 |
Большой мост на улице Годзё 12 глава
|
|
|
|
Мусаси многому научился со времени первых приключений юности. Сейчас он понимал, что его поведение в семнадцатилетнем возрасте было глупым и бесцельным. Преданная служба сюзерену не сводится к тому, чтобы слепо бросаться в драку, размахивая копьем. Самурай должен пройти весь путь до грани смерти. Самурай свершил нечто достойное и важное, если умирает с молитвой на устах за победу сюзерена. Теперь Мусаси так определял суть долга. В те далекие дни он и Матахати не имели представления о долге. Они жаждали славы, вернее, хотели легкой жизни без особых усилий со своей стороны. Странно, что они испытывали такие чувства. Мусаси благодаря Такуану постиг, что жизнь – бесценное сокровище, которое они с Матахати ни во что не ставили. Легкомысленно рисковали жизнью за жалкое жалованье самурая. Задним умом Мусаси понимал безрассудство их юности.
Мусаси незаметно для себя достиг Дайго, местечка к югу от города, и остановился передохнуть, потому что от быстрой ходьбы его прошиб пот.
– Подождите! Не уходите! – послышался издалека голос.
Посмотрев вниз на горную дорогу, Мусаси разглядел фигурку маленького водяного Дзётаро, бегущего со всех ног вверх по дороге. Вскоре мальчик сердито смотрел в глаза Мусаси.
– Вы меня обманули! – кричал Дзётаро. – Почему вы так поступили?
Мальчик запыхался, лицо его горело, слова были полны горечи. Он едва сдерживал слезы. Мусаси, не сдержавшись, рассмеялся, глядя на одежду мальчика. Вместо обычного одеяния на Дзётаро было кимоно, которое, правда, едва прикрывало колени, а рукава кончались на локтях. Деревянный меч за поясом был больше мальчика, тростниковая шляпа, болтавшаяся за спиной, напоминала зонт.
|
|
|
Браня Мусаси за нарушение слова, мальчик разразился слезами. Мусаси, обняв его, пытался успокоить ребенка, но Дзётаро безутешно рыдал, решив, верно, что в безлюдных горах нет свидетелей его плача.
– Тебе нравятся плаксы? – сказал наконец Мусаси.
– Мне все равно! – всхлипывал Дзётаро. – Вы взрослый, но обманули меня. Обещали взять в ученики и тайком ушли. Разве это достойно взрослого?
– Прости меня! – отозвался Мусаси.
От простых слов мальчик разрыдался еще громче.
– Хватит слез! – сказал Мусаси. – Я не хотел тебе лгать. У тебя есть отец и хозяин лавки. Я не мог увести тебя без разрешения хозяина, поэтому просил договориться с ним. Я не верю, что он тебя отпустил.
– Но почему вы не дождались ответа?
– Именно за это я извинился. Ты действительно говорил с хозяином?
– Да, – ответил мальчик, всхлипывая и сморкаясь в сорванные с дерева листья.
– Что он сказал?
– Отпустил меня.
– Правда?
– По его словам, ни один приличный воин или школа не возьмет такого сорванца, как я. Живший на постоялом дворе самурай – слабак, поэтому я ему под стать. Сказал, что я могу нести ваши вещи, и подарил на прощанье вот этот меч.
Рассуждения хозяина лавки вызвали у Мусаси улыбку.
– Потом я пришел на постоялый двор, – продолжал мальчик. – Старика не было, и я позаимствовал шляпу, которая висела под карнизом на крючке.
– Но это же вывеска заведения!
– Все равно. Она пригодится в дождь.
Судя по поведению Дзётаро, он считал все формальности, включая заверения в преданности, выполненными, поэтому возомнил себя произведенным в ученики Мусаси. Мусаси скрепя сердце смирился с присутствием мальчика. Быть может, оно и к лучшему. Мусаси сыграл не последнюю роль в том, что Тандзаэмон лишился служебного положения, поэтому стоило благодарить судьбу за дарованную возможность позаботиться о младшем Аоки. Так будет справедливо.
