Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Географический детерминизм в теории этногенеза

Л.Н. Гумилева.

   

Теория Гумилева родилась на основе анализа и синтеза прошлого этносов и окружающей их среды. Последние работы Льва Николаевича вскрывают линию евразийства, то есть исследует своеобразный исторический путь России, исходя из особенностей ее географического положения, взаимодействия европейского и азиатского начал. Вот как воспринимает задачу свою как историка Гумилев: «История – это постоянные изменения, вечная перестройка кажущейся стабильности. Взглянув в каждый отдельный момент на определенную территорию, мы видим относительно устойчивую систему из взаимосвязанных объектов: географических (ландшафтов), социально-политических (государств) и этнических (народов)».

И далее задается вопросом: «А можно ли объяснить человеческую историю как историю этносов?» И отвечает: «Да, можно». Он исходит из того, что в пределах Земли пространство отнюдь не однородно. И именно пространство – первый параметр, который у Гумилева определяет исторические события. «Еще первобытный человек знал, где начинается и где кончается район его обитания, так называемый «кормящий и вмещающий ландшафт», в котором жил он сам, его семья и племя».

Второй параметр – время. Каждое историческое событие происходит не только где-то, но и когда-то. Те же первобытные люди вполне сознавали не только «свое место», но и то, что у них есть отцы и деды, будут дети и внуки, то есть временные координаты существуют наряду с пространственными в истории.

Но, кроме этих двух, в истории есть еще один, не менее важный параметр. «С географической точки зрения, все человечество логично рассматривать как антропосферу – одну из оболочек, связанную с бытием вида homo sapiens». Антропосфера – человечество, мозаична, то есть состоит из представителей разных народов (этносов). Этнос – коллектив людей, который противопоставляет себя всем другим таким же, исходя не из сознательного расчета, а из чувства подсознательного ощущения близости на основе простого противопоставления «мы - они». Каждый такой коллектив, чтобы жить на Земле, должен адаптироваться к условиям ландшафта, за пределами которого ему трудно жить. Связи этноса с окружающей природой и рождают пространственные взаимоотношения этноса. Но, естественно, что, «живя в своем ландшафте, члены этноса могут приспособиться к нему, только изменяя свое поведение, усваивая какие-то специфические правила поведения – «стереотипы». «Усвоенные стереотипы и есть этносы».

Как видно, основание, на которое опирается Гумилев, позволяет назвать его взгляды родственными географическому детерминизму. Он объединяет географический фактор с историей народов или этносов, и на основе этого строит свою теорию этногенеза. Он стоит на тех же позициях, что и евразиец Вернадский, в своем написании истории России-Евразии.

«В истории этносов мы сталкиваемся с тем,- пишет Гумилев, - что время от времени на определенных участках Земли возникают моменты абсолютной ломки, когда старые этносы исчезают и появляются новые. «Но откуда же и почему возникают эти новые общности?», - задается вопросом Гумилев. «Понятно,- отвечает он, - что любой этнос имеет предка, даже не одного, а нескольких (например, для русских предками были и            древние русичи, и выходцы из Литвы и Орды, и местные финно-угорские племена). Однако установление предка проблемы не решает. Возможные предки есть всегда, а этносы возникают достаточно редко и во времени, и в пространстве».

Вот, например, как Гумилев в начале своей деятельности, в 1960-е г.г., в статье «Истоки ритма кочевой культуры срединной Азии» объясняет ритмы развития евразийских народов.

Кочевые народы Евразии жили и развивались на полосе степи, между двух ландшафтных зон: тайги и пустыни. Обе они враждебны скотоводству. Поэтому сибирские народы жили по берегам Оби, Енисея, Лены. Зеленая же степь, пересеченная лесистыми горными хребтами кормит огромные стада животных. Именно в ней развились могучие кочевые народы: хунны, тюрки, монголы.

Сила кочевников была прямо пропорциональна количеству их скота, которое определялось пастбищной площадью, а последняя зависела от дождей, выпадавших в степях. Уменьшение осадков вело к наступлению пустыни на север, увеличение – влекло тайгу на юг.

Успешные внешние войны кочевников, как правило, совпадали с улучшением климата в степи. Такой подход основан на синтезе нескольких наук: географии, климатологии, истории, археологии, этнографии. Гумилев устанавливает эластичность ландшафтных зон в зависимости от климатических колебаний и рассматривает общественное развитие как показатель, чутко реагирующий на изменение внешней среды. Благодаря такому подходу Гумилеву удалось установить, что «пространство степей, служивших основой для кочевых народов, то сокращалось, то снова увеличивалось и причина этого лежит в атмосферных явлениях, зависящих от степени активности солнечной радиации». Взаимодействие народности с ландшафтом наблюдается всюду, но наиболее отчетливо оно проступает на стыке зон. Усыхание или увлажнение влияло на потенцию кочевых народов. Историческая судьба народности связана с динамическим состоянием вмещающего ландшафта.

Свой анализ среднеазиатской кочевой культуры ученый заключает следующим:

«Раскрытие исторических и физико-географических закономерностей, производимые не раздельно, а в их взаимосвязи и анализ их дает возможность изучения истории в новом ракурсе, позволяет установить влияние на эти события географической среды»[8,с.16].  

В этой статье Гумилев выступает как несомненный сторонник географического детерминизма, последователь Бокля, Бодена, Монтескье, Мечникова.

Человечество, существовавшее на Земле каких-нибудь 30-50 тысяч лет, тем не менее, произвело на ее поверхности перевороты, которые Вернадский приравнивал к геологическим переворотам малого масштаба. А этот немало. Вид homo sapiens распространился по всей суше Земли и всю ее превратил в Ойкумену – место, где он живет, везде адаптируясь в ландшафте. И надо признать, что у человека есть особая природно-социальная способность, которая позволяет ему эту приспособленность. Эту способность мы можем характеризовать как повышенную лабильность, пластичность, даже способность к реадаптации, повторному приспособлению. А это, в свою очередь, обеспечивается мозаичностью антропосферы. Антропосфера делится на сообщества, которые называют народами или нациями, Гумилев же предпочитает называть этносами. Как же различаются этносы? Ученый предлагает различать их по стереотипам поведения: «Именно стереотипы поведения у различных этносов всегда более или менее различны…при этом, этническая характеристика лучше воспринимается и улавливается в больших массах, нежели в единичных случаях»[20,с.11].  

Этнос не является ни биологическим, ни социальным явлением. Вот поэтому Гумилев предлагает считать его «явлением географическим, всегда связанным с вмещающим ландшафтом, который кормит адаптированный этнос»[20,с.19]. А так как разнообразны ландшафты, то разнообразны и этносы. Этнос Гумилева – не абстрактное понятие, он выступает выразителем исторического процесса с одной и двигателем, движущей силой истории с другой стороны. Вскрывая, генетические корни этногенеза, автор рассматривает этнос как географическое, ландшафтно-биологическое явление.

Второй особенностью этноса является структура, она всегда в той или иной степени сложна, но именно сложность обеспечивает этносу устойчивость. Принцип этнической структуры Гумилев называет «иерархической соподчиненностью субэтнических групп», понимая под последним таксономические единицы, находящиеся внутри этноса, как зримого целого, не нарушая его единства. Таксономические единицы делятся на два разряда: «консорции и конвиксии».

Консорции – группы людей, объединенных одной исторической судьбой. К ним относятся кружки, артели, банды, секты и др. нестойкие объединения. Чаще всего они распадаются, но иногда сохраняются на протяжении жизни нескольких поколений.

Тогда они становятся конвиксиями – группами людей с однохарактерным бытом и семейными связями. Конвиксии мало резистентны. Их разъединяет экзогамия и перетасовывает сукцессия, т.е. резкое изменение исторического окружения.

Уцелевшие конвиксии вырастают в субэтносы. Таковы землепроходцы – консорции отчаянных путешественников, породивших поколение стойких сибиряков; старообрядцы – консорции ревнителей религиозно-эстетического канона, в числе которых была боярыня Морозова, попы, казаки, купцы, крестьяне.

Далее Гумилев обращает внимание на три вида энергии, питающих биосферу земли и человека, как часть ее. Это энергия Солнца, энергия распада внутри Земли радиоактивных элементов и пучки энергии, приходящие из Солнечной системы и Космоса. Приходят они более или менее редко, время от времени, но не учитывать их, тоже невозможно. «Мы живем не оторванными от всего мира, а внутри огромной галактики, которая тоже воздействует на нас, как и все другие факторы, определяющие развитие биосферы»[20,с.24], - пишет Гумилев.

Следующий элемент теории этногенеза Гумилева, его методика – системный подход. Автор его, Лео фон Берталанфи – американец немецкого происхождения, биолог чикагского университета дал определение вида как открытой системы. А системный анализ – это такой метод анализа, когда внимание обращается не на персоны, особи, которые оставляют вид, а на отношения между особями. Это и использует Гумилев, выделяя при этом четыре типа таких системных связей: делит системы на открытые и закрытые, жесткие и дискретные.

Открытые системы – планета Земля, которая все время получает солнечные лучи, благодаря им происходит фотосинтез, а излишек энергии выбрасывает в космос; это то или иное живое существо, которое получает запас энергии в виде пищи. Иначе говоря, открытая система получает энергию извне, обновляется.

Примером закрытой системы может служить печка. Это система с разовым получением энергии.

Пример жесткой системы – хорошо сработанная, слаженная машина, где нет ни одной лишней детали, она работает только тогда, когда все винтики на месте. В чистом виде жесткой системы никогда быть не может.

 Корпускулярная или дискретная система – система взаимодействия между отдельными частицами, не связанными между собою жестко, но, тем не менее, нуждающимися друг в друге. Биологический вид такой системы – семья.

Из всего этого Гумилев делает вывод, что «этнос – замкнутая система дискретного вида – корпускулярная система. Она получает единый заряд энергии и, растратив его, переходит либо к равновесному состоянию со средой, либо распадается на части»[20,с.25-26].  

И далее пишет – «Именно как системы такого типа существуют в биосфере природные коллективы людей с общим стереотипом поведения и противопоставляющие себя всем другим. Это явления противопоставления связывает социальные формы со всеми природными факторами – ландшафтами, климатом, почвой. Это механизм, при помощи которого человек влияет на окружающую среду обитания, воспринимает ее составляющие и кристаллизует их в свою культуру»[2,с.27].  

Следующий немаловажный элемент теории Гумилева – явление комплиментарности.

Комплиментарность – неосознанная симпатия к одним и антипатия к другим людям, говоря иначе, положительная или отрицательная комплиментарность.

Когда создается первоначальный этнос, то инициаторы этого возникающего движения подбирают себе активных людей именно по этому комплиментарному признаку – выбирают тех, кто им просто симпатичен.

Данный принцип не относится к числу социальных явлений, он наблюдается у диких животных, и у домашних (например, привязанность собаки к хозяину), пишет Гумилев. На этом принципе основано приручение животных, на нем же основаны семейные связи. Но когда мы берем этот феномен в исторических, больших масштабах, то эти связи вырастают в очень могучий фактор. На явлении комплиментарности строятся отношения в этнической системе.

Из всего сказанного, очевидно, что этносы являются биофизическими реальностями, всегда облеченными в ту или иную географическую оболочку. Этногенез – процесс, проявляющийся в работе, а для совершения работы нужна энергия. В.И. Вернадский, в труде «Химическое строение биосферы Земли и ее окружение», назвал ее биогеохимической энергией живого вещества биосферы. Это та самая энергия, которая получена растением путем фотосинтеза и затем усвоена животным через пищу. Она заставляет все живое расширяться путем размножения до возможного предела.

Земля не переполнена животными только потому, что эта энергия разнонаправленная, и одна система живет за счет другой, одна погашает другую. Очевидно, сама живая личность, свидетельствует Гумилев, создает вокруг себя какое-то напряжение, обладает каким-то реальным энергетическим полем или их сочетанием, подобно электромагнитному полю, состоящему из каких-то силовых линий, которые находятся в разночастотном ритмическом колебании.

Вспомним, что в основе этнического деления лежит разница поведения особей, составляющих этнос. А так как особи нового настроения взаимодействуют друг с другом, то немедленно возникает целостность – однонастройная эмоционально, психологически и поведенчески, что, очевидно, имеет физический смысл. Скорее всего, считает Гумилев, здесь мы видим одинаковую вибрацию биотоков этих особей, единый ритм (частоту колебаний). Именно он воспринимается наблюдателем как нечто новое, непривычное, не свое. Но как только пассионарное поле возникло, оно тут же оформляется в социальный институт, организующий коллектив пассионариев: общину, философскую школу, дружину, полис и т. п. при этом охватываются особи не пассионарные, но получившие тот же настрой путем пассионарной индукции. Консорция преображается в этнос, который при расширении покоряет (политически или морально) другие этносы и навязывает свой ритм им.

Неравномерность распределения биохимической энергии живого вещества биосферы за длительное историческое время должна была отразиться на поведении этнических коллективов в разные эпохи и в разных регионах.

Таким образом, эффект, производимый вариациями этой энергии, как особое свойство характера людей, и назван «пассионарностью» (от лат. Passio - страсть).

При всем различии эпох и стран, модель пассионарности в этногенезе одна и та же.

Пассионарность – «это характерологическая доминанта, непреоборимое внутреннее стремление (осознанное или, чаще, неосознанное) к деятельности, направленной на осуществление какой-либо цели, часто иллюзорной. Цель эта представляется пассионарной особи иногда ценнее даже собственной жизни»[20,с.33].   

Древние люди приписывали возникновение этносов полубогам или героям. Племенами эллинов были: доряне (потомки Геракла), ионяне (наследники Тезея), эоляне (потомки Кадама, пришельца из Финикии). Японцев породила богиня Аматерасу, монголов – серый волк и пятнистая лань.… Но за всеми этими образами мифологии просвечивают образы предков, искаженные манерой передачи, хотя в древности люди, видимо, понимали мифы точнее, примерно так, как мы читаем исторические тексты. Нас не удивляет и не шокирует, что в середине VIII века в Италии вокруг Ромула собрались 500 бродяг, положивших начало римлянам, так же собрались «верные» вокруг царя Давида в XI веке до н.э., а люди «длинной воли» - вокруг Чингисхана, бароны – вокруг Карла Великого.

Из этих и подобных консорций постепенно вырастали сначала этносы, потом субэтносы, и, наконец, суперэтносы – своего рода этнические галактики, объединяющие группы этносов в целостности высшего порядка. Так, римские граждане объединили Средиземноморье в Римский мир, франки стали ядром «Христианского мира» (католического), реформированного в «цивилизацию» с заокеанскими продолжениями, евреи распространились по всей Ойкумене, выделив несколько этносов: сефардов, Ашкинази, фаллашей; монголы создали оригинальный «Кочевой мир». Эти целостности столь же реальны, как и этносы, наблюдаемые непосредственно.

Большая система может создаваться и существовать только за счет энергетического импульса, производящего работу (в физическом смысле), благодаря которой система имеет внутреннее развитие и способность сопротивляться окружению. Гумилев называет этот эффект энергии – пассионарным толчком и рассматривает географические условия, облегчающие его активизацию.

 Согласно наблюдениям, новые этносы возникают не в монотонных ландшафтах, а на границах ландшафтных регионов и в зонах этнических контактов, где неизбежна интенсивная метисация. Пусковым моментам этногенеза одинаково благоприятствуют сочетания разных культурных уровней, типов хозяйства, несходных традиций; общим моментом является принцип разнообразия.

Предположительно, механизм этих процессов выглядит так: взрыв или флуктуация пассионарности создает в значительном числе особей, обитающих на охваченной этим взрывом территории, особый нервно-психический настрой, что является поведенческим признаком. Возникший признак связан с повышенной активностью, но характер этой активности определяется местными условиями: в первую очередь – ландшафтами, а также этнокультурным окружением и уровнем социального развития. Вот почему, пишет Гумилев, все этносы оригинальны и неповторимы, хотя процессы этногенеза сходны.

История социальная отражает прошлое человечества односторонне, и рядом с прямой дорогой эволюции существует множество зигзагов, дискретных процессов, создавших ту мозаику, которая просматривается на исторических картах мира. Поскольку у этих процессов есть «начала» и «концы», считает Гумилев, то они не имеют отношения к прогрессу, а всецело связаны с биосферой, где процессы тоже дискретны.

Таким образом, «социальная и этническая истории не подменяют друг друга, а дополняют наше представление о процессах, происходящих на поверхности Земли, где сочетаются «истории природы и людей»[20,с.112].  

Во всех исторических процессах - от микрокосма (жизни одной особи) до макрокосма (развития человечества в целом) общественная и природная формы движения соприсутствуют и взаимодействуют, подчас столь причудливо, что иногда трудно уловить характер связи. Это особенно относится к мезокосму, где лежит феномен развивающегося этноса, то есть этногенез.

 Несмотря на то, что этногенезы происходят в совершенно разных условиях, в разное время и в разных точках земной поверхности, тем не менее, путем эмпирических обобщений, Гумилеву удалось построить кривую этногенеза. Наиболее правильно объяснить ее как инерционную, возникающую время от времени вследствие «толчков», которыми могут быть только мутации, вернее микромутации, отражающиеся на стереотипе поведения, но не влияющие на фенотип.

 Как правило, мутация почти никогда не затрагивает всей популяции своего ареала. Мутируют только отдельные, относительно немногочисленные особи, пишет Гумилев, но этого может оказаться достаточно для того, чтобы возникла новая Консорция, которая при благоприятном стечении обстоятельств вырастает в этнос. Пассионарность членов консорции – обязательное условие этого перерастания. В этом механизме – биологический смысл этногенеза.

На процесс создания этноса или суперэтноса влияет пространство, ландшафт и время. Пространство – окружение: ландшафтное и этническое. Первое влияет на формы хозяйства, уклад данного этноса определяет его возможности, перспективы. Этническое окружение, связи с соседями, дружеские или враждебные, влияют на характер создаваемой культуры.

Время – это фаза этногенеза и этнического окружения, определяющая варианты этнических контактов с ними. Кроме того, уровень научно-технического прогресса, свойственной данной эпохе, тоже оказывает свое влияние в рамках временного фактора, позволяя заимствовать уже имеющиеся технические достижения при создании новой культурной традиции.  

Также существует еще энергия. «В энергетическом аспекте этногенез является источником культуры»[20,с.121]. Этногенез идет за счет пассионарности. Именно эта энергия – Пассионарность и растрачивается в процессе этногенеза. Она уходит на создание культурных ценностей и политическую деятельность.

В фазе подъема складывается, а в акматической фазе кристаллизуется оригинальный для каждого случая стереотип не только поведения, но и мировосприятия и мироосмысления, или то, что мы называем культурным типом.

«Итак, пишет Гумилев, этническая история имеет следующие два параметра: соотношение каждого этноса с его вмещающем кормящим ландшафтом, причем утрата этого соотношения непоправима и пассионарность – диссипация биохимической энергии живого вещества биосферы»[20,с.121].  

Этногенезы – процессы, возникающие вследствие природных явлений, а, как известно, природа не ведает ни добра, ни зла. Ураганы, ледники, землетрясения приносят людям бедствия, но сами являются частями географической оболочки планеты Земля, в состав которой наряду с литосферой, гидросферой, атмосферой входит биосфера, частью которой является антропосфера, состоящая из этносов, возникающих и исчезающих в историческом времени.

Человек не только член общества, но и этноса. Вместе со своим этническим коллективом он сопричастен окружающей среде. Вечно меняясь, умирая и возрождаясь, как все живое на нашей планете, он оставляет свой след путем совершения событий, которые составляют «скелет» этнической истории – функции этногенеза. В этом аспекте история – наука естественная, географическая и геософская.

Пассионарность – это и энергия, и характер поведения человека, обладающего этой силой. Пассионарность как энергия – это избыток биохимической энергии живого вещества, обратный вектору инстинкта и определяющий способность к сверхнапряжениям. Пассионарность же как характеристика поведения – эффект этого избытка, порождающий жертвенность ради эфемерных целей.

Примером возрастания и ослабления пассионарности в этносе может служить этническая история России. Первоначально, в работе «Этногенез и биосфера Земли» (Л., 1989), Гумилев возводил древних русичей к германскому племени готов, считая их фазой социокультурной целостности, затем деструкции и реликта этногенеза, древних готов. Позднее, в сочинении «Древняя Русь и Великая Степь» (М., 1989), он пересмотрел свои позиции. Здесь Русь возводится к древним славянам и кельтам. Причем, древнерусский этнос просуществовал, по его мнению, до XIII века, когда в инерционную фазу своего этногенеза столкнулся с монголами Батыя. После этого этнос перешел в фазу обскурации. Надо отметить, что с монголами столкнулся слабопассионарный этнос, а монголы в то время переживали фазу подъема. Вследствие изменения климата степи – увеличения осадков и как следствие, увеличение пастбищ, скота, лошадей и т.п. все это способствовало росту военного и политического потенциала моноголо-татар.

Образовавшийся, условно, в XIV веке великорусский этнос имел своим «месторазвитием» Волго-Окское междуречье – ландшафт лесной плюс ландшафт луговой. Исходным компонентом он имел потомков древних русичей, угро-финские племена и отчасти пришельцев монголов. Конец XIV – начало XVI в.в., согласно Гумилеву, фаза подъема в этногенезе великорусского этноса. О подъеме пассионарного напряжения говорят такие факты, как успешное противостояние Литве, объединение России вокруг Москвы и конец золотоордынского ига.

«В те века, когда начиналась история нашей страны и ее народов, человечество населяло землю неравномерно. Одни народы жили в горах, другие в степях или глухих лесах, третьи на берегах морей. И все создавали совершенно особые культуры, непохожие друг на друга, но связанные с теми ландшафтами, которые их кормили»[14,с.24-25]. И далее – «в VI – VIII в.в. славяне, народ сильный и энергичный, заняли Волынь (волыняне) и южные степи вплоть до Черного моря (тиверцы и угличи). Заняли славяне также, и бассейн Припяти, где поселились древляне, и южную Белоруссию, где осели дреговичи (стар. русск. «дрегва» - болото). Северную часть Белоруссии заняли западные славяне – венеды. И, кроме того, уже в VI – VIII веке два западнославянских племени – радимичи и вятичи – проникли до реки Сожа, притока Днепра, и до Оки, притока Волги, расселившись среди местных племен»[14,с.41].  

Как видно из приведенного выше отрывка, Гумилев твердо стоит на позициях географического детерминизма, как принципа в построении теории этногенеза. Он обращает внимание на территорию (ландшафт), климат и почву, как объект обработки.

Например, говоря об отношении Киева к Византии в X веке, он отмечает: «в X веке изменились ландшафтно-климатические условия жизни народов Евразии, и в частности обитателей Северного Причерноморья. Наступила очередная вековая засуха, вследствие которой часть печенегов откочевала из Средней Азии в Низовья Днепра. Печенеги в поисках союзников вступили в контакт с Византией и стали ее союзниками, а враги печенегов и Византии мадьяры выступили союзниками славян и как могли, поддерживали их»[14,с.43]. Вновь мы видим у Гумилева на первом месте климат и его влияние на историю народов.

Таким образом, несмотря на теорию этногенеза, как фактор биологического детерминизма, Гумилев остается на твердых позициях детерминизма географического, как методологического принципа.

Гумилев, в вопросе образования Российского этноса, высоко оценивал евразийскую концепцию и, был ее продолжателем. Будучи лично знаком, с Петром Савицким и переписываясь с Георгием Вернадским. Евразийцы, разрабатывая теорию, положили в ее основание географический детерминизм как принцип, они нашли ей подтверждение в этническом, лингвистическом, философском аспектах. При этом, часто оперируя понятиями «национальный подъем, горение духа, порыв» и т. д. Гумилев дает свое объяснение этим понятиям, переводя их на научный язык своей теории этногенеза. Евразийцы не указывают причин появления этносов (помимо ландшафтных), они говорят об их развитии. Гумилев вводит понятия этногенеза, пассионарности, комплиментарности и т. д. евразийцы достаточно туманно объясняют сближение тех или иных наций и народностей, хотя приводят тому массу примеров. Гумилев перерабатывает их материал и дает научное объяснение, хотя нигде не ссылается на евразийцев, что объясняется довольно просто: «Что касается упреков мне, что я нигде не ссылаюсь в своих книгах на П. Савицкого или на ранних предшественников евразийцев – Монтескье, Бодена и др. представителей географической школы геософии, то я просто не мог этого сделать по понятным причинам - ведь существовала цензура»[17,с.15]….  

Таким образом, завершая данную главу, необходимо сказать, что теория этногенеза Гумилева, о глубочайшей связи характера, обычаев и культуры народа с ландшафтами, о психологии народа с биосферой, делает его продолжателем идеи географического детерминизма как принципа в философии. Продолжателем идей как западноевропейской школы геософии в прошлом, так и идей русских геософов и в наше время.        


Заключение.

В современном миропонимании существуют две разные взаимодействующие тенденции. В первом случае философы, занимаясь проблемами человечества, неизбежно «спускаются» к проблемам естествознания; во втором – естественники, обсуждая проблемы глобального характера, «поднимаются» до уровня проблем гуманитарных. Где-то посередине этих потоков и находится область геософского знания. Геософия фиксирует существование глубочайшей взаимосвязи – природы и человека. Влияние географических факторов и их роль в формировании человека постоянно меняются также как и восприятие, человеком окружающей его среды. Значит и взаимоотношения окружающей среды и человека, которые были вчера, совсем не будут походить на те, которые возникнут завтра. Примеры этого можно увидеть в мировидении геософии. Геософия поражает необычными представлениями и идеями. Поворачивая знания иной гранью, она учит нас видеть мир иначе.

Во-первых, становиться ясно, что таким сложноорганизованным системам, к которым относятся этносы, нельзя навязывать пути их развития. Скорее необходимо понять, как способствовать их собственным путям развития, как выводить системы на эти пути.

В общем, плане необходимо понять законы совместной жизни кормящего ландшафта и человечества.

Во-вторых, геософия показывает нам, как, каким образом и почему ландшафт выступает в качестве созидающего начала, конструктивного механизма эволюции, как из хаоса племен и народов может развиться новая более сложная организация. Через хаос осуществляется связь разных уровней организации. В определенные моменты неустойчивости малые возмущения могут разрастись в макроструктуры. Отсюда следует, что усилия, действия одного человека не бесплодны относительно общего движения социума. В особых состояниях неустойчивости действия одного человека могут влиять на общие процессы в социуме (роль пассионариев у Гумилева).

В-третьих, геософия открывает новые принципы суперпозиции, сборки сложного эволюционного целого из частей, что проявляется в процессах эволюции, этногенеза. Целое не равно сумме частей, оно качественно иное. Общих принципов организации понимание эволюционного целого имеет огромное значение для выработки правильных подходов к построению сложных социальных геополитических целостностей, к объединению стран, находящихся на разных стадиях развития, в мировое сообщество.

В-четвертых, геософия дает познания о том, как оперировать со сложными системами и как наиболее эффективно ими управлять. Главное – не сила, а правильная топологическая конфигурация, архитектура воздействия на сложную среду или систему. Резонансные воздействия на сложные системы очень эффективны, примером тому является геософия. Невероятно, что это свойство сложной организации было угадано еще тысячи лет назад родоначальником даосизма Лао-Цзы: слабое побеждает сильное, мягкое побеждает твердое, тихое побеждает громкое и т.п.

В-пятых, геософия раскрывает закономерности и условия протекания быстрых, лавинообразных процессов и процессов нелинейного роста; т.е. геософия рассматривает среду как носитель будущих форм организации. В довольно простых моделях возникает идея фундаментальной общности: сплошная среда потенциально содержит в себе разные виды локализации процессов. Среда является неким единым началом, которое выступает как носитель различных форм будущей организации. Внутренний механизм формирования структур и эволюции сложных структур составляет игра двух противоположных начал. Одно из начал – рассеивающий фактор самой различной природы, другое – активная среда, создающая неоднородности в сплошной среде. Поэтому сверхсложная, бесконечномерная, хаотическая на уровне элементов, среда, может описываться, как и любая открытая нелинейная среда, небольшим числом фундаментальных идей и образов, определяющих общие тенденции развертывания процессов в ней. Отсюда возникает представление о структурах – аттракторах эволюции. Если система попадает в поле притяжения определенного аттрактора, то она неизбежно эволюционирует к этому относительно устойчивому состоянию. С определенного класса начальных возмущений системы имеет место выход на эту структуру. Парадоксально, но будущее состояние системы как бы притягивает, изменяет наличное ее состояние. Будущее «временит» настоящее. В терминах геософии это звучит как «географическое задание» того или иного этноса. В одной и той же среде без изменения ее параметров могут возникать разные структуры, выступающие в качестве аттракторов, разные пути эволюции. Более того, рассматривая разные стадии развития процессов в открытой нелинейной среде, можно ожидать качественное изменение картины процессов, в том числе усложнение и деградацию организации среды. Нелинейность порождает своего рода квантовый эффект – дискретность путей эволюции нелинейных систем. То есть на данной среде возможен лишь определенный спектр путей эволюции. Если же среда становиться другой, то это приводит к качественному изменению картины процессов ее эволюции.

Геософия, основываясь на принципах синергетики, устанавливает мостики между живой и неживой природой, между целеподобностью поведения природных систем и разумностью человека. В неживом ведется поиск живого, его аналогов, чего-то подобного интуиции и т.п. в живом же – поиск неживого, того, что общее ему с неживым, что уже реформированного в неживом, в законах Вселенной.

Кроме того, исследование эволюционных процессов в мире с точки зрения инвариантно-групповых свойств дает основания предложить модель мира как иерархию различных темпомиров, зависимых, проникающих друг в друга или же независимых, параллельных. Тогда сверхразум предстает как некая стадия развития процессов в мире. Это будущее для нашего темпомира, но, вполне вероятно, существующее сегодня в другом, продвинутом к моменту обострения темпомире, с которым мы не можем наладить связь.

Последний тезис, как считает Банных, является основополагающим для синергетики. Пригожин, автор и создатель синергетики, ставит перед собой задачу не столько дать новое объяснение старой картине мира, сколько построить новую.

В этом плане первую картину мира создал И. Ньютон, открывший законы гравитации. Его модель мира – «часы». Если проводить параллели, то на этом основаны теории европейской школы геософии: Ж. Бодена, Ш. Монтескье, и русской – Л.И. Мечникова.

Далее был Эйнштейн, создавший новую картину мира – теорию относительности, являющуюся основой науки XX века. Эту картину мира, безусловно, отразили евразийцы. Они поставили под сомнение историю России – может быть Киевская Русь, а может быть империя Чингисхана, факты одни, а способов интерпретации множество… эту позицию отразил Ницше словами: «Бог умер». Все в мире науки относительно.

Третьим, кто пытался построить новую картину мира (темпомира) является Пригожин и его синергетика. Этой позиции соответствует теория пассионарности и этногенеза Л.Н. Гумилева.

Таким образом, прослеживается эволюция и связь людей, казалось бы, из разных областей знания. Но всех их объединяет одно – исследование и поиск путей человечества, поиск его места на Земле и во Вселенной.

Рассматривая географический детерминизм, как методологический принцип в контексте традиционных методологий философского познания мы обобщаем основные положения:

1. Принцип географического детерминизма – есть основа научных теорий Мечникова, Савицкого, Вернадского, Гумилева как методология философско-исторического раскрытия общественного развития.

2. Принцип геософии, как синтеза географии и философии, определяет смысловой и системный характер раскрытия общественных процессов в теориях сторонников географической школы геософии: в онтологии – принцип всеединства (Соловьев) человечества на Земле; в гносеологии – теория этногенеза и пассионарности Гумилева, и осознание своего единства с «месторазвитием» Савицкого и Вернадского; в историософии и социальной философии – учение о социальном прогрессе Мечникова, понятие России как особого географического мира евразийцев (их геософия всеединства), теория этногенеза Гумилева. Особое значение геософия приобретает в социологии.

3.  Географический детерминизм – как основополагающий принцип геософии, вписанный в религиозно-философский контекст российской мысли, является средством преодоления парадигмальных устоев классического рационализма европейской культуры. Универсальность географического детерминизма на русской почве фактически снимает противопоставление субъекта и объекта, полагая в качестве их высшего единства слияние в единое целое, в «географический индивидуум», в котором моменты антиномической множественности есть конструктивное начало.

4. В геософии происходит переход от первичных, весьма абстрактных, недостаточно внутри себя расчлененных и развитых представлений о целостном мире к их дифференциации и конкретизации. Складываются различные образы этого мира. В историчес

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...