 |
В доме Каприкорна. Легкомыслие
|
|
|
|
В ДОМЕ КАПРИКОРНА
Во сне я попадал иногда в мрачный дом, который совсем не знал, в незнакомый, мрачный, страшный дом! Там были тёмные комнаты, в которых я задыхался…
А. Линдгрен. Мио, мой Мио!
(Перевод Л. Брауде и Е. Паклиной)
Две узкие металлические кровати друг над другом у белёной стены, шкаф, стол у окна, стул, на стене пустая полка, на ней одна-единственная свеча. Мегги надеялась, что из окна видна дорога или хотя бы автостоянка, но окно выходило во двор. Там несколько служанок Каприкорна пололи грядки, а в углу, в огороженном загоне, клевали корм куры. Двор был окружён высокой стеной, как тюрьма.
Фенолио сидел на нижней кровати и мрачно глядел на неметёный пол. Половицы скрипели при каждом шаге. За дверью бранился Плосконос:
– Почему я? Нет уж, поищи кого-нибудь другого, чёрт побери! Я лучше проберусь в соседнюю деревню, положу кому-нибудь перед дверью пропитанную бензином тряпку или повешу дохлого петуха на окно. Я даже готов скакать перед окнами, обряженный чёртом, как Кокерель месяц назад. Но отстоять себе все ноги, карауля старика и девчонку! Поищи на это мальчика, который обрадуется, что ему поручают не только машины мыть. Но Баста был непреклонен.
– После ужина тебя сменят, – сказал он и ушёл.
Мегги слышала, как его шаги удаляются по длинному коридору. До лестницы было пять дверей, а внизу, слева от лестницы, был выход… Она хорошо запомнила дорогу. Но как проскользнуть мимо Плосконоса? Она снова подошла к окну. От одного взгляда вниз голова у неё закружилась. Нет, тут не слезть. Тут только шею сломаешь.
– Не закрывай окно! – произнёс Фенолио у неё за спиной. – Здесь такая жара, что расплавиться можно.
|
|
|
Мегги присела на кровать рядом с ним.
– Я убегу, – шепнула она. – Как только стемнеет.
Старик недоверчиво поглядел на неё, потом энергично покачал головой.
– С ума ты сошла? Это слишком опасно.
За дверью в коридоре все ещё ворчал Плосконос, ни к кому не обращаясь.
– Я скажу, что мне нужно в туалет. – Мегги прижала к себе свой рюкзачок. – А потом убегу.
Фенолио схватил её за плечи.
– Нет! – прошептал он ещё настойчивее. – Нет, ни в коем случае. Мы что-нибудь придумаем! Придумывать – моя профессия, ты забыла?
Мегги поджала губы.
– Ладно, ладно, – пробормотала она. Потом встала и подошла к окну.
За окном уже сгущались сумерки.
«И всё-таки я попытаюсь, – думала она. (Фенолио за её спиной со вздохом вытянулся на узкой кровати. ) – Они не сделают из меня наживку. Я убегу, я не допущу, чтобы они поймали ещё и Мо».
И в ожидании темноты она в сотый раз отгоняла мысль, настойчиво лезшую ей в голову: где же Мо? Почему его всё ещё нет?
ЛЕГКОМЫСЛИЕ
– То есть ты думаешь, это всего лишь случай? – спросил граф.
– Для меня все – случай, до той поры, пока не будет доказано обратное, – ответил принц. – Поэтому-то я пока ещё жив.
У. Голдман. Принцесса-невеста
Жара не спала даже с заходом солнца. Ни малейшего дуновения не чувствовалось в наступающей темноте, только светлячки плясали в пожухлой траве, когда Сажерук вновь прокрался в деревню Каприкорна.
На этот раз по автостоянке слонялись двое часовых, и ни на одном из них не было наушников. Поэтому Сажерук решил подобраться к дому Каприкорна иначе. На другой стороне деревни были улочки, более ста лет назад полностью разрушенные землетрясением и после этого заброшенные, так что Каприкорн и не пытался их восстановить. Улочки эти были засыпаны обломками обвалившихся стен, лазать там было небезопасно. Здесь до сих пор иногда что-нибудь рушилось, хотя прошло столько лет, и люди Каприкорна старались не ходить в эту часть деревни, где за проржавевшими дверьми на столах стояла грязная посуда исчезнувших жителей. Прожекторов здесь не было, и даже часовые редко сюда заглядывали.
|
|
|
На улочке, по которой крался Сажерук, по колено лежали обломки кровельной дранки и камни. Они скользили у него из-под ног. Он напряжённо вглядывался в темноту, опасаясь, что этот шум привлечёт внимание, и вдруг увидел между развалинами часового. Он спрятался за ближайшую стену, во рту у него пересохло от страха. На стене лепились одно к другому ласточкины гнёзда. Часовой приближался, что-то напевая. Сажерук его знал, он уже четыре года служил у Каприкорна. Баста завербовал его в другой деревне, в другой стране. Каприкорн не всегда жил среди этих холмов. Были и другие места, деревни на отшибе, вроде этой, дома, заброшенные усадьбы, один раз даже замок. Но всегда наступал день, когда сеть страха, которую так умело плёл Каприкорн, рвалась и полиция проявляла к нему интерес. Однажды это случится и здесь.
Часовой остановился и закурил. Дым ударил в ноздри Сажеруку. Он отвернулся и увидел тощую белую кошку, присевшую между камнями. Она сидела неподвижно и таращилась на него зелёными глазами. Ему хотелось прошептать: «Ш-ш! Ты что, меня испугалась? Бояться надо того, снаружи, – он сперва пристрелит тебя, а потом настанет моя очередь». Зелёные глаза неотрывно глядели на него. Белый хвост начал подрагивать. Сажерук смотрел на свои запылённые ботинки, на покорёженную железку между камнями – только не на кошку. Животные не любят, когда им смотрят в глаза. Гвин в таких случаях всякий раз ощеривал острые зубы.
Часовой вновь стал напевать, не выпуская изо рта сигарету. Наконец, когда Сажеруку уже стало казаться, что он просидит за этой полуразрушенной стеной до конца своих дней, часовой повернулся и пошёл прочь. Сажерук не решался пошевелиться, пока не затихли шаги. Когда он распрямил затёкшие ноги, кошка с шипением метнулась прочь, а он долго стоял среди вымерших домов, унимая биение сердца.
Не встретив больше на пути ни одного часового, он перелез через стену, окружавшую двор Каприкорна. В лицо ему так сильно пахнуло тимьяном, как бывает обычно только в полуденный зной. В эту жаркую ночь все растения источали аромат, даже помидоры и кочаны салата. На ближайшей к дому грядке были высажены ядовитые растения. Ими занималась Сорока лично. Не раз смерть в деревне Каприкорна пахла олеандром или беленой.
|
|
|
Окно комнаты, где спала Реза, было, как всегда, открыто. Когда Сажерук изобразил рассерженное тявканье Гвина, в окне на мгновение мелькнула рука. Он прислонился в ожидании к зарешечённой двери. Небо над головой было густо усыпано звёздами, для темноты почти не оставалось места. «Она наверняка что-нибудь разузнала, – думал он. – Но что, если она скажет, что Каприкорн запер книгу в одном из денежных сейфов? »
Дверь за решёткой открылась. Она всегда открывалась с таким скрипом, будто жаловалась, что её обеспокоили среди ночи. Сажерук обернулся и увидел незнакомое лицо. Это была совсем молоденькая девушка, лет пятнадцати-шестнадцати, с детскими пухлыми щёками.
– Где Реза? – Сажерук вцепился в решётку. – Что с ней?
Девочка словно остолбенела от страха. Она смотрела на его шрамы так, будто никогда в жизни не видела израненного лица.
– Это она тебя послала? – Больше всего Сажеруку хотелось просунуть руки сквозь решётку и встряхнуть эту дурочку. – Да скажи ты что-нибудь. Я не могу стоять здесь всю ночь. – Он не должен был просить Резу о помощи. Он должен был искать сам. Как он мог подвергнуть её опасности? – Они её заперли? Да не молчи же ты!
Девочка уставилась на что-то за его спиной и отступила на шаг. Сажерук оглянулся посмотреть, что она там увидела, и упёрся взглядом в лицо Басты.
Как он мог не услышать? Баста славился умением ступать неслышно, но рядом с ним стоял Плосконос – этот-то уж точно не мастер бесшумно подкрадываться. А ещё рядом с Бастой стояла Мортола. Значит, прошлой ночью она не просто дышала свежим воздухом, высовываясь из окна. Или Реза выдала его? Догадка причиняла боль.
– Я правда не мог поверить, что ты решишься сюда снова сунуться, – буркнул Баста, толкая его ладонью об решётку.
Сажерук почувствовал, как впиваются ему в спину прутья.
|
|
|
Плосконос улыбался во весь рот, словно ребёнок в рождественскую ночь. Он всегда так улыбался, когда удавалось кого-то напугать.
– Что у тебя за дела с нашей красавицей Резой? Баста вытащил нож. Плосконос улыбнулся ещё шире, заметив капли пота, проступившие от страха на лбу Сажерука.
– Я-то всегда это говорил, – продолжал Баста, медленно проводя остриём ножа от груди Сажерука к горлу, – наш Огнежор влюбился в Резу, он так и ест её глазами. – Но мне никто не верил. И всё же – решиться прийти сюда! Ты-то, трус из трусов…
– Вот что значит любовь, – усмехнулся Плосконос.
Но Баста только головой покачал:
– Нет, из-за любви он бы сюда не пришёл, он же холоден как рыба. Он пришёл из-за книги, правда? Ты ведь тоскуешь только по порхающим феям и вонючим кобольдам. – Баста нежно провёл ножом по горлу Сажерука.
Сажерук вдруг разучился дышать. Забыл, как это делается.
– Иди к себе! – крикнула Сорока девочке за его спиной. – Что ты тут стоишь?
Сажерук услышал шорох платья, потом за его спиной захлопнулась дверь.
Баста все ещё водил ножом по его горлу, но, когда он вздумал вдавить остриё поглубже, Сорока схватила его за локоть.
– Хватит, – сказал она резко. – Брось шуточки, Баста.
– Да, босс велел привести его живым и невредимым.
По голосу Плосконоса можно было догадаться, что он не одобряет этот приказ.
Баста в последний раз провёл лезвием сверху вниз по горлу Сажерука и молниеносным движением захлопнул нож.
– Вот досада! – сказал он.
Сажерук чувствовал на коже его дыхание. Оно свежо и резко пахло мятой. Говорят, однажды девушка, которую он хотел поцеловать, сказала, что у него изо рта воняет. Девушке это дорого обошлось, но с тех пор Баста с утра до вечера жевал листья мяты.
– С тобой всегда приятно было пошутить, Сажерук, – сказал он, отходя с закрытым ножом в руке.
– Отведи его в церковь! – скомандовала Мортола. – Я доложу Каприкорну.
– Знаешь, как злится босс на твою немую подружку? – прошипел Плосконос Сажеруку, шагавшему между ним и Бастой. – Она ведь была его любимицей.
На мгновение Сажерук обрадовался. Значит, Реза не предала его. И всё же он не должен был просить её о помощи. Не должен.
|
|
|