Дзётаро успокоился. Вдруг, что-то вспомнив, он полез за пазуху.
|
|
|
– Совсем забыл! Это вам, – сказал он, доставая письмо.
– Откуда оно у тебя? – спросил Мусаси, с интересом осматривая письмо.
– Помните, вчера я рассказывал о ронине, который много пил и расспрашивал о вас?
– Да.
– Когда я вернулся в лавку, он все еще сидел там. Он снова спрашивал о вас. Ну и пьяница! Один выдул целую бутылку сакэ! Потом написал это письмо и велел передать вам.
Мусаси, удивленно склонив голову набок, сломал печать. Взглянув сначала на подпись, он понял, что послание от Матахати, который действительно был крепко пьян, когда его писал. Казалось, иероглифы были навеселе. Мусаси, читая письмо, переживал и радость былого, и печаль. Не только почерк, но и содержание было невразумительным и путаным.
«После того как я покинул тебя на горе Ибуки, я никогда не забывал нашу деревню. Я не забывал старого друга. Случайно я услышал твое имя в школе Ёсиоки. Я был в растерянности тогда и не мог решить, встречаться с тобой или нет. Сейчас я в винной лавке. Много выпил».
Первые строки можно было разобрать, но дальше следовало что-то странное.
«После того как мы расстались, меня заперли в клетку похоти, и лень въелась в мои кости. Пять лет прошли в тупом безделье. Ты сейчас знаменит в столице как мастер меча. Пью за твое здоровье. Говорят, что Мусаси трус, гораздый лишь на бегство от вызова. Другие утверждают, что ему нет равных во владении мечом. Мне безразлично, правда это или ложь. Я просто счастлив, что твой меч заставил столицу говорить о тебе.
Ты умный. Ты сможешь проделать свой путь с помощью меча. Вспоминаю прошлое и думаю, почему я стал таким? Какой же я дурак! Глупый неудачник вроде меня должен умереть от стыда при встрече с таким мудрым другом, как ты. Не спеши осуждать меня! Впереди жизнь, и никто не знает, что принесет нам будущее. Не хочу встречаться с тобой сейчас, но настанет день, когда я захочу увидеться. Молюсь за твое здоровье».
Приписка, нацарапанная торопливыми иероглифами, извещала о том, что недавнее происшествие взбудоражило школу Ёсиоки, что Мусаси повсюду ищут, что ему следует остерегаться. Письмо завершалось следующими строками:
«Тебе нельзя умирать сейчас, когда ты вступил на стезю славы. Достигнув чего-то, я найду тебя, и мы вспомним былые дни. Береги себя, живи, потому что ты пример для меня».
|
|
|
Матахати, несомненно, желал ему добра, но чего-то недоговаривал. Зачем так хвалить друга и тут же поносить себя? «Почему, – думал Мусаси, – не написать просто: мы давно не виделись, давай встретимся и не спеша поговорим».
– Дзё, ты узнал адрес этого человека?
– Нет.
– Его знают в лавке?
– Вряд ли.
– Он часто заходит к вам?
– Нет. Я видел его в первый раз.
Мусаси подумал, что немедленно вернулся бы в Киото, знай он, где живет Матахати. Он хотел поговорить с другом детства, вразумить его, пробудить в нем юношеский пыл. Матахати оставался для него другом, и Мусаси хотел вытащить его из состояния безразличия, которое губило Матахати. Мусаси, конечно, хотел, чтобы Матахати объяснил своей матери, как она заблуждается, преследуя Такэдзо.
Мусаси и Дзётаро молча шли по дороге. Они спускались с горы Дайго, внизу уже виднелся перекресток Рокудзидзо.
– Дзё, у меня есть просьба к тебе, – вдруг сказал Мусаси мальчику.
– Слушаю!
– Хочу послать тебя с поручением. – Куда?
– В Киото.
– Откуда я только что пришел?
– Да. Отнеси письмо в школу Ёсиоки на улицу Сидзё. Расстроенный Дзётаро пнул камень.
– Не хочешь? – спросил Мусаси, в упор глядя на мальчика. Дзётаро неуверенно покачал головой.
– Я бы пошел, но мне кажется, что вы просто хотите избавиться, от меня.
Мусаси почувствовал неловкость от подозрений Дзётаро. Ведь он подорвал веру мальчика в слово старших.
– Нет! – решительно возразил Мусаси. – Самурай не лжет. Прости меня за то, что произошло утром. Случилось недоразумение.
– Хорошо, я отнесу.
У перекрестка они зашли в харчевню под названием «Рокуамида» и заказали обед.
Мусаси сел писать письмо Ёсиоке Сэйдзюро:
«Мне передали, что Вы и Ваши ученики разыскивают меня. Сейчас я нахожусь на горной дороге Ямато и намерен странствовать в окрестностях Иги и Исэ в течение года для продолжения занятий фехтованием. Сейчас я не намерен менять свои планы. Разделяю Ваше сожаление, что нам не довелось встретиться во время моего посещения Вашей школы. Хочу сообщить, что вновь буду в столице в первый или второй месяц будущего года. К той поре я надеюсь значительно усовершенствовать мастерство. Полагаю, что и Вы не будете пренебрегать тренировками. Позор падет на процветающую школу Ёсиоки Кэмпо, если она потерпит еще одно поражение, как случилось в мой недавний визит. С почтением шлю Вам пожелания доброго здоровья.
|
|
|
Симмэн Миямото Мусаси Масана».
Письмо было вежливым, но не оставляло сомнений в том, что Мусаси уверен в своем превосходстве. Мусаси исправил адрес, приписав к имени Сэйдзюро и учеников школы. Отложив кисть, Мусаси вручил письмо Дзётаро.
– Его можно бросить в ворота школы? – спросил мальчик.
– Нет! Ты должен постучать в главные ворота и отдать письмо слуге.
– Понял.
– Я бы попросил тебя еще об одной услуге, но думаю, что она затруднительна.
– Что?
– Не найдешь человека, который прислал мне письмо? Его имя Хонъидэн Матахати. Он мой старинный друг.
– Никакого труда.
– Серьезно? Как же ты его отыщешь?
– Обойду все питейные заведения и разузнаю. Мусаси рассмеялся.
– Здорово придумал! Из письма Матахати я понял, что он кого-то знает в школе Ёсиоки. Не лучше ли спросить о нем там?
– Что делать, когда я найду его?
– Передай, что на Новый год с первого по седьмое число я каждое утро буду ждать его на большом мосту на улице Годзё. Попроси его прийти туда в один из дней.
– Все?
– Да. Еще скажи, что я очень хочу его видеть.
– Понятно! А вас где искать?
– Спросишь в Ходзоине. Как только доберусь до Нары, отправлюсь туда. Ходзоин – храм, знаменитый монахами, которые владеют особой техникой сражения на копьях.
– Правду говорите?
– Ха-ха-ха! Какой недоверчивый! Не беспокойся. Если я не сдержу обещания, можешь отсечь мне голову.
Мусаси все еще смеялся, выходя из харчевни. Он направился в Нару, а Дзётаро побежал в сторону Киото. Перекресток дорог представлял собой неразбериху из людей в тростниковых шляпах, мелькающих в воз-Духе ласточек, ржущих лошадей. Протискиваясь в толкучке, Дзётаро оглянулся. Мусаси стоял, глядя ему вслед. Они издалека улыбнулись друг Другу, и каждый пошел своей дорогой.
ВЕСЕННИЙ ВЕТЕРОК
Акэми полоскала кусок ткани в реке Такасэ и пела песню, услышанную на представлении Окуни Кабуки. Извивающаяся в струях воды узорная материя напоминала цветы вишни, подхваченные ветром.
Ветерок любви залетел
В рукав кимоно.
Руки не поднять,
Неужели любовь тяжела?
Дзётаро стоял на дамбе. Он был в веселом настроении и одаривал всех дружелюбной улыбкой.
– Тетя, вы хорошо поете! – крикнул он.
– Глупость какая! – распрямилась Акэми. Ее взору предстал смешной мальчишка в огромной шляпе и с длинным деревянным мечом.
|
|
|
– Ты кто? Почему называешь меня «тетя»? Я не старая!
