братья и сестры - родные, двоюродные, троюродные и более далеких степеней родства - все считаются между собой братьями и сестрами и уже в силу этого мужьями и женами друг друга. Родственное отношение брата и сестры на этой ступени семьи включает в себя половую связь между ними как нечто само собой разумеющееся».

«Пуналуальная семья. Если первый шаг вперед в организации семьи состоял в том, чтобы исключить половую связь между родителями и детьми, то второй состоял в исключении ее для сестер и братьев. Этот шаг, ввиду большего возрастного равенства участников, был бесконечно важнее, но и труднее, чем первый. Он совершался не сразу, начавшись, вероятно, с исключения половой связи между единоутробными братьями и сестрами (то есть с материнской стороны), сперва в отдельных случаях, потом постепенно становясь правилом (на Гавайских островах бывали отступления еще в настоящем столетии) и закончившись запрещением брака даже в боковых линиях, то есть, по нашему обозначению, для детей, внуков и правнуков родных братьев и сестер».

Возникновение первых двух типов семей Энгельс связывает с естественным отбором: сначала стихийным образом возникали табу, затем они приводили к рождению более крепкого и умственно развитого потомства, в итоге остальные общества либо вымирали, либо перенимали пример со своих шагающих вперёд соседей. Вероятно, такое обоснование является скорее теоретическим умозаключением. Здесь Энгельс явно ставит своей задачей ухватить общую модель исторического процесса, а не объяснить, как к той или иной модели могли приходить в каждом отдельном случае. Этот пробел мы позже восполним социологическими теориями о формировании гендера, а пока продолжим рассматривать предоставленные Энгельсом модели.

«Парная семья. Известное соединение отдельных пар на более или менее продолжительный срок имело место уже в условиях группового брака или еще раньше; мужчина имел главную жену (едва ли еще можно сказать - любимую жену) среди многих жен, и он был для нее главным мужем среди других мужей. Это обстоятельство немало способствовало созданию путаницы в головах миссионеров, которые усматривают в групповом браке то беспорядочную общность жен, то самовольное нарушение супружеской верности. Но такое вошедшее в привычку соединение отдельных пар должно было все более и более упрочиваться, чем больше развивался род и чем многочисленнее становились группы "братьев" и "сестер", между которыми брак был теперь невозможен. Данный родом толчок к запрещению браков между кровными родственниками вел еще дальше. Так, мы находим, что у ирокезов и у большинства других стоящих на низшей ступени варварства индейцев брак воспрещен между всеми родственниками, которых насчитывает их система, а таковых несколько сот видов. При такой растущей запутанности брачных запретов групповые браки становились все более и более невозможными; они вытеснялись парной семьей. На этой ступени мужчина живет с одной женой, однако так, что многоженство и, при случае, нарушения верности остаются правом мужчин, хотя первое имеет место редко в силу также и экономических причин; в то же время от женщин в течение всего времени сожительства требуется в большинстве случаев строжайшая верность, и за прелюбодеяние их подвергают жестокой каре. Брачные узы, однако, легко могут быть расторгнуты любой из сторон, а дети, как и прежде, принадлежат только матери».

С переходом к этой модели дело обстоит ещё туманнее. Энгельс считает, что именно женщины должны были сделать первый шаг для перехода к парной семье, поскольку в групповом браке чувствовали себя унизительно. Довольно спорное утверждение, учитывая, что куда унизительнее, на мой взгляд, когда мужчина имеет право на измену, тогда как от женщины требуется строжайшая верность.

Впрочем, надо полагать, такая картина сложилась далеко не сразу. В какой-то исторический момент женщины вполне могли быть заинтересованы в том, чтобы привязать к себе конкретного мужчину для совместного воспитания потомства. Тем более Энгельс описывает так же модель, которую он считает переходной от группового брака к парной семье. Он упоминает, что в этой модели женщины обладают значительной сексуальной свободой до вступления в брак, поэтому ребёнок, которого помогает воспитывать муж, часто не является его собственным, о чём женщины таких обществ говорят без стеснения.

Должно быть ситуация, когда от женщины начинают требовать верности, является уже приготовлением к переходу к следующей форме брака.

