 |
Творение, эволюция, человек 2 глава
|
|
|
|
* * *
Разумеется, прогресс веры нельзя измерять одной статисти кой. «Если и впрямь началось христианское возрождение — говорит английский писатель К. Льюис, — развиваться оно будет медленно, тихо, в очень маленьких группах людей». И это незаметное возрождение действительно происходит повсюду, даже там, где его меньше всего могли ожидать.
Не следует, однако, игнорировать и те явления, которые обнаруживаются на поверхности. После всего, что выпало на долю религии в эпоху секуляризации, верующими в наши дни считают себя почти 90%. населения Земли [14]. Автор, приводящий эту цифру, правда, оговаривается, что среди формально религиозных людей есть немало равнодушных; но ведь и среди тех, кого относят к атеистам, — множество скрыто верующих или близких к вере.
Есть основания утверждать, что в XX веке религия вопреки прогнозам скептиков стала играть роль в чем-то даже большую, чем в минувшие века. Это можно проследить в самых разных сферах культуры. Например, если двести или триста лет назад многие художники, обращаясь к евангельским темам, видели в них главным образом сюжетную канву, то теперь в основе творчества таких выдающихся мастеров, как М. Шагал и Н. Рерих, Ж. Руо и С. Дали, мы находим подлинно мистическое мироощущение. Религиозные и мистические проблемы волнуют в наши дни писателей так, как не волновали сто лет назад, за исключением, пожалуй, России [15]. В защиту высших духовных ценностей выступали: Ш. Пеги, Л. Блуа, П. Клодель, Ф. Мориак, Ж. Грин и А. Сент-Экзюпери во Франции; Г. Честертон, К. Льюис, Т. Элиот, И. Во и Г. Грин — в Англии; Т. Манн, Г. Гессе и Г. Белль — в Германии; М. Булгаков, Б. Пастернак и А. Солженицын — в России; Д. Сэлинджер, Р. Брэдбери, Дж. Апдайк — в Америке; Д. Папини — в Италии. Драматизм духовных исканий и кризисов с необыкновенной силой изображен в творчестве Ф. Кафки и Р. Рильке. И даже критикуя религиозную жизнь своих современников, многие писатели делают это во имя очищения и обновления веры. Таков же был смысл и обличительных речей древних пророков и Отцов Церкви, которых всегда отличала непримиримость к любым искажениям подлинной религиозности.
|
|
|
Среди представителей науки и в прошлом подавляющее большинство не видело противоречия между религией и естествознанием. Напомним хотя бы имена Кеплера, Ньютона, Пастера *. В наши же дни среди ученых речь идет уже о синтезе веры и знания. На это указывает лауреат Нобелевской премии Чарлз Таунс, создатель лазеров. «Цель науки, — говорит он, — открыть порядок во Вселенной и благодаря этому понять суть вещей, которые мы видим вокруг себя, в том числе понять жизнь человека. Цель религии может быть определена, мне кажется, как постижение (и, следовательно, принятие) цели и смысла Вселенной, а также того, каким образом мы связаны с нею. Эту высшую целесообразную силу мы и назовем Богом» [16]. Приведенные слова — не случайное, частное мнение. Его разделяют люди, которым принадлежит создание современной картины мира. А. Эйнштейн говорит о значении веры для ученого, М. Планк, Н. Бор и Э. Шредингер — о связи науки и религии, А. Эддингтон, Д. Джине и П. Иордан считают познание мира путем к Богопознанию.
---
* См. ниже, главы III, V.
---
Во многих отраслях науки ведущие специалисты XX века стоят на позициях, противоположных материализму. В физике это — В. Гейзенберг, в математике — Г. Кантор, в биологии — Р. Шовен, в нейрофизиологии — Д. Экклс, в антропологии — П. Тейяр де Шарден, в палеоархеологии — А. Брейль, в этнографии — В. Шмидт, в историографии — А. Тойнби, в психологии — К. Юнг *.
---
* См. приложение 2.
|
|
|
---
Показательно и положение в философии. Крупнейшие мыслители нашего столетия — будь то интуитивист А. Бергсон, томист Ж. Маритен, органицист А. Уайтхед, экзистенциалист К. Ясперс или «рыцарь свободы» Н. Бердяев — провозглашают высшую духовную ценность религии.
Наступило время и небывалого расцвета богословия, который представлен в православии такими именами, как С. Булгаков, П. Флоренский, В. Лосский, в католичестве — Р. Гвардини, И. Конгар, К. Ранер, в протестантизме — К. Барт, П. Тиллих, Р. Нибур. Развивается религиозная мысль и в иудаизме (М. Бубер), и в индуизме (Ауробиндо Гхош) [17].
Растет интерес Запада к мистическим учениям йоги и дзен, возникают новые направления не только в христианстве, но и в исламе, буддизме и даже язычестве. Характерно, что некоторые представители общественно-политической жизни нашего столетия, например М. Ганди и М. Кинг, исходили в своей деятельности из религиозных принципов.
Значение всех этих явлений отнюдь не умаляется тем, что порой в них обнаруживается много незрелого и противоречивого. Само многообразие идей и поисков (от крайней левизны до крайней ортодоксии) показывает, насколько полноводной становится река религии.
* * *
Подъем ощущается, естественно, и в самой церковной жизни. Ни одно из минувших четырех столетий не знало столь популярного папы, каким был Иоанн XXIII. Созванный им Второй Ватиканский Собор открыл новые перспективы в диалоге между Церковью и миром, проложил новые пути в богословии, экуменизме, апостолате, богослужении и понимании Библии [18]. То, что Собор вызвал волну дискуссий и кризисов, которые по своему накалу напоминают о временах ранних Соборов, лишь доказывает силу и жизненность христианства. Смелая и свободная критика религиозных институтов со стороны самих верующих и теологов есть также признак полнокровной жизни Церкви.
Новых путей ищет и протестантизм. Огромный успех евангелического проповедника Билли Грема показал, как сильно в людях стремление к Слову Божиему. Протестантская инициатива, приведшая к созданию Всемирного Совета Церквей, говорит о такой жажде общехристианского единства, какой еще не знала история. И замечательно, что экуменизм зародился и живет именно тогда, когда в мире усилилась расовая нетерпимость и шовинизм.
|
|
|
Поразительной оказалась жизнеспособность Православной Церкви, которая за последние десятилетия выдержала в России ни с чем не сравнимые внешние и внутренние испытания. Правда, английский теолог Дж. Робинсон в своей нашумевшей книге пытается умалить значение этого факта, связывая его с так называемой «вторичной религиозностью», то есть усилением веры в исторически угасающих обществах [19]. Однако причислять Россию к такого рода обществам — значит плохо понимать динамику современного мира.
В США, этом классическом образце «общества потребления», где погоня за комфортом уже стала угрозой для духовных ценностей, неожиданно возникло широкое движение обратившейся к Евангелию молодежи, движение, получившее название «Иисусовой революции». В Европе христианская община Тэзе привлекает к себе сотни тысяч молодых людей из разных стран, членов различных церквей [20]. В Африке и Азии множится число новых течений и проповедников.
О многом свидетельствует и судьба Библии в современном мире. Не только астрономические цифры ее тиражей, комментированные и иллюстрированные издания, не только популярность библейских тем в музыке, на экране и на телевидении говорят о ее неумирающей притягательности, об этом говорят сотни новых исследований и книг, появившихся в результате небывалого прежде расцвета библейской науки.
В XX веке впервые возникает серьезный диалог как между церквами, так и между религиями, между верующими и неверующими. Даже коммунисты вынуждены активно включаться в этот диалог [21]. Одновременно в ряде стран, например в Латинской Америке, епископат и духовенство становятся в ряды борцов за свободу и социальные преобразования [22].
Если прежде коммунисты говорили о религии как о своем непримиримом враге, то теперь многие из них вынуждены изменить отношение к ней. Член ЦК чилийской компартии О. Мильяс, говоря о социальной борьбе христиан, подчеркивает, что они «видят смысл своей религиозности в горячей любви к ближнему, в безоговорочной вере в человека. Католикам такого рода их верования нисколько не мешают быть революционерами, но, напротив, помогают им в их борьбе». Учитывая именно это, Фидель Кастро писал, что его революция «никогда и ни в какой форме не была антирелигиозной».
|
|
|
Подобные же голоса раздаются и в Европе. Так, Жорж Марше открыто утверждает, что «у христиан есть основания, чтобы участвовать в движении за демократические перемены и содействовать построению более свободного общества» [23]. Это уже очень далеко от третирования религии как «опиума».
Нередко приходится слышать, что религия существует до сих пор лишь потому, что «приспосабливается» к нуждам и запросам любой эпохи. Но, признавая это, атеизм невольно свидетельствует в пользу религии. Ведь хорошо известно, что именно свойство приспособляемости означает жизнеспособность организма.
Говорят также, что обращение к религии есть «дань моде». Быть может, в отношении многих поверхностных умов это и справедливо. Но «мода» далеко не всегда играет только отрицательную роль. Разве не она помогла огромному числу людей понять и оценить иконопись и древнюю церковную архитектуру? И вообще, не примечательно ли, что «мода» возникла именно на то, что старались уничтожить так долго и упорно? А ведь мода часто есть не что иное, как упрощенное отражение глубинных процессов, протекающих в недрах общественного сознания.
Знаменитый физик Макс Борн, говоря о пропасти, в которую катится цивилизация, подчеркивал, что только религиозные идеи могут вернуть здоровье обществу. «В настоящее время, — писал он, — только один страх вынуждает людей сохранять мир. Однако такое положение неустойчиво и должно быть заменено чем-либо лучшим. Нет необходимости искать где-то далеко принцип, который мог бы стать более прочной основой для устройства наших дел… В нашей части мира этот принцип содержится в христианской доктрине, Мохандасу Ганди удалось воплотить его в жизнь» [24].
Итак, можно считать очевидным, что люди, говорящие о «гибели религии», либо близоруки, либо намеренно закрывают глаза на действительность, либо, наконец, являются жертвой дезинформации.
Сегодня как никогда актуально звучат слова апостола Павла, сказанные две тысячи лет назад: «Нас почитали умершими, но вот — мы живы».
ПРИМЕЧАНИЯ
ВВЕДЕНИЕ
1. John Cogley. Religion in a Secular Age. New York, 1969. P. 135. См. также: M. Eliude. The Secred in a Secular World. — «Cultural Hermeneutics»: 1973, P. 104. Об этом говорит даже такой «свободомыслящий» автор, как Эшли Монтегю (А. Montagy. Man: His First Million Years. New York, 1957. P. 181). Термины «религия» и «вера» настолько близки по смыслу, что их, как правило, считают синонимами. Психоаналитик Эрих Фромм пишет: «Под религией я понимаю любую разделяемую группой систему мышления и действия, позволяющую индивиду вести осмысленное существование и дающую объект для преданного служения» (Э. Фромм. Психоанализ и религия. — В сб.: Сумерки богов. М., 1989. С. 158). Однако речь здесь идет скорее о «вере» в широком смысле слова в то время как «религиозная вера» есть богопочитание, обращенное к высшем Началу (в отличие от неоязыческих верований, обожествляющих земные объекты).
|
|
|
2. A. Camus. Essais. Paris, 1965. P. 240.
3. Э. Фромм. Цит. соч. С. 161.
4. Об этом эпизоде см.: И. Вороницын. История атеизма. М.: 1930, с. 233.
5. О Конте и его «религии» см.: Bл. Соловьев. Собр. соч. Т. IX. С. 172; о «монистической церкви» см.: Н. М. Соловьев. «Научный» атеизм. М., 1915. С. 18 сл. и у самого Э. Геккеля (Мировые загадки / Пер. с нем. СПб., 1906. С. 173); символ веры Дж. Хаксли изложен им в книге: J. Huxley. Religion Without Revelation 1957. P. 181.
6. См.: С. Булгаков. Два града. Т. 2. М., 1911. С. 176.
7. А. В. Луначарский. Письмо в редакцию.– «Образование». 1908. Номер 1. С. 163.
8. См.: Н. Бердяев. Марксизм и религия. Прага, 1929. С. 7.
9. Богиню разума в обрядах этого культа изображала французская актриса. См.: А. Олар. Христианство и Французская революция / Пер. с фр. М., 1925. С. 65; Свящ. В. Рыбаков. Религиозное состояние Франции во время революции. — «Странник». 1914. Номер 10. С. 234.
10. W. Hoking. The Meaning of God in Human Experience. London, 1912. P. VI.
11. Подобные настроения нашли отражение в работах ряда современных западных богословов (У. Гамильтон, X. Кокс, Дж. Робинсон).
12. Современные богословы справедливо говорят о преимуществах Церкви, находящейся в «диаспоре» (то есть несущей свободное свидетельство о Христе в мире), перед ее внешним «триумфализмом», который обладал большой притягательностью для христиан в прошлом. См.: John Cogley. Religion in a Secular Age. p. 140-143.
13. J. Cogley. Idem. P. 155. Немецкий исследователь религиозной психологии В. Трильхаас отмечает, что «религия — не только самая внутренняя область человеческой природы, но и самая индивидуальная» (V. Trillhaas. Die Innere Welt. Munchen, 1953. S. 5).
14. См.: А. Донини. Люди, идолы и боги. Очерк истории религии/ Пер. с ит. М., 1962. С. 8. Более поздние данные мало меняют картину. См. Приложение 1.
15. История обращения к вере властителей умов нашего столетия рассказана в книге, вышедшей под ред. Ф. Лелотта (Convertis du XX siecle. Paris, 1955-1956. V. 1-3).
16. Ч. Таунс. Слияние науки и религии/ Пер. с англ. — В кн.: Диалоги. М., 1979. С. 61.
17. См.: В. Зеньковский. История русской философии. Т. 1-2. Париж, 1948-1950; П. Зернов. Русское религиозное возрождение XX века. Париж: YMCA, 1974; М. Schoof. Przelom w teologii katolickiej. Krakow, 1972; W. Nicholls. The Pelican Guide to Modern Theoligy. London, 1971. V. 1-3; J. B. Agus. Modern Philosophies of Judaism; P. S. Surma. Hinduism through the Ages. Bombay, 1956.
18. См. статьи: А. Л. Казем-Бека («Журнал Московской Патриархии». 1965. Номер 7; 1966. Номер 4); М. Novak. The Open Church. London, 1964; A. Kloosterman. Contemporary Catholicism. London, 1972.
19. См.: J. Robinson. Honest to Cod. London, 1963. P. 138-139.
20. Тэзе — местечко в Бургундии, где протестант Р. Шютц основал общину Примирения, которая ставит своей целью духовное возрождение христиан различных исповеданий. В 1974 году в Тэзе собрался Всемирный съезд христианской молодежи. Он проходил в общей молитве, обсуждении насущных вопросов и свободном диалоге между участниками.
21. См.: С. Д. Клугман. Диалог между христианами и марксистами. — «Проблемы мира и социализма». 1968. Номер 3; А. Казанова. Второй Ватиканский Собор/Пер. с фр. М., 1973. С. 350-359.
22. См., например, следующие (критические по отношению к Церкви) обзоры: В. П. Андронова. Колумбия: церковь и общество. М. 1970; И. Р. Григулевич. «Мятежная церковь» в Латинской Америке. М., 1972.
23. См.: Зарубежные марксисты о религии и Церкви. М., 1975. С. 134, 63, 80.
24. М. Борн. Моя жизнь и взгляды /Пер. с англ. М., 1973. С. 77.
Часть 1
ПРИРОДА ВЕРЫ
Глава первая
БЫТИЕ И ВЕРА
Вся культура из храма.
Дж. Фрэзер
То, что религия и в наши дни оказывается связанной с наиболее значительными духовными движениями современности, лишний раз напоминает об укорененности культуры в почве веры. Ведь формы культуры определяются в первую очередь тем, как воспринимает человек окружающий мир, что он думает о себе, о жизни, о Высшем, какие этические принципы руководят его поступками, какие идеалы вдохновляют его творчество. Словом, культура в конечном счете зарождается в недрах того, что можно называть религией в широком смысле слова.
История дает множество примеров, показывающих, как идеи и верования двигали миром, как мифы, концепции и убеждения меняли облик культуры. В сфере искусства этот факт неоспорим, но его можно проследить и в эволюции науки.
Едва ли двадцать пять веков назад люди были умственно слабее наших современников. Вспомним хотя бы всеобъемлющие исследования Аристотеля, математические теории Евклида или инженерный гений Архимеда. По каким же причинам прогресс науки и техники оказался настолько замедлен? Античный мир располагал для него всеми предпосылками, но остановился на полпути. По-видимому, важнейшим препятствием оказалось здесь языческое обожествление природы, которое преодолела лишь библейская вера. В ней были заключены те семена, которые дали всходы в новое время. Согласно Библии, человек создан по образу Божию, призван повелевать миром и созидать, а сам мир понимается в Библии как процесс, который должен подчинить материальное мироздание духу. Все эти идеи стали основанием для развития естествознания XVI-XVII веков, из которого родилась современная наука [1] На это указывал еще в двадцатых годах известный русский ученый В. И. Вернадский. «От религии, — писал он, — как и все другие духовные проявления человеческой личности, произошла наука» [2].
Даже для исследователей, весьма далеких от веры, давно стало ясно, что этика и метафизика, искусство и естествознание обязаны ей своим происхождением. Искусство родилось как культовое, наука и философия возникли как попытка осмыслить религиозный взгляд на мир; мораль, право, семья базировались на заповедях веры [3]. И это относится не только к прошлому. Вера в высший смысл Вселенной сегодня, как и в древности, является стержнем, который придает внутреннее единство любой культуре.
* * *
Что же такое сама религия, религиозная вера, и что ее порождает? Ответы на эти вопросы даются самые различные и порой противоречивые. Так, например, Кант связывал религию с чувством нравственного долга, немецкий богослов Шлейермахер — с чувством зависимости, французский историк Рейнак — с «совокупностью совестливых чувств», английский мыслитель Рассел определял ее как страх перед неведомым, немецкий философ Паульсен — как внутреннее настроение, заключающееся в «смирении и уповании» [4]. В настоящее время в литературе имеется более 70 различных определений религии и множество теорий ее возникновения.
Мы, конечно, не будем останавливаться здесь на мнении «просветителей», будто религия есть продукт намеренного обмана. От этого взгляда давно отказались и сами атеисты [5]. Зато гораздо упорнее держались они за другую концепцию XVIII века. которая считала религию плодом невежества первобытного человека, не знавшего законов природы. Подобные утверждения еще встречаются довольно часто в антирелигиозной литературе; но то, что религия не исчезла, когда знания человека о природе стали полнее, то, что ее исповедуют люди, стоящие на самом высоком уровне современной образованности, — полностью опровергает эту теорию, и поэтому ее постепенно изымают из атеистического арсенала [6].
В настоящее время материализм ограничивается обычно тем, что рассматривает религию как неверное, но обусловленное реальными общественными факторами отражение в умах людей материальных условий их существования. Иными словами, «базис», то есть социально-экономические, географические, этнические и прочие внешние причины «первичны» в отношении к религии, которая якобы является их продуктом [7].
Разумеется, было бы ошибкой отрицать, что материальные факторы оказывают воздействие на духовную жизнь людей; но не менее сильно и обратное влияние, что ставит под сомнение самую идею «первичности». Поясним это примером. По отношению к статуе камень по-своему первичен, но не менее первичны замысел и мастерство скульптора. Можно сказать больше: в замысле изваяние уже присутствует, между тем как камень без него остается всего-навсего камнем. Подобная же «обратная связь» существует между творчеством, мыслью и верой человека, с одной стороны, и материальными условиями его жизни — с другой. Эту связь признает даже марксизм [8].
Так, например, социальные, экономические и политические идеи всегда коренятся в принципах мировоззрения как целого, и зачастую эти принципы мало считаются с наличной действительностью, развиваясь вопреки ей. «Всякий идеал, — отмечал русский философ Е. Трубецкой, — не тождественен с теми потребностями и интересами, которые он призван удовлетворить… он заключает в себе нечто такое, что в них не содержится» [9].
Материалистическое объяснение религии, кроме того, плохо учитывает творческий потенциал духовного мира человека; оно не желает считаться с ролью личностного начала, подменяя его общественными отношениями. Между тем, как справедливо отмечал С. Булгаков, «если есть область, где исключительная роль творческой индивидуальности наиболее бесспорна и очевидна, то это та, где действует вдохновение, неведомым, поистине магическим путем озаряющее человека; такой областью являются религия и искусство» [10].
Известный социолог Макс Вебер вполне обоснованно указывал на то, что религия формируется в среде избранного меньшинства, «харизматических вождей», чьи идей оказывают огромное воздействие на социальные и экономические порядки в обществе. Проповедь нового религиозного учения вторгается в исторический процесс как нечто зародившееся в глубинах духа, и хотя успех ее во многом зависит от общественных условий, не сами эти условия ее создают. Бессмысленно было бы выводить тайну буддистской нирваны из классовых отношений в Индии VI века до н. э. или объяснять теософию Якоба Бёме возникновением капитализма в Германии XVII века. Такое объяснение было бы, говоря словами Булгакова, подобно тому, как если бы «музыкальный критик сообщил нам о Бетховене, что он был мелкий буржуа и в этом весь секрет его Девятой симфонии» [11].
Если бы концепция базиса и надстройки отражала историческую реальность, то было бы куда очевиднее соответствие между структурой общества и религией. В действительности же такое соответствие можно найти при крайних натяжках. А то, что религии передаются от народа к народу, от эпохи к эпохе, говорит как раз об обратном. Христианство, появившееся в рабовладельческом мире, продолжает жить при всех последующих формациях. Ислам, возникший в условиях распада родового строя, стал религией многих стран с различным хозяйственным и социальным укладом. В капиталистической же Японии до сих пор господствует языческий шинтоизм, а религию Вед народы Индостана исповедуют вот уже четыре тысячи лет.
Нечто подобное происходит и в искусстве. Например, то, что египетские портреты и «Илиада» были созданы в условиях совершенно иного «базиса», не мешает нам воспринимать их непреходящую красоту и восхищаться ею.
Точно так же проблемы бессмертия, смысла жизни, отношения человека к Богу, волновавшие людей за тысячи лет до нас, остаются всегда жгучими и современными. Библейская Книга Иова, индийская Бхагавад-Гита или философия Платона находят живой отклик в XX столетии.
Материализм не может не считаться со всеми этими фактами и вынужден подчеркивать сложность соотношения между надстройкой и экономикой. Однако именно последней он неизменно приписывает примат. «Раз возникнув, — утверждает Энгельс, — религия всегда сохраняет известный запас представлений, унаследованных от прежних времен, так как во всех областях идеологии традиция является великой консервативной силой. Но изменения, происходящие в этом запасе представлений, определяются классовыми, следовательно, экономическими отношениями» [12]. Иными словами, возникают верования на почве «базиса», сохраняются традицией и меняются тоже под влиянием «базиса». Но конкретная история религии опрокидывает эту схему. Наиболее яркие харизматические явления духовности отнюдь не легко увязать с экономикой, а в отношении традиции они чаще всего открыто оппозиционны. Это достаточно ясно видно на примере буддизма, христианства и ислама. Учение Будды, Евангелие и Коран во многом порвали с общепринятыми верованиями, но это вовсе не означает, что их новизна была обусловлена изменениями в хозяйственных отношениях.
* * *
Будучи связана с определенной исторической, географической и этнической средой, религия всегда чем-то возвышается над ней. Этим объясняется та поразительная духовная общность, которая нередко возникает у народов, разделенных психологическими, расовыми и историческими барьерами (пример тому — сходство иудейских и кальвинистских общин). И наоборот — два народа могут составлять расовое, экономическое, историческое и географическое единство, а по своему религиозному сознанию существенно различаться.
«Мы видим, — пишет английский философ истории Кристофер Даусон, — целые народы, переходящие от одной культуры к другой без существенного изменения условий жизни, а на примере ислама мы видим обновление жизни силами, зародившимися на бесплодной почве Аравии и изменившими всю жизнь и социальный строй славянских горцев Боснии, малайских пиратов Ост-Индии, высокоцивилизованных народов Персии и Северной Индии и диких негритянских племен Африки. Главные барьеры между народами — не расовые, языковые или географические, но различие духа: эллины и варвары, иудеи и неиудеи, мусульмане и индусы, христиане и язычники. Во всех этих случаях существуют разные концепции действительности, разная мораль и эстетические нормы, словом, разный внутренний мир. В основе каждой цивилизации лежат два духовных фактора: исторически сложившаяся общность мысли и действия и внезапное озарение пророка или мыслителя. Опыт Магомета в пещере горы Гира, когда он увидел, что человеческая жизнь кратка и ничтожна, как трепет комариного крыла, в сравнении с величием и мощью Божественного Единства, изменил жизнь огромной части человечества. Ибо народ, который трижды в день слышит голос муэдзина, провозглащающего единственность Бога, не может смотреть на мир теми же глазами, что и индуист, который обожествляет жизнь природы в ее бесчисленных формах и смотрит на Вселенную как на проявление игры космических сексуальных сил. Но если интеллектуальные и духовные изменения приносят далеко идущие результаты в материальной жизни народов, то чисто внешняя материальная перемена производит ничтожный положительный эффект, если она не имеет корня в культуре и психологических особенностях народов. Хорошо известно, что влияние современной материальной цивилизации на примитивные народы обычно не ведет к культурному прогрессу. Наоборот, если оно не сопровождается постепенным процессом духовной ассимиляции, оно разрушит культуру, которую завоевало» [13].
Отрыв культуры от ее религиозных основ не может остаться без роковых последствий. Подлинный культурный расцвет немыслим без интенсивной духовной жизни. В самом деле, чем, например, была бы история Израиля без Библии и чем без Библии была бы европейская цивилизация? Чем была бы западная культура без католичества, индийская — без ее религий, русская — без православия, арабская — без ислама? Кризисные и упадочнические явления в культуре, как правило, бывают связаны с ослаблением религиозного импульса, которое приводит творчество к деградации и омертвению.
Религия, как мы отметили, оказывает воздействие не только на духовную жизнь общества, но и на его экономику. Так, Макс Вебер установил, что условия для возникновения капитализма были еще в античности и в средневековье, но только с появлением протестантизма он стал развиваться бурно и быстро. Исследуя раннюю протестантскую литературу, Вебер заметил, что в самом мировоззрении лютеран находился тот идеологический импульс (идея «профессионального долга»), который способствовал прогрессу капиталистического способа производства [14]. Применяя статистический метод, Вебер показал, что капитализм наиболее процветал именно в странах протестантизма (в Англии, Германии, Америке), и наоборот — у непротестантских наций он развивался значительно медленнее.
Общеизвестно, какое значение имела религия для формирования стабильного социального строя в самых различных обществах. Но в то же время и те общественные силы, которые стремились его разрушить и создать новый порядок, тоже исходили из религиозных воззрений. Достаточно вспомнить гуситов, анабаптистов, Кампанеллу, Мора или Руссо, деизм которого исповедовал Робеспьер.
Указывая на эту роль религии, Маркс называл ее «вздохом угнетенной твари, сердцем бессердечного мира» [15]. И действительно, человек веры — избирает ли он терпение или восстание — сознает, что эта жизнь бесконечно далека от идеала, который открывается его духу. Он устремлен ввысь, за пределы окружающей его действительности.
Таким образом, мы видим, что вера, религия — исключительно действенный самобытный фактор в существовании человека. Для тех, кто рассматривает ее лишь как «надстройку» исчезающую с изменением базиса, современное состояние религии, прошедшей через столько кругов ада, — непостижимое явление. С тревогой следят они за ней, пытаясь уяснить себе ее силу, ибо все загадочное пугает. Ведь когда у дерева подпилены корни и со всех сторон его раскачивают долгое время, оно должно бы уже упасть и сгнить. Между тем оно не только стоит, но на нем появляется молодая зеленая листва. И если для собственного успокоения прибегают к такому объяснению, как «активизация церковников», то, очевидно, дело с объяснением из pyк вон плохо.
* * *
Большинство определений религии страдает одним общим недостатком: они говорят почти исключительно о психологических предпосылках веры, о тех свойствах человеческой души, которые формируют мистические переживания. Если бы речь шла только о психологии религии, это было бы оправдано; но нас интересует самая сущность веры, и поэтому подобные определения оказываются недостаточными для нас.
|
|
|
