Народное образование в свете общественных споров 50-60-х гг. XIX века (по материалам периодической печати)

 

В конце 50-х годов XIX столетия на фоне подготовки отмены крепостного права и других крупных реформ заметно оживилось и педагогическое движение. Министерством народного просвещения начинается подготовка школьной реформы, возникают новые педагогические журналы, разворачиваются общественные дискуссии о путях русской школы. На смену традиционно христианскому направлению народной школы теперь, в духе времени, предлагаются разговоры о «цивилизации», «прогрессе», «гуманизме», «общечеловеческих ценностях». Активно включаются в полемику по педагогическим вопросам и православные периодические издания. Однако, прежде чем приступить к разбору этих споров, необходимо вначале кратко обрисовать их характер и попытаться в целом оценить духовно-интеллектуальную атмосферу той общественной среды.

Говоря о ситуации в России того времени, важно заметить, что «образованное общество» страстно перенимало западные рационалистические идеи, имеющие, в сущности, довольно абстрактный и умозрительный характер, и в результате, как точно заметил И. В. Киреевский, в глубине своего сознания оно оторвалось от всякой связи с действительностью и стало очень отвлеченным, равно способным всему сочувствовать, все одинаково любить, ко всему стремиться, лишь бы только в действительной жизни ни от чего не страдать и не беспокоиться [17, с. 244].

Выдающийся славянофил А. С. Хомяков дает такую оценку характеру тогдашних дискуссий в периодике по принципиальным общественным вопросам: «Писавший не понимал того, что пишет, а читавший и хваливший не понимал того, что читал… Ни тот, ни другой не привыкли требовать отчета от своего мышления… Вот примеры… прискорбного воздействия не воспитанного мышления на практическую жизнь» [30, с. 12]. Наиболее же нелицеприятную характеристику тогдашнего русского «образованного общества» дал ведущий автор и цензор «Русской беседы» Н. П. Гиляров-Платонов. Российская интеллигенция, по его мнению, не склонна к работе над собой, ее отличает «господство фраз», так называемый поиск убеждений («как будто убеждения такая вещь, которую можно поднять на полу и положить в карман»), при этом за «убеждения» принимается сиюминутная искренняя уверенность [6, с. 61-68].

Автор журнала «Христианское чтение», оценивая в 1862 году несколько предшествующих лет, писал: «Бывают времена, когда только любимые, лелеемые, льстящие затаенным думам и наклонностям большинства, мысли считаются за истину, когда известные антипатии вместо рассудка и точного опыта заправляют печатным и устным судом о людях и их делах, когда люди один перед другим стараются отличиться в непомерной похвале одних и в озлобленном порицании других» [43, с. 616]. Люди в этом случае теряют свою личность, свое отдельное сознание, живут общей жизнью, уносятся ее порывами и тонут в ее водовороте; голова и сердце бывают у всех как будто общие. «Много нужно самостоятельности мышления, - заключает он, - много твердости воли и убеждений, чтобы среди этой суматохи найтись и во время остановиться, когда все бегут куда-то» [43, с. 617]. О страшной суматохе общественной и литературной жизни ближайших к нему лет он пишет так: «Никогда столько нелепостей не выдавалось и не принималось за непреложные истины, никогда клевета не встречала такого общего доверия, никогда самые святые истины не находили так мало защитников, никогда суд о людях и их делах не бывал так односторонен и несправедлив» [43, с. 616].

Таким образом, становится очевидно, что серьезное обсуждение духовных, интеллектуальных и общественных вопросов в такой удушливой, рационалистической, насыщенной штампами и безыдейной атмосфере перелома эпох было невозможно. Однако, именно в это время на страницах периодической печати были сформулированы все основные проблемы развития народной школы ближайших 10-20 лет и разворачивалась полемика православных изданий с теми, кто выступал за придание принципиально нового, исключительно «светского» характера народной школе.

Одним из первых христианский характер народного образования начал отстаивать журнал В. И. Аскоченского «Домашняя беседа». В 44 его выпуске 1859 года было опубликовано «Письмо к редактору» с характерным названием «Цивилизация, прогресс, гласность и общественное мнение». Совершенно очевидно, что этот неподписанный материал имеет характер передовой статьи, ставящей целью выразить позиции редакции журнала по принципиальным общественным вопросам [55].

Главная мысль статьи заключается в словах ее автора: «Вся беда от темноты и мутности современного слововыражения; а мутность годится лишь для того, чтобы способнее было рыбку ловить» [55, с. 430]. Действительно, неопределенность понятий, а значит и неопределенность смысла ожидаемых преобразований, путей движения и целей были весьма характерны для этой переломной и неустойчивой эпохи. Так, автор статьи выступает против абсолютизации вошедших в широкое употребление понятий «цивилизации», «прогресса», «гуманизма» из-за их неопределенности.

Цивилизация в буквальном переводе на русский язык означает «гражданственность», однако это значение не вполне соответствует смыслу данного слова. Если же под цивилизацией понимать «принятие такого образа жизни или состояния, которое способствует спокойному общежитию, которое выражается в миролюбии и честности взаимных отношений, учтивости, мягкости… уважении прав личности и проч.» [55, с. 428], т.е. благовоспитанность, то это понятие будет означать не прогресс, а скорее возврат к языческим временам. Ибо то, что было достаточно для умственной сферы древнего римлянина-язычника, то слишком тесно для сферы христианина. Цивилизация древних язычников ограничивалась устройством взаимных гражданственных отношений и общественной жизни на весьма несовершенных основаниях, - и высшей её целью было удобство материальной жизни. Образование христианина, сверх материальных жизненных потребностей и удобств, предполагает развитие умственной деятельности и «возвышение духа до степени возможного уподобления совершенствам Создателя» [там же].

Иными словами «цивилизация» предполагает лишь внешние материальные блага и удобства, а «образование» в христианском смысле - возможность не только материального, но и умственного, и духовного совершенствования, причем в бесконечной перспективе, ибо бесконечен процесс уподобления человека своему Создателю.

Слово «прогресс» может означать движение вперед и в необузданности беззаконной воли, и в стремлении к безначалию, и во всем, что разрушает общественный порядок в его основаниях. Поэтому вместо слова «прогресс» автор предлагает употреблять русское слово «преуспеяние, усовершенствование». «Тогда бы никакой дерзкий ум, - пишет он, - не осмелился вывести заключения, чтобы совершенствование человечества или общества могло быть основано на разрушительных и противных любви христианской правилах… Как кому угодно, но слово «прогресс» далеко не выражает той будущности, которую может ожидать человечество для своей образованности и просвещения от христианского совершенствования и преуспеяния в развитии тех духовных и нравственных качеств, которые одни могут устроить мир и прочное счастье жизни гражданственной» [55, с. 429].

Одним из важнейших вопросов общественно-педагогического движения был вопрос о характере народной школы, о смысле школьного обучения самого массового податного сословия - крестьянского.

Известный русский просветитель, основатель «Земледельческого журнала», пропагандист передовых сельскохозяйственных технологий, С. А. Маслов (1793 – 1879), ставший инициатором создания в 40-е годы XIX в. при Московском обществе сельского хозяйства комитета для распространения в народе грамотности, являлся поборником распространения в первую очередь такой грамотности, которая была бы неразрывно связана с церковным, духовно-нравственным воспитанием, и одновременно выступал против грамотности чисто внешней, считая её обоюдоострым оружием, которое при неправильном употреблении может сделать человека несчастным, разрушить не только его личную жизнь, но и общественные устои [См.: 12].

В конце 50-х годов против функциональной грамотности выступил В. И. Даль. Он считал, что грамота в чистом виде далеко не всегда полезна, более того, зачастую опасна для крестьянина, так как выбивает его из рамок крестьянского сословия, а, значит, разрушает народную нравственность. Так, в своем письме редактору «Русской беседы» А. И. Кошелеву он высказывает мысль, что «грамотность – только средство, которое можно употребить на пользу просвещения, и на противное – на затемнение. Можно просветить человека в значительной степени без грамоты, и может он с грамотой остаться самым непросвещенным из невежей да сверх того и негодяем. Грамотность сама по себе ничему не вразумит крестьянина, она скорее собьет его с толку. Перо легче сохи, вкусивший без толку грамоты норовит в указчики, а не в рабочие. Норовит в ходоки, мироеды, а не в пахари; он склоняется не к труду, а к тунеядству» [27, с. 258]. Таким образом, В. И. Даль призывал, прежде всего, к нравственному просвещению народа на принципах православной религии.

Противоположную точку зрения на народное образование высказал в своей статье в «Журнале для Воспитания» некий К. [15]. Он доказывал, что традиционное содержание образовательного и воспитательного процесса, основанное на церковной грамоте и народном благочестии, необходимо заменить набором естественно-технических знаний, так как наблюдательность, любознательность и неодолимая тяга к естественным знаниям органически присущи русскому народу. А для такого коренного переворота необходим и принципиально новый учитель, так как дьячки и семинаристы, получившие одностороннее, схоластическое образование, лишенное всяких жизненных начал, являются главным тормозом на пути «реального» образования.

В 1859 г. в «Домашней беседе» появилась статья под названием «Курьезная вещь» [23], в которой неуказанный автор полемизирует с К.

