 |
Кинули становится взрослой 10 глава
|
|
|
|
В выездной секции Зоопарка находятся самые разные животные. Здесь сидит волк, лисица, нарядный павлин, колючий дикобраз и много ещё других животных. Все они ручные, и любого из них свободно можно взять на руки.
Публика никогда не заходит в этот отдел Зоопарка. Зато животных нередко вывозят на специальной машине в клуб, в школу, в парк и там их показывают детям и взрослым. Лекторы рассказывают о жизни этих животных.
Секцией выездных животных заведовала Галина Григорьевна. Вот ей-то и решили отдать Мусика. Ведь он был совсем ручной, а у Галины Григорьевны как раз не было обезьяны.
Чтобы Мусик скорей привык и не так тяжело переносил разлуку, Галина Григорьевна взяла его не сразу. Она сначала ходила к нему в гости, приносила то вкусный банан, то кисть винограда, играла с ним.
И всё-таки, несмотря на такую подготовку, свой переезд на новое место он перенёс тяжело.
Больших трудов стоило Галине Григорьевне заставить его принимать пищу. Он от всего отказывался, кричал, рвался из клетки и утихал только тогда, когда около него находились люди.
Обучение Мусика
Когда Мусик освоился с новым местом и стал привыкать, Галина Григорьевна поручила его юннатке Оле. Оля выносила Мусика на прогулку и вела за ним наблюдения. Потом она решила научить его сидеть на стуле и есть из тарелки ложкой.
Стул и стол ему сделали сами юннаты. И то и другое было маленькое, как раз под рост Мусику.
Когда ребята преподнесли ему мебель, он ею очень заинтересовался. Сразу залез на стол, посидел на нём, потом слез, перевернул и стал грызть ножку. Пришлось ножку смазать горчицей. Мусик попробовал её, сморщился и больше уже не трогал.
Затем Оля посадила Мусика около стола на стульчик и сказала:
|
|
|
— Сиди, Мусик, сиди, — и дала ему кусочек сахару.
Но Мусик и не подумал сидеть. Он съел сахар, моментально спрыгнул со своего места и полез к Оле за лакомством.
Однако Оля ему сахар не дала. Она опять посадила обезьянку на стульчик и сказала:
— Сиди, Мусик, сиди, — и только после того, как он сел, угостила его ещё одним кусочком.
Мусик быстро усвоил, что от него требуется. Уже на третьем уроке, если Оля ему говорила: «Сиди, Мусик, сиди», он послушно садился на стульчик и терпеливо ждал угощения.
Зато приучить обезьянку брать пищу ложкой оказалось гораздо труднее. Ложку Мусик держал охотно, но едва перед ним ставили тарелку, как он тут же бросал ложку и лез в посуду обеими руками.
Оля просто не знала, что с ним делать. Она горячилась, совала Мусику ложку в руки, а он сердился, кричал и упорно её откидывал.
— Нельзя так горячиться, Оля, — поправила её Галина Григорьевна; она пришла посмотреть на занятия и сразу заметила неполадки. — С животными надо обращаться ровно и спокойно, иначе из твоих уроков ничего не получится. Ну-ка, подумай лучше, как заставить Мусика держать ложку.
Галина Григорьевна напомнила, как Мусик хватал всё яркое, и предложила Оле дать ему вместо металлической цветную пластмассовую ложечку.
Оля так и сделала. На другой же день она купила ярко-голубую ложечку и принесла с собой в Зоопарк.
Едва Оля показала ложку Мусику, как он тут же её выхватил и никак не хотел отдавать. Когда же Оля поставила перед ним тарелку, он не бросил, как всегда, ложку, а крепко зажал её в руке.
Осторожно поддерживая ложку, Оля направила её к тарелке. Помогла зачерпнуть ею вкусный виноградный сок и дала попробовать Мусику.
Через несколько дней Мусик свободно ел ложкой и так её полюбил, что всячески старался утащить к себе в клетку. А если ему это удавалось, то даже ложился с ней спать.
Самым лёгким оказалось научить его «читать» книгу. Конечно, не читать по-настоящему, а просто перелистывать её, а получалось, будто Мусик читает.
|
|
|
Книга была большая, с фанерными листами. В первый раз Оля положила её перед обезьянкой на стол и так, чтобы Мусик видел, сунула между фанерными листами кусочек печенья. Мусик тут же перевернул лист и съел печенье.
Этот номер с «чтением» он освоил моментально. А однажды, когда его выпустили погулять по комнате, так «перечитал» лежавшие на столе у Галины Григорьевны книги и дневники, что от них остались одни лохмотья.
Вскоре Мусик научился ещё «считать» на счётах, и его стали брать на выезды. Сначала показывали в клетке, а когда Мусик привык, Галина Григорьевна стала его оттуда вынимать и держала на руках.
Встреча
Прошёл год. За всё это время Екатерина Андреевна ни разу не навещала своего любимца. Она знала от Галины Григорьевны, что он сильно вырос, совсем не скучает, и не хотела его тревожить.
Однако ей всё же хотелось посмотреть Мусика, но так, чтобы он не видел её. Как раз в эти дни в зрительном зале Зоопарка должен был проводиться показ ручных животных. Екатерина Андреевна знала об этом. Вот и решила она тихонько туда зайти и посмотреть на своего воспитанника.
К началу она опоздала.
В зрительный зал Екатерина Андреевна вошла в тот момент, когда Мусик сидел за столом и показывал, как хорошо он умеет есть из тарелки ложкой.
Она уже хотела сесть, но тут Мусик повернул на шум голову и увидел Екатерину Андреевну. Он весь как-то подался вперёд и вдруг, с силой оттолкнув тарелку, как был, с голубой ложечкой в руке, прямо через ряды, через сидящих в зале людей бросился навстречу Екатерине Андреевне. И никто ещё не успел сообразить, что случилось, как Мусик уже повис на шее у своей бывшей воспитательницы.
Он так крепко её обхватил, так крепко к ней прижался, что нечего было и думать его взять. Впрочем, это делать и не понадобилось. Вместе со своим питомцем Екатерина Андреевна поднялась на сцену, а Галине Григорьевне пришлось на этот раз заменить лектора и рассказать всю историю Мусика.
О том же, как он хорошо помнит Екатерину Андреевну, рассказывать не понадобилось, потому что все сидящие в зале были сами невольными свидетелями встречи Мусика с его воспитательницей.
|
|
|
Когда же Галина Григорьевна кончила говорить, весь зрительный зал дружно аплодировал и Екатерине Андреевне и Мусику и все просили обязательно написать о нём рассказ.
Волк вернулся в клетку
Совещание уже кончилось, но разошлись не все. Как всегда, осталось ещё что-то недосказанное, не совсем ясное, и спор продолжался. В основном он вертелся теперь вокруг того, что помещений для животных мало, что клетки тесные, да и тех не хватает.
Конец спору положил заведующий научной частью Зоопарка Пётр Александрович. Его предложение было кратким и суровым — запретить принимать таких животных, как медведь, волк и лиса, которые и без того заполнили многие клетки Зоопарка.
Это предложение было тут же бурно одобрено. Но не успели ещё замолкнуть клятвенные обещания сотрудников не брать лишних животных, как дверь кабинета открылась и в комнату вошёл человек. Он поставил на пол завязанную кошёлку, вытер вспотевший лоб и сказал:
— Вот, привёз вам из Казахстана в подарок волчат.
В кабинете воцарилась тишина. Каждый понимал, что отказаться принять от человека подарок, привезённый издалека, — неудобно. А взять волчат — значит занять ещё одну клетку.
Первым нарушил молчание Пётр Александрович.
— Да, дороговато вам обошёлся подарок, — сказал он. — Надо бы в заготпушнину волчат сдать. Получили бы премию, и ехать сюда не надо.
