 |
Тост в честь завтрашнего дня 10 глава
|
|
|
|
– А я не знаю, – честно признался Дзётаро.
– Я немного пройдусь по городу, – сказал Дайдзо. – Оставайся здесь, никуда не отлучайся.
– Можно я с вами пойду?
– Нет, уже поздно.
– Ну и что?
– Я тебе объяснял, что гуляю не для развлечений.
– А зачем же?
– Прогулки связаны с моей верой.
– Вам мало храмов и монастырей в дневное время! Монахи и те спят по ночам.
– Вера – нечто большее, чем храмы и монастыри, молодой человек. А теперь отыщи Скэити. У него ключи от сундука.
– Я только что видел, как он спустился вниз. Он заглядывал в комнаты, в которых остановились женщины.
– Как, и он? – воскликнул Дайдзо, щелкнув языком. – Немедленно позови его!
Дзётаро ушел, и Дайдзо начал перевязывать пояс на кимоно.
Мужчины, слышавшие про красоту и изысканность женщин из веселых кварталов Киото, застыли на месте, наслаждаясь даровым зрелищем. Скэити глазел, раскрыв рот.
– Пошли, хватит! – приказал Дзётаро, крепко схватив слугу за ухо.
– Ох! – пискнул Скэити.
– Хозяин зовет!
– Врешь!
– Правда. Он собирался на прогулку. Он ведь всегда прогуливается по вечерам.
– Да‑да! Иду! – забормотал Скэити, неохотно отрываясь от увлекательного представления.
Дзётаро шел следом, когда услышал, что его зовут.
– Дзётаро! Подожди!
Окликала его женщина. Дзётаро огляделся по сторонам. Он ни на минуту не забывал Оцу и своего учителя. Вдруг Оцу здесь? Мальчик пристально вглядывался в густые вечнозеленые кусты, из‑за которых доносился голос.
– Кто там?
– Я.
Дзётаро узнал показавшуюся из‑за кустов девушку.
– А, ты! – протянул он.
Акэми наградила его дружеским шлепком по спине.
– Ах ты, маленькое пугало! Целую вечность не видела тебя. Ты что здесь делаешь?
|
|
|
– О том же хочу спросить и тебя.
– Я… Ну, какое тебе дело до меня?
– Ты с этой веселой компанией?
– Да, но пока окончательно не решила.
– Что не решила?
– Оставаться ли с ними, – вздохнула Акэми. Затем, помедлив, спросила: – Как поживает Мусаси?
Дзётаро понял, что из‑за этого Акэми и окликнула его.
– Оцу, Мусаси и я… Мы потеряли друг друга.
– Оцу? Кто это? – Акэми вспомнила девушку, едва закончив вопрос. – А, знаю. Она по‑прежнему бегает за Мусаси?
Акэми по привычке видела в Мусаси отчаянного, странствующего фехтовальщика, ночующего в лесу или на голых скалах. Сумей она заполучить его, он бы мгновенно угадал в ней беспутство и отверг бы ее. Акэми смирилась с мыслью, что ее любовь к Мусаси останется безответной. Упоминание Дзётаро о другой женщине пробудило в ней ревность. Огонь любви вспыхнул с новой силой.
– Дзётаро, здесь на нас глазеют со всех сторон. Пойдем в другое место.
Они вышли через садовую калитку на улицу. Два десятка гостиниц Хатиодзи светились огнями. Это был самый оживленный и большой город на пути из Киото в Эдо. На северо‑западе темнела горная гряда Титибу, по которой проходила граница с провинцией Каи. У подножия безмолвных и мрачных гор кипела жизнь, рекой лилось сакэ, щелкали челноки ткацких станков, слышались окрики чиновников, надзирающих за базаром, споры игроков, заунывные голоса уличных певцов.
– Я часто слышала имя Оцу от Матахати, – солгала Акэми. – Расскажи про нее!
– Она очень хороший человек! – горячо воскликнул Дзётаро. – Очень добрая и красивая. Я люблю ее.
Акэми почувствовала опасность, которую несла соперница, но скрыла тревогу.
– Она и правда так хороша? – улыбнулась Акэми.