«Моногамная семья. <…> Она основана на господстве мужа с определенно выраженной целью рождения детей, происхождение которых от определенного отца не подлежит сомнению, а эта бесспорность происхождения необходима потому, что дети со временем в качестве прямых наследников должны вступить во владение отцовским имуществом. Она отличается от парного брака гораздо большей прочностью брачных уз, которые теперь уже не расторгаются по желанию любой из сторон. Теперь уже, как правило, только муж может их расторгнуть и отвергнуть свою жену. Право на супружескую неверность остается обеспеченным за ним и теперь, во всяком случае, в силу обычая (Code Napoleon определенно предоставляет такое право мужу, если только он не вводит сожительницу под семейный кров), и по мере дальнейшего общественного развития оно осуществляется все шире; если же жена вспомнит о былой практике половых отношений и захочет возобновить ее, то подвергается более строгой каре, чем когда-либо прежде».

«Существенными признаками такой семьи являются включение в ее состав несвободных и отцовская власть; поэтому законченным типом формы семьи является римская семья. Слово familia первоначально означает не идеал современного филистера, представляющий собой сочетание сентиментальности и домашней грызни; у римлян оно первоначально даже не относится к супругам и их детям, а только к рабам. Famulus значит домашний раб, a familia - это совокупность принадлежащих одному человеку рабов. Еще во времена Гая familia, id est patrimonium (то есть наследство), передавалось по завещанию. Выражение это было придумано римлянами для обозначения нового общественного организма, глава которого был господином жены и детей и некоторого числа рабов, обладая в силу римской отцовской власти правом распоряжаться жизнью и смертью всех этих подчиненных ему лиц».

Энгельс упоминает, что переход к этой форме тесно связан с накоплением скота во владении мужчины. Более подробно этот процесс описывал российский философ и социолог А. Дугин в курсе лекций «Социология гендера». Он рассказывает, что изначальное разделение мужчинами и женщин на охотников и собирательниц (связанное, видимо, с тем, что женщины должны были оставаться ближе к дому, рядом с детьми) привело к тому, что, когда человек приручил животное, пастушество стало считаться мужской сферой. По аналогии с тем, как приручение диких растений сначала привело к улучшению положения женщин и установлению матриархата (ведь аграрная сфера считалась женской), скотоводчество наоборот стало закреплять положение мужчин.

Когда же стада, превысив критическую массу, стали расти экстенсивно, поедая всё вокруг, пастухам пришлось передвигаться на большие расстояния в поисках пастбищ, что привело к появлению чисто мужских кочевых обществ. Они вооружались для защиты от разбойников, но, имея оружие, вскоре и сами начинали вести охотничий образ жизни, грабя земледельческие поселения, похищая женщин и устанавливая свою власть. Именно этим объяснятся возникновение жёстких военизированных патриархальных обществ, формирование чётких стереотипов мужественности и появление государств.

Возвращаясь к моделям, представленным Энгельсом, можно заметить, что, хотя объяснение причин переходов между этими типами не всегда выглядит убедительно, сами эти модели безусловно существовали в прошлом, как существуют и по сей день (Джордж Мердок, проведший сравнительное исследование 565 различных обществ, обнаружил, что полигамия допускается в 80% из них). И наиболее важным для нашей работы в этом материале является возможность показать, что моногамия вовсе не лежит у истоков общества, а является продуктом многих трансформаций, что ставит противников альтернативных форм брака, оперирующих лозунгами «моногамия - это естественно», в нелепое положение.

Сам Энгельс признаёт, что именно возникновение моногамии породило институт проституции сперва в рамках религии и традиции (храмовая проституция, гостевая проституция), затем уже в форме профессионального ремесла. Вместе с парными браками возникают измены как явление, невозможное прежде.

 

Моногамия

 

В прошлой главе мы уже увидели, что моногамия вовсе не была изначальной формой человеческих взаимоотношений, а сформировалась напротив одной из последних. В этой главе я намереваюсь изложить дальнейший путь развития моногамии и продемонстрировать, что формы моногамии существенно отличались друг от друга, в виду чего нынешняя её форма может претендовать на традиционность разве что номинально.

Для начала предлагаю обратиться к Александре Колонтай, которая в своей статье «Дорогу крылатому Эросу! Письмо к трудящейся молодёжи» даёт краткий, но ёмкий экскурс в историю любви и брака, обращая внимание читателя на то, что в разных веках любви отводилась различная роль, напрямую зависящая от интересов общества того времени.

Так в древности по её словам превозносилась именно родственная любовь, которая помогала держаться сплоченно родоплеменным общинам. Наряду с ней превозносилась так же любовь-дружба между двумя соплеменниками (как нам известно из социологии, любое первобытное общество состоит минимум из двух родов, что необходимо для обмена женщинами). Межполовая любовь в те времена ценилась не более обычной эмоции, а в мифологии чрезмерное увлечение ею связывалось с трагическими последствиями (любовь Персея к Елене приводит к Троянской войне). Брак же строился в основном на расчёте.

Впервые в роли ценности любовь выступает в феодальном обществе, но она целиком отделена от брака. Сентиментальная платоническая любовь рыцаря к недоступной прекрасной даме, которая обязательно является чьей-то женой, ничуть не мешает тому же рыцарю насиловать девушку городского сословия или избивать собственную жену. «Рыцарь, который нисколько не усомнился бы сослать жену в монастырь или даже казнить ее за измену плоти, за «прелюбодеяние», бывал весьма польщен, если другой рыцарь избирал его жену «дамой сердца» и нисколько не препятствовал жене обзаводиться «чичисбеями» («духовными друзьями») - мужчинами».

Если реакция рыцаря на измену вполне понятна нам как стремление обеспечить достоверность своего потомства, то романтическая любовь, по мнению Колонтай, была важна для того времени, чтобы вдохновлять рыцаря на подвиги. «Битвы в те века решались не столько организацией войска, сколько индивидуальными качествами ее участников. Рыцарь, влюбленный в недоступную «даму сердца», легче совершал «чудеса храбрости», легче побеждал в единоборствах, легче жертвовал жизнью во имя прекрасной дамы».

«Вместе с ослаблением феодализма и нарастанием новых условий быта, диктуемых интересами нарождающейся буржуазии, складывается постепенно и новый нравственный идеал отношений между полами. Отбрасывая идеал «духовной любви», буржуазия выступает на защиту попранных прав тела, вкладывая в самое понятие любви одновременное сочетание физического и духовного начала. По буржуазной морали брак и любовь отнюдь нельзя разъединять, как это делало рыцарское сословие; напротив, брак должен определяться взаимным влечением брачующихся. На практике, разумеется, буржуазия сама во имя «расчета» постоянно переступала эту моральную заповедь, но самое признание любви как основы брака имело глубокие классовые основания.

При феодальном строе семью властно скрепляли традиции знатной фамилии, рода. Брак был фактически нерасторжим; над брачной парой тяготели веления церкви, неограниченный авторитет главы рода, власть традиций семьи, воля сюзерена.

Буржуазная семья складывалась при иных условиях; ее основой являлось не совладение родовыми богатствами, а накопление капитала. Семья являлась тогда живой хранительницей богатств; но, чтобы накопление совершалось быстрее, буржуазному классу важно было, чтобы добытое руками мужа и отца добро расходовалось «бережливо», умно, расчетливо, другими словами, чтобы жена являлась не только «хорошей хозяйкой», но и действительной помощницей и подругой мужа».

Таким образом, рождение идеала брака по любви Колонтай датирует всего лишь XIV-XV веком. Чтобы достоверность её взглядов не вызывала сомнений, предлагаю дополнить её размышления историческими фактами. Начнём с древности. Во-первых, несмотря на всю свою строгость по отношению к измене женщины, античная моногамия вполне допускала посещение мужчинами публичных домов и содержание наложниц. Гетеры - образованные женщины, призванные ублажать мужские страсти, воспевались самыми нежными словами и пользовались особым уважением тогда, как замужние женщины были существами бесправными и привязанными к дому.

Во-вторых, все члены семьи в античном обществе фактически были собственностью отцов семейства, не имея ни права собственности, ни права самостоятельного вступления в брак вплоть до самой смерти главы семейства. Чтобы жениться, юноше следовало добиться не столько взаимных чувств своей возлюбленной, сколько расположения её отца, ведь за ним всегда было последнее слово. Конечно, даже в таком обществе браки по любви иногда могли случаться (с согласия милостивых отцов). Но они никоим образом не возводились в идеал, коль скоро чувства двух возлюбленных не имели никакой юридической силы.

Феодальное право в виду глубокой рецепции римского права по сути продолжало всё те же традиции. Рыцари, бьющие своих жён - это не просто страшилка, а исторический факт. Доминиканский монах Николай Байард писал в конце XIII века: "Муж имеет право наказывать свою жену и бить ее для исправления, ибо она принадлежит к его домашнему имуществу". Байард сравнивает отношения между мужем и женой с отношениями школьного учителя и ученика. Любопытно при этом, что доминиканец ссылался на "Декрет" Грациана, в котором, однако, побои жены запрещались (кроме редких исключений), - этот момент был внесен самим Байардом. Обычное право в этом вопросе немногим расходилось с каноническим. Французский юрист Бомануар в XIII веке прямо объявлял, что муж может бить жену - только умеренно.

Вся эта мрачная картина говорит в пользу мнения Колонтай. Любовь едва ли могла лежать в основе семейных отношений тех времён. И едва ли такая форма семейных отношений является действительно тем, за что выступают представители «традиционных» ценностей, ведь обычно они склонны идеализировать традиционную семью и наделять её таким качеством, как «чистая и светлая любовь». Что же, предположим пока, что именно XIV-XV веками и начинается их традиция и продолжим наш анализ.

Обратимся теперь к историку Эдуарду Фуксу, который в своей серии томов «Иллюстрированная история нравов» подробнейшим образом излагал половую мораль эпох ренессанса и галантного века. Посмотрим в частности, что писал он о браке в галантном веке.

«В дворянстве и в денежной буржуазии - ненормально ранние браки, в неимущих классах, главным образом в среднем мещанстве, - поразительно поздние. Мы знаем, кроме того, что в господствующих и имущих классах вступающие в брак молодые люди до свадьбы часто даже не виделись и, конечно, не знали, какой у кого характер. Обычными в этих кругах в XVIII в. стали такие браки, когда молодые встречаются в первый раз в жизни за несколько дней до свадьбы, а то и лишь накануне свадьбы.

Все эти признаки ясно говорят о том, что единственным брачным законом была безраздельно господствовавшая условность. Брак не более как простая юридическая формула для торговой сделки. В этом сущность тогдашнего брака. Дворянство соединяет два имени, чтобы увеличить фамильное могущество или же - для той же, разумеется, цели - имя и состояние. Имущая буржуазия таким же точно образом соединяет два состояния или присоединяет к состоянию - ради наиболее эффектной его реализации - титул. Среднее и мелкое мещанство соединяет два дохода или рабочую силу мужчины с женским индивидуумом, на долю которого выпадает обязанность наиболее рационально использовать скромный жизненный достаток. Наконец, в пролетариате вступают в брак в большинстве случаев потому, что "вдвоем жить дешевле", то есть потому, что каждый порознь не зарабатывает столько, чтобы можно было существовать.

Более высокие побуждения, например стремление к духовному и душевному общению, играют роль лишь в отдельных индивидуальных случаях. Может показаться утверждением, противоречащим галантным тенденциям эпохи, что индивидуальный половой элемент также исключался тогда при бракосочетании, но это так. На самом деле это и не противоречие, ибо в эпоху, когда выше всего ценится техника, любовь и брак не могут совпадать, во всяком случае брак скорее будет мешать осуществлению такой программы жизни. Когда поэтому в эпоху абсолютизма речь идет о браке, то муж есть муж, а жена - жена. Если все же некоторую роль играют также сила и элегантность мужчины, красота и пикантность женщины, то и элементы имущественные, необходимые в данном случае как средства представительства в среде дворянства, как приманка для клиентов в среде мелкого купечества и т. д.

