 |
Тост в честь завтрашнего дня 8 глава
|
|
|
|
Мусаси не мог предвидеть действий Гонноскэ, поэтому не решался убрать меч. Положение Гонноскэ было еще незавиднее, ведь дубинка пассивно препятствовала удару меча. Утрать он на миг хладнокровие, и меч разрубит ему голову.
Гонноскэ побледнел, вокруг глаз выступили капельки пота. Дубинка начала едва заметно подрагивать. Гонноскэ закусил губу. Дыхание его участилось.
– Гонноскэ!– крикнула старуха, в лице которой не осталось ни кровинки. – Бедро у тебя слишком высоко!
Старуха приподнялась и упала ничком на землю. Силы оставили ее. Голос звучал так, словно она захлебывалась кровью.
Бойцы, скрестив оружие, будто окаменели от голоса старухи. Они резко отпрянули друг от друга, еще неистовее, чем при наступлении. Мусаси пружинисто отскочил на два метра назад. В тот же миг дубинка в руках Гонноскэ последовала за ним, так что Мусаси чудом увернулся. Вложив в этот удар все силы, Гонноскэ потерял равновесие и открыл противнику спину. Мусаси со стремительностью ястреба коснулся мечом спины противника. Жалобно застонав, Гонноскэ упал. Мусаси вдруг грохнулся оземь, держась за живот.
– Сдаюсь! – крикнул он.
Гонноскэ лежал безмолвно. Оцепеневшая мать смотрела на сына немигающим взором.
– Я ударил его плашмя, – сказал ей Мусаси. Старуха, казалось, не понимала.
– Он просто оглушен. Дайте ему воды, – повторил Мусаси.
– Что? – не веря своим ушам, воскликнула старуха. Не видя крови на сыне, она, пошатываясь, подошла к нему и, упав на колени, обняла его. Потом принесла воды и трясла сына, пока тот не пришел в сознание.
Гонноскэ невидяще посмотрел на Мусаси, затем взгляд его принял осмысленное выражение. Он поднялся на ноги, подошел к Мусаси и склонился перед ним в глубоком поклоне.
|
|
|
– Признаю, что ты сильнее меня, – просто сказал он. Мусаси, оправившись от потрясения, схватил Гонноскэ за руку:
– Не говори так! Ты не проиграл. Поражение потерпел я. Смотри! Мусаси распахнул кимоно. Красное пятно на его животе показывало, куда угодила дубинка.
Голос Мусаси дрогнул. Он так и не понял, когда и как Гонноскэ нанес удар.
Гонноскэ и его мать молча смотрели на красное пятно. Запахивая кимоно, Мусаси спросил старуху, почему она сказала сыну о бедре. Была ли в положении Гонноскэ ошибка или скрытая опасность?
– Я не знаток боевого искусства, но, наблюдая за Гонноскэ, я поняла, что он ошибается, – ответила старуха. – Всю силу он сосредоточил на том, чтобы удержать твой меч от удара. Он не мог сдвинуться с места и был напряжен до предела. Я догадалась: стоит ему резко расслабить мышцы бедер, как дубинка сама собой ударила бы тебя в грудь. Эта мысль невольно пришла мне в голову, и я даже не помню, что крикнула сыну.
Мусаси понимающе кивнул. Он считал, что ему повезло. Он получил ценный урок, не расплатившись жизнью. Гонноскэ с почтением внимал словам матери. Теперь он воистину познал настоящий бой. Его не посетило озарение, от которого кружится голова. Он стал человеком, побывавшим на границе жизни и смерти. Мать, почувствовав, что сын находится на грани отчаяния, преподала ему урок выживания.
Много лет спустя, когда Гонноскэ создал свою школу и прославился на всю страну, он написал трактат на основании наблюдений своей матери. Он оставил пространные заметки, посвященные матери и поединку с Мусаси, но ни разу не упомянул о своей победе. До конца жизни он утверждал, что проиграл тот бой и поражение послужило ему бесценным уроком.