– Да‑да. И все умеет. Хорошо поет и пишет, играет на флейте.
– Чего хорошего в том, что женщина играет на флейте? – раздраженно произнесла Акэми.
– Ты не понимаешь, зато все остальные, даже князь Ягю Сэкисюсай, хвалят Оцу. Одно мне в ней не нравится.
|
|
|
– У всех женщин есть недостатки. Только одни честно признаются в них, как я, другие же прячут их под благопристойным обличьем.
– Оцу ничего не скрывает, в этом ее слабость.
– Что ты хочешь сказать?
– Она готова рыдать из‑за любого пустяка. Она – плакса.
– Почему же?
– Всегда льет слезы, когда думает о Мусаси. Рядом с ней тоскливо, вот это мне не по душе. – Дзётаро с детской непосредственностью выложил все начистоту, не беспокоясь о последствиях сказанного.
Огонь ревности жег Акэми. Она даже изменилась в лице. Едва сдерживаясь, она продолжала беседу. – Сколько ей лет?
– Как и тебе.
– Моя ровесница?
– Угу. Но выглядит моложе и красивее.
Акэми бросилась в наступление, чтобы склонить Дзётаро на свою сторону.
– Мусаси куда мужественнее остальных мужчин. Вряд ли он полюбит хнычущую женщину. Оцу думает, что завоюет сердце мужчины слезами. Она рассуждает, как барышни из заведения «Сумия».
– Неправда. Начнем с того, что Мусаси любит Оцу. Он не выказывает чувств, но по‑настоящему ее любит! – ответил Дзётаро, задетый за живое.
Акэми залилась краской. Она бросилась бы в реку, чтобы погасить охвативший ее огонь.
– Дзётаро, зайдем сюда, – сказала Акэми, потянув его за руку в сторону дома с красивым фонарем в переулке.
– Это же винная лавка!
– Ну и что?
– Женщинам там делать нечего. Тебе туда нельзя.
– Хочу выпить, но не могу зайти туда одна. Сразу начнут приставать.
– Приставать к тебе будут, а мне что прикажешь делать там?
– Поешь. Закажешь все, что хочешь.
Лавка была полупустой. Акэми, сев лицом к стене, распорядилась:
– Сакэ!
Чарки так и мелькали в ее руках. Опешивший Дзётаро попытался остановить Акэми, но та решительно его оттолкнула.
– Сиди спокойно! – икнула Акэми. – Надоел! Сакэ! Еще сакэ!
– Хватит, тебе нельзя здесь напиваться! – взмолился Дзётаро, отодвигая от Акэми кувшинчик. – Не беспокойся, – пьяно бормотала Акэми. – Ты друг Оцу? Ненавижу женщин, которые стараются слезами завоевать мужчину.
– А я ненавижу пьяных женщин.
– Извини, но может ли зеленый юнец вроде тебя понять, почему я пью?
– Пойдем отсюда. Немедленно заплати, и пора в гостиницу!
– Думаешь, у меня есть деньги?
– Как?
– Ни гроша. Пусть заплатит «Сумия». Все равно я уже продалась хозяину. – Слезы заблестели на глазах Акэми. – Какая я несчастная!
|
|
|
– Недавно сама смеялась над Оцу за ее плаксивость. Посмотри на себя!
– Разве сравнишь мои слезы с ее? Жизнь – невыносимая мука. Хочется умереть!
Акэми вскочила и бросилась на улицу. Хозяин лавки, повидавший на своем веку не одну такую посетительницу, только ухмыльнулся ей вслед, однако ронин, до сего времени спавший в углу, открыл глаза и тяжелым, мутным взглядом проводил убегавшую женщину.
Дзётаро пытался остановить Акэми, но она вырвалась из его рук и помчалась по темной улице.
– Стой! – кричал Дзётаро. – Не смей даже думать об этом! Акэми не волновало, куда ее занесет во тьме, но она отчетливо слышала крики Дзётаро. Когда она хотела утопиться в море в Сумиёси, она не притворялась, но сейчас была в здравом рассудке. Ей нравилось, что Дзётаро переживает за нее.
– Осторожно! – надрывался мальчик, поняв, что Акэми несется прямиком ко рву с водой. – Стой! Зачем тебе умирать? С ума сошла!
Дзётаро ухватил беглянку за пояс.
– Хочу умереть! – зарыдала Акэми. – Все считают меня порочной. Все, и Мусаси тоже. Мне остается лишь умереть, заключив Мусаси в объятия сердца. Не позволю, чтобы другая отобрала его у меня!
– С чего ты взяла такое. Ерунда какая!
– Какая разница? Столкни меня в ров! Толкни, Дзётаро!
Пьяные слезы потоком хлынули из глаз Акэми. Дзётаро испугался ему тоже хотелось заплакать.
– Пойдем в гостиницу, Акэми!
– О, как я хочу его видеть! Найди его, Дзётаро, найди Мусаси!
– Стой спокойно, оступишься и упадешь в ров.
– О Мусаси, Мусаси!
– Осторожно, Акэми!
Из темноты вдруг выступил ронин, которого они видели в винной лавке.
– Иди‑ка отсюда, мальчик! – приказал ронин. – Я приведу ее в гостиницу.
Приподняв Дзётаро, он отставил его в сторону.
Это был высокий мужчина лет тридцати пяти, с глубоко посаженными глазами и густой бородой. Багровый шрам от удара меча украшал его физиономию от уха до подбородка. Шрам походил на трещину на перезревшем персике.
Преодолевая страх, Дзётаро настойчиво уговаривал Акэми:
|
|
|
– Акэми, прошу тебя, пойдем со мной. Все будет хорошо. Голова Акэми уже лежала на груди незнакомца.
– Пошел вон! Она хочет спать. Я отведу ее домой, – проговорил самурай.
– Оставь ее!
Самурай лениво схватил мальчика за шиворот.
– Убери руки! – крикнул Дзётаро, отбиваясь от ронина.
– Сопляк! Хочешь, чтобы я швырнул тебя в ров?
– Попробуй!
Дзётаро удалось вырваться, рука его судорожно вцепилась в деревянный меч. Не успел он замахнуться, целясь в бок самурая, как оказался в воздухе. Мальчик потерял сознание от удара о придорожный камень. Издав тихий стон, он стих.
Прошло некоторое время, прежде чем Дзётаро начал различать голоса.
– Проснись!
– Что случилось?
Дзётаро приоткрыл глаза и обвел взглядом людей вокруг.
– Опомнился?
– Ты как себя чувствуешь?
Дзётаро, смущенный всеобщим вниманием, поднялся, подобрал деревянный меч и хотел было уйти, но в это время слуга из их гостиницы схватил его за руку.
– Что случилось с женщиной, которая была с тобой? – спросил он. Дзётаро показалось, что все вокруг были из гостиницы – служащие и постояльцы. Кое‑кто был вооружен палкой, другие держали круглые бумажные фонари.
– Нам сообщили, что на тебя напали, а женщину похитил какой‑то ронин. Куда они пошли?
Дзётаро, не совсем пришедший в себя, неопределенно покачал головой.
– Отвечай, ты ведь знаешь!
– Вспомнил. Вон в ту сторону. – Дзётаро наугад махнул рукой. Ему не хотелось рассказывать о происшествии. Он боялся упреков Дайдзо. Стыдно было признаваться в том, что ронин отшвырнул его, как щенка.
Толпа бросилась в указанном Дзётаро направлении, и, как ни странно, скоро оттуда донесся крик:
– Она здесь? Сюда!
Кольцо фонарей окружило Акэми. В растерзанной одежде она лежала без чувств на копне сена в крестьянском амбаре. Акэми очнулась от людского гомона и медленно поднялась на ноги. Кусок кимоно спереди был выдран, пояс‑оби валялся в стороне. Соломинки торчали из волос и драного платья.
– Что случилось?
У всех на языке вертелось слово «изнасилование», но никто не решался произнести его вслух. Никому не приходило в голову преследовать негодяя. Все чувствовали, что во всем виновата сама Акэми.
– Пошли в гостиницу, – проговорил кто‑то, взяв Акэми за руку. Акэми резко отдернула руку. Уткнувшись в стену, она разразилась слезами.
– Совсем пьяная!
– Докатилась!
Дзётаро со стороны наблюдал за сценой. Он так и не понял, что произошло с Акэми, но почему‑то вспомнил, как барахтался с Котя в Коягю, как они замерли при звуке приближавшихся шагов. Воспоминание мелькнуло и улетучилось. «Пора идти», – решительно сказал себе Дзётаро и побежал к гостинице. С каждым шагом настроение его улучшалось, пережитое отступало в прошлое, и вскоре Дзётаро запел:
|
|
|
Старый бронзовый Будда в поле,
Видал ли девушку шестнадцати лет?
Не ведаешь ли ту, что заблудилась?
На мой вопрос ты отвечаешь звоном,
А стукнешь по тебе, так ты гудишь.
СВЕРЧОК В ТРАВЕ
Дзётаро бежал не разбирая дороги и вдруг обнаружил, что заблудился. «Здесь я, кажется, не проходил», – испуганно подумал он.
Дома самураев лепились к старой крепости. Часть крепости перестроили по приказу нового градоначальника Окубо Нагаясу под официальную резиденцию, все остальное пребывало в запустении. Бастионы, много лет назад пострадавшие во время осады, обрушились, поросли кустами и травой. Крепость выглядела жалкой по сравнению с замками, возведенными в последние сорок – пятьдесят лет. Не было ни рва, ни моста, ни настоящей крепостной стены. До великой междоусобицы крепость принадлежала, вероятно, местному феодалу, а позже была присоединена к владениям более знатного даймё.
По одну сторону дороги простирались поля и болота, по другую стояли остатки укреплений, а за ними – крутой утес, на котором некогда возвышалась крепость.
Дзётаро пытался сориентироваться, глядя на окрестные скалы. Он заметил на гребне движущуюся тень. Тень переместилась, замерла, потом снова ожила. Дзётаро принял ее за животное, но вскоре четко проступил силуэт человека. Дзётаро оцепенел, не в силах сделать шаг.
Человек зацепил веревку крюком за камень и сбросил ее вниз. Спустился по веревке, нащупал ногой опору и сдернул крюк. Затем таким же образом спустился еще ниже. Достигнув подножия скалы, человек исчез в зарослях.
Дзётаро распирало от любопытства. Вскоре человек показался снова и направился по меже через поле прямо к тому месту, где стоял Дзётаро. Мальчик испугался, но, различив за спиной незнакомца большой мешок, успокоился. «Да это же крестьянин, наворовавший дров!» – с облегчением подумал Дзётаро. Человек, верно, сошел с ума, карабкаясь по скалам ради вязанки дров. Дзётаро раздосадовался – тайна оказалась обычным воровством. Мальчика ждало второе потрясение. Когда человек проходил мимо дерева, за которым прятался Дзётаро, мальчик едва не завопил от изумления. В темной фигуре он узнал Дайдзо. «Не может быть!» – прошептал про себя Дзётаро. Голова Дайдзо была обвязана черным платком, на нем были короткие крестьянские штаны и соломенные сандалии с ноговицами.
Таинственная фигура свернула на тропу, огибавшую холм. Никто другой, кроме Дайдзо, не мог в свои пятьдесят с лишним лет идти с ношей на плечах так пружинисто и быстро. Дзётаро все же хотел убедить себя в ошибке. Следуя за Дайдзо, он надеялся выбраться на большую дорогу и вернуться в гостиницу.
Человек остановился у придорожного указательного камня и снял ношу со спины. Мешок, похоже, был очень тяжелым. Человек наклонился, чтобы прочитать надпись, и сходство с Дайдзо снова поразило Дзётаро.
Человек, взвалив мешок на плечи, пошел дальше, а Дзётаро прочитал на камне: «К сосне на могильнике для голов – вверх по дороге».
Вверху находился холм, где местные жители издревле хоронили потерпевших поражение воинов и отрубленные головы казненных преступников.
На фоне ночного неба выступил силуэт огромной сосны. Когда Дзётаро взобрался на вершину холма, человек сидел под деревом и курил трубку.
