 |
Суверенно и неограниченно по своей природе, призванию, возможности, исторической конечной цели; не суверенно и ограниченно по отдельному осуществлению, по данной в то или иное время действительности.
|
|
|
|
IX. Мораль и право. Вечные истины
[…] «Кто способен мыслить только при посредстве языка, тот ещё не испытал, что значит отвлечённое и подлинное мышление».
Если так, то животные оказываются самыми отвлечёнными и подлинными мыслителями, так как их мышление никогда не затемняется назойливым вмешательством языка.
(Прим. Ред.: в том смысле, что животные, в таком случае, лучше людей ориентируются в хитросплетениях бытия и в их сущности.)
[Далее] мы приходим к вопросу, могут ли продукты человеческого познания вообще и если да, то какие, иметь суверенное значение и безусловное право на истину.
[…]Суверенно ли человеческое мышление? Прежде чем ответить «да» или «нет», мы должны исследовать, что такое человеческое мышление. Есть ли это мышление отдельного единичного человека? Нет. Но оно существует только как индивидуальное мышление многих миллиардов прошедших, настоящих и будущих людей. Следовательно, если я говорю, что это обобщаемое в моём представлении мышление всех этих людей, включая и будущих, суверенно, т. е. что оно в состоянии познать существующий мир […] то я высказываю нечто довольно банальное и к тому же довольно бесплодное. Ибо самым ценным результатом подобного высказывания было бы лишь то, что оно настроило бы нас крайне недоверчиво к нашему нынешнему познанию, так как мы, по всей вероятности, находимся ещё почти в самом начале человеческой истории. И поколения, которым придётся поправлять нас, будут, надо полагать, гораздо многочисленнее тех поколений, познания которых мы имеем возможность поправлять теперь, относясь к ним сплошь и рядом свысока.
Сам Дюринг объявляет необходимостью [..] что сознание, а, следовательно, также мышление и познание могут проявиться только в ряде отдельных существ. Мышлению каждого из этих индивидов мы можем приписать суверенность лишь постольку, поскольку мы не знаем никакой власти, которая могла бы насильственно навязать ему, в здоровом и бодрствующем состоянии, какую-либо мысль (? В каком смысле «навязать»? Если я приму точку зрения, озвученную в этом абзаце, будет ли это примером навязанной мне мысли? В таком случае не существует не навязанных мыслей.?).
|
|
|
Что же касается суверенного значения познаний, достигнутых каждым индивидуальным мышлением, то все мы знаем, что об этом не может быть и речи и что, судя по всему нашему прежнему опыту, эти познания, без исключения, всегда содержат в себе гораздо больше элементов, допускающих улучшение, нежели элементов, не нуждающихся в подобном улучшении, т. е. правильных.
Другими словами, суверенность мышления осуществляется в ряде людей, мыслящих чрезвычайно не суверенно […]
Мы имеем здесь снова то противоречие […] между характером человеческого мышления, представляющимся нам […] абсолютным, и осуществлением его в отдельных людях, мыслящих только ограниченно.
Это противоречие может быть разрешено только в бесконечном поступательном движении, в […] ряде последовательных человеческих поколений […] В этом смысле человеческое мышление столь же суверенно, как несуверенно, и его способность познавания столь же неограниченна, как ограниченна.
Суверенно и неограниченно по своей природе, призванию, возможности, исторической конечной цели; не суверенно и ограниченно по отдельному осуществлению, по данной в то или иное время действительности.
ВЫВОД:
Суверенно ли человеческое мышление? Мышление каждого отдельного человека, в силу его субъективности – не суверенно. Но, суверенность мышления – познание окружающего мира – осуществляется в ряде отдельных людей, мыслящих чрезвычайно не суверенно.
|
|
|
Мы имеем здесь противоречие между характером человеческого мышления, представляющимся нам абсолютным, и осуществлением его в отдельных людях, мыслящих только ограниченно.
Это противоречие может быть разрешено только в бесконечном поступательном движении, в ряде последовательных человеческих поколений. В этом смысле человеческое мышление столь же суверенно, как несуверенно, и его способность познавания столь же неограниченна, как ограниченна.
Суверенно и неограниченно по своей природе, призванию, возможности, исторической конечной цели; не суверенно и ограниченно по отдельному осуществлению, по данной в то или иное время действительности.
Точно так же обстоит дело с вечными истинами. Если бы человечество пришло когда-либо к тому, чтобы оперировать одними только […] результатами мышления, имеющими суверенное значение и безусловное право на истину, то оно дошло бы до той точки, где бесконечность интеллектуального мира оказалась бы реально и потенциально исчерпанной и тем самым совершилось бы пресловутое чудо сосчитанной бесчисленности.
Но ведь существуют же истины, настолько твёрдо установленные, что всякое сомнение в них представляется нам равнозначащим сумасшествию? Например, что дважды два равно четырём, что сумма углов треугольника равна двум прямым, что Париж находится во Франции, что человек без пищи умирает с голоду и т. д.? Значит, существуют всё-таки вечные истины, окончательные истины в последней инстанции?
Конечно. Всю область познания мы можем, согласно издавна известному способу, разделить на три больших отдела.
· Первый охватывает все науки о неживой природе […] таковы: математика, астрономия, механика, физика, химия. Если кому-нибудь доставляет удовольствие применять большие слова к весьма простым вещам, то можно сказать, что некоторые результаты этих наук представляют собой вечные истины, окончательные истины в последней инстанции, почему эти науки и были названы точными.
Однако далеко не все результаты этих наук имеют такой характер. Когда в математику были введены переменные величины и когда их изменяемость была распространена до бесконечно малого и бесконечно большого, —тогда и математика, вообще столь строго нравственная, совершила грехопадение: она вкусила от яблока познания, и это открыло ей путь к гигантским успехам, но вместе с тем и к заблуждениям.
|
|
|
Девственное состояние абсолютной значимости, неопровержимой доказанности всего математического навсегда ушло в прошлое; наступила эра разногласий […]
Ещё хуже обстоит дело в астрономии и механике, а в физике и химии находишься среди гипотез, словно в центре пчелиного роя. […] Окончательные истины в последней инстанции становятся здесь с течением времени удивительно редкими.
· […] Ко второму классу наук принадлежат науки, изучающие живые организмы. В этой области царит такое многообразие взаимоотношений и причинных связей, что не только каждый решённый вопрос поднимает огромное множество новых вопросов, но и каждый отдельный вопрос может решаться в большинстве случаев только по частям, путём ряда исследований, которые часто требуют целых столетий; при этом потребность в систематизации изучаемых связей постоянно вынуждает нас к тому, чтобы окружать окончательные истины в последней инстанции густым лесом гипотез. Какой длинный ряд промежуточных ступеней от Галенадо Мальпигибыл необходим для того, чтобы правильно установить такую простую вещь, как кровообращение у млекопитающих! […] При этом довольно часто появляются такие открытия, как открытие клетки, которые заставляют нас подвергать полному пересмотру все установленные до сих пор в биологии окончательные истины в последней инстанции и целые груды их отбрасывать раз навсегда. Поэтому, кто захочет выставить здесь подлинные, действительно неизменные истины, тот должен довольствоваться банальностями вроде того, что все люди должны умереть, что все самки у млекопитающих имеют молочные железы и т. д. Он не сможет даже сказать, что у высших животных пищеварение совершается желудком и кишечным каналом, а не головой, ибо для пищеварения необходима централизованная в голове нервная деятельность.
|
|
|
· Но ещё хуже обстоит дело с вечными истинами в третьей, исторической, группе наук, изучающей, в их исторической преемственности и современном состоянии, условия жизни людей, общественные отношения, правовые и государственные формы с их […] надстройкой в виде философии, религии, искусства и т. д. В органической природе мы всё же имеем дело, по крайней мере, с последовательным рядом таких процессов, которые, […] в очень широких пределах повторяются довольно правильно. Виды организмов остались со времён Аристотеля в общем и целом теми же самыми.
Напротив, в истории общества, как только мы выходим за пределы первобытного состояния человечества, так называемого каменного века, повторение явлений составляет исключение, а не правило; и если где и происходят такие повторения, то это никогда не бывает при совершенно одинаковых обстоятельствах.
[…] Более того: если, в виде исключения, иногда и удаётся познать внутреннюю связь общественных и политических форм существования того или иного исторического периода, то это […] познание, следовательно, носит здесь по существу относительный характер, так как ограничивается выяснением связей и следствий известных общественных и государственных форм, существующих только в данное время и у данных народов и по самой природе своей преходящих. Поэтому, кто здесь погонится за окончательными истинами в последней инстанции, за подлинными, вообще неизменными истинами, тот немногим поживится, — разве только банальностями и общими местами худшего сорта, вроде того, что люди в общем не могут жить не трудясь, что они до сих пор большей частью делились на господствующих и порабощённых, что Наполеон умер 5 мая 1821 г. и т. д.
Примечательно, однако, что именно в этой области мы чаще всего наталкиваемся на так называемые вечные истины, на окончательные истины в последней инстанции и т. д. Что дважды два четыре, что у птиц имеется клюв, и тому подобные вещи объявляет вечными истинами лишь тот, кто собирается из факта существования вечных истин вообще сделать вывод, что и в истории человечества существуют вечные истины, вечная мораль, вечная справедливость и т. д., претендующие на такую же значимость и такую же сферу действия, как истины и приложения математики.
И тогда можно быть вполне уверенным, что этот самый друг человечества заявит нам при первом удобном случае, что все прежние фабриканты вечных истин были […] ослами и шарлатанами, […] что их заблуждения и их ошибки […]служат доказательством того, что [вечная мораль, вечная справедливость],всё истинное и правильное имеется только […] у этого новоявленного пророка […] Как это водится у всех пророков, здесь нет научно-критического исследования и обсуждения, — здесь Дюринг просто мечет громы и молнии нравственного негодования.
|
|
|
· Мы могли бы упомянуть выше ещё о науках, исследующих законы человеческого мышления, т. е. о логике и диалектике. Но и здесь с вечными истинами дело обстоит не лучше. Диалектику в собственном смысле слова Дюринг объявляет чистой бессмыслицей, а множество книг, которые были написаны и теперь ещё пишутся по логике, служит достаточным доказательством того, что и здесь окончательные истины в последней инстанции гораздо более редк[и], чем думают иные.
Однако, нам, отнюдь, нет надобности приходить в ужас по поводу того, что ступень познания, на которой мы находимся теперь, столь же мало окончательна, как и все предшествующие.
[…] Прилагать мерку подлинной, неизменной, окончательной истины в последней инстанции к таким знаниям, которые по самой природе вещей либо должны оставаться относительными для длинного ряда поколений и могут лишь постепенно достигать частичного завершения, либо даже (как это имеет место в космогонии, геологии и истории человечества) навсегда останутся неполными и незавершёнными уже вследствие недостаточности исторического материала, — прилагать подобную мерку к таким знаниям значит, доказывать лишь своё собственное невежество и непонимание, даже если истинной подоплёкой всего этого не служит, как в данном случае, претензия на личную непогрешимость.
[…] Поэтому в действительно научных трудах избегают обыкновенно таких догматически-моралистических выражений, как заблуждение и истина; напротив, мы их встречаем на каждом шагу в сочинениях вроде философии действительности, где пустое разглагольствование о том и о сём хочет навязать нам себя в качестве сувереннейшего результата суверенного мышления.
ВЫВОД:
|
|
|
