Однако, нам, отнюдь, нет надобности приходить в ужас по поводу того, что ступень познания, на которой мы находимся теперь, столь же мало окончательна, как и все предшествующие.

[…]Если мы не сдвинулись с места уже в вопросе об истине и заблуждении, то ещё хуже обстоит дело с добром и злом [а] эта противоположность вращается исключительно в области морали […]

(Прим.ред.: изменена последовательность разделов. В оригинальном тексте раздел о морали находится в начале главы.)

Наконец, мы […] можем перейти к четвёртому отделу, который [..] даёт, по крайней мере […] кое-что уловимое относительно морали и права. На этот раз мы уже в самом начале получаем приглашение совершить путешествие на другие небесные тела:

Элементы морали должны «оказаться… совпадающими… у всех внечеловеческих существ, деятельному рассудку которых приходится заниматься сознательным упорядочением инстинктивных проявлений жизни… Впрочем, наш интерес к подобным выводам будет невелик… Всё же на наш кругозор благотворно расширяющим образом действует мысль, что на других небесных телах индивидуальная и общественная жизнь должна исходить из схемы, которая… не может устранить или обойти основную общую организацию существа, действующего сообразно рассудку».

Мир морали «так же, как и мир общего знания, имеет свои непреходящие принципы и простые элементы»; моральные принципы стоят «над историей и над современными различиями народных характеров… Отдельные истины, из которых в ходе развития складывается более полное моральное сознание и, так сказать, совесть, могут, поскольку они познаны до своих последних оснований, претендовать на такую же значимость и такую же сферу действия, как истины и приложения математики. Подлинные истины вообще неизменны… так что вообще нелепо представлять себе правильность познания зависящей от времени и реальных перемен». Поэтому достоверность строгого знания и достаточность обыденного познания, — когда мы находимся в душевно нормальном состоянии, — не дают нам дойти до безнадёжного сомнения в абсолютном значении принципов знания. «Уже само длительное сомнение есть состояние болезненной слабости и представляет собой не что иное, как проявление безнадёжной путаницы, которая пытается иногда в систематизированном сознании своего ничтожества создать видимость какой-то устойчивости. В вопросах нравственности отрицание всеобщих принципов цепляется за географическое и историческое многообразие нравов и нравственных начал, и стоит ещё признать неизбежную необходимость нравственно дурного и злого, чтобы уже совершенно отвергнуть серьёзное значение и фактическую действенность совпадающих (Прм.ред.: Где такие имеются и в каком масштабе? Во всеобщем?)моральных побуждений. Этот разъедающий скепсис, который обращается не против каких-либо отдельных лжеучений, а против самой человеческой способности к сознательному моральному состоянию, выливается в конце концов в действительное ничто, даже, в сущности, во что-то худшее, чем простой нигилизм… Он льстит себя надеждой, что сумеет без труда властвовать среди дикого хаоса ниспровергнутых им нравственных представлений и открыть настежь двери беспринципному произволу. Но он жестоко ошибается, ибо достаточно простого указания на неизбежные судьбы разума в заблуждении и истине, чтобы уже при помощи одной этой аналогии стало ясно, что естественная погрешимость не исключает возможности осуществлять правильное».

(??? Прим. ред.: «ибо естественная погрешимость не исключает возможности осуществлять правильное» Не исключает, верно. Но наличие погрешимости в восприятии морали, исключает наличие всеобщей морали, которая обуславливала бы, в противном случае, наличие у всех одинакового взгляда на ее положения и отсутствие споров о ней.

Но, в то же время, критерий «наличия спора» не может служить мерилом истинности или всеобщности рассматриваемого объекта. Т.к. во всякой науке, изучающей мир, спор имеет место, но мы не говорим, при этом, о «не всеобщности» и «не истинности» изучаемого мира.

Но, всё же, нечто, претендующее на всеобщность и неизменность должно, в случае нарушения его неизменных законов, как-то «карать» нарушителя. Если мы решим нарушить закон тяготения и осмелимся прыгнуть с крыши здания, то гравитация даст о себе знать. А нарушение моральных законов, как правило, не влечет за собой (прямо зависящих от ее нарушения) последствий. Более того один и тот же поступок, в зависимости от контекста, может быть назван как моральным, так и аморальным.

Поэтому, чтобы приблизиться к правде, необходимо понять, что есть мораль: всеобщий закон, или продукт мышления?

Истинная мораль, коль она такова, обязана быть одним из законов бытия. И его проявление мы должны искать в природе. Какую она диктует нам мораль? Это мораль борьбы за выживание, естественного отбора, беспристрастности и т.д.

Всё же это, скорее, её законы, которые человек нарушил (в определенной степени) в тот момент, когда встал на путь достижения всеобщего благоденствия. И, безусловно, эти законы, т.к. они объективны, отражаются на нашей жизни. Но, вряд ли кто-то захочет вернуться к тому состоянию, когда мы в полной мере жили по законам природы, и - если отождествлять эти законы с неизменной, истинной моралью - то и по этим моральным законам.

Всё сводится к тому, как мы оцениваем с моральной точки зрения эти законы. А оцениваем мы их путём мыслительного процесса. Поэтому и оценка этих законов природы – мораль – является продуктом нашего мышления. И, вряд ли мы можем говорить о продукте мышления в чистом виде, как о всеобщем, неизменном законе. Хотя бы потому-что мышление – покуда оно способно выводить мораль, то разумное – как свойство высокоорганизованной материи, возникло после и благодаря законам природы. Т.е. мораль – продукт мышления, а не неизменный закон природы.

«чтобы уже совершенно отвергнуть серьёзное значение и фактическую действенность совпадающих моральных побуждений.» Какую из моралей, которая имеет более 1 последователя, мы должны считать истинной????)

Эта противоположность (Прим. ред.: добро и зло) вращается исключительно в области морали, стало быть, в области, относящейся к истории человечества, а здесь окончательные истины в последней инстанции рассыпаны как раз наиболее редко. Представления о добре и зле так сильно менялись от народа к народу, от века к веку, что часто прямо противоречили одно другому. — Но, возразит кто-нибудь, добро всё-таки не зло и зло не добро; если добро и зло валить в одну кучу, то исчезает всякая нравственность, и каждый может делать и поступать так, как ему угодно. — Таково именно мнение Дюринга, если освободить это мнение от оракульского наряда. Но так просто вопрос всё-таки не решается.

Если бы это было действительно так просто, то ведь не было бы никаких споров о добре и зле, каждый знал бы, что́ есть добро и что́ есть зло. А между тем, как обстоит дело теперь? Какая мораль проповедуется нам в настоящее время? Прежде всего христианско-феодальная, унаследованная от прежних религиозных времён; она, в свою очередь, распадается в основном на католическую и протестантскую […] Рядом с ними фигурирует современно-буржуазная мораль, а рядом с последней — пролетарская мораль будущего; таким образом, в одних только передовых странах Европы прошедшее, настоящее и будущее выдвинули три большие группы одновременно и параллельно существующих теорий морали. Какая же из них является истинной? Ни одна, если прилагать мерку абсолютной окончательности; но, конечно, наибольшим количеством элементов, обещающих ей долговечное существование, обладает та мораль […] которая в настоящем представляет интересы будущего, следовательно — мораль пролетарская.

Но если, как мы видим, каждый из трёх классов современного общества, феодальная аристократия, буржуазия и пролетариат, имеет свою особую мораль, то мы можем сделать отсюда, лишь тот вывод, что люди, сознательно или бессознательно, черпают свои нравственные воззрения в последнем счёте из практических отношений, на которых основано их классовое положение, т. е. из экономических отношений, в которых совершаются производство и обмен.

[…]Мы поэтому отвергаем всякую попытку навязать нам какую бы то ни было моральную догматику в качестве вечного, окончательного, отныне неизменного нравственного закона, под тем предлогом, что и мир морали тоже имеет свои непреходящие принципы, стоящие выше истории и национальных различий. Напротив, мы утверждаем, что всякая теория морали являлась до сих пор, в конечном счете, продуктом данного экономического положения общества. А так как общество до сих пор двигалось в классовых противоположностях, то мораль всегда была классовой моралью: она или оправдывала господство и интересы господствующего класса, или же, как только угнетённый класс становился достаточно сильным, выражала его возмущение против этого господства и представляла интересы будущности угнетённых.

Не подлежит сомнению, что при этом в морали, как и во всех других отраслях человеческого познания, в общем и целом наблюдается прогресс. Но из рамок классовой морали мы ещё не вышли. Мораль, стоящая выше классовых противоположностей и всяких воспоминаний о них, действительно человеческая мораль станет возможной лишь на такой ступени развития общества, когда противоположность классов будет, не только преодолена, но и забыта в жизненной практике.

В заключение ещё одно «своеобразное в своей основе» и, тем не менее «до корней проникающее» открытие:

В вопросе о происхождении зла «тот факт, что тип кошки, со свойственной ей фальшивостью, существует как одно из животных образований, представляет собой для нас явление того же порядка, как наличие подобного же характера в человеке… Поэтому зло не есть что-либо таинственное, если не желать подозревать нечто мистическое также в существовании кошки или вообще хищных животных».

Зло — это… кошка. У чёрта, следовательно, не рога и лошадиное копыто, а когти и зелёные глаза. И Гёте совершил непростительную ошибку, когда вывел Мефистофеля в виде чёрной собаки, а не в виде чёрной кошки. Зло — это кошка! Вот это действительно мораль, годная не только для всех миров, но и… для кошки!

ВЫВОД:

Люди, сознательно или бессознательно, черпают свои нравственные воззрения, в конечном счете, из практических отношений, на которых основано их классовое положение, т. е. из экономических отношений. Мы утверждаем, что всякая теория морали являлась до сих пор, в конечном счете, продуктом данного экономического положения общества. Мораль всегда была классовой моралью: она или оправдывала господство и интересы господствующего класса, или же, как только угнетённый класс становился достаточно сильным, выражала его возмущение против этого господства и представляла интересы будущности угнетённых.

Мораль, стоящая выше классовых противоположностей и всяких воспоминаний о них, действительно человеческая мораль станет возможной лишь на такой ступени развития общества, когда противоположность классов будет, не только преодолена, но и забыта в жизненной практике.

Мы отвергаем всякую попытку навязать нам какую бы то ни было моральную догматику в качестве вечного, окончательного, отныне неизменного нравственного закона. Так как любые положения морали по-сути приходящие.