Теперь было очевидно, что это Дайдзо. У крестьянина не могло быть при себе кисета с табаком. Некоторые, правда, выращивали табак, но в небольших количествах, поэтому он стоил очень дорого. И в богатой местности Кансай табак считался роскошью. Дальше на севере, в Сэндае, писец, ведший дневник князя Датэ, счел нужным сделать следующую запись: «Утром его светлость выкурил три трубки, в полдень – четыре, перед сном – одну».
Многие не курили лишь потому, что испытывали головокружение и даже тошноту. Табак считался ядовитым зельем, но все ценили его аромат.
Дзётаро знал, что Дайдзо – один из редких курильщиков. Дайдзо частенько потягивал красивую керамическую трубку, что, впрочем, мало кого удивляло, ведь купец отличался изысканными вкусами.
«Что он замышляет?» – с волнением думал Дзётаро. Оглядевшись в темноте, мальчик подкрался поближе.
Выкурив трубку, купец встал, снял черный платок и сунул его за пазуху. Медленно обошел сосну. Неизвестно откуда в руках у него появилась лопата. Опершись на нее, Дайдзо осмотрелся, словно запоминая место.
Откатив от ствола дерева большой камень, Дайдзо принялся сосредоточенно копать землю. Вскоре он едва виднелся из ямы. Оторвавшись от дела, Дайдзо вытер лицо платком. Изумленный Дзётаро терялся в догадках.
– Хватит, – пробормотал купец, утаптывая дно. Дзётаро подмывало выскочить и отговорить Дайдзо от мысли похоронить себя.
Купец вылез из ямы, подтащил к ней принесенный мешок и начал развязывать пеньковую веревку. Сначала Дзётаро подумал, что это полотняный мешок, но потом разглядел тяжелую кожаную накидку, надеваемую поверх доспехов. В накидку был завязан второй мешок. Дайдзо открыл его, и тускло сверкнуло золото, много золота в полуцилиндрических слитках, которые льют в формах из расколотых по горизонтали стволов бамбука. Золото было не только в мешке. Дайдзо снял пояс и вытащил из‑за пазухи золотые монеты новой чеканки. Уложив монеты поверх слитков, он аккуратно завязал мешок, плащ и швырнул их в яму, как дохлую собаку. Засыпав яму, Дайдзо утрамбовал землю, закатил камень на прежнее место и разбросал кругом сухую траву и ветки. Далее последовало превращение крестьянина в известного богатого торговца травами Дайдзо из Нараи. Крестьянская одежда вместе с лопатой полетела в кусты, дорожная накидка легла на плечи, а кошелек с деньгами повис на шее, как у странствующего монаха.
– Неплохая выдалась ночка, – удовлетворенно пробормотал купец, обуваясь в соломенные сандалии.
Шаги Дайдзо стихли. Дзётаро выбрался из укрытия и подошел к камню. От ночной работы не осталось следов. Мальчик стоял, уставившись на землю, как на пустую ладонь фокусника.
«Пора идти, – спохватился Дзётаро. – Как бы он не заподозрил меня в чем, не застав в гостинице».
Внизу, под холмом, светились огни города, найти дорогу было легко. Дзётаро несся, как ветер, держась боковых троп, чтобы не наткнуться на Дайдзо.
С невинным видом Дзётаро поднялся в свою комнату и с удовольствием обнаружил, что Скэити спит, обняв дорожный сундучок.
– Скэити, ты замерзнешь! – потряс его за плечо Дзётаро.
– А, это ты! – пробормотал слуга, потирая глаза. – Ты где болтался без разрешения?
– Ты что? Я никуда не отлучался. Проспал, а теперь выдумываешь чепуху.
– Не ври! Я видел, как ты ушел с женщиной из заведения «Сумия». Если ты водишься с проститутками с таких лет, страшно подумать, во что ты превратишься с годами.
В это время сёдзи раздвинулись и вошел Дайдзо.
– Вот и я! – сказал он.
На следующее утро в путь отправились рано, чтобы засветло добраться до Эдо. Дзиннай разбудил девиц. Акэми присоединилась к ним еще до рассвета. Дайдзо, Скэити и Дзётаро засиделись за завтраком и покинули гостиницу, когда солнце поднялось высоко. Дайдзо, как обычно, шел впереди, Дзётаро на сей раз плелся сзади вместе со Скэити.
– Что с тобой приключилось? – наконец спросил Дайдзо.
– А что произошло? – переспросил Дзётаро, стараясь не выдать волнение.
– Расскажи‑ка!
– Ничего не случилось. А почему вы спрашиваете?
– Ты необыкновенно молчалив. Тебя что‑то огорчило?
– Нет, ничего, господин. Просто задумался. Если я останусь с вами, то не смогу найти своего учителя. Мне лучше одному отправиться на поиски, если вы не возражаете.
– Возражаю, – непререкаемым тоном ответил Дайдзо. Дзётаро, который почти дотронулся до рукава купца, резко отдернул руку и дрожащим голосом спросил:
– Почему?
– Давай лучше отдохнем, – проговорил Дайдзо, сворачивая на ярко‑зеленую поляну, которыми славится провинция Мусаси. Усевшись, он махнул рукой слуге, чтобы тот продолжал путь.
– Мне необходимо поскорее отыскать учителя! – взмолился Дзётаро.
– Я сказал, никуда ты не пойдешь! – строго посмотрел на мальчика Дайдзо, раскуривая керамическую трубку. – С сегодняшнего дня ты – мой сын.
Дайдзо не шутил, Дзётаро судорожно проглотил комок, подкативший к горлу. Дайдзо засмеялся. Дзётаро, поняв, что это была шутка, сказал:
– Я не согласен! Не хочу быть вашим сыном.
– Что?
– Вы купец, а я хочу быть самураем.
– Ты скоро узнаешь, что Дайдзо из Нараи – не простой торговец без роду и племени. Будь моим приемным сыном, и ты станешь настоящим самураем.
Дзётаро с ужасом понял, что Дайдзо настроен серьезно. Пересилив страх, мальчик спросил:
– Позволите ли узнать, почему вы приняли это неожиданное решение?
Рука Дайдзо легла на плечо мальчика. Наклонившись к уху Дзётаро, купец спросил:
– Ты меня видел, маленький негодник?
– Видел вас?
– Следил за мной?
– Не знаю, о чем вы говорите.
– Ты подглядывал за мной прошлой ночью.
Дзётаро усилием воли держал себя в руках.
– Почему ты шпионил за мной?
Дзётаро содрогнулся.
– С какой стати ты суешь нос в мои дела?
– Простите меня! – не выдержал Дзётаро. – Простите, я никому не скажу ни слова.
– Тише! Я не собираюсь тебя наказывать. Ты станешь моим приемным сыном. Откажешься, так мне придется убить тебя. Постарайся не доводить меня до крайности. Я считаю тебя хорошим мальчиком, очень смышленым.
Впервые в жизни Дзётаро почувствовал, что такое страх.
– Простите меня! – задыхаясь, бормотал он. – Не убивайте! Я не хочу умирать.
Дзётаро как пойманный жаворонок бился в железных руках Дайдзо. Мальчик боялся сопротивляться по‑настоящему, зная, что его неминуемо настигнет смерть.
Купец и не думал силой усмирять мальчика. Он скорее осторожно обращался с Дзётаро. Прижав его к колючей щеке, Дайдзо прошептал:
– Ты ведь хочешь быть моим сыном?
От Дайдзо исходил крепкий мужской запах, который почему‑то сковывал Дзётаро, заставлял его чувствовать себя ребенком, лишенным дара речи.
– Решай: или я усыновлю тебя, или ты умрешь. Решай сейчас. Мальчишка взвыл от безысходности. Он тер глаза, размазывая пыль по лицу.
– О чем плакать? Тебе улыбается счастье. Обещаю, ты станешь знаменитым самураем, когда мы с тобой покончим наши дела.
– Но…
– Что же?
– Вы… вы…
– Говори же!
– Не могу!
– Говори, не тяни время. Мужчина должен без обиняков выражать мысли.
– Вы… вы занимаетесь воровством.
Дзётаро был бы рад вырваться из западни и умчаться со скоростью молодого оленя, но, сидя на коленях у Дайдзо, он словно ощущал вокруг себя непреодолимые стены.