– Ладно. Хорошенькая юная девица. Подходит?
– Прекрати! – рассмеялась Акэми. – Мал еще, чтобы отпускать комплименты. Вытри нос!
– Я просто хотел спросить.
– Ой! – вдруг всполошилась Акэми. – Лоскут уплыл!
– Не беспокойся!
Дзётаро помчался вдоль берега и выловил ткань мечом. «Меч хоть на это сгодился!» – мелькнуло у него в голове. Акэми, поблагодарив мальчика, спросила, не может ли она ему помочь.
– Где находится «Ёмоги»?
– Совсем рядом, это наше заведение.
– Приятная весть. Я долго искал.
– Зачем? Ты откуда?
– Оттуда, – неопределенно махнул рукой Дзётаро.
– А поточнее?
Дзётаро на мгновение задумался.
– Сам толком не знаю. Акэми хихикнула.
– Ерунда. А зачем тебе в «Ёмоги»?
– Ищу человека по имени Хонъидэн Матахати. В школе Ёсиоки мне сказали, что его можно найти в «Ёмоги».
– Но его здесь нет.
– Врешь!
– Правда. Он жил с нами, но недавно ушел. – Куда?
– Не знаю.
– Кто-то у вас должен знать?
– Моя мать тоже не знает. Он просто сбежал.
– Неужели?
Мальчик присел на корточки, растерянно уставясь на реку.
– Что же мне делать?
– Кто тебя прислал?
– Мой учитель.
– А он кто?
– Его зовут Миямото Мусаси.
– Ты принес письмо?
– Нет! – замотал головой Дзётаро.
– Хорош гонец! Не знает, откуда и зачем явился с пустыми руками!
– Я должен передать послание устно.
– Какое? Боюсь, что Матахати больше не вернется, но если объявится, я бы сообщила ему.
– По-моему, я не должен доверяться посторонним.
– Как хочешь. Решай сам.
– Ладно. Мусаси сказал, что очень хочет увидеть Матахати. Он будет ждать Матахати каждое утро с первого по седьмое число Нового года на большом мосту на улице Годзё. Пусть Матахати придет на мост в один из указанных дней.
Акэми невольно расхохоталась.
– Впервые слышу такое! Мусаси, значит, шлет послание Матахати сейчас, сообщая о свидании в будущем году? Твой учитель такой же чудак, как и ты!
Дзётаро нахмурился, возмущенно вздернув плечи.
– Не нахожу ничего смешного! Акэми наконец справилась со смехом.
– Ты рассердился?
– Конечно! Я вежливо попросил тебя о помощи, а ты хохочешь, как безумная.
– Прости меня, я и правда со странностями. Больше не засмеюсь. Если Матахати вернется, я передам ему твое послание.
– Обещаешь?
– Клянусь!
Закусив губу, чтобы не улыбнуться, Акэми спросила:
– Повтори имя человека, который прислал тебя.
– Память у тебя неважная. Миямото Мусаси.
– Как ты пишешь «Мусаси»?
Подняв бамбуковую щепку, Дзётаро нацарапал на песке два иероглифа.
– Это ведь читается «Такэдзо»! – воскликнула Акэми.
– Его имя не Такэдзо, а Мусаси.
– Да, но эти иероглифы можно прочитать и как «Такэдзо».
– Упряма же ты! – проворчал Дзётаро, швыряя щепку в воду. Акэми немигающим взглядом смотрела на иероглифы, начертанные на песке. Подняв глаза на Дзётаро, она внимательно оглядела его с головы до ног.
– Твой Мусаси случаем не из Ёсино в провинции Мимасака? – тихо спросила она.
– Да. Я из Харимы, а он из деревни Миямото соседней провинции Мимасака.
– Он высокий и сильный? И не бреет макушку?
– Да. Откуда ты знаешь?
– Я помню, он однажды рассказал мне, что в детстве у него на макушке вскочил громадный чирей, от которого остался шрам. Если он будет брить макушку, как все самураи, безобразный шрам будет виден.
– Он тебе рассказал? Когда?
– Пять лет назад.
– Ты знаешь моего учителя так давно?
Акэми не отвечала. Нахлынувшие воспоминания захватили ее так, что ей трудно было говорить. Со слов мальчика она убедилась, что Мусаси и Такэдзо – одно лицо. Акэми страстно захотелось его увидеть. Ей опротивели проделки матери, она видела, как гибнет Матахати. С первого взгляда Акэми приглянулся Такэдзо, и годы убедили ее в правильности первого впечатления. Она радовалась, что до сих пор не вышла замуж. Такэдзо совсем не похож на Матахати!
Акэми не раз обещала себе никогда не связывать свою судьбу с типами, которые пьянствовали в «Ёмоги». Она презирала таких мужчин, храня в сердце образ Такэдзо. Ее не покидала надежда когда-нибудь встретить его. Такэдзо представлялся в ее мечтах, когда она пела любовные песни.
Посчитав задание выполненным, Дзётаро сказал:
– Мне пора. Не забудь все передать Матахати, если он вернется.
Дзётаро засеменил по узкой тропке на гребне дамбы.
Воловья упряжка тащила гору мешков с рисом или чечевицей, а может, и другого местного продукта. Гору венчала надпись, сообщавшая, что это подношение истовых верующих храму Кофукудзи в Наре. Этот храм знал даже Дзётаро, поскольку Кофукудзи был символом Нары.
Глаза Дзётаро вспыхнули озорным блеском. Догнав повозку, он забрался на нее, даже ухитрился присесть незаметно для извозчика. Мешки не только скрывали его, на них можно было удобно откинуться.
По обе стороны дороги тянулись поля с ровными рядами ухоженных чайных кустов. Вишня только зацветала. Крестьяне возделывали поля, молясь о том, чтобы в этом году земли не потоптали ноги солдат и копыта лошадей. Женщины, склонившись над ручьями, мыли овощи. Горный тракт Ямато жил мирной жизнью.
«Мне здорово повезло», – думал Дзётаро, устраиваясь поудобнее среди мешков. Его клонило в сон. Когда колесо наезжало на камень и телегу встряхивало, Дзётаро таращил глаза, мысленно благодаря дорогу, не дававшую ему проспать Нару. Езда была вдвойне приятна – не надо было идти пешком, и путь до Нары укоротился.
На выезде из деревни Дзётаро сорвал на ходу лист камелии. Приложив его к губам, он стал насвистывать мелодию. Извозчик оглянулся, но никого не увидел. Свист не умолкал, извозчик несколько раз поворачивал голову назад, потом, остановив воз, пошел вокруг телеги.
Дармовой попутчик ему не понравился, и возница принялся дубасить мальчишку, а тот начал оглушительно вопить.
– Ты что здесь делаешь? – орал извозчик.
– Разве я мешаю вам?
– Да!
– Не вы же впряжены в телегу?
– Наглый сорванец! – истошно заорал извозчик, швырнув Дзётаро на землю.
Тот мячиком откатился к дереву. Телега двинулась дальше. Скрип удалявшихся колес звучал словно смех над незадачливым Дзётаро.
Он поднялся с земли и вдруг обнаружил пропажу бамбукового пенала, в котором находился ответ из школы Ёсиоки. Пенал висел у него на шее на шнурке. Мальчик принялся шарить вокруг, но безуспешно. Потеряв надежду, он ходил кругами, уставившись в землю. Молодая женщина, одетая по-дорожному, в широкополой шляпе, наполовину закрывавшей лицо, остановилась рядом.
– Ты что-то потерял? – спросила она.
Дзётаро, мельком взглянув на нее, кивнул и снова уставился себе под ноги.
– Там были деньги?
Поглощенный поисками, Дзётаро бросил отрицательный ответ, не обращая внимания на женщину.
– Ты ищешь бамбуковый пенал, не очень длинный и со шнурком? Дзётаро подскочил от удивления.
– Откуда вы знаете?
– Так это за тобой гонялись возчики, браня за то, что ты дразнил их лошадей?
– Э-э... Ну и что?
– Когда ты удирал от них, шнур, верно, порвался. Пенал упал на, дорогу, и его подобрал какой-то самурай, который как раз разговаривал с возчиками. Вернись и забери свой пенал у него.
– А вы ничего не напутали?
– Нет.
– Спасибо!
Дзётаро сделал несколько шагов, и молодая женщина окликнула его:
– Подожди! Не надо никуда бежать. Я вижу того самурая, он направляется сюда. Вон тот, в рабочих хакама.
Дзётаро, застыв на месте, впился глазами в незнакомца.
Это был внушительного вида мужчина лет сорока. Все в нем было крупнее обычного – рост, иссиня-черная борода, широкие плечи, мощная грудь. На кожаные носки у него были надеты соломенные сандалии-дзори, ноги, казалось, попирали землю. Дзётаро с первого взгляда понял, что перед ним выдающийся воин, состоящий на службе у очень знатного даймё. Оробев, мальчик боялся подать голос.
Самурай, к счастью, заговорил первым, подозвав к себе Дзётаро:
– Не ты ли, разиня, обронил бамбуковый пенал перед храмом Мам-пукудзи?
– Это он! Вы нашли его?
– Не знаешь, что надо прежде сказать слово «спасибо»?
– О, простите! Благодарю вас, господин.
– В пенале важное письмо. Когда хозяин посылает тебя с поручением, ты не должен останавливаться по дороге, дразнить лошадей, цепляться за телеги и отвлекаться на посторонние дела.
– Да, господин! Вы заглянули внутрь?
– Разумеется. Когда что-то находишь, то разглядываешь вещь и потом возвращаешь хозяину. Я не сломал печать на письме. Теперь ты должен проверить, все ли в порядке.
Дзётаро, сняв колпачок пенала, заглянул внутрь. Убедившись, что письмо невредимо, он повесил пенал на шею и мысленно поклялся не потерять его.
Женщина, казалось, радовалась не меньше Дзётаро.
– Вы очень добры, господин, – поблагодарила она самурая, как бы извиняясь за недостаточную учтивость мальчика.
Все трое зашагали по дороге.
– Мальчик с вами? – спросил самурай.
– Нет, впервые вижу его. Самурай улыбнулся:
– Вместе вы и правда выглядели бы странно. Он – потешный дьяволенок. И на шляпе надпись «Сдаем ночлег».
– Он по-ребячьи непосредственный, поэтому такой милый. Мне он нравится. Ты куда идешь? – спросила женщина, обратившись к мальчику.
Шагая между взрослыми, Дзётаро повеселел.
– В Нару, в храм Ходзоин.
Внимание Дзётаро привлек узкий длинный предмет, завернутый в парчу, который выглядывал из-под оби девушки.
– У вас тоже пенал с письмом? Смотрите не потеряйте!
– Пенал? Где?
– В оби. Девушка рассмеялась.
– Это не пенал, малыш, а флейта.
– Флейта?
Дзётаро горящим от любопытства взором уставился на парчовый сверток, едва не уткнувшись головой в грудь девушки. Внезапно он отшатнулся от попутчицы, не сводя с нее застывшего взгляда.
Дети способны оценить женскую красоту или, по крайней мере, инстинктивно почувствовать целомудрие женщины. Дзётаро восхитился очарованием девушки. Он ощутил несказанное счастье и благоволение судьбы, оказавшись рядом с такой красавицей. Сердце Дзётаро бешено колотилось, голова слегка кружилась.
– Флейта... Вы играете на флейте, тетя? – спросил он. Вспомнив, как на слово «тетя» обиделась Акэми, Дзётаро изменил вопрос: – Как вас зовут?
Девушка рассмеялась и бросила веселый взгляд на самурая поверх головы мальчика. Похожий на медведя воин тоже расхохотался и в густой бороде сверкнули крепкие, ослепительно белые зубы.
– Славный мальчуган! Если ты спрашиваешь у кого-то имя, то сначала должен назвать свое. Так поступают вежливые люди.
– Меня зовут Дзётаро.
Ответ вызвал новый приступ смеха.
– Так не честно! – закричал Дзётаро. – Вы узнали мое имя, а я до сих пор не знаю вашего. Как вас зовут, господин?
– Сода, – ответил самурай.
– Это фамилия. А имя?
– С твоего позволения я пока не назову имени. Довольный, Дзётаро обратился к девушке:
– Теперь ваша очередь представиться. Наши имена вам известны. Будет невежливо, если вы скроете свое?
– Меня зовут Оцу.
– Оцу?
Дзётаро на мгновение задумался, ответ, видимо, его удовлетворил, и он продолжал:
– Почему вы странствуете с флейтой?
– Зарабатываю на жизнь.
– Это ваше ремесло?
– Я не знаю человека, для которого игра на флейте была бы ремеслом, но флейта позволяет мне совершать долгие путешествия. По-моему, игра на флейте для меня стала средством зарабатывать на жизнь.
– Вы играете такую музыку, которую я слышал в квартале Гион и в храме Камо? Музыку для храмовых танцев?
– Нет.
– Музыку для танцев? Кабуки?
– Нет.
– А что же?
– Самые простые мелодии.
Самурай тем временем разглядывал длинный деревянный меч Дзётаро.
– Что это у тебя за поясом? – поинтересовался он.
– Деревянный меч, неужели не ясно? Я-то думал, что вы самурай!
– Да, я самурай. Я просто удивился, что ты его таскаешь. Зачем он тебе?
– Буду учиться фехтованию..
– Неужели? У тебя есть учитель?
– Да.
– Письмо ему адресовано?
– Да.
– Если он твой учитель, то должен быть истинным мастером.
– Не совсем. – То есть?
– Все говорят, что он слабак.
– Тебе не обидно состоять при слабом учителе?
– Я и сам мечом не владею, так что мне все равно.
Самурай изумился. Едва сдерживая улыбку, он серьезно смотрел на мальчика.
– Ты изучал основы фехтования?
– Не совсем. Вообще-то я еще ничему не учился. Самурай, не выдержав, расхохотался.
– С тобой дорога покажется короче. Ну, а вы, барышня, куда направляетесь?
– В Нару. Пока не знаю, куда именно в Наре. Больше года я разыскиваю одного ронина. Говорят, их теперь много в Наре, вот я и иду туда, хотя не очень доверяю слухам.
Показался мост в Удзи. На веранде чайной благообразный старик обслуживал посетителей. Заметив Соду, старик приветливо поздоровался.
– Как приятно видеть человека из Ягю! – сказал он. – Заходите! Милости просим!
– Мы передохнем немного. Не найдется ли для мальчика чего-нибудь сладкого?
Спутники Дзётаро сели, но он стоял. Сидение было скучным делом для него. Когда принесли сласти, Дзётаро сгреб их в кулак и убежал на пригорок за чайным домиком.
Оцу, отпивая чай маленькими глотками, спросила старика:
– Далеко ли до Нары?
– Изрядно. Даже хороший ходок до заката доберется лишь до Кидзу. Такой девушке, как вы, придется заночевать в Таге или Идэ.
В разговор вмешался Сода.
– Барышня уже несколько месяцев ищет одного человека. По-твоему, молодой женщине безопасно в наши дни идти одной в Нару, не зная, где остановиться на ночлег?
Старик от изумления округлил глаза.
– Неужели она не подумала об этом? И речи быть не может! – решительно заявил он. Старик замахал на Оцу руками. – И думать нечего! Если бы с тобой был надежный попутчик, тогда другое дело. Для одинокой девушки Нара – очень опасное место.
Хозяин налил себе чаю и пустился в рассказы о том, что слышал о жизни в Наре. Большинство полагают, что древняя столица – безмятежный уголок со множеством красивых храмов и стадами ручных оленей, благодатное место, обойденное войной и голодом. На самом деле город давно изменился. Никто не знает, сколько ронинов из потерпевших поражение в битве при Сэкигахаре укрылось в Наре. Сторонники Осаки, они сражались в основном в Западном войске. Лишенные средств к существованию, ронины теперь потеряли надежду найти себе применение в мирной жизни. Укрепление сёгуната Токугавы лишало беглецов возможности со временем взяться за меч, не нарушая законов.
Не у дел оказалось около ста тридцати тысяч самураев. Победоносный клан Токугава конфисковал владения, приносившие в год до шести с половиной миллионов коку риса. Собственность была частично возвращена некоторым феодальным владетелям, однако почти восемьдесят даймё с доходом в двадцать миллионов коку риса безвозвратно лишились своих поместий. На каждые сто коку приходилось по три самурая, потерявших службу и рассеявшихся по разным провинциям, а с учетом их домочадцев и слуг общее количество составляло не менее ста тысяч человек.
Войскам Токугавы было трудно контролировать Нару и окрестности горы Коя, где располагалось множество храмов. Эти места считались надежным убежищем для беглецов, стекавшихся сюда толпами.
– Возьмите знаменитого Санаду Юкимуру, – продолжал старик. – Он скрывается на горе Кудо. Про Сэнгоку Соя говорят, что он прячется неподалеку от храма Хорюдзи, а Бан Данъэмон – в храме Кофукудзи. Сколько их таких!
Все они были обречены на смерть, покажись они на людях. Будущее они связывали только с новой войной.
По мнению старика, знаменитые ронины, выйдя из укрытия, не пропали бы. Имея высокий авторитет, они обеспечили бы себя и свои семьи. Куда опаснее были нищие самураи, рыскавшие по окраинам и закоулкам города в поисках работы для своих мечей. Добрая половина этих молодцов затевала драки, играла в азартные игры и нарушала закон другими способами, надеясь, что затеянные ими беспорядки заставят Осаку взбунтоваться и вновь взяться за оружие. Некогда тихий город Нара превратился в гнездо отъявленных сорвиголов. Девушке идти туда одной все равно что облить кимоно маслом и прыгнуть в огонь. Старик настаивал, чтобы Оцу изменила первоначальный план.
Оцу задумалась. Будь у нее капля уверенности во встрече с Мусаси в Наре, она без страха пошла бы туда. Ее надежды не имели почвы под собой. Она просто шла в Нару, как путешествовала по другим местам с той поры, как Мусаси бросил ее на мосту в Химэдзи.
Замешательство девушки не ускользнуло от Соды.
– Ваше имя Оцу, так ведь?
– Да.
– Я не сразу решился предложить вам, Оцу, но послушайте меня. Почему бы вместо Нары вам не отправиться во владения Коягю?
Сода посчитал нужным подробнее рассказать о себе, чтобы развеять возможные сомнения девушки и уверить ее в искренности намерений.
– Меня зовут Сода Кидзаэмон, я состою на службе у семейства Ягю. Мой сюзерен, которому уже восемьдесят лет, сейчас не у дел. Он тоскует от праздности. Услышав, что вы играете на флейте, я подумал, как чудесно пригласить вас к нам, чтобы вы музыкой отвлекали старца от грусти. Вам бы подошла такая работа?
Старик тут же поддержал самурая.
– Непременно соглашайтесь! Знайте, владелец Коягю – это великий Ягю Мунэёси. Удалясь от мирских дел, он принял имя Сэкисюсай. После Сэкигахары его наследник Мунэнори, владелец Тадзимы, был вызван в Эдо и получил пост советника при управлении двора сёгуна. Семейство Ягю не имеет себе равных в Японии. Приглашение в Коягю – великая честь. И не вздумайте отказаться!
Кидзаэмон занимал значительное положение в доме Ягю. Оцу обрадовалась, что не ошиблась, угадав в Соде не простого самурая, но не решалась немедленно ответить на его предложение.
– Не хотите? – спросил Кидзаэмон, не услышав ни слова от Оцу.
– Я не могла и мечтать о подобном. Боюсь, что моя игра недостойна слуха столь почтенного человека, как Ягю Мунэёси.
– Не волнуйтесь! Ягю не похожи на семьи других даймё. А Сэкисюсай непритязательный и спокойный по характеру, как мастер чайной церемонии. Его огорчила бы вычурность, а не погрешности в игре на флейте.
|
|
|