Мусаси, распростившись со старухой и ее сыном, двинулся дальше через Инодзигахару в Камисуву, не подозревая, что за ним следует самурай, который расспрашивал всех погонщиков лошадей и каждого путника, не встречался ли им по дороге Мусаси.
|
|
|
ЛЮБОВЬ НА ОДНУ НОЧЬ
Ранение Мусаси оказалось болезненным, и вместо поисков Оцу и Дзётаро в Камисуве он отправился на горячие источники в Симосуву. Город на берегу озера Сува был не мал – одних домов горожан насчитывалось больше тысячи.
В гостинице, предназначенной для даймё, ванны находились в помещении, а небольшие купальни для простолюдинов были вдоль дороги под открытым небом. Ими мог пользоваться любой.
Мусаси, повесив меч и одежду на дерево, погрузился в горячую воду. Помассировав распухший ушиб, он привалился головой к камню и блаженно закрыл глаза. Солнце клонилось к закату, розоватая дымка окутала озеро. Его зеркальная поверхность виднелась между рыбачьими домами.
Две узкие грядки с овощами отделяли Мусаси от дороги. Он слышал голоса прохожих, топот копыт, скрип повозок. В лавке, торгующей ламповым маслом и соломенными изделиями, какой-то самурай покупал сандалии. Выбрав подходящую пару, он начал обуваться.
– Ты, конечно, слышал о бое, – говорил самурай хозяину лавки.
– Он произошел у раскидистой сосны в Итидзёдзи под Киото. Этот ронин в одиночку выступил против всей школы Ёсиоки и сражался с отвагой, редкой для нынешних времен. Он должен был пройти по этой дороге. Ты точно его не видел?
Было очевидно, что самурай не представлял себе человека, которого разыскивал, не знал ни его возраста, ни как он одет. Лавочник разочаровал его отрицательным ответом.
– Все равно найду его, – несколько раз повторил самурай, подвязывая сандалии.
Это был человек лет сорока, в хорошей одежде, с обветренным в странствиях лицом. На висках из-под тесемки тростниковой шляпы торчала густая щетка волос, лицо было волевым. Мусаси, наблюдавший за ним из-под прикрытых век, не сомневался, что тело самурая опоясывали рубцы от долгого ношения боевых доспехов. «Я его прежде не встречал, – думал Мусаси. – Он упомянул школу Ёсиоки. Вероятно, один из былых учеников. Среди бесчисленного множества ее питомцев были и настоящие воины. Верно, плетут новый заговор против меня».
Когда самурай ушел, Мусаси неторопливо оделся, считая, что путь безопасен. Выйдя на дорогу, он столкнулся с поджидавшим его самураем. Незнакомец поклонился и, пристально глядя в глаза Мусаси, произнес:
|
|
|
– Миямото Мусаси?
Мусаси кивнул, не скрывая настороженности.
– Я так и знал! – продолжил самурай, обрадованный своей проницательностью. – Вы не представляете, как я счастлив встрече с вами. По-моему, я мельком видел вас среди путников на дороге.
Не давая Мусаси возможности что-либо ответить, самурай любезно предложил ему остановиться на ночлег в выбранной им гостинице.
– Доверьтесь мне, – сказал самурай. – Нескромно, право, говорить, но мое положение таково, что я обычно путешествую с запасными лошадьми и в сопровождении двенадцати слуг. Я состою на службе у Датэ Масамунэ, владельца замка Аоба в Митцу. Меня зовут Исимода Гэки.
Мусаси сдержанно принял приглашение. Гэки решил, что они остановятся в гостинице для даймё.
– Не хотите вымыться с дороги? – спросил Исимода, когда их проводили в комнаты. – Забыл, вы только что из горячего источника! Я искупаюсь, а вы без стеснения располагайтесь. Скоро вернусь.
Исимода снял дорожное платье и вышел из комнаты.
Он держался учтиво и дружески, но Мусаси не доверял ему. «Зачем я понадобился этому высокопоставленному военному? Почему Исимода подчеркнуто дружелюбен?» – размышлял Мусаси.
– Не хотите переодеться в домашнюю одежду? – раздался голос вошедшей служанки. Она протянула Мусаси кимоно на вате.
– Нет, спасибо. Я не уверен, что останусь на ночь.
Мусаси вышел на веранду. Слышалось постукивание посуды – служанка накрывала ужин. Озеро на глазах темнело от густо-синего к черному. Мусаси представил печальные глаза Оцу. «Я ошибся, – подумал он. – Похититель наверняка обходит стороной города».
Мусаси почудился голос Оцу. Правильно ли относиться ко всему бесстрастно, полагаясь на волю небес? Он терзался виной, потому что ничего не делал для спасения Оцу и Дзётаро.
Вернувшись из ванны, Исимода Гэки, извинившись, что заставил долго ждать, уселся перед подносом с ужином.
– Вы не переоделись? – удивленно взглянул он на Мусаси.
– В своей одежде я чувствую себя привычнее. Она всегда на мне – в пути, в доме, под деревом, где я ночую.
|
|
|
– Конечно, я должен был бы догадаться. Вы постоянно в боевой готовности. Вы понравились бы его светлости Датэ. – Гэки с нескрываемым восхищением смотрел на Мусаси. – Садитесь, выпейте сакэ, – произнес он после небольшой паузы. Сполоснув чарку в фаянсовой чаше с водой, он протянул ее Мусаси.
Мусаси сел в официальной позе и поклонился.
– Простите, не объяснили бы вы мне, чем я обязан вашему вниманию? Почему вы расспрашивали обо мне в придорожной лавке?
– Закономерный вопрос, но едва ли мое объяснение удовлетворит вас. Я в вас влюбился. – Помолчав немного, Гэки рассмеялся. – Да, это любовь, – продолжал он, – тот случай, когда мужчину привлекает мужчина.
Гэки счел объяснение достаточным, но Мусаси совсем растерялся. Случалось, что мужчина испытывал привязанность к мужчине, но Мусаси это чувство было незнакомо. Такуан был слишком суров, чтобы внушать нежные чувства. Коэцу жил в своем мире. Сэкисюсай обитал на таких вершинах, что нелепо было рассуждать о любви или нелюбви к нему. Конечно, Гэки мог льстить ему, тогда его поведение вдвойне подозрительно. Мусаси почему-то казалось, что самурай не лицемерил, поскольку был значителен и мужественен,
– Как понимать ваши слова о том, что я привлекаю вас? – уточнил Мусаси.
– Как ни странно, но я полюбил вас, едва услышав про вашу победу в Итидзёдзи.
– Вы в то время находились в Киото?
– Да, я приехал в столицу в первый месяц года и остановился в усадьбе господина Датэ на улице Сандзё. Я был у придворного Карасумару Мицухиро на другой день после вашего боя, где и услышал про вас. Карасумару рассказал о вашем прошлом, отметив вашу молодость. Я сразу почувствовал расположение к вам и решил найти вас. По дороге из Киото я увидел вашу надпись у перевала Сиёдзири.
– Вот в чем дело! – протянул Мусаси.
Надпись, адресованная Дзётаро, по иронии судьбы привела к Мусаси совершенно незнакомого человека. Слушая похвалы Гэки, Мусаси укреплялся в мысли, что не заслуживает восторгов. Слова Гэки ставили Мусаси в неловкое положение, потому что он всегда болезненно переживал свои недостатки. Он счел нужным прямо сказать об этом новому знакомому:
– Вы переоцениваете меня.
– На службе князя Датэ, кстати, его доход составляет миллион коку риса в год, состоит немало выдающихся самураев. Я знаком с некоторыми знаменитыми воинами. Но, судя по рассказам о вас, никто из них не смог бы соперничать с вами. Главное, что вы молоды, впереди целая жизнь. Вот это и привлекает меня больше всего. Станем друзьями. Выпьем и поговорим не спеша.
Мусаси принял от Гэки чашечку сакэ и потом пил наравне с ним. Гэки не пьянел.
|
|
|
– Мы, самураи с севера, способны изрядно выпить. Мы пьем, чтобы согреться. Князь Датэ перепьет любого из нас, а мы же стараемся не отставать от хозяина.