— Хотел сдать, — смущённо ответил охотник. — Да уж вышло так: привёз домой волчат показать, а они такие привязчивые оказались. Только ночь под печкой сидели, а наутро уже к ребятам ластятся, за ними, словно цуцынята, бегают. Жалко губить таких стало, вот и решил сюда везти, пусть живут, раз им такая судьба вышла.
С этими словами охотник нагнулся над кошёлкой и стал её развязывать. Оттуда сразу послышалось царапанье, возня, и не успел охотник приоткрыть крышку, как из-под неё мигом высунулись две серые мордашки и их розовые язычки энергично заходили по руке человека.
— Ну вот, сами смотрите, разве можно таких убить? — улыбнулся охотник, наблюдая за тем, как волчата неуклюже вываливались из кошёлки на пол.
|
|
|
И нужно сказать, что малыши сразу покорили сердца тех, кто находился в кабинете.
Лобастые, пушистые, они мигом бросились ко всем ласкаться: виляли хвостиками, лизали руки, а когда Пётр Александрович посадил волчат к себе на колени, они тут же полезли к нему «целоваться». Облизали ему лицо, нос, шею и уже совсем непочтительно принялись теребить бороду.
— Ну, ну, ну, — засмеялся Пётр Александрович. — Подлиз не люблю!
Но уже по тому, как он смеялся, как их гладил, мы поняли, что судьба волчат решена в их пользу.
Поместили волчат в небольшую клетку, которая стояла на служебном дворе Зоопарка. Клетка была тесновата, но малыши от этого совсем не страдали. Ещё издали увидев проходившего человека, они бросались к дверце, прижимали ушки и так умильно заглядывали, что как-то невольно хотелось доставить им радость и выпустить погулять.
Выпущенные на прогулку малыши бегали и резвились совсем как щенята.
Не всякий мог признать в них волчат — так они были ласковы. Бывало, присядешь на корточки и только позовёшь их: «Тютьки! Тютьки!» — как они тут же кончали свои забавы, бросались к тебе и старались лизнуть в лицо.
К осени волчата подросли и вытянулись. Зимой покрылись красивой пушистой шерстью и стали похожи на настоящих волков. Их уже никто не звал «тютьками». Волку дали кличку «Каскыр», а волчице — «Каскырка». В переводе с казахского на русский язык это означало волк и волчица.
Но самой красоты волки достигли лишь на третью зиму. Они стали уже настоящими зверями, в своей полной красе и силе. Особенно красив был волк — широколобый, с могучей грудью; ему, казалось, ничего не стоило сбить с ног взрослого человека. Впрочем, сколько раз он это делал играя.
Однако, несмотря на рост и силу, Каскыр и Каскырка были по-прежнему ручными и ласковыми. Правда, они не относились ко всем людям одинаково. Одних, кого знали лучше, встречали с бурной радостью, других более сдержанно, на третьих вообще не обращали внимания. Вместе с тем волков без всякой опаски можно было по-прежнему выпустить погулять во двор или водить на ремне по многолюдной улице и быть уверенным, что они никого не тронут.
Но больше всех любили волки Петра Александровича и своего служителя Лёню. Ещё бы: ведь Лёня кормил и ухаживал за волками, а Пётр Александрович частенько навещал своих любимцев, чтобы выпустить их погулять или просто приласкать.
Волки были такие послушные и так хорошо себя вели, что их даже стали брать на выездные лекции. Такие лекции Зоопарк проводил в школах, клубах, на заводах… Лёня показывал ручных животных, а лектор рассказывал о их жизни.
|
|
|
Сначала Лёня боялся, что с волками будет трудно справиться, но оказалось не так. Особенно хорошо держался на сцене Каскыр. У него даже были свои любимые лекторы, с которыми он не забывал при встрече «поздороваться».
Выводил Каскыра обычно Лёня. Подводил его к столу, который стоял посередине сцены, и зверь легко на него вспрыгивал.
Стоял он на столе спокойно, будто красуясь перед публикой.
Когда же лектор говорил о том вреде, который приносит серый хищник, и о том, сколько он уничтожает домашних животных, волк будто специально открывал пасть и показывал свои огромные острые клыки.
И нужно сказать, что такое поведение Каскыра всегда производило впечатление. «Ну и зверюга!», «Да, такому попадёшься на зубок — не вырвешься!» — слышались из зрительного зала возгласы.
Но вот о волке всё оказано. Лёня тихонько тянет своего любимца, и он послушно спрыгивает со стола. И вдруг все видят, что, вместо того чтобы спокойно уйти со сцены, волк, прижав уши, тянет за собой Лёню к лектору.
Вот он уже совсем близко, а лектор, не замечая опасности, продолжает беседу. Напрасно Лёня пытается оттянуть зверя — еще рывок, волк прыгает на грудь человека и… лижет ему лицо.
Волка уводят, а публика ещё долго аплодирует ему вслед.
Возили Каскыра на грузовой машине. Он сам прыгал на машину и сам заходил в клетку, которая там стояла.
Когда после лекции Каскыра привозили в Зоопарк и вели на место, там его с бурной радостью встречала волчица. Волки были очень дружны между собою и если их разлучали, то очень скучали друг без друга.
Как-то раз Каскыра взяли на киносъёмку. Приехав на место, Каскыр в первый день вёл себя прекрасно. Когда его выпустили на небольшой огороженный участок леса, где должна была проводиться съёмка, он спокойно обошёл весь участок, обнюхал всё, что его интересовало. Познакомился и с людьми. Приветливо прижав уши, повилял хвостом оператору, дал себя погладить режиссёру. Одним словом, от волка все были в восторге и только жалели, что нельзя сразу приступить к съёмке, так как испортилась погода.
— Ну ничего, сегодня наш «артист» пусть отдохнёт, а завтра погода исправится, и мы его снимем, — сказал режиссёр.
И действительно, погода на следующий день исправилась, но настроение у волка испортилось. Он беспокойно метался по клетке, не стал есть мясо, которое ему дал Лёня, и всё к чему-то прислушивался.
Когда Лёня взял волка на привязь, чтобы отвести на съёмочную площадку, Каскыр заупрямился и никак не хотел туда идти. Он упирался всеми четырьмя лапами и всё тащил Лёню к своему ящику, в котором приехал сюда. Он делал это так выразительно, что Лёня не мог не понять зверя.
— Домой хочет. Соскучился, — перевёл Лёня режиссёру поведение своего питомца.
— Ерунда, — не поверил режиссёр. — Вот отснимем быстренько, и поедете.
Однако «быстренько отснять» не пришлось. Выпущенный на площадку Каскыр даже не отошёл от решётки. Сначала он старался её подрыть, потом схватил зубами и стал рвать. Зверь так нервничал, что о съёмке не могло быть и речи. Пришлось везти Каскыра в Зоопарк, не снявши ни одного кадра.
Зато сколько радости было при встрече Каскыра с волчицей! Оказывается, всё это время она тоже скучала без волка и отказывалась от пищи. Теперь же, очутившись наконец вместе, они с аппетитом поели свои порции мяса.
Вообще это была на редкость дружная пара. Когда им давали мясо, каждый брал свой кусок и не пытался отнять у другого. Если же волки ссорились, то Каскыр всегда уступал волчице, а если она всё же на него бросалась, то подставлял лишь плечо, хотя расправиться с волчицей ему не составило бы особого труда.
Часто, наблюдая за волками, думалось, как будут вести себя эти звери на свободе, уйдут они или нет.
Об этом мы даже часто спорили. Одни говорили — придут, другие — что не вернутся. Ведь не зря говорится в старой русской пословице: «Как ни корми волка, а он всё в лес глядит». Наши сомнения и споры разрешили сами волки.
Однажды в Зоопарк позвонили из пионерского лагеря и попросили привезти им на открытие лагеря медвежонка.
Лагерь был от Москвы совсем близко, и поехать туда было не трудно. Но случилось так, что в этот день все ручные звери уехали на лекцию и должны были вернуться поздно. Уехал с ними и медвежонок. Тогда мы решили заменить медвежонка Каскыром. Зверь он спокойный, ручной, да и ребятам будет интересно посмотреть волка.
Послали с волком меня и Лёню. Лёня должен был показывать Каскыра ребятам, а я — рассказать о жизни волка на воле.
Привезли Каскыра в легковой машине. Лёня сел впереди с шофёром, а я с Каскыром устроилась на заднем сиденье.
Пока мы ехали городом, Каскыр сидел около меня и спокойно смотрел в окно. Но вот Москва осталась позади. Потянулись поля, леса, перелески… Волк начал волноваться. Теперь он отодвинулся от меня, прижался головой к стеклу и всё искал носом щель.
Он так тяжело дышал, что мне стало его жалко и я открыла окно.
Каскыр сразу высунул голову и стал с жадностью вбирать в себя встречный воздух. Он высовывался всё больше и больше… Я хотела взять Каскыра за ошейник, но тут он вдруг рванулся и одним прыжком на полном ходу машины выскочил из окна. Это было так неожиданно, что я даже не сразу сообразила, что случилось. Наконец, придя в себя, я закричала:
— Остановите машину! Остановите! Каскыр убежал!
Машина затормозила и остановилась. Мы с Лёней выскочили. Каскыр стоял на обочине дороги и растерянно озирался по сторонам. Потом зверь отряхнулся и как-то не совсем решительно направился в сторону леса.
— Каскыр! Каскыр! — закричал издали Лёня, уверенный, что волк его сейчас услышит и подойдёт.
Я тоже не сомневалась в этом. Но Каскыр, вместо того чтобы подойти или хотя бы остановиться, только прибавил шаг и скрылся среди деревьев.
Мы вбежали в лес почти следом за волком, однако его здесь уже не оказалось. Напрасно мы бегали и звали его — зверь словно сгинул.
Долго ещё мы ходили по лесу в надежде всё же найти волка, но он, видно, успел уйти далеко, и наши поиски были напрасны. В лагерь мы не поехали. Теперь нам оставалось лишь скорее вернуться в Зоопарк и сообщить о случившейся беде.
В эту ночь многие сотрудники Зоопарка домой не пошли. Не пошёл домой и Пётр Александрович. Пожалуй, он был единственный человек, который верил, что волк найдётся.
Мы сидели в конторе и ждали утра, чтобы отправиться на поиски волка. Уже близился рассвет, но никто из нас даже не дремал. Каждый знал, что утром будет облава на ушедшего зверя. Всем было жаль этого ручного и ласкового волка, а вместе с тем каждый понимал, что именно ручной волк на свободе особенно опасен. Ведь он привык к людям, ничего не боялся и никто не знал, как он себя поведёт.
Здесь наши размышления прервал сторож. Взволнованный вбежал он в контору.
— Скорее… там зверь! — еле переводя дух, сообщил он.
Мы вскочили и побежали за ним.
По дороге он объяснил, что около ворот Зоопарка видел зверя. Зверь проскочил так быстро, что он не успел его рассмотреть. Потом сторож услышал визг на служебном дворе Зоопарка, наверное, там что-то случилось, но идти одному боязно.
Мы подбежали к дворику. Пётр Александрович с силой распахнул калитку, и… мы все изумлённо остановились.
Там возле своей клетки спокойно лежал серый беглец, виновник всех наших волнений Каскыр. Да, да, это был Каскыр, тот самый, на которого собирались делать облаву.
— Каскыр! — крикнул Пётр Александрович.
Волк обернулся и опрометью бросился к Петру Александровичу, потом кинулся к нам. Он радостно скулил, лизал всем руки, лица. Когда же Лёня открыл клетку, волк вбежал туда и стал так же бурно ласкаться к волчице.
А мы смотрели на волка и удивлялись: подумать только, как велика была его привязанность к людям, если она заставила его вернуться в Зоопарк в свою клетку!
Крылатый друг
Лебеди
В Зоопарк привезли большую партию лебедей. Они сидели в деревянных ящиках по семь-восемь штук, а ящиков было так много, что они еле-еле разместились на двух грузовых машинах.
Лебеди были грязные и очень истощены дорогой. Таких птиц выпускать сразу нельзя. Надо им дать возможность сначала очистить перья, поправиться, а потом уже пускать на пруд.
На первое время лебедей поместили в большое тёплое помещение с двумя просторными водоёмами. Целые дни купались в них лебеди и так старательно мылись, что скоро их перья стали чистыми, без единого пятнышка.
В этом помещении лебеди сидели всю зиму. Наконец наступила весна. Растаял снег на дорожках парка, очистился ото льда пруд. И вот в один из солнечных весенних дней служитель Никита Иванович распахнул двери лебединого помещения. Широкой полосой ворвалось туда солнце. Взволнованные его лучами, лебеди закричали, вытянули шеи и столпились около открытых дверей. Там, перегораживая дорожку вправо, стояли люди, а налево с полным ведром корма манил их за собой знакомый им Никита Иванович.
— Теги, теги, теги! — звал он, высоко поднимая руку, из которой сыпались обратно в ведро золотистые зёрна.
Один из лебедей нерешительно переступил порог. За ним потянулся другой… третий… И, словно белая волна, заполнили они дорожку Зоопарка.
Сначала лебеди шли послушно за своим служителем. Но вот передние птицы увидели пруд. Они взмахнули крыльями, закричали и, уже ни на что не обращая внимания, бросились к воде. За ними остальные.
Десятки красивых птиц, словно белые хлопья, покрыли поверхность воды. Они погружали в воду свои длинные шеи, разбрасывали тысячи брызг, хлопали крыльями, их радостные крики слышались до самого вечера.
Птицы так обрадовались свободе и так волновались, что даже не притронулись к корму, который им насыпал служитель. Зато на другое утро Никита Иванович не успел наполнить кормушку, как лебеди тотчас её окружили и принялись за еду.
Первый выводок
Выпущенные на пруд лебеди жили очень дружно. Они никогда между собою не ссорились и держались всегда вместе. Но вот Никита Иванович заметил, что пара лебедей-кликунов стала отделяться от стаи. Это были лебедь и лебёдка.
Они плавали немного в стороне, и если к ним приближался другой лебедь, то самец тут же спешил отогнать пришельца. Потом возвращался к своей паре, подолгу кивал перед ней головою, и его трубные крики были теперь наполнены какими-то новыми, нежными звуками.
Скоро лебеди выбрали себе место и начали строить гнездо. Они строили его в самой отдалённой части пруда, около старой, развесистой ивы. Носили туда прутья, упавшие с дерева сухие ветки… Всё это птицы складывали кучей. Потом лебёдка залезала наверх и расправляла клювом.
Когда гнездо было готово, самка снесла пять больших белых яиц и села их насиживать. А самец плавал рядом и зорко следил, чтобы никто не приближался к гнезду. Стоило какой-нибудь птице подплыть чуть ближе, как лебедь, рассекая грудью воду, спешил её прогнать. И горе той птице, которая не успевала вовремя скрыться! Лебедь налетал на неё грудью, бил крыльями и, лишь отогнав, возвращался обратно.
Постепенно крылатые обитатели пруда узнали силу лебединых крыльев и уже избегали плавать мимо его гнезда. А Никита Иванович, чтобы не беспокоить лишний раз птиц, сыпал им корм подальше. Ведь из такой большой партии птиц свила гнездо лишь одна пара. Никита Иванович прилагал все старания, чтобы сохранить гнездо, и с нетерпением ждал появления птенцов.
Птенцы вывелись на тридцать второй день. Они были маленькие, неуклюжие, покрытые серым пушком. Никите Ивановичу очень хотелось посмотреть их ближе, но лебеди охраняли своих малышей ещё с большей тщательностью, чем гнездо. Спускаясь в воду, мать следила, чтобы птенцы держались рядом, а отец плыл тут же, охраняя покой всего семейства.
Глядя на заботы пернатых родителей, Никита Иванович от всей души радовался за птенцов.
Однако спокойствие служителя было неожиданно нарушено. Из клетки убежала лиса. Событие как будто небольшое, но Никите Ивановичу оно доставило массу забот. Лиса могла забежать на пруд, наткнуться на лебединое семейство и загрызть птенцов.
Никита Иванович совсем потерял покой. Днём он работал, а ночью тихонько, чтобы не слышала жена, вставал, одевался, но каждый раз, когда готов был скрыться за дверью, его останавливал голос жены:
— Не крадись, не крадись! Небось не глухая. Вернись назад!
Но Никиту Ивановича никто не мог остановить. Виновато, как-то боком, проскальзывал он в сени и спешил к пруду. Он обходил всю ту часть Зоопарка, проверял, не спят ли сторожа, и, наказав им лишний раз заглянуть на пруд, возвращался домой.
Прошло несколько дней. За это время никто из сторожей не видел лису. Никита Иванович уже начал успокаиваться, когда однажды, обойдя пруд и возвращаясь домой, он услышал страшный шум. С пруда неслось хлопанье крыльев, лебединые крики и злобное тявканье лисы. Всё это слышалось со стороны того места, где обычно ночевал лебединый выводок. Никита Иванович сразу догадался, в чём дело, и бросился туда.
Ещё издали, под светом фонаря, увидел он лису. Она прижалась к металлической решётке пруда и, лязгая зубами, старалась отразить нападение лебедя.
— Пошла, пошла прочь! — вне себя на ходу кричал Никита Иванович, спеша на выручку лебедям.
Он подбежал совсем близко, но лиса не убегала. Очевидно, лебедь прижал её к решётке и она не могла уйти. Несколько раз бросалась лиса на лебедя, но, сбитая его крыльями, падала. Наконец, заметив подбежавшего служителя, лиса, уже не обращая внимания на сыпавшиеся удары, бросилась бежать. Никита Иванович перепрыгнул низкую перегородку пруда, и… перед ним лежал на земле распростёртый лебедёнок. Он поднимал головку, пытался встать и не мог. Никита Иванович наклонился и поднял птенца. Но едва успел его сунуть за пазуху, как почувствовал сильный удар в спину. Это, увидев в опасности детёныша, бросились его защищать родители.
Домой Никита Иванович вернулся хромая, весь в синяках и ссадинах. Увидев мужа, Прасковья Васильевна ахнула.
— Да кто ж тебя так изуродовал? — чуть не плача, говорила она, помогая мужу раздеваться.
Но вместо ответа Никита Иванович вынул из-за пазухи лебедёнка и, качая головой, проговорил:
— Ишь как покалечила, проклятая!
Лебедёнка уложили в корзину и прикрыли сверху одеялом, а утром пораньше Никита Иванович понёс его к врачу. У птенца оказался сильно помят бок и сломана правая лапка.
— Что ж, Никита Иванович, придётся его здесь оставить, — сказал врач. — К родителям пускать нельзя. Погибнет.
Но Никита Иванович оставить птенца не решился.
— А нельзя мне его домой взять? — спросил он. — Дома-то к нему и ночью встанешь и днём лишний раз подойдёшь.
Врач согласился. Он хорошо знал старательного служителя, да к тому же Никита Иванович жил на территории Зоопарка и мог носить на перевязку птенца. Ловко забинтовав сломанную лапку, врач вернул лебедёнка служителю.
Питомец
С этого дня птенец поселился в небольшой квартирке Никиты Ивановича. Назвал Никита Иванович своего питомца Васькой. Очевидно, потому, что до этого у него жил кот Васька, которого он очень любил.
Поместили Ваську-лебедёнка около печки. Там ему отгородили уголок, положили солому и поставили мисочку с водой. Первое время птенец совсем не поднимался. Он всё лежал и не мог встать даже за кормом. Кормил его Никита Иванович из рук. Открывал ему клюв, клал туда мочёный хлеб или кашу и давал с ложечки выпить воды.
Постепенно птенец стал поправляться, а недели через три уже свободно вставал на больную лапку и шёл навстречу Никите Ивановичу.
Хорошо он знал и свою кличку. Стоило кому-нибудь сказать «Васька», как лебедёнок тут же поворачивал голову и смотрел, кто его зовёт. Но лучше всех он знал Никиту Ивановича. Наверно, Васька считал служителя своей матерью и повсюду ходил за ним. Если же Никита Иванович садился обедать, то Васька забирался к нему на колени, лез клювом в тарелку или старался перехватить кусок прямо с вилки.
— Да он скоро тебе в рот залезет! — глядя на такое баловство, сердилась Прасковья Васильевна.
Но Никита Иванович только смеялся, поглаживал своего любимца по голове и просил давать обед похолоднее.
— Ты же всегда горячее любил, — удивлялась жена.
— Мало что любил, а теперь не люблю. Зуб что-то побаливает, — оправдывался Никита Иванович.
Но Прасковья Васильевна догадывалась, что настоящая причина была совсем не в больном зубе, а в том, что Никита Иванович боялся обжечь своего питомца.
Больше месяца жил лебедёнок Васька на квартире у своего воспитателя. У него уже совсем зажила лапка, уже давно с неё снял врач лубок и разрешил его выпустить на пруд, а Никита Иванович всё не решался.
— Пусть ещё поживёт, — говорил он, не желая расставаться со своим любимцем.
Но держать подросшего лебедя в доме с каждым днём становилось всё труднее и труднее. Васька так вырос, что уже не умещался в маленьком тазике, и для купания ему теперь ставили корыто.
А как он радовался купанию! Как только корыто ставили на пол, он уже начинал волноваться, пищал, лез головой в ведро с водой. И не успевал Никита Иванович наполнить корыто водой, как Васька спешил забраться в него. Что тут поднималось, сказать трудно! Во все стороны летели брызги, текли по полу лужи, а подушки и одеяла приходилось потом снимать с постелей и выносить на солнышко просушивать.
— Что, Прасковья Васильевна, опять ваш Васька купался? — спрашивали соседки.
— Не говорите! Никакой мочи с ним нет! Настоящий пруд дома устроил! — отвечала Прасковья Васильевна, развешивая вещи.
Никита Иванович видел сам, что держать птицу дома становится невозможно. И вот, собравшись однажды с духом, он понёс его на пруд.
Пошёл он вместе с женой, потому что ей тоже хотелось посмотреть, как примут их питомца остальные лебеди.
— Небось как увидит своих, вот обрадуется! — говорила Прасковья Васильевна.
И верно, не успели они пустить Ваську на пруд, как он радостно взмахнул крыльями и быстро-быстро поплыл к лебедям. Приняли его лебеди дружелюбно. Они окружили новичка, что-то кричали, кивали головами…
Долго стояли Никита Иванович и Прасковья Васильевна и смотрели на своего воспитанника. Среди старых белоснежных лебедей было легко отличить серое оперение молодого. А как обрадовался он свободе! Как плескался!
— Васька! Васька! — позвал его Никита Иванович.
Но тот даже не обернулся.
— Всегда так: корми, ухаживай, а он уплывёт и не глянет! — вздохнул Никита Иванович и повернулся к дому.
|
|
|