Брак в среде аристократии и крупной буржуазии носит явно условный характер. <…>

В отличие от дворянства и финансовой аристократии среднее и мелкое мещанство не знало такого цинизма: в этой среде коммерческий характер брака старательно спрятан под идеологическим покровом. Мужчина здесь обязан довольно продолжительное время ухаживать за невестой, обязан говорить только о любви, обязан заслужить уважение девушки, к которой сватается, и продемонстрировать все свои личные достоинства, - словом, он должен завоевать ее любовь, доказывая ей, что достоин этой любви. И так же обязана поступать она.

Однако и в этих классах формальная свобода при бракосочетании не более как химера, и только близорукий может не видеть, что это так. Обоюдная любовь и взаимное уважение появляются почему-то только тогда, когда улажена коммерческая сторон дела. <…>

Чем ограниченнее к тому же собственность, тем строже обе стороны должны совершать проверку, так как малейшая ошибка в небольших цифрах легко может опрокинуть всю комбинацию. Наиболее ценимая мелким мещанством добродетель - бережливость. А только более или менее продолжительное наблюдение может достоверно выяснить, бережлив ли человек».

В целом мы видим всю ту же идею, которую кратких чертах обрисовала нам Колонтай: любовь как составляющая брака провозглашается мелкой и средней буржуазией, но на деле оказывается не более чем маской, под которой скрываются чётко выписанные экономические интересы. Низшие слои вынуждены руководствоваться исключительно практичностью, а не духовными ценностями. Аристократия же доводит до самого пика идею разделения любви и брака, высмеивая ревность и провозглашая нормой адюльтер.

«Взаимная снисходительность супругов переходила в этих слоях очень часто в циническое соглашение по части взаимной неверности. И не менее часто один становится в этом отношении союзником другого. Муж доставляет жене возможность беспрепятственно вращаться в кругу его друзей и, кроме того, вводит в свой дом тех, которые нравятся жене. Как видно из переписки г-жи д'Эпине, "единственное средство понравиться" друзьям мужа состоит в том, чтобы сделать их своими любовниками. И так же поступает жена по отношению к мужу. Она вступает в дружбу с теми дамами, которых муж хотел бы иметь любовницами, и нарочно создает такие ситуации, которые позволили бы ему как можно скорее добиться цели».

Мы видим, что и на этом этапе истории моногамия - это совсем не то, что привыкли понимать под ней идеализирующие традиционалисты. И хотя поведение людей того времени может казаться современному человеку безнравственным, суть этой работы как раз и заключается в том, чтобы показать, что абсолютно любая эпоха глазами другой эпохи будет казаться безнравственной.

На самом деле аристократы того времени обладали своим собственным представлением о нравственности, которое помогало их сословию выживать на определённом этапе истории, и выживать очень даже неплохо. Несмотря на вольность нравов, они в то же время довольно строго соблюдали запрет на мезальянс, поскольку именно мезальянс мог повредить их сословию. И в описанном выше поведении тоже есть нечто нравственное, ведь они действуют вместе, согласованно, ради достижения своего общего блага. А разве не в общем благе смысл нравственности? Этой главой я хотел показать ущербность попыток смотреть на историю с позиции универсальных ценностей, ведь история то и дело доказывает нам, что всякая ценность относительна. И потому старания отдельных людей высказать свою личную неприязнь к переменам, опираясь на традицию, в сущности пусты, так как сама традиция состоит из нескончаемых перемен. В последствии мы ещё продолжим рассматривать развитие моногамии в контексте более поздних явлений, но сперва рассмотрим подробнее проявления альтернативных форм половой морали на исторической арене.

 

Брак и коммунистические учения

 

Теперь моя задача показать, что сложившаяся моногамия на протяжении всей дальнейшей истории встречала противников, отвергавших её ценность. Одним из первых известных нам по сей день можно назвать Платона, предложившего идею общности всех жён. (Конечно, как житель патриархального общества, он воспринимает женщин в некотором роде как собственность и обращается в первую очередь к мужчинам.) По сути идея Платона - это возврат к архаичному групповому браку. Впоследствии она встречается и у других утопистов коммунистического толка, например, у Т. Кампанеллы в его «Городе солнца». Присутствует призыв к общности жён и в «Манифесте коммунистической партии» Маркса и Энгельса: «Буржуазный брак является в действительности общностью жен. Коммунистам можно было бы сделать упрек разве лишь в том, будто они хотят ввести вместо лицемерно-прикрытой общности жен официальную, открытую».

Причины, по которым групповой брак столь часто фигурирует в коммунистических учениях, станут более доступны нам, если мы обратимся к работе Р. Коллинза «Введение в неочевидную социологию», в которой он высказывает идею, что «семейные отношения - это отношения собственности. Эта собственность нескольких родов: (1) права собственности на человеческое тело, которые мы могли бы назвать эротической собственностью; (2) права собственности, которые относятся к детям - давайте назовем ее родственной собственностью; (3) права собственности на имущество, находящееся в распоряжении семьи - назовем ее собственностью домохозяйства.

Как могут люди быть собственностью? Если исключить рабство, которое вряд ли где сохранилось, люди не могут быть куплены и проданы. Человеческие существа не обладают монетарной стоимостью; мы оцениваем себя вне денег. Люди - это не вещи; они представляют цели в себе. Следовательно, может показаться, что люди не являются собственностью, по крайней мере, в современном мире.

Хотя было бы ошибочно думать о собственности обязательно как о вещи, а особенно как о такой вещи, которую можно купить и продать за деньги. На самом деле собственность - это не сама вещь как физический объект. Собственность - это социальное отношение, способ, которым люди обращаются с вещью. Что означает, например, что участок земли кому-то «принадлежит»? Это означает, что данная личность может им пользоваться, жить на нем, ходить по нему, когда он или она пожелает, и что другие люди должны покинуть его, если не получили разрешения. Если они не сделают этого, владелец может вызвать полицию или обратиться в суд, чтобы изгнать их. Собственность - это отношение между людьми, оценивающими вещи; <...> Именно общество делает что-то собственностью, а не какая-то нерушимая связь между индивидом и землей».

С этой точки семейные отношения так же могут быть коллективизированы, что логически соответствует идеям коммунизма. В действительности эта идея всплыла в своё время и в Советском союзе в виде так называемой теории стакана воды. Суть этой теории заключается в том, что потребность в сексе, будучи естественной, должна удовлетворяться так же легко и непринуждённо, как потребность в стакане воды. В 20-ые годы ХХ века в Москве, Петрограде, Одессе, Саратове и других крупных городах молодой советской республики молодёжь устраивала манифестации, толпами бегая по улицам в обнажённом виде с возгласами «Долой любовь! Долой стыд!». Это была попытка сформировать новую половую мораль.

Вот довольно остроумная современная вариация теории стакана воды, встреченная мною на просторах интернета:

«Что было, если бы инстинкт голода был подобен инстинкту размножения?

Проголодался? Просто так поесть нельзя, помни это. Захотел есть - сначала докажи, что ты достоин еды. Найди кафе. Если другой самец найдет то же кафе - избавься от него, докажи, что именно ты имеешь право пообедать тут. Перед тем, как зайти в кафе, ты должен 1-2 недели постоять у порога, пока внутри не сжалятся и не пустят тебя. На протяжении всего времени ты должен восхвалять это кафе, приходить каждый день, делая вид, что тебе не нужна еда и ты совсем не голоден. Просто улыбайся и ни в коем случае не думай пойти в другое кафе и поесть. Пройдет около месяца, и тебе наконец дадут пищу. Теперь ты можешь приходить и утолять голод тут, пока кто-то другой не придет сюда, как и ты когда-то. Тогда тебе придется уйти и искать новое кафе».

Справедливости ради стоит заметить, что наряду со столь экстравагантным течением, отвергавшем любовь как ценность, существовали и сторонники любви как ценности, поддерживавшие тем не менее изменения в половой морали. К их числу несомненно относится уже упомянутая Александра Колонтай.

Всё в той же работе «Дорогу Крылатому Эросу!», рассуждая о положении дел в своём времени, Колонтай отмечала, что революция временно поглотила собой душевные силы её современников, от чего в обществе временно стали отдавать предпочтение Бескрылому Эросу, т.е. обыкновенному половому акту. Сама Колонтай скорее с порицанием относилась к сексу без любви, однако высказывала идею, что романтическая любовь, Крылатый Эрос, не должен более существовать в рамках собственнической буржуазной модели, т.е. принадлежать только браку. В множественной романтической любви она видела силу, способную консолидировать общество.

«Лицемерная мораль буржуазной культуры беспощадно вырывала перья из пестрых, многоцветных крыльев Эроса, обязывая Эрос посещать лишь «законобрачную пару». Вне супружества буржуазная идеология отводила место только общипанному «бескрылому Эросу» - минутному половому влечению полов в форме купленных (проституции) или краденых ласк (адюльтеру-прелюбодеянию).

Мораль рабочего класса, поскольку она уже выкристаллизовалась, напротив, отчетливо отбрасывает внешнюю форму, в которую выливается любовное общение полов. Для классовых задач рабочего класса совершенно безразлично, принимает ли любовь форму длительного и оформленного союза или выражается в виде преходящей связи. Но зато идеология трудового класса <… > гораздо строже и беспощаднее будет преследовать «бескрылый Эрос» (похоть, односторонне удовлетворение плоти при помощи проституции, превращение «полового акта» в самодовлеющую цель из разряда «легких удовольствий»), чем это делала буржуазная мораль. <… >

Разумеется, в основе «крылатого Эроса» лежит тоже влечение пола к полу, как и при «Эросе бескрылом», но разница та, что в человеке, испытывающем любовь к другому человеку, пробуждаются и проявляются как раз те свойства души, которые нужны для строителей новой культуры: чуткость, отзывчивость, желание помочь другому.»

Интуитивно или нет, но в своих идеях Колонтай явно нащупала принцип, который упоминался нами ещё при разборе работы Энгельса, а именно то, что образование сплочённого общества требует ослабления уз семьи.

Не только Колонтай и народные массы выступали за строительство новой половой морали. Активно участвовало и советское руководство. Ещё в 1911 году Троцкий писал Ленину: «Несомненно, сексуальное угнетение есть главное средство порабощения человека. Пока существует такое угнетение, не может быть и речи о настоящей свободе. Семья, как буржуазный институт, полностью себя изжила. Надо подробнее говорить об этом рабочим...». Ленин ответил ему: «...И не только семья. Все запреты, касающиеся сексуальности, должны быть сняты... Нам есть чему поучиться у суфражисток: даже запрет на однополую любовь должен быть снят».

И дело не ограничивалось только разговорами. Например, правительство большевиков спускает в регионы директивы о введении в школах секспросвета. Но это начинание наталкивается на препятствия: «косность мышления» в глубинке России и недостаток квалифицированных сексологов-преподавателей. Если с первым препятствием действительно было справиться проблематично, то со вторым - дефицитом секс-преподавателей - вполне по силам. В Россию потянулись сексологи из-за границы, особенно - из Германии. Например, с 1919 года и по 1925 год в СССР прибыло около 300 таких специалистов из-за границы. К примеру, сексолог, немка Халле Фанина вспоминала: «СССР в 1925 году действительно предстал передо мной как нечто фантастическое. Вот где простор для работы! Всему миру, и особенно Германии, стоит позавидовать тому, что произошло здесь. Тут так продвинулась прикладная сексология и психология, что материала для их изучения хватит на несколько лет». Кстати, СССР был первой страной в мире, где официально были признаны теории Зигмунда Фрейда.

Обычным явлением того времени были комсомольские коммуны. На добровольной основе в такой «семье» обычно проживало 10-12 лиц обоего пола. Как и в нынешней «шведской семье», в подобном коллективе велись совместные хозяйство и половая жизнь. Вот что пишет по этому поводу наш современник психолог Борис Бешт: «Разделение на постоянные интимные пары не допускалось: ослушавшиеся коммунары лишались этого почетного звания.

К сожалению, с приходом к власти Сталина в конце 20-х годов сексуа

12Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: