Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Большой мост на улице Годзё 10 глава




Сэйдзюро недоумевал. Девушка выглядела лет на шестнадцать, губы ее, казалось, не знали поцелуя, взгляд был робок и застенчив, и в то же время она нализалась сакэ, как мужчина. Как только выпитое умещается в ее маленьком теле?

– Советую тебе остановиться, – обратилась Око к Сэйдзюро. – Этот ребенок способен пить всю ночь, не пьянея. Пусть лучше поиграет на сямисэне.

– Как забавно! – весело воскликнул Сэйдзюро.

Почуяв что-то неладное в голосе Сэйдзюро, Тодзи спросил:

– Как ты чувствуешь себя? Не перебрал?

– Не беспокойся, Тодзи. Сегодня, пожалуй, не пойду домой.

– И то дело! – ответил Тодзи. – Оставайся здесь столько ночей, сколько душе угодно. Правда, Акэми?

Тодзи подмигнул Око, и они направились в соседнюю комнату, откуда вскоре донесся их оживленный шепот. Тодзи объяснил, что молодой учитель в таком настроении, что наверняка пожелает провести ночь с Акэми. Если Акэми откажется, то им не миновать неприятностей. Конечно, самое главное – уважать чувства матери, поэтому Тодзи попросил назначить цену.

– Ну, как? – нетерпеливо требовал Тодзи.

Око приложила палец к набеленной щеке, что-то соображая.

– Решай поскорее! – подгонял Тодзи. Придвинувшись вплотную к Око, Тодзи зашептал:

– Он – подходящая пара. Отец – знаменитый учитель боевого искусства, у них полно денег. У его отца самая большая школа в стране. И Сэйдзюро не женат. Суди сама, какое заманчивое предложение.

– Я-то согласна, но...

– Никаких возражений! Решено! Мы оба останемся у вас.

В комнате было темно. Тодзи положил руку на плечо Око. В это время в задней комнате раздался какой-то шум.

– Что это? – спросил Тодзи. – У тебя другие гости? Око молча кивнула и прошептала на ухо Тодзи:

– Потом расскажу.

Как ни в чем не бывало они вернулись в комнату для гостей, где нашли крепко спящего Сэйдзюро.

Тодзи проскользнул в соседнюю комнату и улегся в постель. Постукивая пальцами по татами, он ждал Око. Она не появлялась. Веки Тодзи отяжелели, и он заснул. Проснулся он поздно утром следующего дня в полном недоумении от случившегося.

Сэйдзюро сидел в комнате, выходящей на реку, и пил сакэ. Око и Акэми держались радостно и приветливо, словно забыв про вчерашний вечер. Мать и дочь о чем-то уговаривали Сэйдзюро.

– Так вы берете нас с собой?

– Хорошо! Соберите закусок и сакэ не забудьте!

Речь шла о представлении Окуни Кабуки, которое устраивалось на берегу реки на улице Сидзё. Спектакль с музыкой, танцами и декламацией пользовался в городе невероятным успехом. Его придумала жрица по имени Окуни из храма Идзумо, и у представления объявилось множество подражателей. В оживленных кварталах вдоль реки появились балаганы, на подмостках которых исполнительницы соревновались в привлечении зрителей. Они для разнообразия включали в представления песни и танцы разных провинций. Актрисы, прежде зарабатывавшие в веселых кварталах, сейчас были желанными гостями в лучших домах столицы. Многие женщины выступали под мужскими именами, в мужских костюмах, разыгрывая захватывающие боевые сцены, демонстрируя воинские доблести.

Сэйдзюро смотрел на реку через раздвинутые сёдзи. Под маленьким мостом на улице Сандзё женщины полоскали белье, а по мосту взад-вперед проезжали мужчины верхом на лошадях.

– Они еще не готовы? – с раздражением спросил Сэйдзюро. Наступил полдень. Сэйдзюро уже не хотел смотреть представление, маясь от похмелья и ожидания.

Тодзи, все еще переживая вчерашнюю оплошность, был непривычно тих.

– С женщинами неплохо прогуляться, – ворчал он, – но когда все уже готовы к выходу, они вдруг заявляют, что у них прически не в порядке, а пояс-оби повязан косо. Кого угодно выведут из терпения!

Сэйдзюро вспомнил про свою школу. Ему чудились удары деревянных мечей и треск скрещенных копий. Что говорят ученики о его отсутствии? А младший брат Дэнситиро, конечно, неодобрительно прищелкивает языком.

– Тодзи, – сказал Сэйдзюро. – Я вообще-то не хочу с ними смотреть Кабуки. Пошли домой!

– Но ты обещал.

– Да, но...

– Они вне себя от счастья. Они не простят, если мы откажемся. Пойду потороплю их!

Пройдя по коридору и заглянув в комнату хозяек, Тодзи с изумлением обнаружил только разбросанные повсюду вещи. Женщин нигде не было.

– Куда они подевались? – вымолвил Тодзи.

Их не оказалось и в соседней комнате. Рядом была небольшая каморка, темная и затхлая, наполненная запахом старого постельного белья. Тодзи отодвинул фусума и отпрянул от злобного рыка:

– Кто там?

Тодзи заглянул в щелку. Пол каморки покрыт драными циновками, ее обстановка отличалась от нарядных комнат, как ночь ото дня. На полу валялся немытый и нечесаный самурай с небрежно перекинутым через живот мечом. По одежде и физиономии в нем безошибочно можно было узнать ронина, каких немало болталось без дела по улицам и переулкам столицы. Взгляд Тодзи уперся в грязные пятки лежавшего. Самурай был пьян и не пытался подняться.

– Простите меня, я не знал, что здесь гость, – сказал Тодзи.

– Я не гость! – прокричал самурай в потолок. От него несло перегаром. Тодзи, не имея понятия о незнакомце, не хотел с ним связываться.

– Простите за беспокойство, – быстро проговорил Тодзи и пошел прочь.

– Стой! – грубо окликнул лежавший, чуть приподнимаясь. – Задвинь фусума!

Озадаченный Тодзи повиновался. Вдруг как из-под земли в каморке выросла Око. Она явно хотела быть сегодня неотразимой и разыгрывала из себя светскую даму.

– Почему ты сердишься? – засюсюкала она, обращаясь к Матахати, словно к ребенку.

Появилась и Акэми.

– Не хочешь поехать с нами? – предложила она.

– Куда еще?

– На представление Окуни Кабуки. Матахати презрительно скривил рот.

– Мужу не пристало появляться в одной компании с малым, который волочится за его женой, – с горечью ответил он.

Око словно окатили холодной водой. Глаза ее вспыхнули гневом

– О чем болтаешь? Хочешь сказать, что между мной и Тодзи что то есть?

– Кто говорит, что между вами что-то есть?

– Именно это ты сейчас и сказал. Матахати не ответил.

– И ты называешь себя мужчиной!

Око излила на Матахати поток презрения, но тот угрюмо молчал.

– Твои выходки несносны! – выговаривала Око. – Ревнуешь из за пустяков. Пошли, Акэми, не будем тратить время на этого сумасшедшего!

Матахати схватил Око за подол кимоно.

– Кто сумасшедший? Как смеешь разговаривать с собственным мужем в таком тоне?

Око выдернула подол.

– А почему бы и нет? – прошипела она. – Разве настоящие мужья так себя ведут? Кто тебя кормит, бездельник?

– Полегче!..

– Ты не принес в дом ни гроша с тех пор, как мы покинули провинцию Оми. Живешь за мой счет, пьешь и болтаешься без дела. И еще жалуешься?

– Я уже говорил, что должен найти работу. Говорил, что готов ворочать камни на строительстве замковой стены. Тебя это не устраивало. Ты не могла есть этого, носить того, жить в грязном домишке. У тебя непомерные запросы. Ты не дала мне честно трудиться, а открыла свое проклятое заведение. Пора кончать с этим!

Матахати трясло.

– С чем?

– С твоей харчевней!

– А что мы будем есть завтра?

– Я могу заработать на нас троих, если просто буду таскать камни.

– Если тебя так тянет носить камни или валить лес, почему бы сейчас не приступить? Будь поденщиком, кем угодно, но только живи сам по себе. Беда в том, что ты лентяй, родился бездельником, им и помрёшь. -Тебе следовало остаться в Мимасаке. Я не прошу тебя жить с нами. Иди на все четыре стороны!

Матахати с трудом сдерживал гневные слезы. Око и Акэми ушли. Матахати долго стоял, уставившись вслед исчезнувшим женщинам. Когда Око спрятала его в своем доме около горы Ибуки, ему казалось, что он нашел того, кто будет любить и заботиться о нем. Сейчас Матахати думал, что было бы лучше попасть во вражеский плен. Какая разница между пленником и игрушкой в руках своенравной вдовы, которая превратила воина в ничтожество? Томиться в тюрьме не позорнее, чем валяться в конуре, подвергаясь насмешкам и унижению. Былые надежды на будущее обратились в прах. Око увлекла его за собой на дно набеленным лицом и затейливыми любовными утехами.

– Мерзавка! Проклятая тварь!

Матахати дрожал от гнева. Глаза туманили горькие слезы. Почему он не вернулся в Миямото? Почему бросил Оцу? В Миямото живут его мать, сестра с мужем, дядюшка Гон. Они все его любили! И сегодня он слышал бы колокол в храме Сипподзи, видел бы, как течет река Айда и распускаются цветы по ее берегам, и слышал бы птиц, возвещающих о приходе весны.

– Дурак, безмозглый дурак! – бил кулаками себя по голове Матахати.

Тем временем мать, дочь и их двое гостей направлялись, весело болтая, на представление.

– Похоже, весна наступает.

– Пора. Третий месяц пошел.

– Говорят, что скоро сегун прибудет в столицу. Вы, дорогие дамы, должны нажиться по этому случаю.

– Едва ли!

– Неужели? Разве самураи из Эдо не любят поразвлечься?

– Они неотесанные мужланы.

– Мама, эта музыка к спектаклю Кабуки? Я слышу колокольчики и флейту!

– Дитя неразумное! Ты еще не в театре.

– Но я слышу, мама!

– Ладно. Понеси лучше шляпу молодого учителя.

Голоса веселой компании доносились до «Ёмоги». Матахати проводил ее злобным взглядом, украдкой подсматривая из каморки. Сцена показалась ему настолько унизительной, что он снова рухнул на татами, проклиная себя.

«Почему ты до сих пор здесь? Не осталось ни капли гордости? Как ты мог так низко пасть? Болван! Сделай же что-нибудь!»

В самообличении сквозило возмущение собственной никчемностью. Это чувство было сильнее гнева на Око.

«Она сказала, чтобы я убрался. Да, так и заявила! Зачем сидеть здесь, скрипя зубами? Мне всего двадцать два года. Я еще молод. Беги прочь и начни самостоятельную жизнь!»

Матахати казалось, что он ни минуты не выдержит в пустом безмолвном доме, но и заставить себя уйти он почему-то не мог. В голове у него все перемешалось. Его существование в последние годы лишило Матахати способности ясно мыслить. Как же он выносил такую жизнь? Его женщина развлекала по вечерам других мужчин, одаривая их ласками, которые когда-то предназначались ему. Матахати не спал по ночам, днем же он малодушно боялся выходить из дома. В темной конуре осталось только пить.

«И все, – думал он, – ради какой-то стареющей шлюхи!»

Матахати почувствовал отвращение к себе. Он понимал: единственный выход – порвать с этой безобразной жизнью и вернуться в светлые дни юности. Он должен найти верный путь. И все же...

Его опутывали какие-то таинственные чары. Какое колдовство удерживало его здесь? Женщина – демон в человеческом обличье? Она проклинала его, гнала вон, попрекала за дармоедство, а среди ночи вдруг растекалась приторным медом, шепча, что она пошутила днем, что у нее и в мыслях такого не было. Око было под сорок, но губы ее пленяли яркой сочностью, как у ее дочери.

Матахати терзала еще одна мысль. Он, по правде, никогда не осмелился бы предстать поденщиком перед Око и Акэми. Жизнь избаловала и изнежила его. Он превратился в молодого человека, привыкшего к шелковому кимоно, отличавшего вкус сакэ из Нады от питья местного изготовления. В нем не осталось и следа от деревенского крепкого парня, который сражался при Сэкигахаре, Самое неприятное заключалось в том, что странная жизнь с немолодой женщиной быстро состарила его. Матахати был молод годами, но в душе его царили холод, разочарование, праздность и озлобление.

«Нет, хватит! Уйду сегодня же!»

Хлопнув себе по голове еще раз, Матахати вскочил.

– Сию минуту! – закричал он.

Он прислушался к своему голосу и вдруг осознал, что его ничто не удерживало в этом доме, ничто не было ему дорого здесь. Единственная его собственность – меч. Матахати тут же заткнул его за пояс.

– Мужчина я или нет?! – решительно произнес он.

Матахати мог бы выйти из дома через парадный выход с мечом в руке, как победоносный воин, но он по привычке сунул ноги в грязные сандалии и выскользнул на улицу через кухню.

Пока все шло гладко. Он на свободе! А что дальше? Ноги Матахати словно приросли к земле. Он стоял на свежем весеннем ветру. Неяркий дневной свет ослепил его. Куда же идти? Мир казался Матахати огромным бурным морем, в котором не за что уцепиться. Помимо прозябания в Киото он знал только деревенскую юность и участие в сражении. Внезапная мысль загнала его, как щенка, на кухню.

– У меня нет денег! – прошептал он. – Наверняка они понадобятся.

Матахати вернулся в комнату Око, где обшарил ее ларцы с белилами и помадой, туалетный столик, шкафы. Он перевернул все вверх дном, но денег не нашел. Ему следовало бы знать, что Око не из беспечных женщин.

Обескураженный, Матахати уселся на кучу одежды, брошенной на пол. Запах тела Око окутывал, как липкий туман, он исходил от ее нижнего кимоно из красного шелка, оби, вытканного в Нисидзине, кимоно, крашеного в Момояме. Он представил, как она сидит рядом с Тодзи в театре под открытым небом на берегу реки и смотрит танцы Кабуки. Белизна кожи, дразнящая, кокетливая улыбка Око затмили воображение Матахати.

– Проклятая шлюха! – воскликнул Матахати. Горькие, жестокие мысли поднялись из глубины души.

Его вдруг пронзила боль воспоминаний об Оцу. Дни и месяцы разлуки открыли ему глаза на чистоту и преданность девушки, которая обещала ждать его. Матахати был бы рад покорно склонить перед ней голову, с мольбой простереть к ней руки, только бы Оцу простила его. Но он вероломно порвал с ней, бросив девушку на произвол судьбы, так что теперь он не сможет показаться Оцу на глаза.

– И все из-за этой женщины! – сокрушенно вздохнул Матахати. Он все понял, но слишком поздно. Он не должен был говорить Око про невесту. Око, впервые услышав про Оцу, едва заметно улыбнулась и притворилась, что ей нет дела до деревенской девушки. В действительности ее охватила ревность. Потом при каждой ссоре Око настаивала, чтобы он написал в деревню письмо, разрывающее помолвку. Матахати в конце концов сдался. Око нагло приложила свою записку и хладнокровно отправила послание с рассыльным.

– Что подумала обо мне Оцу? – жалобно стонал Матахати.

Он представил ее невинные девичьи глаза, полные осуждения. Ему виделись горы и реки в Мимасаке. Хотелось позвать мать и родственников. Они так любили его. Даже земля на родине казалась теплой и ласковой.

«Я никогда не смогу туда вернуться! – думал Матахати. – Отказался от всего ради...»

Впав в новый приступ негодования, Матахати принялся выбрасывать из сундуков одежду Око, рвать ее, разбрасывая клочки по дому.

До него не сразу дошло, что кто-то окликает его у парадного входа.

– Простите! – произнес мужской голос. – Я из школы Ёсиоки. Молодой учитель и Гион Тодзи не у вас?

– Откуда мне знать? – грубо ответил Матахати.

– Они должны быть здесь. Понимаю, что неприлично беспокоить их, когда они развлекаются, но я пришел по неотложному делу. Речь идет о чести семейства Ёсиоки.

– Пошел вон! Что привязался?!

– Может быть, вы передадите мою просьбу? Скажите, что в школу явился мастер фехтования по имени Миямото Мусаси, и никто из наших не смог его победить. Он ждет молодого учителя и не собирается уходить. Миямото готов ждать сколько угодно. Пожалуйста, попросите молодого учителя и Гиона поскорее вернуться.

– Миямото?!

 

ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ

 

Это был день невиданного позора для школы Ёсиоки. Никогда прежде прославленный центр боевого искусства не переживал такого оскорбительного унижения. Ученики сидели в глубоком унынии, вытянутые лица и сжатые до боли кулаки свидетельствовали о безысходности их отчаяния. Большая группа молодых самураев толпилась в передней с деревянными полами, кучки по нескольку человек тихо переговаривались в боковых комнатах. Смеркалось. В обычный день они уже разошлись бы по домам или отправились бы пить, но сегодня все были на месте. Время от времени мертвую тишину нарушал стук ворот.

– Он?

– Молодой учитель?

– Нет! – откликался ученик, который добрую половину дня понапрасну подпирал столб у ворот.

Время шло, погружая людей в трясину отчаяния. От растерянности один щелкал языком, другой смахивал с глаз невольную слезу. Лекарь, появившийся из задней комнаты, спросил привратника:

– Сэйдзюро еще нет? Не знаешь, где он?

– За ним послали. Должен скоро появиться.

Раздосадованный лекарь скрылся в глубине дома.

Зловещий ореол засиял вокруг свечи на алтаре храма Хатимана, расположенного напротив школы.

Никто не отрицал, что основатель и первый наставник школы Ёсиока Кэмпо несравненно превосходил Сэйдзюро и его младшего брата. Кэмпо начинал жизнь как мелкий ремесленник – красильщик тканей. В бесконечном однообразии работы с красками Кэмпо придумал оригинальный способ владения коротким мечом. Он изучил алебарду под руководством самого искусного воина-монаха из Курамы, постиг фехтовальный стиль Кёхати и впоследствии выработал собственный стиль. Сегуны Асикаги, признав его технику владения коротким мечом, назначили Ёсиоку официальным наставником по фехтованию. Кэмпо был великим мастером, мудрость которого не уступала его боевому совершенству. Сыновья Кэмпо – Сэйдзюро и Дэнситиро – прошли такую же строгую школу, как их отец, но они унаследовали его богатство и славу, а в этом, как считали некоторые, заключалась их слабость. Сэйдзюро обычно называли «молодой учитель», но на деле его мастерство не достигало того уровня, который привлек бы большое количество учеников. Молодые самураи посещали школу, потому что во времена Кэмпо боевой стиль Ёсиоки стал настолько популярным, что лишь причастность к школе обеспечивала ученику признание его военного таланта.

После падения сёгуната Асикаги, случившегося тридцать лет назад, дом Ёсиоки перестал получать официальное жалованье, но бережливый Кэмпо успел к тому времени нажить приличное состояние. Обзавелся он и большим заведением на улице Сидзё, где учеников было больше, чем в любой другой школе города, а Киото был крупнейшим в стране. Верховенство школы Ёсиоки, по сути, было иллюзорным. Мир за ее высокими белыми стенами изменился гораздо значительнее, чем подозревали многие ученики, которые бахвалились, бездельничали, развлекались и не заметили, как отстали от времени. Позорное поражение, которое они потерпели от неизвестного провинциального фехтовальщика, раскрыло им глаза на реальную жизнь.

Сегодня в полдень слуга пришел в додзё с вестью, что у ворот стоит человек по имени Мусаси и просит впустить его в школу. На вопрос о незнакомце слуга ответил, что он ронин, родом из деревни Миямото в Мимасаке, что ему года двадцать два, роста высокого, вида весьма угрюмого. Волосы пришельца, не чесанные по меньшей мере год, приобрели красноватый оттенок и были небрежно собраны в пучок на затылке. Одежда заношена до того, что нельзя было сказать, черная она или коричневая, с рисунком или однотонная. Слуга добавил, будто от пришельца неприятно пахло. За спиной у него висел кожаный мешок, который в народе называют «мешок воина ученика», значит, Мусаси – сюгёся, один из многочисленных самураев, которые странствовали в те дни по стране, занимаясь искусством фехтования. По мнению слуги, Мусаси, однако, нечего делать в их школе.

Попроси пришедший покормить его, никто не обратил бы на него внимания. Услышав, что неотесанный малый явился к главным воротам, дабы вызвать на поединок знаменитого Ёсиоку Сэйдзюро, ученики разразились громким хохотом. Одни предлагали прогнать его без лишних разговоров, другие – сначала расспросить о стиле фехтования и имени учителя странного гостя. Слуга, позабавленный, как и все остальные, притязаниями незнакомца, пошел к воротам. Вернувшись вскоре в зал, он сообщил, что посетитель в детстве обучался владению дубинкой у своего отца, а потом перенимал приемы у воинов, которые проходили через его деревню. Ему пришлось оставить родину в возрасте семнадцати лет и по «ряду причин», как он выразился, посвятить три года изучению наук. Затем он провел год в горах в полном одиночестве, где его наставниками были деревья и горные духи, поэтому он не может точно определить свой стиль и назвать учителя. Он намерен постичь учение Киити Хогэна, усвоить секреты стиля Кёхати и в подражание великому Ёсиоке Кэмпо создать свой оригинальный стиль, который назовет именем Миямото. Несмотря на свои многочисленные недостатки, он полон решимости достичь поставленную цель, служа ей душой и телом.

Слуга расценил ответ как честный и бесхитростный, но его смутил деревенский выговор посетителя и его корявая речь. Слуга охотно передразнил говор посетителя, повергнув учеников в новый приступ веселья.

Малый наверняка не в своем уме. Лишь сумасшедший может заявить, что мечтает создать собственный стиль фехтования. Ученики снова послали слугу к воротам, чтобы тот для острастки деревенщины поинтересовался, кому вручить его труп после поединка.

– Если меня вдруг убьют, мне безразлично, бросят ли мои останки на горе Торибэ или вышвырнут в реку Камо. Претензий к вам не будет, – ответил Мусаси.

Ответ Мусаси, по признанию слуги, был предельно четок и ясен, без признаков косноязычия.

– Пусть войдет! – сказал кто-то после недолгой паузы. Ученики школы решили, слегка поцарапав пришельца, вышвырнуть

его вон. В первом же поединке, однако, потерпел поражение первый фехтовальщик школы. Мусаси перебил ему руку, так что кисть висела на лоскуте кожи. Ученики по очереди принимали вызов Мусаси и терпели позорное поражение. Некоторые получили серьезные ранения. С меча Мусаси стекала кровь. После третьего поражения ученики, не на шутку обозлившись, решили не выпускать живым наглого дикаря, поднявшего руку на честь школы Ёсиоки. Они готовы были умереть все до единого, если потребуется.

Мусаси первым прекратил кровопролитие. Он не чувствовал угрызений совести из-за жертв своего меча, поскольку они сами приняли вызов на поединок. Мусаси отказался от дальнейшей борьбы, заявив, что в ней нет смысла, пока не явится Сэйдзюро. Пришлось отвести его в комнату, чтобы он мог подождать молодого учителя. Опомнившись от потрясения, кто-то догадался позвать лекаря.

Вскоре после ухода лекаря из задней комнаты раздались отчаянные вопли. Выкрикивали имена двух юных самураев. Бледные ученики, сбежавшиеся на крик, окружили двух товарищей. Оба были мертвы.

В додзё раздались торопливые шаги. Ученики расступились, давая дорогу Сэйдзюро и Тодзи. Оба были без кровинки в лице, словно выскочили из-под ледяного водопада.

– В чем дело? – спросил Тодзи. – Что случилось? – Он, как всегда, держался самоуверенно.

Угрюмый самурай, стоявший на коленях у изголовья одного из умерших товарищей, укоризненно взглянул на Тодзи.

– У тебя надо спросить, что происходит. Ты водишь молодого учителя по увеселительным заведениям. Сегодня вы зашли слишком далеко!

– Придержи язык, иначе отрежу!

– При жизни учителя Кэмпо он каждый день проводил в додзё.

– Что из этого? Молодой учитель желал немного взбодриться, и мы пошли на представление Кабуки. Как ты смеешь говорить такое в его присутствии? Кто ты такой?

– Смотрел Кабуки всю ночь? Праху учителя Кэмпо нет покоя и в могиле!

– Довольно! – заорал Тодзи, угрожающе надвигаясь на самурая. Спорящих начали растаскивать и успокаивать, и один из раненых с болью в голосе произнес:

– Перестаньте препираться, ведь молодой учитель с нами. Он обязан отстоять честь школы. Этот ронин не должен уйти отсюда живым!

Раненые кричали от боли, корчась на татами. Их страдания были красноречивее укора тем, кто не попробовал меча Мусаси.

В ту эпоху честь для самурая была превыше всего. В их сословии было принято соперничать в первенстве за смерть во имя чести. Правительство, занятое постоянными войнами, не разработало уложение, определяющее жизнь страны, которая вступала в период мира, и даже в столице Киото действовали переменчивые, расплывчатые законы. Главенство личной чести в сословии воинов тем не менее признавалось крестьянами и жителями городов, играя важную роль в поддержании мира. Общепринятые понятия о достойном и недостойном поведении регулировали жизнь без помощи законов.

Ученики школы Ёсиоки не отличались хорошим воспитанием, но не были трусами. Придя в себя после потрясения, вызванного мастерством Мусаси, они первым делом вспомнили о своей чести. Забыв о разногласиях, они сгрудились вокруг Сэйдзюро, но тот, как назло, сегодня не чувствовал в себе боевого задора. Он был слаб, подавлен и опустошен в тот момент, когда должен был явить чудеса ловкости и силы.

– Где этот человек? – спросил Сэйдзюро, подвязывая рукава кимоно кожаной тесемкой.

– В комнате рядом с приемной, – ответил один из учеников, показывая в сторону сада.

– Зовите его! – скомандовал Сэйдзюро.

Во рту у него пересохло от напряжения. Он сел на место главы школы на невысоком помосте, чтобы принять приветствия Мусаси. Выбрав один из деревянных мечей, принесенных учениками, Сэйдзюро держал его в вертикальном положении.

Несколько человек отправились за Мусаси, но Тодзи и Рёхэй остановили их. Они шепотом что-то оживленно обсуждали. Говорили в основном Тодзи и старшие ученики. К ним подошли родственники Сэйдзюро и несколько служителей, так что совет разбился на несколько групп. Спорили горячо, но договорились быстро.

Многие понимали, что речь идет о судьбе школы, но сознавали недостатки боевого мастерства молодого учителя. Решили, что Сэйдзюро не стоит принимать вызов Мусаси. Двое учеников убиты, несколько ранено. Если и Сэйдзюро проиграет, то школа окажется в тяжелейшем положении. Риск был неприемлем. Все думали об одном, не решаясь высказывать вслух, что в присутствии Дэнситиро беспокоиться было бы не о чем. Никто не сомневался, что Дэнситиро более пригоден для продолжения отцовского дела, но он был вторым сыном, поэтому не нес ответственности за судьбу школы и стал весьма легкомысленным. Сегодня утром он отправился с друзьями в Исэ, даже не сообщив, когда вернется.

Тодзи подошел к Сэйдзюро.

– Мы достигли согласия. – Он шепотом объяснял план действий, и Сэйдзюро мрачнел с каждым словом.

– Как, взять его обманом? – наконец негодующе выдохнул он. Тодзи сделал ему знак глазами, но Сэйдзюро молчать не желал.

– На такие штучки я не пойду! Это трусость. А если люди узнают, что школа Ёсиоки так испугалась неизвестного воина, что напала на него из-за угла?

– Успокойся! – просил Тодзи, но Сэйдзюро расходился еще больше. – Положись на нас. Мы обо всем позаботимся.

Сэйдзюро не унимался.

– Ты полагаешь, что я, Ёсиока Сэйдзюро, потерплю поражение от какого-то Мусаси или как там его?

– Дело в другом! – соврал Тодзи. – Мы полагаем, что, победив Мусаси, ты ничего не прибавишь к своей известности. Твое положение слишком высоко, чтобы ты опускался до поединка с бродягой. Важно, чтобы никто за стенами этого дома не узнал о происходящем. Главное – не выпустить его живым.

Тодзи с Сэйдзюро все еще спорили, а большинство учеников разошлось по заранее обговоренным местам. Тихо, как кошки, они рассыпались по саду, внутренним комнатам, задней половине дома, растворяясь в темноте.

– Молодой учитель, тянуть нельзя, – твердо сказал Тодзи и погасил лампу. Он проверил, хорошо ли скользит меч в ножнах, и засучил рукава кимоно.

Сэйдзюро не двигался. Он почувствовал облегчение от того, что избежал сражения с незнакомцем, но особой радости не испытывал. Он понял, что его подопечные не питают доверия к боевым способностям наставника. Сэйдзюро сокрушался, что после смерти отца часто пренебрегал тренировками.

В доме стало тихо и холодно, как на дне колодца. Не находя себе места от волнения, Сэйдзюро выглянул во двор. В комнате, отведенной Мусаси, неровным светом горела лампа, ее мерцание отражалось на сёдзи. Все вокруг было погружено во мрак.

К огоньку в комнате Мусаси присматривался не один Сэйдзюро. Готовые к атаке молодые самураи, затаив дыхание, вслушивались в тишину, пытаясь по звуку определить намерения Мусаси. Мечи лежали перед ними на земле.

Тодзи, несмотря на многие недостатки, был опытным бойцом. Он пытался представить, что предпримет Мусаси.

– Он действительно великий воин, хотя совершенно неизвестен в столице. Будет ли он спокойно выжидать в комнате? Мы окружили его бесшумно, но нас так много, что он наверняка заметил передвижения. Искушенный воин должен заметить, иначе его уже давно не было бы в живых. А может, он задремал? Похоже на то. Заждался. С другой стороны, Мусаси проявил проницательность. Он, вероятно, уже стоит начеку, готовый уложить первого нападающего, а лампу засветил для отвода глаз. Так оно и есть. Несомненно!

Молодые самураи продвигались с крайней осторожностью, потому что тот, кого они собирались убить, был готов расправиться с ними.

Они молча обменялись взглядами, выясняя, кто с риском для жизни первым бросится в атаку.

Напряжение разрядил коварный Тодзи, который подобрался вплотную к комнате.

– Мусаси! – позвал он. – Прости, что заставили ждать. Можешь выйти на минутку?

Ответа не последовало. Тодзи решил, что Мусаси приготовился отражать нападение. Поклявшись, что не выпустит Мусаси из рук, Тодзи дал сигнал к атаке, а сам ногой вышиб сёдзи. Выбитая из пазов рама опрокинулась внутрь комнаты. От треска дерева нападавшие инстинктивно отпрянули, но тотчас по команде выбили и остальные сёдзи.

– Его нет!

– Пусто!

Воинственные голоса зазвучали растерянно. Совсем недавно, когда один из учеников принес лампу, Мусаси сидел на своем месте. Светильник горел, в жаровне тлели угли, перед подушкой-дзабутон стояла нетронутая чашка чая. И ни следа Мусаси!

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...