События в ост-индии – Сюффрень отплывает из Бреста – его блестящая морская кампания в индийских морях

Интереснейшая и весьма поучительная кампания Сюффреня в Ост-Индии, хотя и высоко превосходила по своим замечательнейшим достоинствам все действия на море в войне 1778 года, не повлияла – но отнюдь не по ошибке Сюффреня – на общий исход этой войны. Не ранее, как в 1781 году французское правительство нашло возможным направить на Восток морские силы, соответствовавшие важности задачи. Между тем положение дел в Индостане в то время было таково, что представлялся необыкновенно благоприятный случай для потрясения английского влияния там. Гайдер Али (Hyder Ali), самый искусный и смелый из всех врагов, с какими до тех пор Англия сражалась в Индии, управлял тогда Майсурским королевством, которое, по своему положению в южной части полуострова, угрожало как Карнатаку, так и Малабарскому берегу. Гайдер за десять лет перед тем поддерживал один весьма успешную войну против вторгавшихся в его владения иностранцев, закончившуюся миром на условиях взаимного возвращения [c.462] завоеваний, и теперь он был сильно раздражен захватом Маэ. С другой стороны, в войну с Англией начали вовлекаться многие воинственные племена, известные под именем маратхов (Mahrathas), одной и той же расы и связанные вместе слабыми узами, напоминающими узы феодальной системы. Территория, заселенная этими племенами, главною столицею которых была Пуна (Poonah), близ Бомбея, простиралась к северу от Майсура до Ганга. Имея, таким образом, смежные границы и занимая центральное положение по отношению к трем английским президентствам – Бомбейскому, Калькуттскому и Мадрасскому, – Гайдер и маратхи могли и оказывать друг другу взаимную поддержку, и действовать совместно в наступательных операциях против своего общего врага. В начале войны между Англией и Францией в Пуне появился французский агент, и вслед за тем английский генерал-губернатор, Уоррен Гастингс (Warren Hastings), получил донесение, что маратхи согласились на предложенные французами условия и уступили им морской порт на Малабарском берегу. Со своею обычною быстротою Гастингс сейчас же решился начать войну и послал отряд Бенгальской армии в Берар (Вегаг). Другой отряд из четырех тысяч английских солдат также выступил из Бомбея, но, выбрав неудачный путь, был окружен и вынужден к сдаче в январе 1779 года. Это необычное поражение англичан оживило надежды и увеличило силы их врагов; и хотя материальный ущерб и был вскоре же возмещен для них существенными успехами их способных вождей, их престиж был уже потерян. Раздражение Гайдера Али, возникшее из-за захвата Маэ, было усилено неблагоразумными противодействиями ему со стороны губернатора Мадраса, поэтому, видя, что англичане поставлены в затруднение маратхами, а также узнав, что на Коромандельском берегу ожидаются силы французов, Гайдер втихомолку приготовился к войне. Летом 1780 года целые тучи его всадников спустились с гор, без всякого предварительного предупреждения, и появились перед воротами Мадраса. В сентябре месяце трехтысячный отряд английских войск был рассеян, а другой, пятитысячный, спасся только быстрым отступлением к Мадрасу, бросив артиллерию и обоз в руки неприятеля. Не будучи в состоянии атаковать Мадрас, Гайдер обратился против рассеянных постов, отделенных друг от друга и от столицы открытою страною, которая была теперь всецело в его власти. [c.463]

Таково было положение дел, когда в январе 1781 года французская эскадра из шести линейных кораблей и трех фрегатов появилась у берега. Английский флот под начальством сэра Эдуарда Хьюджеса ушел в это время в Бомбей. Гайдер обратился за помощью в атаке Куддадлора к французскому коммодору графу д'Орву (d'Orves). Лишенный поддержки со стороны моря и окруженный мириадами туземцев, город этот должен был пасть. Д'Орв, однако, отказал в просьбе Гайдера и возвратился к Иль-де-Франсу. В то же самое время против Гайдера выступил сэр Эйр Кут (Eyre Coote), один из способнейших английских офицеров в Индии. Гайдер сейчас же снял осаду с окруженных им постов, и после ряда операций, продолжавшихся в течение весенних месяцев, был вызван к сражению 1-го июля 1781 года. Полное поражение его возвратило англичанам открытую страну, спасло Карнатик и положило конец надеждам партизан Франции, пребывавших в недавнем владении ее, в Пондишери. Удобный случай пошатнуть положение Англии был пропущен.

Между тем, как раз в это время был на пути в Ост-Индию французский офицер, сильно отличавшийся по свойствам духа от своих предшественников. Следует припомнить, что когда де Грасс отплыл из Бреста в Вест-Индию 22-го марта 1781 года, то с его флотом вышел тогда отряд из пяти линейных кораблей под начальством Сюффреня. Последний отделился от главного отряда 29-го числа упомянутого месяца, взяв с собою несколько транспортов, предназначенных для мыса Доброй Надежды, тогда голландской колонии. Французское правительство узнало, что из Англии была отправлена экспедиция для захвата этой важной станции на пути в Индию, и спасение ее составляло первую миссию Сюффреня. Действительно, эскадра коммодора Джонстона ¹ вышла в [c.464] море первой и встала на якорь 11-го апреля в Порто-Прая (Porto-Praya) – португальской колонии на островах Зеленого мыса. Она состояла из двух линейных кораблей и трех пятидесятипушечных, с фрегатами и меньшими судами, кроме тридцати пяти транспортов, большей частью вооруженных. Не ожидая атаки, – не потому, что полагался на нейтралитет порта, а потому, что считал свое назначение тайной, неизвестной Франции, – английский коммодор встал на якорь в диспозиции, не отвечавшей боевым требованиям.

Случилось так, что в момент отплытия Сюффреня из Бреста один из кораблей, предназначавшихся сначала в Вест-Индию, был переведен в его эскадру. Корабль этот, поэтому, не имел запаса воды, достаточного для дальнейшего плавания, что, вместе с другими причинами, заставило Сюффрена также зайти в Порто-Прая. 16-го апреля, через пять дней после прибытия Джонстона, он подошел к острову рано утром и отправил к месту якорной стоянки для рекогносцировки корабль с медной обшивкой в подводной части. Так как он приближался с востока, то берег в течение некоторого времени скрывал от него английскую эскадру; но в три четверти девятого часа передовой корабль Artesien сделал сигнал, что в бухте стоит на якоре неприятельская эскадра. Бухта Порто-Прая открыта к югу и тянется с востока на запад на протяжении около полутора миль; условия ее таковы, что корабли стоят обыкновенно в северо-восточной ее части, близ берега (план XIII) ². Англичане расположились там в неправильной линии, в WNW-м направлении. И Сюффрень, и Джонстон были удивлены, увидев друг друга, – последний особенно; инициатива боя предоставлялась по положению дела командиру французской эскадры. Мало кто был способнее Сюффреня, как по природному темпераменту, так и по личному опыту, к принятию быстрого решения, требовавшегося обстоятельствами. В рассматриваемом случае на поведение его, кроме пылкого характера и врожденного воинского духа, влияло еще то обстоятельство, что он научился – в действиях Боскауэна по отношению к эскадре Де ла Клю, в которой служил, – не полагаться на способность Португалии внушать уважение к ее нейтралитету. Он [c.465] знал, что враждебная эскадра была предназначена для мыса Доброй Надежды. Вопрос для него был только в том, следует ли торопиться на Мыс, пока есть шанс придти туда первым, или атаковать англичан здесь, в надежде нанести кораблям их повреждения, достаточные для того, чтобы остановить их дальнейшее движение. Он решился на последнее; и хотя корабли его эскадры, не будучи одинаковыми ходоками, были рассеяны, он решился войти в бухту сейчас же, чтобы не потерять выгоды внезапного нападения. Сделав сигнал приготовиться к бою на якоре, он занял на своем флагманском семидесятичеты-рехпушечном корабле Heros, место головного, обрезал близко юго-восточный мыс бухты и направился прямо на английский, флагманский корабль (f). За ним близко последовал семидесятичетырехпушечный Hannibal (линия ab); передовой шести-десятичетырехпушечный корабль Artesien (с), также шел с ним, но два арьергардные корабля были еще далеко сзади.

Английский коммодор приготовился к сражению сейчас же, как увидел неприятеля, но не успел исправить свой строй. Сюффрень стал в пятистах футах от флагманского корабля (по случайному совпадению называвшегося также Неrо), на правом его траверзе, и, имея таким образом неприятельские корабли с обоих бортов, открыл огонь. Hannibal стал на якорь впереди своего коммодора (b) и так близко, что последний должен был потравить канат и сдаться назад (a); но его командир, не зная о намерении Сюффреня игнорировать нейтралитет порта, не послушался сигнала его изготовиться к бою и совсем не сделал этого: его палубы были загромождены анкерками (бочонками для воды), так как он собирался пополнить запас воды, и орудия не были раскреплены. Он не увеличил своей ошибки каким-либо колебанием, но смело последовал за флагманским кораблем, принимая пассивно огонь противника, на который некоторое время не мог отвечать. Приведя, он прошел наветреннее своего начальника, избрал позицию с искусством и искупил смертью свою первую ошибку. Оба упомянутые корабля поместились так, чтобы пользоваться батареями обоих бортов. Artesien, в дыму, принял ост-индский коммерческий корабль за военный, при прохождении по борту его (с ') он лишился командира, который был убит наповал как раз, когда изготовился отдать якорь. Так как критический момент был упущен вследствие этого, то Artesien начал дрейфовать, увлекая за [c.466]^* собою ост-индский корабль (с "). Остальные два корабля, пришедшие слишком поздно, не могли придержаться достаточно к ветру и были отнесены за сферу боя (d, e). Сюффрень, видя, что должен принять бремя сражения только с двумя кораблями, обрубил канат и поставил паруса. Hannibal последовал его движению; но так велики были его аварии, что его фок и грот-мачты полетели за борт, к счастью, не ранее того, как он вышел из бухты, которую оставил разбитым до полной непригодности к дальнейшей службе.

Оставляя совершенно в стороне вопросы международного права, мы должны сказать, что замысел и исполнение атаки Сюффреня, с военной точки зрения, заслуживают внимания. Чтобы судить о них правильно, мы должны рассмотреть, какова была цель возложенной на него миссии и каковы были главные факторы за и против этой атаки. Главной его целью была защита мыса Доброй Надежды против английской экспедиции, главным средством выполнить это был приход туда первым; препятствием успеху был английский флот. Для предупреждения прибытия последнего перед Сюффренем открывались два пути: или спешить туда, в надежде выиграть в скорости, или разбить неприятеля так, чтобы совсем отнять у него возможность прийти туда. Поиски его в море – за исключением случая получения весьма вероятных сведений о нем – были бы потерею времени; но когда счастье натолкнуло Сюффреня на противника, то гений его подсказал ему заключение, что обладание морем в южных водах, как решающее вопрос, должно быть обеспечено безотлагательно. Вот в каких сильных выражениях говорит он сам об этом: “Уничтожение английской эскадры разрушило бы в корне все планы и проекты этой экспедиции, дало бы нам на долгое время преобладание в Индии – преобладание, результатом которого мог бы быть славный мир, – и помешало бы англичанам прийти на мыс Доброй Надежды прежде меня – цель, которая была достигнута и составляла главную задачу моей миссии”. Он получил неверные известия о силе английской эскадры, считая ее большею, чем она была на самом деле; но он застиг ее при невыгодных для нее обстоятельствах и врасплох. Быстрое решение начать бой было, поэтому, правильно, и оно составляет самую выдающуюся заслугу Сюффреня в этом деле, так как он отложил на момент – вычеркнул, так сказать из своей головы – конечные цели своего крейсерства, [c.468] но, поступая так, он отступал от традиций французского флота и от обычной политики своего правительства. Нельзя поставить ему в вину, что он не получил от командиров своих кораблей поддержки, которую вправе был ожидать. Об авариях и о небрежности, которые повели за собою их неудачу, уже было упомянуто; но при условии, что в распоряжении Сюффреня были три лучших корабля эскадры, едва ли может быть сомнение в том, что он был прав, воспользовавшись неожиданностью и понадеявшись на то, что два остальные корабля, бывшие в резерве, успеют подойти вовремя.

Положение, занятое кораблем Сюффреня и кораблем Hannibal, позволявшее им стрелять с обоих бортов – другими словами, развить наибольшую силу – было соображено превосходно. Сюффрень, таким образом, воспользовался вполне преимуществом, какое дали ему внезапность его нападения и беспорядок в эскадре неприятеля. Этот беспорядок, согласно английским отчетам, лишил возможности участвовать в бою два пятидесятипушечных корабля англичан – обстоятельство, которое, не делая чести Джонстону, подтвердило логичность Сюффреня в стремительности его атаки. Если бы он получил помощь, на которую, по всем данным, был вправе рассчитывать, он бы уничтожил английскую эскадру; но и тем, что случилось в действительности, он спас колонию мыса Доброй Надежды в Порто-Прая. Неудивительно, поэтому, что французское правительство, несмотря на свою традиционную морскую политику и на дипломатические затруднения, причиненные ему нарушением нейтралитета Португалии, горячо и великодушно признало энергичность деятельности Сюффреня, какую оно не привыкло видеть в своих адмиралах.

Говорили, что Сюффрень, который был свидетелем осторожных движений д'Эстьена в Америке и участвовал уже в Семилетней войне, приписывал отчасти неудачи, понесенные французами в море, любви их к тактике, называвшейся им маскою робости, но что результаты боя в Порто-Прайя, по необходимости начатого без предварительного соглашения с командирами кораблей эскадры, убедили его, что система и метод имеют свое значение ³. Конечно, его тактические комбинации впоследствии были высшего порядка, особенно в его первоначальных сражениях на Востоке (ибо в позднейших [c.469] сражениях он, кажется, опять отказался от них под влиянием затруднений, причинявшихся ему недобржелательством или заблуждениями командиров его судов). Но его великая и выдающаяся заслуга лежит в ясности, с какою он признал, что флоты Англии как представители морской силы ее были настоящими врагами морской силы Франции, и что поэтому их следовало атаковать прежде всего, когда был хоть малейший признак того, что шансы боя равны. Далекий от того, чтобы закрывать глаза на значение тех конечных целей, которым деятельность французского флота так постоянно подчинялась, он тем не менее видел ясно, что путь к обеспечению этих целей состоял не в сбережении своих кораблей, но в уничтожении кораблей неприятеля. Атака, а не оборона, была в его глазах путем к морской силе, а эта сила была также и средством к влиянию на результаты борьбы на суше, по крайней мере в странах, отдаленных от Европы. Он имел мужество принять эти воззрения английской политики после сорока лет службы во флоте, державшемся противоположной системы, но в приложении этих воззрений на практике он внес метод, которого нельзя было найти ни у одного английского адмирала его времени – за исключением только, быть может, Роднея – и большую пылкость, чем проявлял последний. Тем не менее образ действий его не был только вдохновением момента, а являлся результатом ясных взглядов, которых он держался и которые выражал и прежде. При всей его природной страстности, он обладал настойчивостью сознательного убеждения. Так, он писал д'Эстьену – после неудачной попытки уничтожить эскадру Баррингтона в Санта-Лючия – жалуясь на половинный комплект команды на его и на других кораблях, с которых люди были высажены для атаки английских войск:

“Несмотря на малые результаты двух канонад 15-го декабря (направленных против эскадры Баррингтона) и на неудачу, понесенную нашими сухопутными силами, мы можем еще надеяться на успех. Но единственное средство достигнуть его, это – энергичная атака враждебной эскадры, которая неспособна, при нашем превосходстве, оказать сопротивление, несмотря на береговые батареи неприятеля, так как действие последних будет нейтрализовано, если мы свалимся с ее кораблями на абордаж или отдадим якоря на местах их буйков. Если же мы будем медлить, она может уйти… Кроме [c.470] того, пока наш флот не комплектован, он не в состоянии ни плавать, ни сражаться. Что случилось бы, если бы прибыл флот адмирала Байрона? Что случилось бы с кораблями, не имеющими ни экипажа, ни адмирала? Их поражение было бы причиной потери и армии, и колонии. Если же мы уничтожим эту эскадру, то неприятельская армия, терпя недостаток во всем в бедной стране, принуждена будет скоро сдаться. Тогда пусть приходит Байрон, мы будем рады его видеть. Я думаю, нет необходимости указывать на то, что для этой атаки нам нужны люди и доброе согласие в планах между теми, которые будут выполнять их”.

Сюффрень также осуждал д'Эстьена за то, что он после сражения при Гренаде упустил случай взять в плен четыре корабля эскадры Байрона, с перебитым рангоутом.

Вследствие сочетания неудач, атака в Порто-Прая не имела того решительного результата, какого заслуживала.

Коммодор Джонстон снялся с якоря и последовал за Сюф-френем; но он считал, что его силы недостаточны для открытой атаки французов, при решительном характере их коммодора, и боялся потерять время в погоне за ним – под ветер от порта своего назначения. Он успел, однако же, отбить ост-индский корабль, который Artesien увел у него. Сюффрень продолжал свой путь и встал на якорь у мыса Доброй Надежды, в бухте Симона, 21-го июня. Джонстон подошел туда две недели спустя, но, узнав от передового корабля, что французские войска высадились на берег, он отказался от какого-либо предприятия против этой колонии и ограничился только успешной атакой пяти голландских Ост-Индских кораблей, стоявших в Салданской бухте (Saldanha Bay), – атакой, которая бедно вознаградила неудачу военного предприятия; затем он вернулся в Англию, предварительно послав линейные корабли в Ост-Индию для соединения их там с эскадрой сэра Эдуарда Хьюджеса.

Увидев, что безопасность мыса обеспечена, Сюффрень отплыл к Иль-де-Франсу и прибыл туда 25-го октября 1781 года. Граф д'Орв, как старший, принял там командование соединенной эскадрой. После окончания необходимых исправлений флот отплыл в Индию 17-го декабря. 22-го января 1782 года был взят английский пятидесятипушечный корабль Hannibal. 9-го февраля граф д'Орв умер, и Сюффрень сделался главнокомандующим, с чином коммодора. Несколько дней спустя увидели берег к северу от Мадраса, но, вследствие противных [c.471] ветров, на вид города подошли только 15-го февраля. Там, под защитой орудий фортов, стояли на якоре девять больших кораблей. Это был флот сэра Эдуарда Хьюджеса, расположенный в боевом строю, а не в беспорядке, как флот Джонстона ⁴.

Здесь, в пункте встречи между этими двумя грозными бойцами, из которых каждый был типичным представителем свойств своей расы, один – непреклонной настойчивости и искусства в морском деле англичан, а другой – пылкости и тактических знаний французов, слишком долго сдерживавшихся и ложно направленных ошибочной системой, уместно привести точные сведения о материальных силах противников. Во французском флоте было двенадцать кораблей: три 74-пушеч-ных, семь 64-пушечных и два 50-пушечных, один из которых, Hannibal, был недавно взят у англичан. Противопоставленный этому флоту английский флот состоял из девяти кораблей: двух 74-пушечных, одного 70-пушечного, одного 68-пушечного, четырех 64-пушечных и одного 50-пушечного. Следовательно неравенство, двенадцать против девяти, было решительно не в пользу англичан; и похоже на то, что преимущество в силе каждого корабля отдельно было также не на их стороне.

Должно помнить, что, прибыв в Ост-Индию, Сюффрень не нашел там ни одного дружественного порта или рейда, никакой базы для снабжения кораблей провизией или для исправления их в случае нужды. Французские посты все пали к 1779 году; и быстрота его движения, спасшая Мыс, все-таки не привела его в Индию своевременно для того, чтобы помешать захвату здесь англичанами голландских владений. Важная гавань Тринкомали, на Цейлоне, была взята как раз за месяц до того, как Сюффрень увидел английский флот в Мадрасе. Но если ему, таким образом, все приходилось брать с бою, то [c.472] Хьюджес имел многое, что мог потерять. Сюффреню в первый момент встречи с врагом принадлежало численное превосходство и возможность занять наступательное положение, со всеми его преимуществами в выборе инициативы. На долю Хьюджеса выпали тревоги оборонительного положения, при меньшей численности его флота и при многих открытых нападению пунктах, и неизвестности, на какой из них падет удар.

В то время все еще было справедливо – хотя и не так безусловно, как тридцать лет назад – что господство в Индии обусловливалось обладанием моря. Годы, предшествовавшие рассматриваемым теперь событиям, значительно усилили в Индии Англию и соответственно ослабили Францию. Поэтому для Сюффреня необходимость уничтожить своего неприятеля представлялась относительно настоятельнее, чем для его предшественников, д'Ание и других, тогда как Хьюджес мог рассчитывать на большую силу в английских владениях и, таким образом, нес несколько меньшую ответственность, чем адмиралы, бывшие здесь до него.

Тем не менее, море было все еще важнейшим фактором в наступавшей борьбе, и для надлежащего обладания им было необходимо довести флот неприятеля до большей или меньшей беспомощности и иметь сколько-нибудь надежно обеспеченную базу. Для последней цели Тринкомали, хотя и с нездоровым климатом, был гаванью, значительно лучшею, чем все остальные на восточном берегу; но англичане владели им еще недостаточно долго для того, чтобы организовать надлежащее его снабжение. Хьюджес, поэтому, необходимо должен был возвратиться в Мадрас для исправления аварий после сражения и был вынужден, впредь до полной своей готовности опять выйти в море, предоставить Тринкомали самому себе. Сюффрень, с другой стороны, нашел все порты одинаково лишенными морских припасов, тогда как естественные преимущества Тринкомали делали завладение им вопросом очевидной важности, и Хьюджес так и понимал это.

Поэтому, независимо от традиций английского флота, которые побуждали Хьюджеса к атаке, и влияние которых ясно сказывается между строками его писем, Сюффрень видел в приближении своем к Тринкомали угрозу, долженствовавшую вызвать его противника из порта в море. Но Тринкомали не был единственным предметом забот его; война между Гайдер Али и англичанами настоятельно побуждала Сюффреня [c.473] захватить какой-нибудь порт на материке, где можно было бы высадить трехтысячный отряд солдат, бывших на его эскадре, для совместного действия против общего врага, и откуда можно было бы пополнять, по крайней мере, продовольственные запасы. Все, поэтому, соединилось для того, чтобы заставить Хьюджеса выйти из Мадраса и искать случая нанести поражение французскому флоту или, по крайней мере, задержать его.

Метод его действий должен был обусловливаться как его собственным искусством, так и искусством противника и изменчивым фактором – погодой. Для него было крайне желательно не вступать в бой иначе, как на выбранных им самим условиях, – другими словами, без преимущества положения, вознаграждающего слабость его сравнительно с противником. Так как флот в открытом море не может обеспечить себе преимущество местности, то благоприятное положение для слабейшего парусного флота, это – наветренное; оно дает инициативу боя во времени и некоторый выбор в методе атаки; оно представляет наступательное положение, но позволяет пользоваться им для обороны, пока обстоятельства не гарантируют успеха наступления. Подветренное положение не оставляет для слабейшего иного выбора, кроме бегства или принятия сражения на условиях противника.

Каково бы ни было искусство Хьюджеса, должно признать, что задача его была трудная. Тем не менее кажется ясным, что она сводилась к двум условиям. Первое требовало попытки нанести французскому флоту такой удар, который уменьшил бы превосходство его силы, второе вызывалось необходимостью воспрепятствовать Сюффреню занять Трин-комали, обладание которым опиралось всецело на флот ⁵. Для [c.474] Сюффреня же, с другой стороны; было ясно, что если бы он нанес эскадре Хьюджеса, в бою с нею, урон больший, чем какой потерпел бы сам, то этим обеспечил бы себе свободу действий во всех направлениях.

Сюффрень, увидев флот Хьюджеса в Мадрасе 15-го февраля, встал на якорь в четырех милях к северу. Но, найдя, что позиция противника, поддерживаемая береговыми батареями, слишком сильна для того, чтобы атаковать ее, он опять вступил под паруса, в четыре часа пополудни, и лег на курс к югу. Хьюджес также снялся с якоря и, пролежав всю ночь под малыми парусами, также на южном курсе, на рассвете увидел, что враждебная эскадра отделилась от конвоировавшегося ею отряда, причем военные корабли были около двенадцати миль к востоку, а транспорты – на девять миль к юго-западу от него (план XIV, А, А). Это рассеяние было следствием беспечности французских фрегатов, которые совершенно не следили за неприятелем. Хьюджес сразу воспользовался таким положением и погнался за транспортами (с), зная, что линейные корабли Сюффреня должны последовать за ним. Его корабли, обшитые в подводной части медью, быстро нагнали транспорты и захватили шесть из них, из которых пять были английскими призами. На шестом были триста солдат и военные припасы. Хьюджес таким образом дал противнику реванш.

Сюффрень, конечно, последовал за ним в общей погоне, и около трех часов пополудни четыре лучших ходока его были лишь на две или на три мили от самого заднего из английских кораблей. Последние тогда были сильно рассеяны, но по сигналу все соединились к семи часам вечера. В течение ночи обе эскадры пролежали на юго-восточном курсе, под малыми парусами.

На рассвете 17-го числа – в день первого из четырех сражений, состоявшихся между этими двумя флотоводцами в течение семи месяцев, – враждебные флоты были в расстоянии от шести до восьми миль друг от друга – французы на NNO от англичан (В, В), которые были в строе кильватера, на левом галсе (а), затрудненные слабостью ветра и даже частыми затишьями. Адмирал Хьюджес объяснял, что надеялся выйти этим курсом на ветер относительно неприятеля, когда задует морской бриз, чтобы завязать бой на близком расстоянии. Ветер продолжал дуть слабо, но с частыми шквалами от NNO; французы, идя полным ветром, пользовались порывами [c.475] его дольше и приближались к англичанам быстро, при этом курс противника помогал намерению Сюффреня атаковать арьергард его. Хьюджес, увидев, что последний рассеян, построился в строй фронта, спустившись (b), и дал время кораблям его приблизиться к центру; это движение в строй фронта продолжалось до сорбка минут четвертого часа пополудни, когда, увидев невозможность уйти от атаки по желанию противника, Хьюджес привел к ветру на левом галсе и стал ожидать его (С). По своей ли собственной ошибке или нет, j но он оказался теперь в наихудшем возможном положении, ожидая атаки со стороны сильнейшего неприятеля, владевшего инициативой боя. Арьергардный корабль Хьюджеса, Exeter, не примкнул к линии, и кажется не было причины, почему бы не сделать его авангардным, повернув на правый галс и таким образом приблизив к нему другие корабли.

Метод атаки (С) Сюффреня излагается им и Хьюджесом различно, но различие это касается, впрочем, только деталей; главные факты обоими передаются одинаково. Хьюджес говорит: “Неприятель спустился к нашему арьергарду в неправильном строе двойного фронта”, и в этом строе продолжал держаться до момента столкновения, когда “три неприятельские корабля в первой линии спустились прямо на Exeter, тогда как еще четыре корабля второй линии, предводительствуемые Hews, на котором Сюффрень держал свой флаг, обошли с внешней стороны первую линию, пройдя к нашему центру. В пять минут пятого три неприятельские корабля открыли огонь по Exetefy, который отвечал на него вместе со своим передним мателотом; завязался общий бой от нашего арьергарда до центра, причем головной корабль неприятеля, с тремя другими из второй линии, подвинулся еще по направлению к центру, но все-таки не далее траверза нашего центрального корабля Superbe; во время боя или дул слабый ветер, или совсем штилело; по временам лил сильный дождь. При таких обстоятельствах восемь лучших кораблей неприятеля атаковали пять наших, так как авангард нашей линии, состоявший из Monmouth, Eagle, Burford и Worcester, не мог принять участие в сражении, не повернув на другой галс”, для исполнения чего не было достаточного ветра.

Здесь мы оставим их и приведем объяснения Сюффреня и его взгляды на свое положение. В донесении морскому министру он говорит: [c.476]^*

“Я должен был уничтожить английскую эскадру не столько благодаря своему численному превосходству, сколько благодаря выгодной диспозиции, в которой атаковал ее. Я атаковал арьергардный корабль и прошел вдоль английской линии до шестого корабля, таким образом я сделал три корабля неприятеля бесполезными для него, так что мои двенадцать кораблей имели дело только с шестью противниками. Я начал бой в три с половиною часа пополудни, встав в голове своего флота и сделав сигнал построить линию насколько возможно лучше, без этого я не стал бы сражаться. В четыре часа я сделал сигнал трем кораблям поставить арьергард неприятеля в два огня, а остальной эскадре – приблизиться к неприятелю на пистолетный выстрел. Этот сигнал, хотя и репетированный, не был однако же исполнен. Я не подавал сам примера, чтобы не стать в положение, при котором три арьергардные корабля могли повернуть на другой галс и обойти меня. Однако, за исключением Brilliant, который обошел арьергард, ни один корабль не был так близок к неприятелю, как мой, и не получил столько выстрелов”.

Главный пункт различия этих двух описаний состоит с том, что Сюффрень утверждает, будто его флагманский корабль прошел вдоль всей английской линии, от арьергардного до шестого корабля, тогда как Хьюджес говорит, что французы разделились на две линии, которые, по приближении, направились -одна на арьергард, а другая на центр его эскадры. Последний маневр был бы лучшим; так как, если головной корабль атакующего прошел, как утверждает Сюффрень, вдоль линии неприятеля, от арьергардного до шестого корабля, то он неизбежно подвергался, последовательно, первому огню шести кораблей, который должен был бы перебить его рангоут и расстроить линию. Сюффрень также указывает на намерение поставить арьергард между двух огней, расположив три корабля под ветром у него. Два из них заняли это положение. Далее Сюффрень указывает на причину, по которой не подходил ближе на своем корабле, бывшем головным; но так как и следовавшие за ним корабли не приближались к неприятелю, то Хьюджес и не обратил внимания на этот маневр.

Французский коммодор был серьезно и, кажется, справедливо рассержен на бездеятельность некоторых своих командиров. На помощника своего (второго флагмана) он жаловался министру: “Будучи впереди, я не мог видеть хорошо то, [c.478] что происходило в арьергарде. Я приказал г. де Тромелэну (de Tromelin) делать сигналы кораблям, которые могли быть возле него; он же только репетовал мои собственные, не исполняя их”. Эта жалоба была вполне справедлива, 6-го февраля, за десять дней до боя, он писал своему помощнику следующее:

“Если мы будем так счастливы, что окажемся на ветре, то, так как в английской эскадре всего восемь или, самое большое, девять кораблей, я намереваюсь поставить ее арьергард между двух огней. Если ваша дивизия будет в арьергарде, то вы увидите, по своему положению, какое число кораблей наших останется за линией неприятеля, и тогда сделайте им сигнал обойти последнюю ⁶ (т.е. сражаться с подветренной стороны)… Во всяком случае я прошу вас указать вашей дивизии маневры, какие, но вашему мнению, наилучше обеспечат успех сражения. Надежда взять Тринкома-ли и Негапатам, а может быть и весь Цейлон, должна заставить нас желать генерального сражения”.

Последние строки этой выдержки выясняют взгляд Сюффреня на положение в индийских морях, которое требовало сперва разбития враждебного флота, а затем захвата некоторых стратегических портов. Верность этого взгляда настолько же несомненна, насколько и то, что он совершенно противоречит обычным правилам французов, согласно которым порт должен был бы считаться первостепенным предметом действий, а флот неприятеля – второстепенным. Генеральный бой был первым желанием Сюффреня, и поэтому, не боясь ошибки, можно сказать, что уклонение от такого боя должно бы было быть первою целью Хыоджеса. Попытка последнего занять наветренное положение была, следовательно, правильна, и так как в феврале месяце морской бриз в Мадрасе задувает с юго-востока около одиннадцати часов утра, то Хьюджес, вероятно, поступил хорошо, держась по этому направлению, хотя результат и обманул его ожидания. [c.479] Де Гишен, в одном из сражений с Роднеем, избрал для своей эскадры такой курс, при котором рассчитывал быть на ветре с вечерним бризом, и имел успех. О том, как воспользовался бы Хьюджес преимуществом наветренного положения, можно судить только по его собственным словам, – что он добивался его для боя на более близкой дистанции. В этом нет надежного обещания какого-либо искусного пользования тактическим преимуществом.

Сюффрень также выясняет, в обращении к Тромелэну, свой взгляд на обязанности второго в порядке командования, – взгляд, который вполне может быть поставлен в параллель с тем, что высказал об этом же предмете Нельсон в своем знаменитом приказе перед Трафальгаром. В этом первом своем сражении Сюффрень вел главную атаку сам, предоставив управление тем, что может быть названо резервом – или, по крайней мере, вспомогательною силою – своему помощнику, который, к несчастью для него, не был Колингвудом и совершенно не сумел поддержать его. Вероятно, что занятие Сюффренем головного положения не было следствием какого-либо особенного теоретического соображения его, а произошло потому, что корабль его был лучшим ходоком в эскадре и что поздний час дня и слабость ветра делали необходимым завязать с неприятелем бой возможно скорее. Но этим Сюффрень, кажется, сделал ошибку. Действия головного корабля под флагом командующего – не необходимо, но весьма естественно – принимаются за пример; и факт, что Сюффрень не приближался к противнику, руководствуясь превосходными тактическими основаниями, заставил командиров кораблей, шедших в кильватер ему, естественно, почти простительно, сохранять ту же дистанцию, несмотря на сигналы. Противоречие между приказаниями и примером – подобное тому, которое так знаменательно проявилось при Виксбурге в нашей Междоусобной войне, поселив недоразумения и разлад между двумя доблестными офицерами, – не должно бы допускаться. Дело начальника тактично предупреждать недоразумения путем самого тщательного предварительного разъяснения как буквы, так и духа своих планов. Это особенно важно по отношению к сражениям на море, где дым, слабый ветер и такелаж могут сделать весьма затруднительным чтение сигналов, служащих между тем почти единственным средством сношений. Нельсон так и поступал обыкновенно; [c.480] не чужд был этой идее и Сюффрень. “Необходимы диспозиции, установленные по подробном соглашении с теми, которые должны исполнять их”, – писал он д'Эстьену за три года до боя с Хьюджесом. Но если еще можно признать право на извинение за командирами, следовавшими движениям своего начальника и сражавшимися, то уже совсем нельзя извинить командиров арьергардных кораблей, и особенно помощника Сюффреня, знавшего планы последнего. Он должен был бы заставить арьергардные корабли занять подветренное положение, исполняя этот