– Ха‑ха! – рассмеялся Дайдзо, ласково шлепнув мальчика по спине. – Это единственное, что тебя беспокоит?
– Д… да.
Массивные плечи купца тряслись от смеха.
– Конечно, я из тех, кто способен украсть целую страну, но я не грабитель и не вор. Посмотри на Иэясу, Хидэёси или Нобунагу – эти великие воины украли или жаждали украсть всю страну. Будь со мной, и настанет время, когда ты все поймешь.
– Выходит, вы не вор?
– Мне слишком низко заниматься столь невыгодным ремеслом. – Спустив мальчика с колен, Дайдзо продолжал: – А теперь прекрати хныкать, и в путь. С этого момента ты – мой сын. Я буду хорошим отцом. От тебя требуется лишь одно – ты никому не проболтаешься о том, что тебе приснилось прошлой ночью. Откроешь рот, и я сверну тебе шею.
Дзётаро понял, что у Дайдзо слова не расходятся с делом.
ИДУЩИЕ ВПЕРЕДИ
В конце пятого месяца Осуги добралась до Эдо. Стояла невыносимая жара, обычная при опоздании сезона дождей. Осуги вышла из Киото два месяца назад и неторопливо путешествовала от храма к храму, задерживаясь в пути, чтобы подлечить недуги.
Столица сегунов не понравилась ей с первого взгляда. «Надо же затеять строительство на болоте! – раздраженно подумала Осуги. – Толком даже землю не расчистили от кустов и тростника».
Над трактом Таканава неподвижно висело облако пыли, ее густой слой покрывал недавно посаженные деревья и указательные придорожные камни. Дорога от Сиоири до Нихонбаси была забита воловьими повозками, груженными камнем и лесом. Новые дома с неимоверной быстротой вырастали вдоль дороги.
– Ах ты!.. – гневно воскликнула Осуги, взглянув на строящийся дом, с которого на ее кимоно шлепнулся комок мокрой глины. Рабочие на лесах разразились веселым хохотом.
– Как вы смеете бросаться грязью в людей да еще хохотать при этом? Вы должны пасть на колени и просить прощения.
В Миямото ее слова нагнали бы страху на любого крестьянина, но здесь, в огромном скопище людей, рабочие изумленно уставились на старуху.
– О чем бормочет эта старая ведьма? – спросил один из них.
– Кто посмел такое произнести? – взвизгнула Осуги.
Чем больше она гневалась, тем веселее хохотали рабочие. Стали собираться зеваки. Прохожие спрашивали, почему старая женщина выставляет себя на посмешище и не удаляется, как подобает ее возрасту.
Осуги бросилась к дому и выдернула подпорки из‑под лесов. Рабочие с бадьей глины рухнули на землю.
– Ах ты, старая тварь! – Мужчины окружили Осуги.
– Прочь с дороги! – не дрогнув, скомандовала она и для убедительности взялась за рукоятку короткого меча.
Рабочие топтались на месте. Старуха явно была из самурайского сословия, и потасовка с ней грозила неприятностью.
– Не намерена терпеть наглости от простолюдинов! – высокомерно заявила Осуги, заметив их нерешительность.
Осуги зашагала дальше, непреклонная, выпрямив спину. Зеваки с уважением смотрели ей вслед.
Осуги не успела далеко отойти, как ее нагнал подмастерье, с ног до головы покрытый опилками и стружкой. В руке у него была бадья с жидкой глиной.
– А этого не хочешь, старая ведьма! – воскликнул он, выплескивая бадью на Осуги.
– О‑о! – взвыла старуха, но подмастерье исчез. Слезы бессильной ярости наполнили глаза Осуги, ставшей жертвой невиданного оскорбления.
Улица ликовала от бесплатного представления.
– Над чем смеетесь, бездельники! – набросилась Осуги на зрителей. – Неужели смешно, что старую женщину заляпали грязью? Так, значит, встречают пожилых людей в Эдо? Нелюди! Помните, и вы состаритесь со временем.
Тирада старухи только развеселила толпу.
– Хорош Эдо! – презрительно фыркнула Осуги. – Говорят, во всей стране нет города больше. А на самом деле? Грязное место, где срывают холмы, засыпают болота, роют канавы, наваливают горы песка, привозя его с побережья. Такого отребья, как здесь, никогда не встретить ни в Киото, ни в другом городе на западе.
Излив гнев, Осуги повернулась спиной к гогочущей толпе и торопливо засеменила по улице.
Конечно, все в Эдо блестело новизной. Дома пахли свежим деревом и сверкали белизной стен. Многие кварталы были застроены наполовину, в нос бил резкий запах конского и воловьего навоза.
Совсем недавно дорога, по которой шла Осуги, была всего лишь тропинкой, которая вела через рисовые поля из деревни Хибия в деревню Тиёда. Стоило Осуги пройти дальше на запад, в сторону замка Эдо, она бы оказалась в старое и более обустроенном квартале, где даймё и вассалы сегуна поселились сразу после того, как Токугава Иэясу занял Эдо в 1590 году.
Город вызвал у старухи отвращение. Она впервые ощутила себя совсем старой. Все встречные были молоды – лавочники, чиновники верхом на лошадях, самураи в тростниковых шляпах. Молодыми были поденщики, ремесленники, лотошники, солдаты и даже военачальники.
На доме, у которого не успели доштукатурить стены, вешали вывеску, а под ней сидела густо набеленная женщина и красила брови в ожидании гостей. В другом недостроенном доме продавали сакэ, в третьем торговали сушеной провизией. В доме подальше приколачивали еще одну вывеску, извещавшую о торговле лекарствами.
«Если бы не дело, так ни дня бы не осталась в этой помойке», – подумала Осуги.
Дорогу ей преградила недавно вырытая канава. Осуги остановилась. У моста через ров, пока не наполненный водой, находилось подобие сарая из тростниковых циновок, скрепленных бамбуковыми шестами. Надпись на циновке гласила, что здесь общественная баня. Осуги, заплатив медную монету, вошла, чтобы постирать кимоно. Выстирав одежду, она повесила ее на сушильный шест рядом с баней, а сама в нижнем кимоно присела на корточки рядом и уставилась на дорогу отсутствующим взглядом.
Полдюжина людей на той стороне дороги о чем‑то громко торговались. Осуги отчетливо слышала их голоса.
– Какая же здесь площадь? Я бы дотошно не расспрашивал, будь цена разумной.
– Сотка с лишним. В цене не уступлю.
– Непомерно дорого! Сами знаете, что заломили.
– Совсем не дорого! Обустройство стоило кучу денег. Выровнять участок привозной землей. Учтите, вокруг не осталось свободных участков.
– Ничего подобного. Повсюду засыпают болота.
– Все распродано. Люди расхватывают участки, не глядя, болото это или нет. Не найдете свободного клочка. Поближе к реке Сумида можно найти что‑нибудь подешевле.
– Вы точно назвали площадь?
– Измерьте сами веревкой.
Осуги изумилась. За цену, которую запрашивали за сотку, в ее деревне можно купить полгектара хорошей пахотной земли. Повсюду в Эдо шли подобные торги, город был охвачен спекуляцией участков. «Кому нужна дикая земля? – думала Осуги. – Для риса не годится, а здесь ведь совсем не город».
Продавец и покупатель наконец договорились.
Пока Осуги разглядывала торгующихся, чья‑то рука залезла ей за пояс.
– Грабят! – взвизгнула старуха, пытаясь схватить вора, но тот, вытащив кошелек, несся по улице. – Вор! – громко закричала Осуги и с неожиданной резвостью бросилась за вором. Догнав вора, старуха крепко вцепилась ему в пояс. – Вор! Помогите! – оглашали улицу ее крики.
Отчаянно сопротивлявшийся вор дважды угодил по лицу старухи, но та не ослабляла хватки.
– Отпусти, старая скотина! – взвыл вор и ударил Осуги ногой под ребро. Осуги со стоном повалилась на землю, но в последний миг выхватила из ножен короткий меч и полоснула вора по щиколотке. Хлынула кровь, и вор, проковыляв несколько шагов, тоже упал.
|
|
|