Церковная грамота, говорит он, не есть нечто отсталое и отжившее. Напротив, она духовно возвышает человека, дает такой идейный багаж, который способствует разностороннему развитию, формирует добрую общественную нравственность. Любовь к духовной мудрости, стремление к возвышению своей собственной души вовсе не означает, что русский крестьянин в области материального образования останавливается лишь на умении читать Псалтирь и Часослов. «Правда, наш мужичок не слушает курсов политической экономии, не занимается химическим исследованием почв, и смеется втихомолку при толках о рациональном хозяйстве: но посмотрите, как при случае умно и метко ставит он в тупик самых велемудрых печальников его благоденствия! Войдите с хорошим и опытным домохозяином в толки о земледелии, овцеводстве, пчеловодстве и т.п. Пожалеем лучше о наших рациональных теоретиках, которые не берут уроков у простого мужичка» - пишет автор «Домашней беседы» [23, с. 183-184].

Задаваясь вопросом о причинах такого возвышения естественного образования, он приходит к выводу, что прогрессисты смотрят на крестьянина не как на свободную личность, в своих высших духовных запросах ничем не отличающуюся от глубоко образованных людей, а как на функциональную машину, которая, чем совершеннее, тем более удобна в эксплуатации. Он пишет: «Не от того ли пришли вы к такому выводу, что почитаете народ производительной силой в материальном отношении и вовсе забываете о духовной его стороне? Как видно, вы хотите выдрессировать человека, как дрессируете вашу собаку, чтобы она бойче доставляла дичь к вашему столу; как обучаете лошадь, чтобы она хорошо ходила у вас и под верхом и в оглоблях… Вы… смотрите на крестьянина, как на какую-то машину, которая, по вашему, идет медленно, потому что цепляется за что-то, и устраняя это что-то, хлопочете о том, чтобы она пустилась быстро вращаться в ваше удовольствие» [23, с. 185].

Духовная основа человека делает его свободным. Помня заповеди Божии, он, несмотря ни на какие запрещения, не пойдет работать в церковные праздники, а свободное время может употребить на молитву и богомыслие. Потому-то прогрессисты и желают совсем оплотянить русского человека, чтобы «во имя прогресса, гуманизма и индустрии» сделать его «ослом подъяремным».

Далее автор «Домашней беседы» отвергает обвинения в адрес духовного образования в схоластичности и нежизненности. Он доказывает, что духовное сословие является единственной реальной общественной силой, возвышающей деревню в духовном, культурном и, даже, внешне-цивилизационном отношении. Стремление выдавить духовенство из школы он связывает с общеевропейской секуляризационной тенденцией. Научение вере, - пишет автор, - «цель истинно-русского, православного образования, которое по этому имеет характер не какой-нибудь дрессировки двуного, бесперого существа, а приготовление человека к достижению высших целей его бытия» [23, с. 186]. И это является причиной обвинения духовного образования в односторонности. Оно, говорят прогрессисты, основанное на одной, главной идее «чистой веры и православия» «производит застой», «не дает простора уму», «стесняет его деятельность» [23, с. 187-188].

Однако, как утверждает автор, всякий из размышляющих людей старается о том, чтобы в многообразной умственной деятельности его было единство, гармония. «В чем же, - вопрошает он, - односторонность, например, семинарского образования, если… все проникнуто одним началом, устремлено к одной цели и выводит человека на свет с серьезным складом ума, с убеждениями, единственно приличными человеку-христианину, с готовностью содействовать всякому начинанию истинно-полезному для блага человечества» [23, с. 188]. Далее автор подчеркивает, что цель и назначение человека не обусловливается только временным благосостоянием, что «по железной дороге он не уйдет от смерти, не улетит на аэростатах», и что придет пора, когда с запасом мирских сведений он явится «нищим и безумным» там, где современные идеи ни к чему не годятся [23, с. 189].

Невиданный рост числа школ, открытых духовенством в 1861 – начале 1862 года и ситуация вокруг обсуждения проекта общего плана устройства народных училищ вызвали целую волну критических публикаций в либеральных органах печати. Высказывались не только сомнения в достоверности заявляемых цифр числа церковных школ, но и требования устранить духовенство от влияния на народное образование. Ряд публикаций выступлений общественных деятелей и публикаций в православных периодических изданиях должен был дать церковный ответ на эту критику.

Свое мнение, согласное с церковными взглядами, о новом устройстве народных училищ изложил в своей записке «О первоначальном обучении народа» Н. П. Гиляров-Платонов [См.: 38, с. 209]. В частности, он высказывал глубокое убеждение, что в сложившихся условиях начальное обучение должно принадлежать духовенству, так как, во-первых, это соответствует народной традиции, во-вторых, повсюду уже существует много маленьких школ грамоты духовенства и, в-третьих, других учителей в настоящее время у народа нет.

Гиляров-Платонов подверг критике предложение готовить учителей в специальных учебных заведениях. По его мнению, вряд ли в конкретных условиях человек, получивший высшее образование, при наличии стольких мест по государственной службе и перспективе карьеры, поедет в село. Привлечь их можно будет только подкупом. А это – потеря морали: «они будут ненавидеть народ и будут презираемы народом» [38, с. 210-211]. Спустя несколько месяцев, те же аргументы повторил в «Записке о народных училищах» Т.И.Филиппов. [См.: там же, с. 211].

В 1862 году во второй части журнала Санкт-Петербургской духовной академии «Христианское чтение» появилась статья без подписи с характерным названием – «Русское православное духовенство, обвинения против него и его цивилизаторская деятельность: современные заметки» [См.: 43].

Автор указывает на ненормальность положения духовенства: государство смотрит на духовное сословие только как на свое внешнее орудие, духовенство принижено в своем отношении к другим сословиям. Оно зависит от крестьян, зависит от помещика, его не принимают в свой круг «образованные». Либеральная интеллигенция, столько ратовавшая за просвещение крестьянства, отказывалась не только помогать духовенству в создании и поддержании крестьянских школ, но даже не желала видеть огромной проделанной работы, которая уже давала реальный результат. И, тем не менее, духовенство оставалось наиболее деятельной общественной силой. Оно «без шума продолжало свое дело учительства, не имея материальных средств и не встречая ни малейших признаков общественного сочувствия» [43, с. 625].

Жизнь основной массы духовного сословия – это жизнь среди народа и вместе с народом. Народные радости и несчастья – это радости и несчастья русского духовенства. И в силу этого оно способно было взять в свои руки образование крестьян. Разделяя с крестьянством его образ жизни, оно одновременно духовно и культурно возвышалось над ним. Поднимая проблему отчужденности крестьянства – основной массы населения России – от других сословий, автор признает духовенство единственной силой, способной обеспечить органичное развитие народного образования на селе.

В конце статьи автор отвечает еще на одно обвинение, выдвинутое против духовенства – что оно открывает школы не по движению собственного сердца, а по прямому административному указанию начальства. Он считает, что административное предписание духовенству об открытии сельских школ было необходимо по двум причинам.

Первая – это следствие подчинения духовенства государственной машине – привычка «действовать только по предписанию», ничего не предпринимать без указания начальства, «чтобы не попасть в беду с непрошеным усердием на пользу общую» [43, с. 654]. Вторая причина – сопротивление помещиков распространению грамотности среди их крестьян – в совсем недавнем прошлом крепостных, а теперь – временнообязанных.

Такие обвинения в формальном характере школ, открываемых духовенством, были достаточно распространены в либеральной печати. Типичной для этой группы публицистических материалов является статья профессора И. Беляева «Ответ тульским епархиальным ведомостям», помещенная в газете «День» [См.: 4]. В ней автор утверждает, что в церковных школах, открытых «по щучьему велению» и похожих на «потемкинские деревни»… вовсе нет учеников. В ответ на это на страницах православной периодической печати приводятся обширные статистические и другие данные, свидетельствующие о реальном значении духовенства в деле народного образования. Кроме того, министерство внутренних дел поручило отдельным губернаторам проверить сведения, доставленные епархиальными властями. Результаты проверок полностью совпали с первоначальными сведениями.

В феврале 1862 года в том же журнале «Православное обозрение» снова был рассмотрен вопрос об участии духовенства в народном образовании [См.: 29].

«Народные школы со времени возникновения их находятся в руках духовенства, а дело народного образования у нас подвигается неуспешно, и народные школы до сих пор находятся в дурном положении» - таков главный аргумент либеральных оппонентов. Однако, подобно автору цитировавшейся выше статьи из «Христианского чтения», автор «Православного обозрения» считает, что в России его времени просто нет другого образованного слоя, который бы мог возглавить народное образование и в целом миссию культурного просвещения крестьянства.

Государственная казенщина внецерковного образования, отчужденность власти от народных низов, а значит и народной школы, смыкается с отчуждением от народа «образованного общества». Последнее не способно ни заинтересовать народ к делу народного образования, ни передать ему что-либо применительно к его понятиям и языку.

Будучи чуждой для народа по образу жизни, по представлениям об окружающем мире, даже по языку, «образованное общество» - формирующаяся «интеллигенция» - оказывается неспособной на культурное и цивилизационное лидерство по отношению к простому народу.

Таким образом, на рубеже 50-60-х годов XIX столетия в периодической печати развернулась напряженная дискуссия, посвященная судьбам народной школы и месту в ней православного духовенства. Спустя полвека критика формирующейся «интеллигенции» консервативными православными публицистами продолжилась в том же русле на страницах знаменитого в начале ХХ века сборника «Вехи».

 

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: