Роль труда в жизни сибиряка

Богатство, созданное преобразовательным трудом —
один из самых важных атрибутов
социального престижа русских
крестьян-старожилов.
Сибирский историк Е.А. Ерохина

Преобразование пространства означало воссоздание пригодной для русского человека среды жизни и трудовой деятельности. Возникновение городов и селений, формирование развитой сети сухопутных путей сообщения, создание производящего хозяйства потребовало от сибиряков огромных усилий. Освоение края связано и с процессом творчества: для земледельца — отказ от слепого воспроизводства привычной системы земледелия в новых краях.

Труд приобретал в сознании двойное значение: с одной стороны, был инструментом преобразования природной среды, с другой — сам стал объектом преобразования в ходе адаптации. Труд был условием благополучия и достатка в мире старожилов. Труд обеспечивал право на увеселения, праздники, занимал ведущие позиции как мера оценки личности в старожильческом социуме. «Зарывной», успешный труд есть условие доброй славы… Мужику об чем больше думать, как не о пашне, не о работе, а робить, а пашню пахать, чтобы быть сытым со всем своим семейством», — писал А.П. Щапов об ангарских крестьянах.

Зафиксированные в источниках «захватное» землевладение, купля-продажа пашенной земли, споры о правах на «очерченные» участки показывают наличие в сознании старожилов ценности индивидуальной собственности и труда. Неудивительно, что в сибирских условиях и «захватная» возделанная пашня, и расчищенная покосная земля сдавались в аренду, продавались своим или чужим людям, передавались по наследству.

Современники отмечали в середине ХIХ в.: «Каждый крес­тья­нин считает землю своей собственностью и продает ее дру­гому». При этом ограничения в размерах, по данным этнографа А.А. Савельева, в таежных районах не было вплоть до начала XX в. В Приангарье говорили при этом: «Скуль надо (земли), стуль можешь разчертить».

Спор о праве «первенства» касался не только земли и мог дойти до курьеза. Был случай, что «крестьянин д. Бузыкановой М.Ф. заметил вблизи деревни лисицу, и пока собирался ее убить, ответчик И.К. убил зверя». Вследствие чего истец М.Ф. просил суд взыскать с И.К. половину стоимости шкуры. Шкура лисицы была продана за 3 рубля 40 копеек, и, руководствуясь местным обычаем, суд взыскал в пользу истца третью часть ее стоимости.

В мирских характеристиках выборных лиц в качестве важного условия соответствия должности следуют формулировки «усердный робить», «в хлебопашестве искусный», хлебопашеством занимается успешно». При этом даже качества животных крестьянское сознание оценивало по их «трудовым возможностям». Например, по иску ангарского крестьянина А.М. к Ф.Р. по факту убийства ответчиком беспривязной охотничьей собаки вместо требуемых истцом 5 рублей волостным судом было взыскано 1 рубль 50 копеек согласно мотивировке: «Собака была не из удачных (то есть не из добычливых на охоте)». В оценке по другому судебному делу стоимость погибшей лошади вместо требуемых истцом 10 рублей была волостным судом оценена в 8 рублей, так как «она была ленива в работе».

Характер труда зависел от природно-географических условий проживания людей, сезонного характера занятий. У старожилов притрактовых селений можно выделить первостепенную роль профессиональной «ямщины». Охота и рыбная ловля для ангарских крестьян имели настолько значимую ценность, что с наступлением сезона осенней охоты или ловли рыбы в «ямах» они все уходили на «промысел». Но заниматься этим в летнюю пору не позволял себе ни один землепашец. Поэтому круг хозяйственной жизни сопровождался выходом на ведущие позиции одного из видов труда, в зависимости от времени года.

Для сибиряков было характерно преимущество труда в личном домохозяйстве перед трудом общественным. Волостные старшины постоянно обращались к енисейскому губернатору с просьбой об отпуске в период уборки урожая. Старшина Исай Григорьев Ермолаев так мотивировал свою просьбу: «… Дабы направить и не уронить хозяйство, я имею честь просить отпуск с августа по 15 октября» (1879 г.).

При этом даже едва наметившаяся угроза домохозяйству заставляла крестьянина отказываться от общественной должности.

«Кандидат волостного старшины Ключинской деревни Балахтинской волости… по наставшему одиночеству и расстраивающему хозяйству, которое может прийти в совершенный упадок», был поддержан в просьбе односельчанами и переизбран. Новый кандидат был выбран с условием, что «может исполнять должность без утруждения своего хозяйства».

«Кандидат сельского старшины Иннокентий Сешнев просил нас избрать вместо его… по случаю болезни и взятия его брата в военную службу, дабы требует хозяйство его поддержки и не пришло в крайнее разорение».

В Балахтинской волости в 1872 г. по распоряжению волостного правления по всем селениям волости составлялись списки крестьян, «наиболее отличившихся в занятии хлебопашеством». В списки включались хозяйства с пашней более 10 десятин. Так, в с. Ба­лах­тин­ском отмечено 64 подобных домохозяйства с числом хлебопашцев 157 человек, обрабатывавших 1074 дес. пашни, что составляло в среднем по 6,84 дес. на одного крестьянина и по 16,78 дес. на одно хозяйство. При этом в хозяйствах с одним хлебопашцем обрабатывалось от 12 до 17 дес. пашни, с двумя — от 11 до 20 дес., с тремя — от 12 до 25 дес. Четверо хлебопашцев в семье обрабатывали по 22 – 26 дес. пашни, а большие семьи с пятью хлебопашцами — до 50 дес.

В с. Игрышевском на 18 душ м.п. четырех домохозяйств отличившихся хлебопашцев приходилось 97 дес. пашни, то есть в среднем приходилось по 5,38 дес. на одного крестьянина и по 24 дес. пашенной земли на одно хозяйство.

Традиционное российское неприятие «стяжательства», «скопидомства», богатства в ментальной картине мира изменило свою полярность. Бытовавшее в этническом сознании негативное отношение к зажиточности меняется, и даже богатство становится мерой «угодности Богу». Будучи одним из основ ментальности, стремление к зажиточности большинством современников часто рисовалось как негативная привычка сибиряка к «корысти, приобретению, наживе».

В начале ХХ в. резко углубляется выраженная противоположность в характере социального идеала старожилов и переселенцев. Массовый поток «столыпинских» переселенцев сформировал иное качественное поле ментальности великорусской общины на территории Сибири в переселенческих поселках. В отличие от своих предшественников ХIХ в. — середняков-«самоходов», стремившихся влиться в старожильческое сообщество по правилам сибиряков, новоселы-«лапотошники» часто пытались навязать старожилам свои традиции и миропорядок.

Вот типичное проявление ментальности бедняков Европейской России. В 1910 г. переселенцы участка Богомолово Покровского сельского общества обратились с жалобой на старожилов с. Усть­ян­ского, не желающих поделиться с ними пашенными землями. Переселенцы писали в границах своей «уравнительной ментальности»: «Старожилов с. Устьянского все дети мужского пола без различия возраста, даже мальчики, родившиеся в 1910 г., получили земельные наделы, а наши мальчики возраста по 9 и 12 лет остаются бобылями». Они просили наделить их землей за счет «общего уравнения» всех крестьян двух общин.

О выраженном «несибирском» образе труда и жизни говорят в корреспонденции из переселенческих поселков: «В любой переселенческой избе нечистота, зловоние, тараканы, клопы. Точно на короткий срок и в чужое жилье попал в свою лачугу «новосел». И нет у него ни времени, ни возможности навести порядок». Мы добавим, что главной причиной было сохранение типичного образа избы в картине мира переселенца. О подобной «традиции» писал еще В.О. Ключевский: «Крестьянские поселки по Волге и… других местах… доселе своей примитивностью, отсутствием простейших житейских удобств производят… впечатление временных…».

Основным инструментом формирования данного социального идеала явился труд. Объяснить это можно словами высокопрофессионального аналитика сибирской жизни С.П. Капустина: «Переселенец из России, приходя сюда, остается доволен, хвалит новое мес­то и пишет своим, чтоб ехали в эту благодатную страну. Но это не значит, что, придя сюда, добыл средства к жизни без напряженного труда. Это значит только то, что здесь есть возможность приложить привычный труд, притом труд действительно на самого себя, труд, дающий хорошие результаты».

Трудовой процесс был одновременно частью широкого круга ритуально-обрядовых действий, отступить от которых было равносильно отказу от веры, традиций.

§ 28. КРУГЛЫЙ ГОД:
ЦИКЛ ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКИХ РАБОТ
И ХОЗЯЙСТВЕННЫХ ЗАБОТ

ВЕСНА

Ярко начинало пригревать солнце, начинало капать с крыш, и приходили весенние заботы сибирского крестьянина. Пока не растаял снег, вывозились после­дние запасы сена. Ремонтировался хозяйственный инвентарь, телеги, плуги, бороны, проверялась и чинилась лошадиная сбруя. Из погреба и ямы выно­сился картофель, перебирался для посадки и расстилался в помещении для проращивания. На берегу конопатились и смолились лодки. В крестьянских хозяйствах завершался отел коров. Завершали и обмолот хлеба. Причем во многих селениях Енисейской губернии устраивали праздник окончания мо­лотьбы — «имянины овина». Оставив снопов 100 необмолоченными, крес­тьянин приглашал гостей и, совместно закончив работу, устраивал праздничную «гулян­ку» с обильным угощением и катанием на конях с колокольчиками. Женщи­ны по потемневшему насту белили холсты.

В приангарских селениях была распространена в это время охота на лося «по насту». Твердая корка весеннего снега выдерживала человека и собаку, а сохатый проваливался, раня ноги. Преследование продолжалось по 50 – 70 верст, пока охотник на лыжах и собака не загоняли лося. Способ, конечно, был хищническим, вследствие чего к концу XIX в. дичи и зверя в тайге стало заметно меньше.

Едва сходил снег, во многих местах начинали заготавливать дрова на следующую зиму. Крестьянин с сыновьями уезжали на несколько дней на лесную деля­ну и жили в шалаше, топором, вручную, заготавливая при этом десятка три кубических аршина дров. «Зимнее тепло» доставалось большим напряжением сил и здоровья.

Под яровые посевы землю пахали в конце апреля, а сев обычно начи­нали с 1 мая по старому стилю (с 13 мая в XIX в., по новому стилю) — в день Еремея Запрягальника. День выезда на пашню определялся по десяткам примет. «Сев хлеба — не простое дело, а об нем вся молитва Богу», — говорили сибиряки. Накануне мужчины обяза­тельно мылись в бане, надевали чистую одежду. Утром вся семья собиралась за столом. Ставили хлеб с солью, зажигали перед иконой восковую свечу и молились. Затем старший в семье, «большак», благословлял всех отправляющихся на сев. Поцеловавшись, отправлялись на пашню. Землю в Сибири было принято готовить тщатель­но: пахали поле дважды и даже трижды. Она была 1 – 2 раза вспахана осенью. Сейчас первым делом проводили риту­альную борозду — зачин. Сеяли рожь и пшеницу, затем овес и ячмень. Считалось обязательным выжигание старой травы и стерни перед пахотой — это называлось «пускать палы». Часто выжигали и покосы.

Еще в XVIII в. с «палами» пытались бороться. Вот строки из докумен­та: «Понеже ныне около боров и протчих лесов по степям снега уже сошли, и по обыкновенном здешнего народа вертопрашестве от запаления пашен и покосов подлежит немалая опасность... Следить, чтобы покосов сенных и пашен без необходимой надобности не опаливать».

На одной лошади можно было вспахать до полдесятины мягкой пашни. Для вспашки 12 – 16 дес. пашни требовалось не менее 5 – 6 лошадей при трех-четырех работниках. Сеяли вручную, как под плуг, так и под боро­ну. На одну десятину разбрасывали по 12 – 15 пудов зерна. На заделку семян уходило от 1 до 2 дней на одну десятину. На бороньбе в день на одной лошади обрабатывали до 1 десятины пашни. За день можно было засеять на одной лошади 3 осьмины овса, 2,5 осьмины ячменя или 2 осьмины пшени­цы (2 осьмины — полдесятины пашни).

После сева обязательно мылись в бане. «Мужик отпаривается, а конь отстаивается», — говорили сибиряки.

Женщины примерно в то же время высевали семена овощей в рассадники, которые загодя сложили мужчины. Рассадниками в Сибири называли парники — сложенные из навоза грядки с высокими бортами, закры­вавшиеся на ночь тряпками или старыми шубами. Все работы в огороде вы­полнялись женщинами. Сибиряки считали, что все посаженное руками мужчины на ого­роде не уродится.

Картофель в Енисейской губернии сажали на пашне под «сабань», ру­ками, на свежей отдохнувшей пашне. В среднем хозяин сажал до 3-х загонов на пашне. Один загон — учас­ток 5 на 40 сажен. На загон уходило по 5 – 6 ведер картофеля. Посадочный материал брали крупный и делили его, разрезая на 2 – 5 частей с ростками. Урожай «сам – 10–12» считался плохим, средним — урожай «сам – 20», a хорошим «сам – 40–45».

В конце апреля — начале мая на Ангаре и Енисее наступал период охоты на водоплавающую дичь. На этот «несерьезный» промысел выходила молодежь. Цены 1900 – 1901 гг. на дичь в Енисейской губернии были следующие: гусь — 30 копеек, глухарь — 25– 30 копеек, тетерев — 12–15 копеек, рябчик — 5–6 копеек.

Вскоре после ледохода продолжался недолгий период рыбной ловли неводами или «мордами». Одновременно важнейшим весенним занятием сибиряков был сбор черемши — первого средства от цинги. Собирали ее главным обра­зом в праздничный день, когда было грех выполнять иную работу, набира­ли мешками: ее квасили, солили, употребляли свежей. В это же время в лесу собирали лиственничную серу.

Еще не сошел снег, а на первую траву выгоняли скот. Пастуха обыч­но нанимали сообща, «краем» или улицей. Вокруг селения весной подновля­ли поскотину. А в конце мая начинался период, весьма неприятный для скотины, — массовый лет гнуса. Каких только ухищрений не придумали сибиряки в разных районах своих для предохранения скота от мошки, овода и слепня! Себя сибиряки от гнуса спасали, как писали современники, так: «Из конского волоса ткут личины... от мошки, комара, шьют комарники» — рубахи без нагрудного разреза, «мажутся» дегтем. Именно весна являлась временем смолокурения, выгонки дегтя из бересты в специальных ямах. Бересты не­мало заготавливали и для изготовления туесов, на коробицы, на крыши строений.

Быстро и незаметно в трудах и заботах весна плавно переходила в лето. Только, казалось, самое трудное позади — сев, как тут же нужно запрягать лошадей и выезжать на перепашку прошлогодней «жнивы». И, главное, поднимать «залоги» и «залежи». В условиях залежно-паровой системы земледелия пашня давала неплохой урожай в тече­ние 4 – 7 лет. При простом севообороте чередовали: пар — яровая пшеница — рожь — пар — овес и т.д., при слож­ном — пар — рожь — пар — рожь — яровая пшеница — пар. Далее пашня не обраба­тывалась в течение 18 – 20 лет. Признаками «отдохнувшей» пашни были де­ревца толщиной с «человеческую руку», цветение лютиков и др. Затем сле­довал «первый подъем» — залог: верхний слой перепаханной земли в пер­вый год сгнивал. На второй год пашня могла «родить», но считалось, что земля еще «кислая» и посевы больше дадут солому, чем зерно. На третий год сеяли пшеницу, овес, на четвертый — рожь и т.д. Постоянная смена пашенных земель не требовала удобрения навозом, и вплоть до начала XX в. агротехнические приемы мало изменялись.

ЛЕТО

Лето в Сибири непродолжительное, но это самое напряженное время во всем цикле работ земледельца. Пашня зеленеет не только всходами, но и сорной травой. Женщины выходили на прополку хлебов. Для прополки одной десятины посевов двум женщинам нужно было 4 дня работы. Муж­чины продолжали готовить землю под будущие посевы.

Своих забот сибиряку предостаточно, а тут еще в это время губернские и уездные власти ежегодно организовывали «выгонки на мосты и дороги, на тракты», на ремонтные работы в порядке отработки повинностей.

Подходила пора сенокоса, и сибиряки в «охотку» выезжали на по­косы. Накануне во всех селениях стоял стук-перестук молоточков: отбива­лись косы. Одновременно крестьяне на сходах окончательно определялись с сенокосными угодьями. В разных районах сибирского края по-разному устанавливалась система сенокошения. Во многих и многих селениях поко­сы были семейные, переходящие по наследству. Совместно расчищались не только пашни, но и покосы, а чаще через несколько лет начинали выка­шивать использованные пашни. Это же могло быть с заимочными землями и займищами. Подобные покосы чаще всего были разбросаны клочками по лесу, иногда в 5 – 6 местах.

В других общинах было принято ежегодно переделивать покосные земли долями с учетом нескольких показателей для крестьянских хозяйств. Одновременно община выделяла часть покосной земли для занятия их на сезон желающи­ми: так, в Западной Сибири в определенный день «на равных основаниях» устраивался состязательный «бег на гриву». И в первом, и во втором случаях исконно существовало и существует доныне правило «первого закоса». Если на занятой поляне или выделенном покосе хозяин делал лишь небольшой прокос, то в случае занятия покоса другим человеком и выкашивания его сметанные стога забирал истинный хозяин.

На покос домохозяин с сыновьями уезжал обычно на неделю-две: жили здесь в «балагане» — шалаше, косили, «пока роса» — в утреннее время и от полдника до ночи. В жаркие дневные часы или отдыхали, или, между делом, «сочили» березник, готовили на зиму веники для бани и пр. По мере подсыхания валков сена к общему труду подключались женщины и подро­стки: переворачивали валки, сушили сено, сгребали и ставили в копны. Впрочем, в различных районах Сибири заготавливали сено по-разному, в зависимости от климатических и ландшафтных условий. Крестьянская муд­рость тонко учитывала степень трудовых усилий, возможность вывоза сена на подворье, климат.

В северных селениях сено сушили на «вешалах» и сразу вывозили по поветям, а в центральных и южных — ставили «зароды» («зарот», «зарод») в десятки копен или стога в 12 – 15 копен со стожарами — березовыми жердями по центру стога. Метка сена всегда была артельным делом. Трудились весело, с азартом, одеваясь, как писали, «по-праздничному». Такой совместный труд был особенно приятен сельской молодежи. Было бы только «вёдро» (жаркий солнечный день). В период сенокоса часто устраивали помочи, нанимали поденных работников.

Косили сена помногу; так, А.А. Макаренко писал, что на Ангаре стави­ли от 100 до 800 копен сена, накашивали от 400 до 3200 пудов. Но, несмотря на это, крестьяне жаловались, что «сена едва хватает на зимнее прокормление ско­та».

Начиная с июля (по старому стилю) сибиряки также продолжа­ли делать «рощисти» (рочисти), «двоили» и «троили» пары (т.е. перепахива­ли на второй и третий раз пашню), пасынковали табак. Летняя пора прино­сила с собой столько забот, что рабочий день продолжался по 16 – 18 часов в сутки, и это в невыносимой жаре, задыхаясь под головной сеткой, защищающей лицо от укусов мошки, комара, в условиях значи­тельной отдаленности пашен и покосов от дома.

Почти одновременно или сразу вслед за сенокосом начиналась жатва озимых хлебов. Сначала жали ячмень, затем овес, но главной культурой была рожь. Впрочем, уже в XIX в. сибирские крестьяне стали отказываться от преимущественного посева озимых хлебов и переходить на яровые, которые реже давали неурожай из-за климатических условий.

Убирали хлеб серпом или косою. Женщины жали серпом в день по 50 – 70 снопов хлебов средней урожайности. Одну десятину ржи можно было сжать вдвоем за 8 дней. Косой мужчина мог выкосить 1 десятину за 2 дня. Сжатый хлеб вязали в снопы, затем девять снопов ставили колосьями вверх, вплотную друг к другу, а десятый сноп надевался сверху колосьями вниз. Этот «шалаш» назывался суслоном. Из каждого суслона в среднем намолачивали до пуда и более зерна. Рожь дозревала в суслонах, а затем снопы складывали в стога-клади здесь же на поле. Конечно, даже в мыслях крестьяне не могли себе представить, чтобы хлеб мог быть кем-либо похищен. В ряде районов Сиби­ри сжатую рожь вывозили сразу и складывали в клади на гумне. За один день двое работников-крестьян могли на двух лошадях за 3 – 4 версты вывезти и сложить до 300 снопов ржи.

Рабочий день в летнюю пору начинался в 3 – 4 часа утра: отец, глава семьи 70 – 80 лет, будил свою «артель». Женщины начинали варить завтрак, доить коров. Тут же готовились к выезду на работу: наливали квас в лагуны, кислое молоко в туески, в турсуки и битки накладывали шаньги, пироги. В холщовые мешки складывали иную снедь. Молодежь ловила лошадей (по-сибирски — «имала»), их запрягали, укладывали в телеги серпы, косы, вилы, грабли, обеденные припасы. Сам старик на пашню или покос обыч­но уже не ехал, но придирчиво проверял, как запрягли телеги, все ли взяли, давал последние наставления и т. п. Вдвойне хлопот и работы в доме было при организации помочи: чем обильнее и лучше «угощали» помочан, тем уважительнее отзывались о хозяине, тем лучше она удавалась.

Для посева ржи на следующий год уже была приготовлена озимая пашня. Время торопило, посеять нужно было в 3 – 4 дня. Считалось, что лучшее время для сева озимых хлебов — краткий период «лета крылатых мурашей» (муравьев).

Не менее значимым для сибирячек было теребление и выстилка льна и конопли на поле. До поздней осени «посконь» мокла под утренними роса­ми и слегка подсыхала днем под нежаркими лучами осеннего солнца. Но нужно отметить, что во всей Сибири преимущественно растили коноплю.

В летнюю и раннюю осеннюю пору собирали грибы («губы»). Грибами считались грузди, белые, рыжики, маслята, лисички. В отдельных местах под грибами подразумевались только грузди, более ничего на зиму не заготавливали. Повсеместно собирали традиционные для данной местности ягоды. Кроме этих работ, за лето нужно было вырастить молодняк скота, всей домаш­ней «живности», сделать ремонт дома и построек, ремонт печи, подгото­вить к зиме погреб, просушить одежду, сундуки, наготовить топленого мас­ла и многое другое.

В качестве специфических летних забот приведем серьезную проблему приангарских и енисейских деревень. В каждом хозяйстве было до десятка и более охотничьих собак. В летнюю пору повсеместно случались происшествия, когда собаки загрызали десятки овец. Поэтому в 20-х числах апреля ежегодно сходы принимали строгое решение о привязи собак на все лето. Но часто собаки срывались с цепи и тогда…

Из приговоров по Пинчугской волости за 1891 г.: «… 23 овцы заедены собаками. Всякую вольную собаку стрелять. А с виновных взыскать по 1 рублю за овцу». Или: «Взыскать 33 рубля с ответчиков за 33 овцы, потравленных собаками несмотря на приговор о собаках в летнее время».

