 |
Цикл «Просто гласные». Цикл «Просто согласные»
|
|
|
|
Цикл «Просто гласные»
1 Аким аннулировал азы аморальности.
Алоэ ангажировал актрису,
адвокат агрессивную Анну,
активная акушерка алкоголика,
альпинист амазонку,
алчный американец анемичную африканку,
аморфный анархист античную аристократку,
ароматный арестант ахающую акушерку,
апатичный архитектор амбициозную англичанку,
аттестованный атаман античную атеистку,
арктический атлет антикварную Аду,
аскетический астролог антигуманную альтруистку,
активный Айболит абсурдную агентшу…
Апельсинничали, апельсинничали
Авангардно, абстрактно, аврально,
Автономно, автоматически, азартно…
– Азбуку! Академика! Ангела!
Аким аннулировал азы аферы и ахинеи.
2. Облако обогатилось обонянием и оборотливостью.
Обособленно обогревались ободранные обобщения.
Образованное общество ослушалось осла и, осадив, освистав оскал остолопа,
освоило остроту, остроумие, открытость отечества.
… Однажды одинокий отставной офицер обхаял охранника.
Очарованный отшельник очень ощутил очертания ошибки, но:
ошпаренный отступник отчётливо отчитался перед отцом и
отпраздновал отречение оторвишника.
Отдых в отеле – отдушина отпрыска, отвернувшегося от отделки.
Отвлечься, осуществить остановку остолбенелых основ –
О! Осторожно! Освободите опрятного оптимиста!
…Оранжевый оратор организовал орден орла и оригами.
Орудие орфографии – осада опустившимся отпрыскам.
Оживлённое ожерелье одухотворённо оградило огонь от озлобленного оврага.
Обломок обворожительных обвинений обнаружен около облепихи.
Обновляйтесь, образы!
|
|
|
3. Итак, ищейка исправно исступленно испытывает историка.
Ироничный искатель искусно исповедует искромётную игру.
Инфантильная икра искупила инертность. Иноземный инжир инструктировал
интуитивного иностранца, имущий индеец импозантного инопланетянина,
изумительный изобретатель игристого именинника, идеальный игрок изношенного инвалида, исправный испытатель исхудалого истребителя: «Итак, истая информация исключает искривления, импонирует интеллигентности интенсивно и искренне! »
4. Усталость успокоилась: умученный и умудрённый урожай усердно и успешно утаился. Устрашающий устав утомил ухо учителю. Ученый и ученик учинили учреждение. Утихомирились утомлённые удоды, утки. Утро утюжило ухабы устремленно. Ураган урезонил услуги улитки и успешно уравновесил умозаключения. Ура! Ура! Универсальное умиротворение!
5. Единодушный ежегодник ежедневно, ежечасно, ежеминутно и ежесекундно ёжился, ершился. Еле-еле ехал. Если бы… Ехать в Египет! Еда! Ералаш! Ерунда! Ездок! Естествоиспытатель.
6. Эвентуально эгоизм в ЭВМ эволюционирует. Экономить экран? Экстренно экстракт? Эксплуатировать экономику эквивалентно эксцентричности и эльдорадо экспонировать на экспорт. Эластично электризовать элегичный электропоезд и элементы экипировки экипажа экспрессивно и энциклопедически эпатировать. Этикетка эпохи – эпическая эпистола, эскадра этики. Эта эфемерная эстафета эфирна: эффектный эшафот, эпизодический эскулап, эротичный эрудит, энергичное эхо, эпидемия энтузиастов, эпилепсия эпохи, эпохальный Эндимион… Эмоции эмбриона эмансипировали. Экспромт! Экстаз! Элеватор из элементов элиты экзальтировал экстраординарно и эксцентрично на эмпирее.
7. Юбочник ювелирно юлил. Юркий южный юнец ютился в юриспруденции. Юница и юродивый юнели (молодели). На юго-востоке юнкер и юннат юбиляры. Юнга ютился в юрте. Юморист юркнул в юмор. Юмореска!
|
|
|
8. Явный ябедник ядовито явился к ядрёному ягнёнку ярко яствовать ягоды. Языковед якшается с янтарным ямщиком. Ясновидящий ястреб языкастый. У ягуара ядерное яство, ядрёное. У яхтсмена ячневая яичница, ярлык ярости, якорь, ялик. В январе ясли яснеют. Ярмарка явствует: яшма! ящики! Яхонт! Яблоки!
Цикл «Просто согласные»
1. Шагает шаблонная шайка из шавок. Шалберничают, шалят. Шаловливые и шалопутные шалости у шалунов. Шальная шаль шевелится на шевелюре шикарной швеи. Шорох. Шок. Шмыгает шофёр в шоколадной шляпе и шафрановых шароварах. Шугает швею. Шавки шушукаются, шустро шутят и шильничают: – Шину! Шину! Шофёр шипит: – шифоньер шишковатый! У шефа шифр и шкатулка! В школу шлёпайте! Шпик в штатском! Шумиха шаталась и шваркнула: – Ша! Шабаш!
2. Щедро щебетала щеголиха и щёголь. Щедро, щекотливо и щепетильно щерился щенок. Щурилась щиколотка у щербатого, щетинистого щелкопёра. Щепка в щели. Щётка щёку щупала. Щука щавель щипала. Щелчок! Щит!
3. Чумазое, чумное, но чуткое чучело частично чихало. Чертыхался чёрнокудрый, черномазый, черноокий, чернокожий, чернокнижный чернорабочий: – Чурбан! Чёрствый чурбан! Чинить чудное чучело! Чинуша чуял чушь и чистил чистосердечный чистовик! Чопорная чета чрезмерно чувственная часто чаёвничала и читала черновики чемпиона на чердаке. Чеботы чебурахнулись на чародея. – Челядь! Червяк! – чародей чумеет.
– Что? Что? Чадо человека – чудо! Чрево, чубчик, чепчик – чепуха! Чадо человека – чудо!
4. Цап! Цапнул цыплёнок цветок! Царский цирюльник цапнул циничного целителя и церемонно целеустремился в цирк. В цирке цацкались ценители цапель и целковых. Цементировался центр. Церемонно цивилизованный цербер циновку целиком цопнул на цоколь. Цыкнул: «Цыц! » Циклоп с цигаркой – царь цевницы (поэзии).
5. Хавронья в хате хаживала в халате. Хандрила ханжески и хаотично хапала харчи. Хвасталась хилым хворостом. Хвалила хвостатого хахаля. Хворый хитрец хищно и хладнокровно хихикал в хламиде и хлебал хохлацкое харчо. Худосочный и хромой хулиган хрястнул в хоромах хорошего художника. Художник храбро хорохорился и хохотал. Хореограф – холостяк хотел хозяйничать, но холод и хлопоты – хлыст для хобби. Хмельная хлябь – хмурая. Хлопец хлопнул хворь и хищно хлебнул хлебово. Хорошо хоть хамелеон хлебосольный!
|
|
|
6. Флаконная фабрика – фаворитка фальшивого фармацевта. Флибустьер во фраке фривольно фыркнул. Фантазёр и фаталист фанфаронил: – Я фараон! Философ филолог и фанатик физкультуры флегматично фехтовали: Фу! Фу! Фонарик во фляге фокусник в фонтане формалист с фотоаппаратом в финале фильма фигурировали феноменально. Фигляр и ферзь – фирменный фейерверк. Фортепиано и фолиант – фортуна филантропа. Формула! Формула! Форт. Флюгер!
7. В таинственной табакерке талдычит темпераментно таинственный таракан: – Темница! Т-с-с! Тороплюсь! Транжирится трёшка! Трещит трон! Трубокур трусливо трясётся! Тревога! Тренькнул и треснул трижды трогательный трудоёмкий и трудолюбивый тучный турецкий тюремщик.
Тщательно тянет тупую тяпку тщедушный и тщеславный тятька.
Трусливо трухлявый трутень тряпично трясётся в тугой трясине и тупо туманится, тучнеет и тухнет… Тщетно трусить.
Трещина в торговле. Торопись! В традициях трактата требование о тесном течении теорий о телах, телятах и твердолобых транспортниках.
Танцы! Талантливый таксист тактично тараторил с теннисисткой по телефону и танго танцевал с театральной толстушкой. Также телевизионщики трезвонили тщетно о толкучке в типографии: тариф на такси тлеет толково!
Типичный текст телеграммы тяготел к тактовику… В теплице терзался томат и терновник. Творчество – это темнота тайны и терпение тапочек табуна. Тарабарщину твердить? Тьфу!
8. Смертельная сырость и склизкая сытость. Странный сыщик стоит у статуи и страстно сыплет сигарету на снег. Сколько стрельбы? Ступени стучат и стынут стихийно. Стыдно стягивать скатерть со стола: сплющились в стакане сухоцветы, и сор сухой скорчился. Спасти сперва старческую стойкость. Столкнуть сторожа, стращать стряпнёй, студнем, супом, солониной, свёклой и схлынуть солоновато.
Сударь с сувениром в суде суматошно суёт справедливым супругам сувенир за сумасбродную схватку.
|
|
|
Сундук сухарей сфабрикован сценаристом для счастья соловья и скворца. Сколько счастья?
9. Равнодушный раб радушно рыгал, радостно разбиваясь о рабатку. Разбитость разбитного разбойника развеселила развитого разведчика. Раб, разбойник и разведчик разговаривали, разговаривали и разнервничались. Раздражённо разлетелись, раздулись от разнородных разносолов и разногласий. Разоблачили разнузданных и разобиженных рецидивистов, разогнались, разогнулись, разоделись в разное рваньё и, разочарованные, разразились, разъехались в разрушенные разночинцами респектабельные районы. Раскосый раб раскочегарил раскрашенный рассадник роз и редиски, рассмешил рассерженную и рассеянную рабыню. Ребёнок родился реальным реакционером. Рабыня не ребус, не рёва. Ребятишек резвых регулировать? Разве решим рискнуть? Родители розги розовощёким романтикам роздали. Роптали росистые рабынщики, ругались родственники… родили? роскошно растут…
Разбойник в розовой рубахе ротозейничал. Режиссёр романтизировал роль. Роскошный ротвейлер за роялем руководил робкими руками разведчика. Ружьё и руль разрумянились. Рупор – рутина для ручной рухляди. У ручного рыбака рыжий рушник. Рыдает на рынке, рыскает по рытвинам рыхлый, рябой рыцарь с рюкзаком: рукопись где?
Разъехался рассказ. Резиновая рогатка регулирует русло розыгрышей. Роман – рослый россиянин – рубит рубли. Редька рядом с радугой ретиво реконструируется в рептилию.
Репутация рассказчика ресторанно репрессируется. Рельефная реформа в реке. Разве рационально? Расторможенно, разморожено, растаможенна разная разность… Разве ратоборство? Рахит, рацея (наставление), рация. Разумеется.
10. Просто простор. Палисадник паломника просто подарок паникёру, а паводок пагубен памятнику. Панегерик – панацея от паники.
Парад пареньков в панцирях и папаш в парчовых панталонах, партнёров в паршивых пелёнках – панорама патетичных паразитов.
Парикмахер с папиросой, портсигаром, папильотками и папахе привычно парковался у парника.
Пассивный пастух патрулировал пауков, петухов, пантер.
Пастбище паровозов и парусников в партере. Певучее паясничанье педантичного педагога перевоплотилось, перевоспиталось, перегнулось, передалось, переглянулось, переделалось в передовые перелицованные перекуры переломных перекурщиков.
Перечеркнуть периодичный перечень песен персонажей поэмы с произвольно петляющим пижонством пикантно! Печатник печально петушится и персонально перспективно переходит от перца к помидорам и прочим постным персонам.
|
|
|
Пилот и пират пируют. Писанина пиявки пламенно порадовала плодовитого палача. Плотоядный плут пустил победителей побираться. Вот и пируют на побережье. Пусть! Побывать на побоище и повалить повара, повздорить и повзрослеть, а потом просто поворотить и погаснуть…Провалиться в погребок, погрязнуть в питье, погубить пасть и подавить подарок простого погорельца… Поддакивают подданные. Поддерживают путники. Подзорная труба подкатилась к подкидышу-подростку. Подкормили, подкупили, подкрепили, подменили и подмигнули; подняли в поднебесье, подошли к подопечному, и подпалили порохом погребок: пуст!
Подруга подробно подсказывала, подсматривала в подсолнухах подстрекателя! Подстрелить? Подсчитала: пятьдесят. Подсыпать порох? Подшутить? Пожалеть? Пожурить? Пожалуй, позаботиться, позволить позвонить и поздороваться, познакомившись с позолоченным поклонником. Покорёженный покоритель покосившегося пастбища поладил полегоньку с пастухом. Полностью покрыли полосатое полотенце полярной получкой и поместили полюбовно на помост. Постирали, помыли пальто и по-новому пообедали. Попрошайка с попугаем просили похлебать. Портниха в проруби полоскала платье и поскользнулась. Последующая прачка помогла: потащила за плечо прачку и за пальцы. Пришлось ей попотеть. Потом потребовала у портнихи похвалу и похлёбку.
Почтальон принёс поэзию. Правдолюбец празднует превращение предприятия в представительство преемников, преобразовавших престольных преступников в прибыльных, привлекательных прислуг.
Признаком призрака, признаюсь, пребывает прилипчивый приказчик, помесь принца с пьянчужкой. Прислушайтесь! Принаряжается подснежник! Приободрился питон, прибавился приток.
Причудливый пришелец приязненно прихорашивался перед приятным перекрёстком.
Пробка провалилась. Проворный проводник проглотил продукты и промахнулся: поезд пронзил приветливый проповедник. Проросли пророки и просветили просителей. Проснулись, просвежились и простодушно простояли пост.
Профессиональный проходимец почувствовал прохладу. Прядильщица с псиной прошли по парку. Прячется проходимец, психует: публика пугает. Пульсирует пунктуальная пурга. Пурпуровый пустозвон пузырится. Пучеглазый и пушистый, пылкий и пытливый путешественник пытается пропитаться и проскользнуть в пропасть просёлка. Проехали!
Походка предков – предисловие к повести. Покупатель, позаботься!
11. Надменный наблюдатель надёжно надраил намокший небосклон. Небритый и невинный невидимка невзлюбил невесту невезучего невоспитанного невольника: недавно недоглядела нездоровье невысокого негра – незачем незатейливо неистовствовать, некрасиво и нелогично. Негр немедленно ненадолго и необъяснимо нервничал. Нерешённая несимпатия нестандартно несовместима.
Неулыба и неудачник неожиданно неэстетично низринулся на низменность. Никогда никто нисколько ничегошеньки нищим не нормализует.
Ночью неутомимый новичок норовил носатую няню неустанно нивелировать. Нить надежды на неожиданную, нечаянную, несложную нерушимость нервозно несгибаема! – Неизбежна насмешка напыщенного народа. Наследница! Насладись напитком, наполняющим ноготки. На!
12. Мама – маг. Мамы – мало! Мама – маг, магнит и мадам. Максимально магнитофон мурчит мажорно. Малограмотный маленький маловер малодушно манерничал и маневрировал с мануфактурами на маскараде.
Манная крупа на мансарде массивно и малопривлекательно маячила: малыш меланхолично и мечтательно из миски метнул. Методично мельтешила меркантильная, меткая метла: в метро меха и мусор в мешок мела. Мошенник мешал мещанину мигрировать в Мексику. Мечтатель и миллиардер мирились: мифические мнения о многообразии моды мутны. Мозговитый мечтатель много мозолится, молится и молниеносно молодится. Молчаливый монарх с моноклем в море. Музыкант музицировал. Мудрая Муза в музее мытарилась: мышиные мышцы мешали мыслить: мозжили. Муж мусульманки мягчал: мясо можно! Мятежник мял мяту… Микроб – мираж на миндалинах Мимозы. Маска манекенщицы – медаль материалиста. Мёд мелодии между меркантильными мертвецами и местными мизантропами. Милый миротворец – миномётчик и минёр. Министр минорных миниатюр мирволил мириадам мировоззрений. Миссионер мнил о многолетии. Млекопитающие множились и мозолились. Молоко молотка монтировало морковку моста. Морщины мотоцикла мохнатились как мочалка. Мощный мрак – мрамор мук. Мылкий мультипликатор – мумия мыса мучителей. Мясник мял мятлик.
Мама – мир! Мир мяты. Миллион мисок мяты. Муравушка с муравьём мудрёные. Мама–
молодая, мгновенная, милая… Мама – магнит!
13. Лилия в ларьке, в лагере, в ладье… Лазейка! Ладно. Лазурный лазутчик лает на лайнер и лакает лекарство. Лилия – лакированное лакомство и лаконичная лампа. Ламбада! Ланиты, лапы ласкаются… Лиса лениво лебезит и лжёт. Лев – легальная легенда ледяного леса, лежит… Лихо с лимонным Лешим-лингвистом либеральничает. Лесоруб и леопард – летописцы.
Лозунг ловкого ловеласа: «Лодыжки, локоны, ложе – лохмотья лунных любимцев. Любовь – лоза логики».
Лучезарный лопух лучше ложного любителя. Любой любознательный и любомудрый люмпен (бродяга) любит лошадей, людей, лютики и льнёт к любителям липовой лотереи. Лоснистый лоскут луны лодырничал в лиловой лодке. Лояльная лягушка лежала лучезарно и лучилась в лысине лужи.
Литературный лихач-лилипут в листве липовой лиры лирично лился и лился. Лётчик в летаргии. Лечебная летопись лесника – лицо лестницы в Лету. Линяет лицедей-лежебока: лишения лишили лоска. Лифт лихолетья лихорадит литературщика и лесоруба. Лента локомотива лопнула лихо: луковица лилии лишилась логики… Любовь… Любовь… Льстец лыбится. Лязг люльки. Лялька людоеда – любому любая. Ледяная люцерна в люке любопытства. Любовь – лужайка, лиана, лещина, лекарство, лаванда, лабиринт, лад.
14. Кудрявый кучер кушает костлявую курицу.
Культура – кузнец, кристалл, крест, крещендо, красота, кремень, корабль, капуста, кран, косметика, космос, королева, корень и крона, конфета, конь, колокол, консервы и коммерсант.
Клочковатый клубень коварного картофеля клюнул конопатый клоп. Клетчатый ключ клеймит кипящего клерка. Классный киновед – крокодил? Катастрофа! Касса кинотеатра качается: карьерист и каратист крадут караты! Капризному карабинёру – капут! Казаки в кадре! В каземате калачиком калеки.
Каркас карикатуры кашляет. Кактус с калиной калякают. Канарейка и кукла куксятся. Кукушка культивирует купюры. Курильщик на курорте кутается в куцую куртку. Кульминация красивой крепости краснеет. Культура, коснись кривляк!
|
|
|