Служанка все подносила сакэ и уже несколько раз подправляла светильник. Гэки был неутомим.
– Будем пить всю ночь, – заявил он. – Тогда получится душевный разговор.
– Хорошо, – улыбнулся Мусаси. – Вы говорили, что встречались с придворным Карасумару. Вы давно его знаете?
– Не могу утверждать, что мы друзья, но я не раз бывал в его доме с различными поручениями. Он очень гостеприимен.
– Меня представил ему почтеннейший Хонъами Коэцу. Карасумару большой жизнелюб, что не свойственно аристократам.
Гэки посчитал оценку Мусаси поверхностной.
– Иного вы в нем не увидели? У вас, верно, было мало времени, иначе вас поразили бы его ум и образованность.
– Мы встретились в веселом квартале.
– Ясно, что это не место для серьезной беседы.
– Каков же Карасумару на самом деле?
Гэки сел в официальную позу и серьезно произнес:
– Мятущаяся душа. Человек, пораженный печалью. Его подавляет могущество сёгуната.
Повисло молчание. Мусаси услышал плеск озерных волн, взглянул на белесые полосы, падавшие от лампы на фусума.
– Мусаси, мой друг, ради кого вы совершенствуете свое мастерство? – внезапно спросил Гэки.
Мусаси никогда не задумывался над этим вопросом.
– Для себя, – ответил он.
– Разумеется, но ради кого вы постоянно совершенствуете себя? Для вас тщеславие слишком мелкое чувство.
Гэки словно невзначай перешел к главной цели разговора.
– Вся страна попала под власть Иэясу, – продолжал он. – Установилось некое подобие мира и благополучия. Насколько реально это благоденствие? Воистину ли счастлив народ при новом правителе? На протяжении столетий нами правили Ходзё, Асикага, Ода Нобунага, Тоётоми Хидэёси – вереница военных диктаторов, угнетавших не только простой народ, но и императорский двор вместе с самим императором. Император утратил реальную власть, народ утеснен. Военное сословие захватило все привилегии. Так повелось со времен Минамото Ёритомо, и по сей день ничего не изменилось. Нобунага хотя бы испытывал неловкость от чинимой им несправедливости, он построил новый дворец для императора. Хидэёси был еще разумнее, обязав всех даймё повиноваться императору Го-Ёдзэй и пытаясь улучшить положение простого народа. Ну а Иэясу? Помыслы его сосредоточены на благосостоянии и возвышении собственного клана. Счастье народа и процветание императорской фамилии принесены в жертву военной диктатуры. На пороге новая пора тирании. Никто не переживает за судьбу страны так, как князь Датэ Масамунэ, а среди придворных – Карасумару Мицухиро. Гэки умолк, ожидая ответа Мусаси, но тот пробормотал сквозь зубы:
– Вот как.
Мусаси, как и многие, понимал, что после битвы при Сэкигахаре произошли коренные изменения в политике. Ему всегда были безразличны политические интриги феодалов из Осаки, изворотливые маневры Токугавы, позиция могущественных владетельных князей вроде Датэ или Симадзу. О Датэ он знал лишь то, что официально объявленный доход с его владений составлял шестьсот тысяч коку риса в год, но, возможно, что он достигал и миллиона коку, как говорил Гэки.
– Дважды в год, – продолжал Гэки, – хозяин посылает принцу Коноэ в Киото товары и провизию из своего владения для передачи императорскому дворцу. Датэ делает это постоянно даже в период войны. Прошлая моя поездка в Киото связана с такой поставкой.
Замок Аоба – единственный в стране, в котором есть специальные покои для императора. Едва ли они когда-либо будут использованы по назначению, но князь Датэ отделал покои деревом, вывезенным из императорского дворца во время его перестройки. Дерево доставили из столицы в Сэндай по воде. – Гэки помолчал. – Кстати, о походе в Корею. Полководцы Като, Кониси и другие пеклись о личной славе. Только на боевых знаменах князя Датэ вместо фамильного герба сияло солнце, тем самым показывая, что он воюет не ради своего рода или Хидэёси, а во славу Японии.
Мусаси внимательно слушал вдохновенное повествование Гэки о достоинствах его сюзерена, его безграничной преданности императору и стране. В пылу Гэки даже забыл о сакэ. Обнаружив, что сакэ остыло, Гэки хлопнул в ладоши, чтобы служанка принесла подогретое.
– Спасибо, я больше не буду сакэ. Я с удовольствием съел бы риса и выпил чаю.
– Как? – пробормотал разочарованный Гэки, но из уважения к гостю приказал служанке подать еду.
Гэки продолжил разговор. Мусаси представлял нравы и порядки у самураев князя Датэ. Они, похоже, строго следовали Пути Воина, серьезно занимались самодисциплиной.
Путь Воина – «Бус идо» – сложился в давние времена, когда только зарождалось военное сословие, но теперь его каноны стали преданием седой старины. За годы смут в пятнадцатом и шестнадцатом веках нравственные законы военного сословия размылись, ими стали пренебрегать. Самураем, стал называть себя любой, кто умел размахивать мечом или стрелять из лука и имел смутные понятие об этических нормах «Бусидо». Самураи-самозванцы по моральным качествам нередко стояли ниже крестьян и горожан. Одержимые бахвальством и стремление к власти, они были обречены на гибель. Немногие даймё понимали происходящее. Группа высших вассалов сегунов Токугавы и Тоётоми стремилась создать новый «Бусидо», который стал бы основой для сплочения и процветания нации.
Мусаси вспомнил свое заточение в замке Химэдзи. Такуан тогда вспомнил, что в библиотеке князя Икэды есть копия «Нитиё Сюсинкан» Фусикиана, и принес ее Мусаси. Фусикиан – литературный псевдоним знаменитого полководца Уэсуги Кэнсина, который изложил в трактате ежедневный порядок этических тренировок для своих вассалов. Из книги Мусаси узнал не только о деяниях Уэсуги, но и понял, почему владения полководца в Этиго прославились на всю страну военной мощью и благосостоянием.
Поддавшись восторженному рассказу Гэки, Мусаси мысленно сравнивал Датэ с Уэсуги. Датэ, вероятно, создал в своих владениях обстановку, которая поощряла самураев развивать новый Путь и готовила их к восстанию против сёгуната.
– Извините, что я так долго рассказывал только о своих делах, – сказал Гэки. – Мусаси, может, вы придете в Сэндай и посмотрите на все собственными глазами? Князь Датэ честен и прямодушен. Его не смутит ваше теперешнее положение, если вы серьезно захотите следовать Пути. Вы даже сможете говорить с ним на равных. Сейчас нам не хватает самураев, готовых отдать себя служению родине. Я бы с радостью рекомендовал вас князю. Решайтесь, Мусаси, и мы вместе отправимся в Сэндай!
Служанка убрала подносы.
Рассказ Гэки взволновал Мусаси, но, по-прежнему не забывая об осторожности, он сказал:
– Надо подумать.
Растянувшись на постели в своей комнате, Мусаси долго лежал с открытыми глазами.
Путь Воина. До сих пор он воспринимал его только применительно к себе и своему мечу. Он вдруг понял, что техника фехтования не была смыслом его жизни, необходимо постигнуть Путь Меча в его полноте. Меч – не просто оружие, он может объяснить жизнь в ее многообразии. Путь Уэсуги Кэнсина и Датэ Масамунэ ограничен узкими рамками военных целей. Мусаси призван придать Пути человечность, глубину и возвышенность.
Впервые Мусаси задумался, способен ли простой смертный слиться с великой природой.
ДЕНЬГИ В ПОДАРОК
Мусаси проснулся с мыслью об Оцу и Дзётаро. Он думал о них и во время оживленного разговора с Гэки за завтраком. Выйдя из гостиницы, он невольно вглядывался в лица прохожих. Дважды ему казалось, будто он видел Оцу, но это была ошибка.
– Вы, кажется, кого-то ищете?
– Да. Я разминулся со своими товарищами и беспокоюсь о них. Я не пойду с вами в Эдо по тракту, а обходным путем.
– Жаль, я надеялся путешествовать вместе, – покачал головой Гэки. – Прошлой ночью был излишне многословен, но думаю, что у вас не пропало желание посетить Сэндай.
Мусаси нравился откровенный и мужественный характер Гэки.
– Спасибо за приглашение. Постараюсь воспользоваться им в другой раз, – извиняющимся тоном ответил он.
– Я хочу, чтобы вы посмотрели, как живут и тренируются наши самураи. Если вас не интересует военная подготовка, то просто познакомиться с владениями Датэ, послушать местные песни и посетить Мацусиму, славящуюся своей живописностью на всю Японию.
Гэки повернулся и быстро зашагал в сторону перевала Вада.
Мусаси пошел в другую сторону, туда, где дорога на Косю ответвлялась от Накасэндо. Пока он стоял, раздумывая над планом действий, к нему подошли несколько поденщиков из Сувы. Судя по одежде, они были носильщиками незатейливых паланкинов, которыми пользовались в здешних горах. Они приближались медленно, скрестив руки на груди. Они напомнили Мусаси стайку крабов.
Смерив Мусаси тяжелым взглядом, один из них сказал:
– Господин, вам что-то нужно? Слуга, а может, женщина? Мусаси, досадливо отмахнувшись от них, повернулся, чтобы уйти.
Он еще не знал, двинуться ему на восток или на запад, но в конце концов решил обследовать окрестности. Если не найдет следов Оцу и Дзётаро, то он с чистой совестью отправится в столицу сёгуната.
– Может, помочь, если вы кого-то ищете? – продолжал носильщик. – Все лучше, чем торчать без дела под палящим солнцем. Как выглядят ваши друзья?
– Не будем торговаться из-за платы, – вмешался другой. – Сами решите.
Отбросив сомнения, Мусаси подробно описал Оцу и Дзётаро. Носильщики, пошептавшись, сказали:
– Мы таких не видели, но обязательно найдем, если разделимся на группы. Похитители могли уйти только по одной из трех дорог между Сувой и Сиёдзири. Мы знаем окрестности как свои пять пальцев.
– Договорились, – ответил Мусаси, совсем не уверенный в успехе поисков, потому что места кругом были дикие и безлюдные.
– Пошли! – в один голос крикнули носильщики.
Они начали что-то обсуждать, решая, очевидно, кто куда пойдет. Наконец их старший подошел к Мусаси, смущенно потирая руки, и произнес:
– Маленькая просьба, господин. Видите ли, мы люди бедные, неловко говорить, но мы с утра ничего не ели. Не дали бы вы нам вперед половину дневной платы? Обещаю, к вечеру мы найдем ваших друзей.
– Конечно, я и сам хотел предложить вам немного денег. Носильщик назвал сумму, которой у Мусаси не было.
Мусаси не то чтобы вовсе не знал цену деньгам, но относился к ним равнодушно, поскольку жил один. Друзья и почитатели иногда давали ему деньги на дорожные расходы, ночевал он в храмах и монастырях, где за ночлег не брали. Чаще всего Мусаси спал на открытом воздухе и довольствовался простой пищей. Ему всегда удавалось прожить без заботы о деньгах. Во время последнего путешествия он отдал все деньги Оцу, которая держала их вместе со своими, полученными на дорогу от придворного Карасумару. Оцу платила по счетам и каждое утро давала Мусаси на расходы, как обычно заведено в семье.
Мусаси отдал носильщикам последние деньги. Поденщики посетовали, что сумма мала, однако пообещали начать поиски «из уважения».
– Ждите нас у двухъярусных ворот храма Мёдзин, – сказал старший носильщик. – К вечеру получите известия.
Носильщики разошлись в разные стороны.
Мусаси тем временем решил осмотреть замок Такасима и город Симосува. Он внимательно присматривался к особенностям местности на случай неожиданностей, посмотрел, как орошают поля в этих краях. Он расспросил о местных мастерах меча, но ничего интересного в ответ не услышал.
Под вечер Мусаси пришел к храму и устало опустился на каменные ступеньки двухъярусных ворот. Никто не появился. Мусаси осмотрел просторный двор и храмовые постройки. Вернувшись к воротам, он не нашел там ни души. Послышался стук копыт. Идя на звук, Мусаси набрел на скрытый деревьями навес, под которым стоял белый храмовый конь. Старый служитель недружелюбно взглянул на незваного гостя:
– Вы по какому делу?
Служитель расхохотался, услышав ответ Мусаси. Не находя ничего смешного в своих словах, Мусаси угрюмо уставился на старика.
– Невинным младенцам вроде вас нечего делать на большой дороге. Поверить, что эти пройдохи будут весь день изнывать от жары в поисках ваших спутников? Если вы заплатили им вперед, то их след давно простыл!
– По-вашему, они дурачили меня, когда разбрелись в разные стороны?
– Просто обобрали вас, – уже с ноткой сочувствия произнес служитель. – Я слышал, как шайка бродяг день напролет пила и играла в кости в роще за горой. Верно, это и были те самые обманщики. Такое случается здесь каждый день.
Старик рассказал несколько историй о том, как бессовестные поденщики обманывали путников и добавил в заключение:
– Ничего не поделаешь, таков мир. Будьте впредь осторожнее, – Добавил он со вздохом.
Старик взял ведро и удалился, оставив Мусаси в растерянности.
– Теперь ничего не поделаешь, – вздохнул Мусаси. – Я горжусь тем, что противники не находят ни малейшей лазейки в моей обороне, но позволяю низким проходимцам одурачить себя.
Грубый обман хуже пощечины. Подобные ошибки могут серьезно повлиять на овладение «Искусством Войны». Способен ли человек успешно командовать армией, если его легко обманывают простолюдины? Мусаси медленно брел к двухъярусным воротам, обещая повнимательнее присматриваться к повседневной жизни. У ворот он увидел одного из носильщиков.
– Очень рад, господин, что нашел вас, – сказал носильщик, бросаясь навстречу Мусаси. – Есть новость об одном из ваших спутников!
– Неужели? О мальчике или о женщине?
Мусаси только что ругал себя за наивность, тем радостнее была встреча с человеком, не склонным к мошенничеству.
– О мальчике. Он сейчас с Дайдзо из Нараи. Я узнал, куда они направляются.
– Куда же?
– Господин, я знал, что шайка, с которой вы беседовали утром, ничего не сделает. Они прямиком отправились в рощу играть, а мне стало вас жалко. Я пошел из Сиёдзири в Сэбу, расспрашивая всех по дороге. О девушке никто не слыхал, но служанка в одной чайной сказала мне, что Дайдзо сегодня около полудня проследовал к перевалу Вада и с ним был мальчик.
Мусаси от растерянности поблагодарил поденщика сугубо официально.
– Весьма признателен за вашу новость.
Вытащив кошелек, Мусаси нерешительно подержал его в руках, зная, что в нем осталось лишь то, что он отложил на еду. Он высыпал деньги на ладонь носильщика, посчитав, что честность должна быть вознаграждена, и тот, раскланиваясь, радостно удалился. Мусаси, глядя ему вслед, думал, что потратил деньги на нечто более важное, чем собственный желудок. Кто знает, может, этот человек завтра окажет услугу еще одному путнику, сознавая, что за честность воздается.
Стемнело. Мусаси решил не ночевать под навесом какого-нибудь крестьянского дома, а сразу отправиться к перевалу Вада, чтобы к утру догнать Дайдзо. Мусаси любил пустынные ночные дороги. В них было особое очарование. Считая шаги, прислушиваясь к шепоту звезд, он наслаждался жизнью. Толпы суетливых людей угнетали его, в ночном одиночестве он чувствовал гармонию в душе и единение с природой. Он мог спокойно и взвешенно думать о жизни, оценивая себя со стороны.
Вскоре после полуночи Мусаси заметил впереди свет. После моста через Отиаи дорога все время шла в гору. Мусаси миновал один перевал. Следующий, Вада, вырисовывался на фоне звездного неба, а за ним находился самый высокий – Даймон. Огонь светился в узкой долине, зажатой горами.
«Похоже, костер, – подумал Мусаси, впервые за ночь ощутив острый голод. —Может, мне позволят просушить одежду и дадут немного похлебки».
Подойдя ближе, Мусаси увидел не костер, а небольшую харчевню. Свет лился из решетчатого окна, слышались громкие голоса и потрескивание дров в очаге. Коновязь перед домом, однако, была пуста. Странно, что глубокой ночью в такой глуши в харчевне есть посетители.
Мусаси нерешительно стоял перед входом. Будь это дом крестьянина или дровосека, он без колебаний постучался бы, но здесь надо платить.
Голова Мусаси кружилась от запаха еды. Он не мог сдвинуться с места. «Я объясню свое положение, и они, может, примут фигурку в качестве платы», – подумал он. Фигуркой он называл Каннон, которую вырезал из куска старого сливового дерева в храме.
Мусаси решительно распахнул дверь. Разговор в тот же миг оборвался. Бедная придорожная харчевня с земляным полом и очагом посредине, вокруг которого сидели трое. В котле над огнем варилось кабанье мясо с редькой, в горячей золе грелся кувшин сакэ. Хозяин резал маринованные овощи, весело болтая с гостями.
– Кто там? – обратился к Мусаси один из сидевших у очага. У него были пронзительные глаза и длинные волосы на висках.
Мучимый голодом, Мусаси не услышал вопроса. Он направился к хозяину.
– Дайте что-нибудь поесть, но быстрее! Любую еду! Хотя бы чашку риса с овощами.
Хозяин плеснул в чашку с холодным рисом немного варева из котла и протянул Мусаси.
– Собираетесь преодолеть перевал ночью? – поинтересовался он.
– М-да, – промычал Мусаси, орудуя палочками. Немного поев и отдышавшись, он спросил: – Вы не видели здесь человека по имени Дайдзо из Нараи? Он должен был проследовать к перевалу сегодня днем. С ним был мальчик.
– Ничем не могу помочь, – вздохнул хозяин. – А вы не видели их? – обратился он к гостям.
Те пошептались и отрицательно закачали головами.
После еды вопрос об оплате начал мучить Мусаси еще нестерпимее. Ему не хотелось говорить с хозяином при посторонних, но Мусаси ни на миг не почувствовал себя попрошайкой. Он считал, что прежде надо утолить голод. Он решил, что отдаст кинжал, если хозяина не устроит фигурка Каннон.
– Простите, но у меня нет денег, – начал Мусаси. – Учтите, я не прошу дармовой еды. Примите деревянную фигурку.
К удивлению Мусаси хозяин не отказался.
– Не беспокойтесь, мы в расчете, – дружелюбно проговорил хозяин. – Что она изображает?
– Богиню Каннон.
– Настоящая?
– О нет, это не работа известного мастера, я сам вырезал. Она, может, и не стоит чашки риса.
Мусаси развязывал дорожный мешок, в котором кроме фигурки лежали смена белья и тушечница. Взоры гостей устремились на мешок. Мусаси вытряхнул его содержимое, что-то выпало с приглушенным звоном. Гости ахнули – у ног Мусаси лежал мешочек с деньга-Ми, из которого выкатилось несколько золотых и серебряных монет. Мусаси изумленно уставился на деньги. «Откуда они взялись?» – недоумевал он.
Вытянув шеи, все завороженно смотрели на деньги.
Мусаси, пошарив в мешке, вытащил письмо, состоявшее из одной строчки: «На ваши дорожные расходы. Гэки».
Все ясно – Гэки пытался заманить Мусаси на службу к князю Датэ Масамунэ в замок Аоба. Приближалась развязка в затянувшемся споре между кланами Токугава и Тоётоми, и крупные даймё любыми способами привлекали на свою сторону лучших воинов. Самым расхожим средством было предложить выдающимся самураям деньги в долг, чтобы они потом расплатились службой.
|
|
|