Жатва пшеницы и ржи яровой и озимой затягивалась, бывало, до самого праздника Покрова (14 октября по новому стилю). Забот и работ летом было невпроворот, но все делалось быстро, аккуратно, основательно. Таков был сибирский крестьянин.

ОСЕНЬ

По старому стилю осень начиналась несколько позднее (13 сентября в XIX в.). Во многих более северных районах в конце лета — начале осени шел интен­сивный сбор черники и брусники. На общественные брусничники выезжа­ли согласно общей договоренности, так же, как и на клюквенные болота. Несомненно, сибиряк не мог представить зиму и без кедрового ореха. Кед­ровники защищались традициями и общинным правом — в них запреща­лась рубка деревьев, запрещалась заготовка ореха посторонними. День выез­да в кедровники определялся заранее, оговаривалось количество сборщи­ков от семьи, количество заготавливаемого ореха.

Продолжалась жатва хлебов. Одновременно копали картофель, убира­ли овощи. Еще до окончания жатвы во многих местах, в частности в Приангарье, наступал сезон рыбной ловли. На реке старики и молодежь устраива­ли переметы и самоловы. Жили здесь же, в шалашах. «Лучили» темными ночами острогой рыбу. Массовый лов шел в «ямах» на Ангаре, примерно в десяти местах. Здесь собирались рыбаки из разных деревень, иногда по 700 лодок в одну «яму».

В промысловых районах со дня Покрова начиналась пора охоты. Селения пустели после праздника, почти все мужчины уходили в лес. У крестьян были в лесу свои «ухожья» (угодья), все — за 40 – 150 верст от селения. Переходили «ухожья» в семьях из поколения в поколение. Охотиться на чужом участке не позволялось. Припасы для охоты брали в лавках в кредит. Порох, дробь и иные припасы, продукты везли в лес на лошадях. Груз достигал веса в 5 – 7 пудов. На промысел провожали торжественно: пили чай, затем, помолчав, вставали, молились с поклонами, старшие в семье благословляли охотника. С поцелуями и плачем провожали за деревню, ведь охотник мог и не вернуться живым с промысла...

На охотничьем участке («ухожье») стояла избушка с нарами и «каменкой» (печью), топив­шейся по-черному. В избушке жили по 2 – 5 человек. Варили чай, готовили ужин по очереди. Питались вместе, «артельно». Одевались в теплую, удоб­ную, приспособленную для охоты одежду. Например, к шапке сзади при­шивали холщовую тряпку — лузан, чтобы снег не попадал за воротник.

В конце XIX – начале XX вв. порох стоил примерно 60 – 70 копеек за фунт, свинец — 15 копеек за фунт, пистоны — 15 копеек за сотню, винтовка стоила около 6 – 9 рублей, дробовое ружье — от 5 до 9 руб­лей.

Сибиряки добывали различную дичь: соболей, белок, медведей, хорьков, горно­стаев, росомах, волков, лисиц, лосей, оленей, маралов. Кроме ружейной охоты, ис­пользовались ловушки, петли, ловчие ямы и пр.

Возвращались охотники в ноябре, уставшие и «закопченные», но с добычей. Пушнину сдавали как в лавку, так и приезжему скупщику, часто себе в убыток. По нескольку дней в честь возвращения с охоты в деревнях Приангарья продолжались «гулянки».

С началом первых серьезных заморозков рубили капусту совместно всей семьей или устраивая помочи — «капустники»; женщины совместно чистили ее, шинковали, солили. Заканчивали вспашку зяби. Поднимали на просушку и вывозили коноплю и лен. Далее лен сушили, трепали, мяли и чесали, затем из «поскони» пряли пряжу на «вечерках» и «беседах» («моты мотали — дни коротали»).

Если подсчитать общие затраты труда на сельско­хозяйст­вен­ные работы, то в среднем они были следующими для членов семьи:

мужской труд — 48 ½ дней на одного мужчину;

женский труд — 13 ½ дней на одну женщину;

детский труд — 9 ½ дней на одного подростка.

Необходимо отметить, что в начале XX в. все большее распространение начинает приобретать удобрение пашни навозом. Связано это с «утеснением» земельного владения и резким ограничением в «перелоге» пашни. Поэтому крестьяне вынуждены были переходить на трехполье с удобрением пара. Несмотря на унавоживание земли урожаи стали стремительно падать. Для получения навоза на одну десятину требовалось, чтобы в хозяйстве было две лошади, три коровы, три овцы. На десятину пашни необходимо было вывезти не менее 120 – 200 телег-двуколок. За день на поле, расположенное за 3 – 4 версты, делали в среднем по восемь ездок. Отсюда, для удобрения одной десятины требовалось до 20 человекодней.

Заканчивалась осень, и после дня Покрова начинался период осенне-зимних праздников, спадало трудовое напряжение. Поэтому сибиряк с особым удовольствием ждал приближения зимы…

ЗИМА

Зима начиналась с выпадения первого постоянного снега. Обычно после дня Покрова погода становилась неустойчивой. «Покров землю кроет», — говорили сибиряки. Это и начало зимы, и начало расчета пастухов, сезонных работников, начало молодежных «вечерок» и, конечно, череды свадеб как в селах, так и в городах.

Сибирские реки быстро покрывались сплошным месивом мелкого льда и снега — «шугой» (в ряде мест, по-сибирски, — «салом»). С замерзанием льда и поверхности земли начиналась пора молотьбы. В Сибири хлеб молотили даже в лютые морозы, часто на выровненном льду. Обмолоченный хлеб сдавали в счет податей, засыпали в общественный «магазин», заполняли сусеки своих амбаров, везли на продажу в город или продавали скупщикам для вывоза на прииски.

С первыми морозами и снегом крестьяне начинали повсеместно вывозить с заимок и займищ снопы из хлебных кладей, высох­шие за лето в лесных делянах дрова, сено из зародов. В среднем за один раз на санях вывозилось по три копны (три копны — один «воз»).

В конце октября, с устойчивыми морозами, начинали резать скот. Многочисленные данные свидетельствуют о высоких требованиях к человеку, к его умениям и навыкам, но никогда в Сибири не осуждали за неумение «резать скотину»; в каждом селении были свои «профессионалы» этого дела, которые по приглашению помогали хозяину.

В это же время «общества» начинали отряжать крестьян с лошадьми на «гоньбу» — отработку ямщицкой повинности на тракт. Крестьянин основательно собирался на 3 – 4 недели: брал с собой собачью «доху», медвежью или волчью «полость» в кошеву, смену теплой одежды, маленькую дорожную икону святого Николая, теплую попону-накидку для лошади и мешок овса, и, конечно, мешок замороженных пельменей.

Долгими зимними днями и вечерами крестьянин столярничал, занимался посильным ремеслом, ремонтировал орудия труда и инвентарь, выполнял текущие работы на подворье. После напряженного летнего труда продолжительный отдых был необходим как человеку, так и лошадям.

Зима — время праздников, «гулеваний» и «гулянок», молодежных «вечерок» и «посидёнок» взрослых людей, учебы крестьянских детей в школе. В это время повсеместно устраивались съезжие праздники, ярмарки («ярманки»), по деревням ездили мелкие торговцы, устраивая меновую торговлю. Крестьяне запасались всем необходимым, от гвоздей до модной праздничной одежды и обуви.

Идет зима, крестьянин работает на подворье, готовится к новому циклу сельскохозяйственных работ, веселится на свадьбах и праздничных застольях. Жизнь продолжается…

 

Весенняя рубка дров. Дроворуб — та же страда. Не нарубишь до пахоты — так зиму-то сырником и будешь топить. Те, что постарше да посильнее, отправлялись рубить дрова подальше от слободы, на начеву, т.е. ночи на три — на четыре, а то и на неделю. Ребята порубят дровишек где-нибудь недалеко: «Всё же хоть на осень истопить пригодятся». Дрова рубить весело. В лесу даром что ни зеленой травы, ни цветков нет, а полакомиться можно: берёзовка [березовый сок] побежала. Возьмешь туясок, подставишь под березку — в день-то, глядишь, полон туяс накаплет. Из маленьких березок березовка несладкая, да и мало; надо березовку цедить из больших берез. Мама нам много березовки пить не давала: говорит — «нездорово».

На посеве льна. Посев льна — самый для нас интересный. Кор­мить семью — дело мужичье, а одевать мужиков — дело бабье. Поэтому при посеве льна вошло в обычай задабривать мужиков тем, что в льняные семена кладут вареных яиц. Поэтому мы и любим сеять лен. Отец высыпает в лукошко семена, а с семенами яйцо за яйцом вылетают: «Робята, берите». Прямо взять да и съесть яичко нельзя, нужно его сначала подбросить кверху да сказать: «Вырасти лен выше лесу стоячего».

Говорят еще, чтобы лен хорошо родился, нужно сеять его нагишом, но мы это никогда не пробовали: стыдно, говорить-то все говорят, а разденься, так на смех поднимут»[9].

* * *

А.П. Щапов: «… В самый разгар жнитва я не только во всех речах, но и во всех неустанно-деятельных хлопотах и в самих лицах крестьян замечал полнейшую, вседушевнейшую озабоченность полевыми работами».

* * *

Г.Н. Потанин (Алтай, 1850-е гг.): «Особого совершенства этот крестьянин достигал на жнивье, где результат труда его облекался в отточенную форму, доставлявшую эстетическое удовольствие ему самому и зрителям: он прекрасно вязал снопы, прочно и красиво, и никто не мог лучше его завершить стога. Пашню Петра Петровича тотчас было отличить по кра­соте конических суслонов, которая зависит от пропорциональной завязки верхнего снопа, опрокинутого вниз колосьями и служащего суслону кры­шей; если перевязка его сделана слишком далеко от жнива, суслон выйдет большеголовый, если слишком близко — наоборот. Петр Петрович удачно избегал обоих недостатков. И шейки всех суслонов приходились у него на одной высоте».

* * *

Девятов Ф.Ф. (1870 – 80-е гг.) « Средняя крестьянская семья в Минусинском округе «обыкновенно состоит из домохозяина-работ­ника, его [жены], отца-старика и старухи-матери, сына-подростка от 12 до 16 лет, двух дочерей малолетних и, наконец, маленького ребенка. Семья эта круглый год занята работой. Такая семья, имея 8 рабочих коней, 2 сохи, 5 – 6 борон, может засевать 12 десятин. На покос она выпускает 4 косы, на жнитво 5 серпов. При таком хозяйстве представляется возможным содержать до 20 голов рогатого скота, коней, кобыл и молодяжнины-подростков, всего 15 голов; овец до 20 – 30 голов и свиней 5. Гуси, утки, куры — это неотъемлемая принадлежность такого хозяйства.

Засевается 6 десятин рожью и ярицей, 3 десятины овсом, 2 десятины пшеницею; а ячменем, гречею, просом, горохом, коноплею, всем вместе — 1 десятина. Картофель и репа сеются в особых местах. В годы среднего урожая весь сбор с 3 десятин ржи, с 2 десятин овса, с 1 десятины пшеницы идет на домашнее потребление. В продажу идет хлеб с 3 десятин ржи, с 1 десятины овса и с 1 десятины пшеницы. Все другие произведения хозяйства, как-то: скотское и баранье мясо, свинина, птица, молоко, масло, шерсть, перья и прочее — всё это идет на собственное потребление в форме пищи или одежды… В лавках крестьяне забирают разные товары по счету и платят продуктами хозяйства, хлебом, скотом. Телеги, сани, дуги, сохи, бороны и все нужные орудия сельского хозяйства крестьяне делают сами. Стол, кровать, простой диван и стулья делаются многими у себя дома — своими руками.

…Этим выражается почти весь годовой кругооборот трудовой крестьянской жизни. Источником ее является рабочая сила. Прибывает в семье рабочая сила, прибывает и увеличивается разработка земли; увеличивается посев хлеба, скотоводство»[10].

* * *

Зобнин Ф.К. (Западная Сибирь): «Рано утром после завтрака или чаю стали собираться на пашню. Всякое дело надо начинать с молитвой. С этого же начинается и пахота. Когда лошади уже бывают запряжены, вся семья собирается в горницу, затворяют двери и перед иконами затепливают свечки. Перед началом молитвы, по обычаю, все должны присесть, а потом уж вставать и молиться. После молитвы в хороших семьях сыновья, отправляющиеся на пашню, кланяются родителям в ноги и просят благословения. Прежде чем выехать за ворота, часто посылают посмотреть, нет ли где бабы на улице. Дурною приметою считается, когда при таком важном выезде баба пересечет дорогу. После такой беды хоть назад воротиться…».

* * *

Кривошапкин М.Ф. (Енисейская губерния): «Пришло время сеять. Задумали завтра отправиться в поле. Начинаются приготовления. Прежде всего идут непременно в баню и надевают чистое белье; да мало того, что чистое, — более нравственные мужчины надевают белье даже совершенно новое, с иголочки, потому что «сев хлеба — не простое дело, а об нем вся и молитва Богу!». С утра приглашается священник и служится молебствие. Потом расстилают на столе белую скатерть и кладут ковригу с солонкою, что припрятаны с Пасхи; затепливают перед образом свечи, молятся Богу; прощаются с домашними; а если отец не сам едет, то благословляет детей, поклонившихся ему в ноги.

По приезду в поле закладывают лошадей; а старший хозяин насыпает зерно в торбу (т.е. плетушку из бересты или каких-нибудь прутиков) и оставляет ее у крыльца зимовья. Потом, как обыкновенно, все приседают рядом; встают; молятся на все четыре стороны; старший отправляется разбрасывать жито, а другие вспахивают. Сделав этот, по их выражению, начин (начало), возвращаются все домой, где приготовлен уже обед и собраны все родные. Остается, если близко, послать за священником, который должен благословить и хлеб, и вино и выпить с хозяином по первой рюмке. Обед кончен. Младшие члены семьи или работники отправляются пахать как следует; а старейший провожает гостей, насыпает в мешки зерно и выезжает сеять»[11].

* * *

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: