Друзья детей Прибежище педофилов Жертвы вдвойне

 

Возлюбпенные! огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения для вас странного, но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете.

(I Петр, 4:12- 13)

 

Пресс-конференция начиналась через несколько часов. Я попросил библиотекарей «Таймс» прислать мне подборку всех новостей о Майкле Харрисе, священнике по прозвищу «Отец Голливуд». Через несколько минут на мой электронный почтовый ящик дождем посыпались ссылки. Я распечатал статьи и принялся изучать их в хронологическом порядке. В основном они были хвалебными. Передо мной предстал человек, всем известный, всеми любимый и даже обожаемый.

Прозвище «Отец Голливуд» дали Майклу Харрису школьники из-за внешности кинозвезды. Высокий, атлетически сложенный, с копной непослушных каштановых волос, пронзительным взглядом синих глаз, решительным подбородком и теплой улыбкой. О нем часто говорили: куда бы он ни вошел — все взоры обращаются на него.

В 1978 году Харрис был назначен директором гимназии «Матер Деи» — согласно рекламе крупнейшей католической школы к западу от Миссисипи. Ему было всего 29 лет. Под его руководством «Матер Деи» начала занимать первые места и в национальных олимпиадах, и в спортивных и художественных соревнованиях. Сам Майкл Харрис постоянно пропадал в школьном кампусе: участвовал почти во всех неформальных мероприятиях, дружески болтал со школьниками, крепко обнимал их, здороваясь и прощаясь.

Ученики обожали своего директора — тем более что общались с ним не только в школе. Свой дом Харрис превратил в сверхсовременный домашний кинотеатр, книжные полки заполнил сотнями фильмов. Он часто приглашал в гости своих учеников — спортсменов, музыкантов, членов школьного драмкружка: за пиццей, попкорном и содовой они вместе смотрели кино, телевизор или играли в разные игры. Время от времени Харрис приглашал мальчиков, особенно тех, у кого были нелады с родителями, у него переночевать. В фотоальбомах выпускников десятки страниц отводились снимкам «отца Майка»; ученики почитали его почти как святого. Их родители приглашали Харриса к себе на каникулы, вознося ему хвалы за то, что он наставляет их детей на путь истинный.

— Все мы считали Майка Харриса лучшим из людей, — рассказывал мне позже один из родителей. — Мы были счастливы, что он столько времени проводит с нашими детьми — как будто с ними сам Бог!

Одно время отец Майк ездил в школу на белом «корвете», подаренном ему каким-то благодарным католиком, пока начальство не предложило ему отказаться от излишней роскоши. Он сделался частым и желанным гостем на светских мероприятиях округа Оранж, даже демонстрировал одежду на благотворительных модных показах. Как-то на протяжении года носил «косуху» с символикой «Ангелов небес».

В середине 1980-х диоцез Оранж решил, что быстро растущей католической пастве на юге округа Оранж необходима суперсовременная старшая школа. Однако церковные иерархи, в основном интроверты и бюрократы, опасались, что не смогут собрать необходимую сумму — 26 миллионов долларов. Вот почему Харриса, вполне довольного своей должностью в «Матер Деи», сдернули с насиженного места и отправили собирать деньги практически в одиночку. Привыкший повиноваться, Харрис занялся новым для себя делом; при этом он использовал свои дружеские связи с местными предпринимателями и богачами.

На открытии школы «Санта-Маргарита» в 1987 году Харрис театральным жестом распахнул строгую черную рубашку священника и продемонстрировал под ней футболку с логотипом Супермена, большой буквой «С». Толпа взревела от восторга. «С» означало «Сан-та-Маргарита», но было у нее и другое значение: отец Харрис — Супермен! Через три года после открытия школы папа Иоанн Павел II наградил Харриса почетным титулом «монсиньор», который переводится как «мой господин».

В 1991 году отец Харрис опубликовал в «Таймс» статью, в которой задним числом легко увидеть фрейдистскую проекцию — о том, как важно для родителей учить детей воздерживаться от секса.

«Задача учителя — помочь подросткам сформировать систему ценностей, — писал он, — и в исполнении этой нелегкой задачи мы неизбежно сталкиваемся с навязчивым гедонизмом, преследующим наше молодое поколение. Нельзя научиться ценить наслаждение, не научившись его откладывать».

В январе 1994 года Супермен внезапно сбросил свой плащ. Харрис поразил католическую общину заявлением, что намерен уйти с поста директора «Санта-Маргариты». Причина неожиданной отставки — «напряжение».

«Для меня это трудное решение, однако мне необходимо время для молитвы, отдыха и восстановления сил, — писал сорокасемилетний Харрис, обращаясь к школьникам и их родителям. — Напряжение, накопившееся за все эти годы, дает себя знать».

Месяц спустя он вышел в отставку.

В сентябре 1995 года бывший ученик Харриса подал против него иск о сексуальном преступлении. Затем появились еще двое со схожими обвинениями. Однако диоцез и община встали за Харриса горой. Иск был отклонен за истечением срока давности, а Харрис, чья репутация практически не пострадала, исчез из публичного поля и занялся бизнесом: с помощью своих богатых друзей-католиков, в том числе известного судьи в отставке, земельного барона и крупного строительного магната, он сделался застройщиком, специализирующимся на недорогих домах.

В подборке не упоминался иск 1996 года, поданный против Харриса и диоцезов Лос-Анджелеса и Оранж молодым человеком по имени Райан Ди Мария. Эпическая судебная битва, которая положит начало «католическому секс-скандалу» в масштабах страны, была еще впереди. Я накинул куртку и поспешил в суд округа Оранж на пресс-конференцию, гадая, что нового узнаю там о Майкле Харрисе.

***

Пресс-конференция проходила на втором этаже окружного суда в Санта-Ане. Адвокат Кэтрин К. Фри-берг — бывшая баскетболистка из «Техас Тех», ростом больше шести футов, а в этот день, на двухдюймовых каблуках, еще выше обычного — встала перед букетом микрофонов. Два десятка журналистов, широким полукругом расположившихся вокруг нее, прекратили болтать, распахнули блокноты, включили диктофоны и камеры. До них уже долетел слух, что соглашение, заключенное сторонами по делу Харриса, войдет в историю.

Пресс-конференции я терпеть не могу. Чувствуешь себя, словно в стае бродячих собак, готовых драться за брошенные объедки. Куда увлекательнее самому выслеживать добычу! И снова я упрекнул себя за то, что не просмотрел юридические документы по делу Харриса.

Впрочем, не все потеряно. У нас эти документы есть — у прочих журналистов их нет. Значит, в этом соревновании у нас фора.

Фриберг не привыкла выступать перед журналистами. Неуверенным голосом, усиленным микрофонами, зачитала она по бумажке свое заявление. Католические диоцезы Лос-Анджелеса и округа Оранж готовы выплатить ее клиенту Райану Ди Мария пять миллионов двести тысяч долларов с целью улаживания дела, возбужденного им против диоцезов и Харриса пять лет назад. Харрис по-прежнему отрицает, что растлил Райана, однако согласен выполнить свою часть соглашения и сложить с себя сан. Репортеры загудели: огромная сумма, известность Харриса — все это обещало отличные репортажи.

В дополнение к денежной компенсации, продолжала Фриберг, диоцез округа Оранж согласился принести извинения четырем другим предполагаемым жертвам Харриса. Но важнее всего, что диоцезы Лос-Анджелеса и округа Оранж (последний был сформирован в 1975 году и включил в себя южную часть Лос-Анджелесского архидиоцеза) согласились внести в правила работы с жалобами на сексуальные преступления священников одиннадцать изменений. Сейчас кажется, что эти изменения напрашивались сами собой: однако не забудем, до секс-скандала, разразившегося в Бостоне и потрясшего всю страну, оставалось еще пять месяцев. В августе 2001 года соглашение с Ди Марией было для Католической церкви беспрецедентным.

Вот некоторые из этих изменений. Все священники, в прошлом у которых имеются подтвержденные случаи сексуальных преступлений, должны оставить служение. (Удивительно, но в 2001 году это было совсем не очевидное требование! И в Лос-Анджелесе, и в округе Оранжслужило немало известных священников, в прошлом у которых были случаи растления несовершеннолетних. Двое клириков в Лос-Анджелесе оставались на своих местах при том, что были осуждены за сексуальное насилие над детьми!) Церковь обещает предоставлять жертвам сексуальных преступлений клириков независимых адвокатов, которые помогут им вести дело. (В диоцезе Оранж епископ поначалу предлагал в качестве «независимого адвоката» собственного церковного юриста!) Диоцезы готовы организовать бесплатную горячую линию и веб-сайт, с помощью которых жертвы насилия смогут сообщать о себе, при необходимости, анонимно. Запрещаются церковные мероприятия, в ходе которых священник остается с несовершеннолетними наедине. Дурное поведение священника больше не скрывается в секретных документах, о существовании которых не подозревают ни прокуроры, ни адвокаты потерпевших. Диоцезы готовы разработать и провести образовательную программу, посвященную предотвращению сексуального насилия.

Разумеется, никто не предполагал, что Католическая церковь окажется прибежищем педофилов. Однако клирики воспитываются в иерархической культуре: их призывают превыше всего ценить верность и послушание и всячески избегать скандалов и вмешательства светских властей. Кроме того, им внушается вера в силу искупления. Вот почему, узнав, что какой-нибудь священник изнасиловал мальчика, все считают: главная их задача — не дать вынести сор из избы. С жертвой и ее семьей обходятся так, чтобы избежать скандала — обманывают их, заставляют молчать угрозами или моральным шантажом. Если это не действует, им тайно выплачивается денежная компенсация. Никогда церковное начальство по доброй воле не сообщит о преступлении светским властям. Иногда провинившегося священника переводят в новый приход, к ничего не подозревающим прихожанам, положившись на его уверения, что он покаялся и больше не согрешит. Иногда тайно отправляют его в католический лечебный центр, где с ним работают психологи и психиатры — до тех пор, пока, по их мнению, он не перестанет представлять опасность для детей. Тогда он так же тихо возвращается к священническому служению. С точки зрения епископов, это отлично решало деликатную проблему: священник исцелялся — властью Бога или же средствами психологии и психиатрии, — а церковь оставалась незапятнанной. Ни восстановление справедливости, ни помощь изнасилованному или развращенному ребенку в это уравнение не входили; у католического священства не принято было думать о таких вещах, сталкиваясь со скандалами. И такое отношение практиковалось не только в нескольких диоцезах по стране — это была почти повсеместная стандартная практика.

***

Райан Ди Мария рассказал мне, почему настоял на реформе. «Цель моего иска, — сказал он, — именно в том, чтобы таких случаев [случаев сексуального насилия священников над детьми] больше не было — или хотя бы стало как можно меньше».

Райан, двадцати восьми лет, только что закончил юридический вуз. Мне хотелось верить этому невысокому пареньку со следами юношеских угрей на лице; он выглядел искренним, и все, с кем я разговаривал, подтверждали, что он решительно настаивал на одиннадцати изменениях в политике церкви, несмотря на упрямое сопротивление диоцеза. Судья подтвердил, что ради этого Райан согласился на меньшую сумму компенсации. Однако меня смущал размер выплаты — пять с лишним миллионов! Из иска следовало, что Харрис совершал с Райаном непристойные действия дважды, около десяти лет назад. Конечно, это очень неприятно, но, на мой взгляд, никак не стоило пяти миллионов!

Зачем тратить столько сил на войну с церковью из-за случая десятилетней давности? Не лучше ли было бы для самого Райана оставить прошлое в прошлом и жить своей жизнью?

Вернувшись в офис, я позвонил Мэри Грант, основательнице южно-калифорнийского отделения Сети Пострадавших от Насилия Священников (СПНС). В 1991 году, после того как отец Джон Линихан, энергичный священник-ирландец, признался, что занимался сексом с несовершеннолетней Мэри в течение четырех лет, она получила от диоцеза Оранж компенсацию в 25 тысяч долларов. С тех пор Мэри неустанно выступала за то, чтобы Католическая церковь пересмотрела свое отношение к насилию священников над детьми. В частности, она требовала, чтобы ее обидчик был отстранен от служения; однако на это церковное начальство не соглашалось. Несмотря на признание Линихана в преступлении, карьера его процветала: летом 2001 года он был любимым пастором крупного и влиятельного прихода в Дана-Пойнт, на берегу Тихого океана. Мэри и ее единомышленникам не удавалось ничего добиться. Гражданские власти, возможно, не желая связываться с церковью, отклонили ее иск в связи с истечением срока давности. СМИ, как местные, так и федеральные, за несколькими исключениями, отказывались освещать эту проблему. Но теперь, сказала она мне, Райан наконец-то заставил церковь измениться. Победа!

Я записал ее слова, а затем спросил:

— Но, Мэри, что скажете о деньгах? Пять миллионов двести тысяч — неужели это справедливая плата за то, что произошло с Райаном?

Мэри сразу поняла, что я имею в виду.

— Вы когда-нибудь бывали на встречах пострадавших? — мягко спросила она.

Я ответил, что нет.

— На этой неделе в Лонг-Бич проходит наша встреча. Может быть, придете, посидите с нами? Мне кажется, тогда вы лучше поймете, о чем речь.

Я согласился.

Известие о соглашении между Райаном и диоцезом (мой репортаж вышел на первой странице «Таймс») потрясло католическую общину. На клириков реформа произвела действие взорвавшейся бомбы. Скоро католические лидеры начнут шерстить свою документацию в поисках подтвержденных случаев сексуальных злоупотреблений! Но что значит «подтвержденные»? Что, если много лет назад какой-нибудь псих лживо обвинил тебя в сексуальных домогательствах? Кто будет решать, какие обвинения «подтверждены», а какие нет? Кому запретят служить? Как защитить порядочных священников от анонимных обвинений по телефону «горячей линии»?

Я получал множество звонков от разгневанных читателей, негодующих на то, что я погубил доброе имя отца Майка. Несмотря на выплату компенсации, на извинения, на реформы, на заявление епископа Тода Д. Брауна, гласившее, что у него «имеются серьезнейшие сомнения в невиновности [Харриса] в этих деяниях, учитывая количество поданных на него жалоб, их схожесть и, по всей видимости, искренность людей, сделавших эти заявления», они по-прежнему верили в его невиновность.

Сторонники Харриса цеплялись за заявление, выпущенное его адвокатом, где утверждалось, что Харрис не сделал ничего дурного, а соглашение с Ди Марией заключено «по причинам делового характера».

«Монсиньор Харрис гордится своей успешной работой со школьниками; сотни его бывших учеников остаются его друзьями и сторонниками», — говорилось в заявлении.

Фанаты Харриса напоминали мне присяжных, судивших О-Джей Симпсона: несмотря на гору свидетельств, они отказывались признавать виновность своего священника. Поначалу я пытался с ними спорить. Но переубедить их было невозможно. Дальше я уже не спорил, а просто давал им излить душу. В их ярости ощущалось отчаяние. Как будто, если признать, что Харрис развращал мальчиков, рухнет весь тщательно выстроенный мир их веры.

Для меня, начинающего католика, правда о Харрисе моей вере не угрожала. Я прекрасно знал, что люди грешны. Поэтому нам и необходимо христианство — мост через зияющую пропасть между Богом и его бесконечно непутевыми детьми. В каждой религии есть свои мон-синьоры Харрисы — но это не порочит ни Бога, ни религиозные институты. Я считал, что правда о Харрисе, выставленная на всеобщее обозрение, не повредит католичеству, а поможет ему очиститься.

В последующие пять лет в своих статьях я вновь и вновь поднимал тему слепой приверженности религиозным лидерам. Для католиков связь между прихожанами и членами клира особенно крепка. Нерассуждающая верность — одна из важнейших добродетелей в иерархической структуре католичества: от папы — к кардиналам, от кардиналов — к архиепископам, от архиепископов — к епископам, от епископов — к священникам, от священников — к людям на церковных скамьях. На католических курсах катехизации меня учили, что священники — это люди, специально отобранные Богом и наделенные особой властью, позволяющей им и только им преподавать народу таинства церкви. Мирянин может знать евхаристическую литургию наизусть, но никогда не сможет превратить хлеб и вино в буквальные Тело и Кровь Христовы. Мирянин не может, выслушав исповедь, дать отпущение грехов или, соборовав умирающего, облегчить ему путь на небеса. Такой властью обладает только священник.

Такое резкое разделение между священниками и мирянами подчеркивает верность, покорность и зависимость, которые должны питать прихожане к своим «отцам». Учитывая это, легче понять, почему католики не желали слышать правду о Харрисе.

Редакторы не верили нам, когда мы с Джин Паско рассказывали, какая кампания в защиту Харриса развернулась в католической общине. И тогда мы решили провести детальное журналистское расследование, чтобы понять, каким образом известный священник, всеми любимый, сделавший столько добра, мог так долго скрывать свою темную тайну.

***

Несколько дней спустя я был в Лонг-Бич: шел по Атлантик-авеню к неприметному офису психотерапевта, куда на встречу по взаимной поддержке пострадавших от сексуального насилия священников пригласила меня Мэри Грант. Сегодня здесь встречались семеро пострадавших: они не возражали против моего присутствия.

Войдя, я неуверенно поздоровался со всеми. Собравшиеся представились. Прежде всего поразил меня возрастной разброс: от молодых людей лет тридцати до стариков сильно за семьдесят.

Первой заговорила мать Риты Милла. Дочь, сидевшая рядом, нежно обнимала ее за плечи.

Имя Риты Милла я слышал в новостях, но что с ней случилось, помнил очень смутно, так что на следующий день на работе мне пришлось освежить в памяти ее историю. Рита Милла, полная и застенчивая девочка-подросток, привлекла взор приходского священника по имени Сантьяго «Генри» Тамайо в церкви Святой Филомены в Карсоне, Калифорния. Священник оказывал ей особое внимание, подолгу беседовал с ней, бывал у нее дома и наконец, в 1978 году, когда ей было шестнадцать лет, изнасиловал ее прямо в исповедальне. Затем он познакомил ее с шестью другими священниками, которые занимались с ней сексом по очереди: сначала в гостиничном номере, снимаемом на час, затем прямо в пасторском доме при церкви. В 1982 году Рита забеременела. Тамайо настаивал, чтобы она сделала аборт, но она отказалась: тогда он дал ей 450 долларов и отослал на Филиппины, где при родах она едва не погибла вместе с ребенком.

Два года спустя, когда скандал вышел наружу, епископ Лос-Анджелесского диоцеза Хуан А. Арзубе, позднее обвиненный в изнасиловании 11-летнего мальчика, заявил, что Рита сама завлекла священников к себе в постель.

— У этой девушки дурная слава, — уверял он на испаноязычном телеканале, объясняя, почему Рита подала против священников и архидиоцеза Лос-Анджелес иск на пятнадцать миллионов долларов. — Известно, что она соблазняла даже мальчиков-алтарников!

Сама Рита утверждала (хотя для дела это не имеет значения), что до знакомства со священниками была девственницей. Так или иначе, едва ее гражданский иск был принят к рассмотрению, все семеро исчезли из своих приходов. В дальнейшем церковные власти убеждали Тамайо остаться на Филиппинах, чтобы не попасть под уголовное преследование и сохранить в тайне тот факт, что архидиоцез продолжает выплачивать ему жалованье. Иск Риты был отклонен за истечением срока давности. Никто из ее предполагаемых насильников не понес наказания.

В 1991 году Тамайо, нарушив распоряжения архидиоцеза, вернулся в США и публично извинился перед Ритой. В 1996 году он умер.

Такова история Риты; но тем вечером в Лонг-Бич, в кабинете психотерапевта, мы выслушали эту историю из уст ее матери, объятой горем и гневом. В слезах, с сильным испанским акцентом рассказывала она, как была польщена тем, что отец Генри проявляет интерес к ее дочери. Она верила: отец Генри послан им Богом. Горько плача, мать Риты вспоминала о том, как отсылала дочь к отцу Генри по вечерам, даже когда девочка умоляла позволить ей остаться дома. Она верила, что наставник ее дочери — человек Божий.

— Почему я не поняла, что происходит? — восклицала она, и ее рыдания разрывали мне сердце. — Зачем снова и снова толкала ее в руки этого негодяя? — Лицоее искажала смертельная мука. — Как они могли такое с нами сотворить?!

Никогда я не видел такой острой, невыносимой боли. Со времени последнего изнасилования прошло почти двадцать лет, но мать переживала свою вину, свое предательство так, словно все это произошло вчера. Сердце мое сильно билось, на глаза наворачивались слезы. Мне было стыдно. Я ничем не заслужил такого доверия и чувствовал себя вуайеристом, подглядывающим за чужой трагедией. Я не поднимал глаз. А Рита гладила мать по спине и повторяла: все хорошо, все прошло, все уже позади.

То, что я узнал в тот вечер о священниках-насильниках и их жертвах, очень помогло мне в работе несколько месяцев спустя, когда о «католическом секс-скандале» заговорили все американские СМИ. И по сей день рассказы пострадавших преследуют меня и не дают покоя.

Я узнал: хотя сексуальное насилие само по себе ужасно, самое страшное ждало пострадавших позже — у руководителей церкви, к которым они обращались за помощью. Вместо защиты и справедливости дети и их родители получали обвинения и угрозы. Их очерняли, называли лжецами и дурными католиками — ведь хороший католик никогда, Ни за что не навлечет скандал на свою Церковь! Как правило, жертвам и их семьям сообщали, что они — первые, кто обратился с жалобами на поведение этого священника, хотя часто это было ложью. Руководители церкви, по словам Риты Милла, вели себя гак, как будто «Бога не боялись». Сидя в кругу пострадавших и слушая их рассказы, я не мог понять, почему любой епископ, услышав, что его подчиненный совратил ребенка, не хватается немедленно за телефон, не звонит в полицию, не отстраняет священника от служения до конца светского и церковного расследования... Однако такого не бывало практически никогда.

Еще я узнал, что обычные газетные термины «сексуальное домогательство» и «совращение» слишком мягки для того, что произошло с большинством этих людей на самом деле! (Впрочем, церковь боится и этих терминов: вместо них она использует поистине оруэл-ловский лексикон — «нарушение границ» и «неподобающее поведение».) Освещая католический секс-скандал, я тщетно убеждал редакторов использовать прямые и четкие определения, хотя бы такие, как «содомия» или «изнасилование детей». Эти слова из моих материалов всегда вычеркивались. Считалось, им не место в газете для всей семьи. Я же полагал: наши читатели — взрослые люди и имеют право знать, что произошло на самом деле. «Развращение», «сексуальное домогательство» — эти слова применимы и к ребенку, которого просто потрогали через одежду. Это плохо, но не идет ни в какое сравнение с насильственным сексом с детьми. Я всегда пола1^ал, что паства должна знать, что именно вытворяли ее «отцы» — тогда, быть может, у нее пропадет охота за них заступаться.

В 2003 году, рассказывая о том, как несколько женщин обвинили Арнольда Шварценеггера, тогда кандидата в губернаторы Калифорнии, в непристойном поведении и сексуальных домогательствах, редакция «Таймс» заняла по отношению к сильным выражениям куда более мудрую позицию.

Так, в «Таймс» писали, что, по словам одной из женщин, Шварценеггер «прошептал ей на ухо: «А тебе когда-нибудь язык в [анус] засовывали?» В другом разделе той же статьи официантка рассказывает о том, как Шварценеггер тронул ее за руку. «Я наклонилась к нему, — вспоминает она, — и он сказал вполголоса: «Сделай кое-что для меня». Я подумала, может быть, принести ему еще хлеба. А он продолжал: «Сходи в туалет, засунь палец себе в [влагалище] и принеси мне».

По-моему, отлично, что редакция не стала оберегать целомудрие читателей, заменяя реальные (или приписанные ему) слова Шварценеггера туманными парафразами. Оставила все почти как было — отсекла только мат (понятно, что вместо «влагалища» в оригинале стояло другое слово). Но, казалось бы, точно описать реальные действия человека куда важнее, чем в точности воспроизвести сальные разговоры? Убедительного ответа на этот вопрос я так и не добился. Не думаю, что здесь какой-то заговор. Скорее, сами картины происшедшего — священник содомизирует мальчика прямо на алтаре, пока тот не обделается; священник вводит во влагалище девочки кропильницу для святой воды; маленький мальчик прячет от мамы окровавленные трусы — были слишком тяжелы даже для многое повидавших журналистов.

Еще я узнал в тот вечер, что сексуальное насилие, совершенное священником, оставляет особенно глубокие раны и причиняет неизгладимый вред. Оно замедляет и сильно искажает и сексуальное, и духовное развитие ребенка. Твой религиозный наставник вдруг начинает заниматься с тобой сексом: такое невозможно ни принять, ни даже осознать. С тех пор, когда пламенные католики убеждали меня, что жертвы подают в суд только ради денег — я больше с ними не спорил. Чтобы понять, о чем речь, им стоило бы побывать на терапевтических встречах тех, кто пережил насилие священников.

***

По дороге в Дамаск Савл из Тарса, преследователь иудеев, веривших в Иисуса Христа как в Мессию, вдруг увидел свет с небес. Ослепленный, пал он на землю и услышал голос Божий: «Савл, Савл, что ты гонишь меня?» Три дня спустя ученик Иисуса по имени Анания вернул Савлу зрение и крестил его. С этого дня Савл, принявший новое имя Павел, посвятил свою жизнь проповеди Благовестил Христова и сделался одной из влиятельнейших фигур в истории.

Не могу сказать, что со мной произошло что-то подобное. Получасовой путь из Лонг-Бич домой, в Коста-Меса, прошел для меня без приключений: не было никакого внезапного обращения — точнее, разобращения. Однако, оглядываясь назад, думаю, что для меня это был такой же Путь в Дамаск. Я просто постарался этого не осознавать.

Я ехал домой, почти не сознавая, где я и что со мной. Столько лет я писал об искупительной мощи веры, но ни разу не сталкивался лицом к лицу с ее темной стороной: с тем вредом, который может причинить религия в руках негодяев. Перебирая в памяти все, что писал о религии, в первый раз я удивился тому, как мало святости встречал в жизни верующих. Вот почему мне удавалось с такой легкостью находить сюжеты: немногие люди, искренне и глубоко верующие, ярко сияли на сером фоне «стада духовного». Эта мысль стояла у меня комом в горле; но я поспешил смыть это ощущение молитвой и благочестивыми изречениями типа: «Люди грешны, но Бог остается Богом». Несколько лет упорных размышлений потребовалось мне, чтобы эти банальности перестали меня успокаивать.

Приехав домой, я попытался рассказать жене о том, что увидел на встрече пострадавших, но оказалось, что это невозможно облечь в слова. Все, что я мог сказать, что это люди с разбитыми душами, что им нанесены неисцелимые раны. Более точное определение нашел я позже у отца Томаса Дойла, священника, чья церковная карьера рухнула после того, как в 1985 году он возвысил голос в защиту жертв сексуальных преступлений клириков. Священники, которые развращают детей, писал он, и церковные руководители, которые их покрывают, совершают «убийство душ».

 

 

Удар по духовному телу

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться: