 |
Тост в честь завтрашнего дня 16 глава
|
|
|
|
– Я уступлю его за ту же цену, которую заплатил за него сам.
– И сколько?
– Двадцать золотых монет.
– Пожалуй, я верну его вам, – вздохнул Мусаси.
– Зачем? – удивился Коскэ. – Я вас не ограничиваю во времени. Держите его у себя сколько угодно.
– Нет, мне так будет тяжелее. Я и сейчас не представляю, как выпущу его из рук. А после того, как он побудет со мной некоторое время, я буду с кровью отрывать меч от себя.
– Вы правда так привязались к нему? – изучающе взглянул Коскэ на Мусаси. – Хорошо, я отдаю его вам, но взамен вы подарите мне одну вещь.
Мусаси растерялся, у него не было ровным счетом ничего, что можно предложить взамен за бесценный подарок.
– Я слышал от Коэцу, что вы режете статуэтки. Вы окажете мне честь, сделав для меня фигурку Каннон. Этого будет достаточно за меч.
Последнюю статуэтку Каннон Мусаси сделал в Хотэнгахаре.
– У меня нет готовой, – сказал он. – Я принесу вам статуэтку через несколько дней. – Можно взять меч?
– Конечно! Я не настаиваю, чтобы вы немедленно принесли статуэтку. Кстати, зачем вам оставаться в гостинице? Пожалуйста, поживите у меня. У меня есть свободная комната.
– Прекрасно! – воскликнул Мусаси. – Завтра я переберусь к вам и сразу примусь за работу.
– Посмотрите вашу комнату, – пригласил Коскэ, который теперь сиял от волнения и счастья.
Мусаси шел следом за хозяином по веранде, в конце которой была лестница на второй этаж. Уютная комната располагалась между первым и вторым этажами. В решетчатое окно заглядывали ветви абрикосового дерева, покрытые росой.
Коскэ, указывая на черепичную крышу во дворе, сказал:
– Моя мастерская.
Незаметно появилась жена хозяина с кувшинчиком сакэ и закуской. Хозяин и гость все глубже проникались взаимной симпатией. Они сидели в непринужденных позах, забыв об этикете, и доверительно беседовали. Разговор, разумеется, касался излюбленной темы.
|
|
|
– Все толкуют о значении меча, – говорил Коскэ. – Любят у нас порассуждать, что меч – святыня Японии, душа самурая, но обращаются с ним безобразно все без исключения: и самураи, и монахи, и горожане. Я несколько лет ходил по синтоистским храмам и старинным аристократическим домам, чтобы осмотреть известные собрания мечей. – Щеки Коскэ раскраснелись, глаза горели. Он захлебывался словами, брызгая слюной. – Ни один из прославленных мечей не содержится в должном порядке. Например, в храме Сува в провинции Синано хранится более трехсот мечей. Бесценное сокровище, но лишь пять клинков не поражены ржавчиной. Храм Омисима в Иё славится собранием, в котором три тысячи мечей разных эпох. Я провел целый месяц в храме и нашел всего десять клинков в хорошем состоянии. Возмутительно!
Коскэ перевел дух.
– Чем древнее меч, тем понадежнее хозяин старается спрятать его. Меч становится недоступным и ржавеет в небрежении. Владельцы мечей похожи на неразумных родителей, которые так пекутся о своих чадах, что из них вырастают уроды. Детей, правда, можно нарожать много, так что потери восполняются, но мечи… – Приподняв острые плечи и сглотнув слюну, мастер провозгласил: – Хороших мечей больше не будет! Бесконечные усобицы испортили кузнецов‑оружейников, они забыли секреты мастерства. Качество мечей никуда не годится. Спасение дела в заботе о старинных мечах. И сейчас оружейник может имитировать старинную работу, но только внешне, былое качество недостижимо. Разве терпимо такое безобразие?
Коскэ, резко поднявшись, вышел из комнаты и вернулся с мечом невероятной длины.
– Извольте взглянуть! Великолепный клинок, но какая чудовищная ржавчина!
Мусаси насторожился. Меч, несомненно, принадлежал Сасаки Кодзиро. Мусаси мгновенно вспомнил все, связанное с мечом и его хозяином.
|
|
|
– Какой длинный меч. Не всякий самурай сладит с ним, – невозмутимо произнес Мусаси.
– Верно, – согласился Коскэ. Он держал его вертикально, острой стороной к себе. – Видите, ржавчина проступила пятнами, но меч до сих пор в деле.
– Вот как?
– Большая редкость. Он сделан в период Камакуры. Потребуется много времени, но я приведу его в порядок. Ржавчина поражает только поверхность мечей старинной работы. Будь это современная поделка, так я никогда бы не свел пятна. Ржавчина, как язва, проедает металл насквозь.
– Владелец меча сам приходил к вам? – поинтересовался Мусаси.
– Нет, я был по делам в усадьбе даймё Хосокавы, и один из его служивых людей, Ивама Какубэй, попросил меня зайти к нему домой на обратном пути. Он дал мне этот меч, сказав, что оружие принадлежит его гостю.
– Прекрасная работа, – заметил Мусаси, не отрывая глаз от меча.
– Боевой клинок. Владелец носит его на спине, но меня попросили переделать ножны, так чтобы меч можно было носить на боку. Хозяин или очень высокого роста, или виртуозный фехтовальщик.
Коскэ захмелел, и Мусаси собрался в гостиницу.
Была глубокая ночь. Постояльцы уже спали. В темноте Мусаси поднялся в свою комнату. Иори не было. Мусаси забеспокоился. Он представил состояние мальчика, потерявшегося ночью в незнакомом городе. Мусаси спустился вниз и растолкал спящего сторожа.
– Разве его нет? – удивился старик. – Я думал, он с вами.
Мусаси вышел на улицу, не зная, что предпринять. Спрятав руки на груди, он стоял, вглядываясь в черную, как лак, ночь.
ЛИСА
– Это квартал Кобикитё?
Получив утвердительный ответ, Иори продолжал сомневаться. Редкие огни светились лишь во времянках, в которых ночевали плотники и каменщики. Чуть дальше виднелась белая полоса залива. На берегу реки громоздились штабеля леса и кучи щебенки. Иори слышал, что в Эдо строят невероятно быстро, но ему не верилось, что усадьба Ягю может соседствовать с лачугами поденщиков.
«Как мне быть?» – думал Иори, присев на бревна. Подошвы ног горели от усталости, и он прошёлся по росистой траве. Пот на спине высох, волнение улеглось, но легче ему не стало. «Во всем виновата старая тетка с постоялого двора, – ругался про себя Иори. – Наплела ерунды!» Мальчик не корил себя за потерянное время, которое он проглазел на балаганы в квартале Сакаитё.
|
|
|
В поздний час не у кого было спросить дорогу. Иори не хотелось оставаться ночью в незнакомом месте. Нужно выполнить поручение и хотя бы до рассвета вернуться в гостиницу. Иори решил разбудить рабочих.
Он направился к лачуге, в которой светился огонек, и наткнулся на женщину. Голова ее была обмотана куском рогожи.
– Добрый вечер! – поздоровался Иори.
Женщина приняла его за мальчика на побегушках из винной лавки.
– А, это ты, выродок! – набросилась она на Иори. – Ты зачем швырял в меня камнями?
– Я этого не делал! – запротестовал Иори. – Я вообще вижу вас в первый раз.
Женщина подошла ближе и рассмеялась.
– И вправду не ты! А что забыл здесь славный мальчик в темную ночь?
– Меня послали с поручением, а я не могу найти нужный дом.
– Какой?
– Усадьбу господина Ягю, владетеля Тадзимы.
– Ну и шутник ты! – расхохоталась женщина. – Ягю – даймё, учитель сегуна. Думаешь, тебе откроют ворота? Ты к кому‑нибудь из слуг идешь?
– У меня письмо.
– Кому?
– Самураю по имени Кимура Сукэкуро.
– Верно, один из служивых людей. Но ты весельчак, щеголяешь именем господина Ягю, будто он тебе приятель.
– Я должен отдать письмо. Вы знаете, где усадьба?
– По ту сторону рва. Перейдешь мост и сразу увидишь дом даймё Кий. Рядом усадьбы Кёгоку, Като и Мацудайры, владетеля Суо.
Женщина по пальцам пересчитывала усадьбы, показывая на приземистые склады по другую сторону рва.
– А следующий как раз тот, что тебе нужен.
– А за мостом тоже квартал Кобикитё?
– Кобикитё? А как же!
– Вот вредная старуха, которая наврала мне про дорогу!
– Ругаться нельзя. Ты такой милый мальчик. Я провожу тебя до усадьбы господина Ягю.
Женщина пошла вперед. Глядя на ее рогожу, Иори вспомнил о привидениях.
Они были на середине моста, когда встречный мужчина свистнул и задел плечом женщину. От прохожего несло сакэ. Женщина развернулась и уцепилась за пьяного.
|
|
|
– Я тебя знаю! – затараторила она. – Вздумал пройти мимо? – Женщина тянула мужчину за рукав.
– Пусти! – бормотал он.
– Не хочешь пойти со мной?
– Денег нет!
– А я задаром!
Женщина повисла на пьяном, как пиявка. Обернувшись к Иори, она крикнула:
– Ступай! Я занята!
Она тянула мужчину, но тот упирался. Иори изумленно смотрел на них. Женщина наконец взяла верх, и парочка скрылась под мостом. Иори заглянул через перила. Женщина запустила в него камнем. Мальчик пригнулся и побежал по мосту. За всю жизнь на бесплодных пустошах Хотэнгахары он не видел ничего страшнее, чем искаженное лицо женщины, белевшее в темноте.
Сразу за мостом был амбар, за ним забор, потом еще один амбар, потом другой. Отсчитав пятую по порядку усадьбу, Иори подошел к воротам. На беленной известью стене была изображена двухъярусная женская шляпа. Иори знал из модной песенки, что это герб рода Ягю.
– Кто там? – раздался голос привратника.
– Ученик Миямото Мусаси с письмом, – ответил Иори, придав голосу внушительность.
Сторож что‑то сказал, но Иори не расслышал. Вскоре приоткрылась дверца, вырезанная в створе ворот для того, чтобы впускать людей, не открывая громадные ворота.
– Ты почему среди ночи явился? – подозрительно спросил сторож. Иори протянул письмо.
– Передайте, пожалуйста. Я подожду ответа.
– Письмо Кимуре Сукэкуро? – уточнил привратник.
– Да.
– Его здесь нет.
– А где он?
– В доме в Хигакубо.
– Но все говорили, что усадьба господина Ягю в Кобикитё.
– Здесь только амбары с рисом, лесом и прочим добром.
– Значит, сам даймё не живет здесь?
– Верно.
– А это самое Хигакубо далеко отсюда?
– Изрядно.
– Где же оно находится?
– На холмах за городом. В местечке Адзабу.
– В первый раз слышу такое название. – Иори разочарованно вздохнул, но чувство долга заставляло его не терять времени.
– Нарисуйте мне, как туда дойти.
– Не смеши! Знай ты дорогу, то все равно бы добирался всю ночь.
– Ну и что же?
– В Адзабу полно лисиц. Хочешь, чтобы они тебя заколдовали?
– Нет.
– Ты хорошо знаешь Сукэкуро?
– Мой учитель знает.
– Отправляйся лучше спать в амбар, а утром пойдешь.
– Где я? – воскликнул Иори, протирая глаза.
Мальчик выскочил из амбара. Было уже за полдень, и от яркого солнца у Иори закружилась голова. Сторож доедал обед у ворот.
– Ну вот наконец проснулся, – добродушно вымолвил он.
– Нарисуйте мне дорогу! – выпалил Иори.
– Так спешишь, соня? Поешь‑ка лучше, и тебе хватит.
Пока Иори давился едой, сторож рисовал, попутно объясняя, как идти в Адзабу. Иори поспешил в дорогу, окрыленный важностью задания и совсем не думая о том, что Мусаси волнуется из‑за его отсутствия. Бежать по оживленным улицам было интересно. Скоро Иори увидел вблизи замок Эдо. Величественные усадьбы самых знатных даймё возвышались на участках, окруженных сложным переплетением рвов. Мальчик, замедлив шаг, огляделся вокруг. В каналах было много барж, груженных камнем и бревнами, каменные бастионы замка не освободились от лесов, которые издали походили на бамбуковую решетку для вьюнков‑асагао. Иори шел по огромному району, который назывался Хибия. Воздух содрогался от строительного шума, звучавшего как гимн нового сёгуната. Иори завороженно смотрел на людской муравейник: рабочих, волоком тащивших каменные глыбы, плотников с пилами и рубанками, самураев, горделиво надзиравших за работами. Иори хотелось поскорее вырасти и стать таким же важным самураем.
|
|
|
Подносчики камней затянули песню:
Оборвем все цветики
На равнине Мусаси.
Гиацинты, колокольчики,
Заблудимся в лугах!
А девушка‑краса
Цветок неприкосновенный!
Промокли рукава,
То слезы иль роса?
Вода во рвах порозовела, вороны загалдели, и Иори спохватился, что солнце садится. Помчался со всех ног, порой заглядывая в листок, который дал ему привратник. Ноги незаметно донесли Иори до холма Адза‑бу, густо поросшего раскидистыми деревьями. Выбравшись на открытое место, он с радостью увидел, что солнце не село. На холме домов было мало. Деревня Адзабу находилась внизу в долине, возделанной под поля. Здесь, вверху, царила торжественная тишина, нарушаемая журчанием родников. Иори почувствовал, как усталость вытекает из него, растворяясь в густой траве и старинных деревьях. Он смутно чувствовал, что эти места связаны с историей Японии, хотя и не знал ничего о них. Это была земля, породившая величайших воителей древности – кланы Тайра и Минамото.
Иори услышал глухое гудение барабана, которое обычно сопровождает обряды в синтоистских храмах. Чуть ниже на склоне холма виднелось величественное деревянное сооружение с перекрещенными брусьями на крыше. Иори видел величайшую святыню, храм Иигура в Исэ, посвященный богине Солнца Аматэрасу. Храм не шел ни в какое сравнение с замком Эдо, ни даже с усадьбами даймё. Простотой он мало отличался от окрестных крестьянских домов. Мальчик задумался, почему люди преклоняются перед военным правителем Токугавой с большим почтением, чем перед божествами. Значит, Токугава важнее богини Солнца? «Надо спросить у Мусаси», – решил Иори.
Он заглянул в листок, потом посмотрел вокруг, но признаков усадьбы Ягю не обнаружил.
Вечерняя дымка окутала землю. У Иори слегка закружилась голова. Такое с ним случалось и раньше, когда он смотрел на последние лучи заходящего солнца, скользившие по рисовой бумаге сёдзи. Ему казалось, что в комнате светлее, чем снаружи. Это был обман зрения, но Иори чутко ощущал игру света и тени. Он тер глаза, чтобы прогнать наваждение. Иори понимал, что и сейчас он погрузился в полуявь‑полусон.
– Подлая! – крикнул Иори и взмахнул мечом по густой траве. Лиса с лаем отскочила и побежала, роняя с хвоста капельки крови. Иори бросился следом. Мальчик не отставал от проворной лисы. Лису, казалось, покидали силы, но стоило Иори броситься за ней с победным кличем, та внезапно исчезала, чтобы вынырнуть в нескольких шагах впереди.
Иори в детстве наслушался от матери сказок о колдовских чарах лис. Мальчик любил зверей, даже диких кабанят и визгливых выдр, но лис ненавидел и очень боялся. Теперь он знал, почему сбился с дороги – его заморочили лисы. С прошлой ночи его преследовали злые духи, и несколько мгновений назад он ощутил на себе колдовские чары. Иори хотел расправиться с нечистой силой, но лиса, мелькнув за камнем, пропала из виду.
На крапиве и паучнике заблестела роса. Измученный Иори опустился на землю и лизнул мокрый от росы лист мяты. Мальчик тяжело дышал, пот катился с него градом, сердце бешено колотилось. «Куда она задевалась?» – чуть не кричал он от досады. Ладно, пусть лиса сбежала, но он ее ранил, и коварная тварь будет ему мстить. Иори не мог ничего поделать.
Мальчик немного успокоился, но вдруг услышал словно неземной звук. Иори застыл от испуга. «Лиса!» – подумал он, сжимаясь в комочек, чтобы устоять перед колдовскими чарами. Мальчик плюнул на ладонь и потер брови – верное средство спастись от лисьего наваждения.
В волнах вечернего тумана плыла женщина с вуалью на лице. Она сидела боком на лошади, бросив поводья. Поблескивало лакированное седло, инкрустированное перламутром. «Она превратилась в женщину», – подумал Иори про лису. Воздушное видение, играющее на флейте в последних лучах заходящего солнца, трудно было назвать земным. До слуха Иори, лягушонком распластавшегося в траве, донесся голос второго неземного существа: «Оцу!» Это, верно, приятель лисы.
На повороте, где дорога выходила на открытое место, одежда волшебной всадницы сверкнула золотистым пурпуром.
Солнце садилось за холмами Сибуя в густую гряду облаков.
Иори крепко сжимал рукоять меча. Если убить всадницу, она вернется в лисье обличье. Иори, как и все, знал, что душа лисицы‑оборотня обретает в нескольких шагах позади ее человеческой формы. Он напряженно ждал, когда приблизится всадница. На повороте конь встал. Всадница спрятала флейту в футляр и заложила ее за оби. Подняв вуаль, она огляделась по сторонам.
– Оцу! – раздался голос.
– Я здесь, Хёго, – с радостной улыбкой ответила всадница.
На дорогу вышел самурай. «Ох!» – выдохнул Иори. Самурай слегка прихрамывал. Вот, значит, кого он ранил в лисьем обличье! Не прекрасную всадницу, а мужественного самурая. Иори с перепугу задрожал и немного обмочился.
Самурай, взяв лошадь под уздцы, повел ее мимо того места, где прятался Иори. «Вперед!» – скомандовал себе Иори, но тело не повиновалось. Самурай заметил движения в траве, и взгляд его упал на застывшее лицо мальчика. Ясные глаза самурая сверкали, как кромка заходящего солнца. Иори, упав ничком в траву, лежал неподвижно. Впервые за четырнадцать лет жизни он пережил такой страх.
Хёго прошел мимо обыкновенного мальчишки. Дорога круто спускалась вниз и нужно было сдерживать коня. Оглянувшись на Оцу, Хёго ласково спросил:
– Почему ты задержалась? Говорила, что доедешь до храма и сразу вернешься. Дядюшка заволновался и послал меня на поиски.
Оцу соскочила с лошади. Хёго остановился.
– Почему ты спешилась? Устанешь на спуске.
– Женщине не пристало ехать верхом, когда мужчина идет. – Оцу взяла коня под уздцы с другой стороны.
Оцу и ее спутник спустились в долину. Вечерело. На небе замерцали первые звездочки. Они прошли мимо ворот с табличкой «Сэнданьэн, школа дзэнской секты Содо». В сумерках отчетливее слышался шум реки Сибуя. Река делила долину на Северный и Южный Хигакубо. Школа, основанная монахом Ринтацу, находилась в северной части, поэтому монахов в народе звали «северянами». «Южанами» величали самураев из фехтовальной школы Ягю Мунэнори, которая расположилась на другом берегу реки.
Ягю Хёго, любимый внук Ягю Сэкисюсая, особо выделялся среди «южан». Знаменитый полковед Като Киёмаса назначил одаренного двадцатилетнего Хёго на службу в замок Кумамото в провинции Хиго с жалованьем в три тысячи коку риса. Должность неслыханная в столь юном возрасте. После битвы при Сэкигахаре Хёго начал тяготиться службой, которая вынуждала его сделать выбор между домом Токугавы и силами Осаки. Три года назад, сославшись на болезнь деда, он оставил службу в замке Кумамото и вернулся в Ямато. Некоторое время он путешествовал по стране.
Хёго встретил Оцу случайно в доме своего дяди.
Она три года провела с Матахати, который не отпускал ее от себя, представляя женой. Желаемого места для Матахати не нашлось, и они перебивались случайными заработками. Усыпляя бдительность Матахати, Оцу не перечила ему, но к себе не допускала.
Однажды на улице они увидели важного даймё в сопровождении свиты. Как и все простолюдины, они застыли на обочине в почтительной позе. На паланкине был герб Ягю. Оцу подняла глаза, и воспоминания о счастливых днях в замке Коягю захлестнули ее. Душа ее рвалась в мирный край Ямато. Матахати стоял рядом, и ей оставалось лишь проводить паланкин безнадежным взглядом.
– Оцу, неужели ты?
Оцу вздрогнула. Из‑под конической шляпы на нее смотрели знакомые глаза Кимуры Сукэкуро, человека, которого она всегда вспоминала с почтением и любовью. Он явился подобно Будде, преисполненный сочувствия и ласки. Оцу сделала шаг и навсегда избавилась от Матахати. Сукэкуро предложил ей погостить в Хигакубо.
Матахати был бессилен перед домом Ягю. Прикусив язык, он молча смотрел, как сокровище уплывает из его рук.
СРОЧНОЕ ПИСЬМО
К тридцати восьми годам Ягю Мунэнори считался лучшим фехтовальщиком в семье, но отец постоянно тревожился за пятого сына. «Он слишком раздражителен, – нередко говорил отец. – Долго ли удержится на высоком посту человек с прямодушным характером Мунэнори?»
Минуло четырнадцать лет с той поры, как Токугава Иэясу приказал Сэкисюсаю подыскать наставника для Хидэтады. Сэкисюсай не выбирал среди старших сыновей, а остановился на Мунэнори. Пятый сын не выделялся ни поразительными способностями, ни отвагой, но был человеком со здравым умом, сдержанной натурой.
Он не обладал величием отца или одаренностью Хёго, но на него можно было положиться, и, самое главное, он постиг глубинный смысл стиля Ягю, понял, что непреходящая ценность «Искусства Войны» заключается в применении его основ в управлении страной. Сэкисюсай презрел желание Иэясу – победоносный полководец искал наставника, который учил бы его наследника не только фехтованию. За несколько лет до битвы при Сэкигахаре Иэясу занимался под руководством знаменитого мастера меча Окуямы, причем в тренировках, по его признанию, «оттачивал глаз для управления страной».
Теперь Хидэтада стал сегуном. Особое значение приобретало требование, чтобы его наставником служил человек, не проигравший ни одного поединка. Мунэнори, следовательно, обязан был превосходить всех фехтовальщиков, утверждая главенство стиля Ягю. Мунэнори чувствовал, что в нем постоянно пытаются отыскать уязвимое место. Многие хотели бы оказаться в его положении, но сам он в душе завидовал своему племяннику Хёго и много отдал бы за его вольную жизнь.
Хёго шел по галерее в покои дяди. Дом был громадным, но без особой роскоши. Мунэнори умышленно не вызвал плотников из Киото, а нанял местных, привыкших к суровой и строгой манере Камакуры. Мунэнори взял за образец старый дом в Коягю, хотя стиль его не очень гармонировал с невысокими горами с редкими деревьями, типичными для здешних мест.
Хёго опустился на колени перед входом в комнату дяди и негромко позвал его.
– Ты, Хёго? – откликнулся Мунэнори, не меняя позы.
– Позвольте войти?
Хёго на коленях вошел в комнату. С дедом, не чаявшим души во внуке, Хёго держался свободнее, но с дядей отношения были строгими. Мунэнори не был чинушей, но не допускал нарушения этикета. Вот и сейчас он сидел в классической официальной позе. Хёго порой испытывал жалость к дяде.
– Оцу? – лаконично спросил Мунэнори.
– Она вернулась. По обыкновению доехала верхом до храма Хикава, а на обратном пути пустила лошадь попастись.
– Сам ездил за ней?
– Да, господин.
Повисла тишина. В свете лампы четко проступал профиль вельможи с плотно сжатыми губами.
– Меня беспокоит, что в доме так долго находится молодая женщина. Это не совсем прилично. Я приказал. Сукэкуро удалить ее отсюда под благовидным предлогом.
– Ей некуда ехать, – ответил Хёго дрогнувшим голосом. Перемена в дяде удивила Хёго. Когда Сукэкуро привез Оцу в дом и рассказал, что это та девушка, которая служила Сэкисюсаю, то Мунэнори с искренней сердечностью предложил ей пожить в его доме сколько она захочет.
– Вам не жаль ее? – спросил Хёго.
– Да, но всему есть предел.
– Я полагал, что вы хорошо к ней относитесь.
– Дело в другом. Когда молодая женщина живет в доме, полном мужчин, кое у кого развязываются языки. Да и мужчины оказываются в затруднительном положении. Возможен опрометчивый поступок со стороны одного из них.
Хёго молчал, но не потому, что принял намеки дяди на свой счет. Хёго исполнилось тридцать, и как все самураи его возраста он был холост. Его чувства к Оцу были настолько чисты, что, с его точки зрения, не давали повода для сплетен. Он не скрывал нежности к девушке, но неизменно подчеркивал дружеский характер их отношений.
Хёго догадывался, что дело в самом дяде. Жена Мунэнори происходила из старинного и знатного рода. Невест из таких семейств в день свадьбы доставляют мужьям в закрытых от посторонних взглядов паланкинах. Покои хозяйки и других женщин находились в глубине дома, и мало кто знал о происходящем на женской половине. Об отношениях Мунэнори с женой можно было только догадываться. Легко вообразить чувства жены, если в постоянной близости к ее мужу находится молодая красивая женщина.
– Поручите дело мне и Сукэкуро, – нарушил тишину Хёго. – Мы что‑нибудь придумаем.
– Желательно поскорее, – кивнул Мунэнори.
В этот момент появился Сукэкуро. Склонившись в поклоне, он опустил на татами лакированный ящичек.
– Что это? – спросил Мунэнори.
– Гонец из Коягю. Срочное письмо.
– Срочное письмо? – переспросил Мунэнори, внешне не выдавая удивления.
Хёго передал ящичек дяде. Письмо было от Соды Кидзаэмона. Написанное второпях послание гласило: «У старого хозяина случился новый удар, тяжелее предыдущего. Мы опасаемся за его жизнь. Он считает, что здоровье его не настолько худо, чтобы вызывать вас. Мы, ваши вассалы, после совета решили сообщить вам о болезни нашего господина».
– Отец плох, – произнес Мунэнори.
Хёго восхищался хладнокровием дяди, который, видимо, предвосхитив события, сделал необходимые приготовления.
– Хёго, съездишь в Коягю вместо меня? – спросил Мунэнори.
– Слушаюсь, господин.
– Передай отцу, чтобы он не беспокоился по поводу событий в Эдо. Я хочу, чтобы ты сам присмотрел за отцом.
– Да, господин.
– На все воля богов и Будды. Поспеши, чтобы не опоздать.
– Отправлюсь сегодня.
Из покоев Мунэнори Хёго пошел к себе собираться в дорогу, а тревожная новость поползла по дому.
Оцу появилась в комнате Хёго в дорожном платье.
– Пожалуйста, возьми меня с собой, – попросила она. – Я никогда не смогу отплатить господину Сэкисюсаю за его доброту и ласку, но хочу быть полезной ему в эти дни. Он, может, позволит мне побыть рядом.
Хёго считал, что дядя вряд ли разрешит взять Оцу в Коягю, но, с другой стороны, это был подходящий случай увезти ее из Эдо.
– Прекрасно, – сказал Хёго. – Предупреждаю, поездка будет нелегкой, надо спешить.
– Я не отстану.
Оцу смахнула слезы и помогла Хёго уложить вещи. Когда все было готово, Оцу пошла засвидетельствовать свое почтение Мунэнори.
– Хочешь поехать с Хёго? – с легким удивлением проговорил Мунэнори. – Что ж, очень хорошо. Отец тебе обрадуется.
На прощанье Мунэнори подарил Оцу кимоно и кошелек с золотом. Он был опечален, хотя не подавал виду.
– Береги себя, – сказал он Оцу.
Хёго попрощался с вассалами и слугами, собравшимися у ворот, и, бросив короткое «До встречи!», двинулся в путь. Оцу следовала за ним.
Подоткнутое кимоно едва прикрывало ей щиколотки, в лакированной широкополой шляпе и с посохом в руке она была точной копией Фудзихимэ, какой ее изображают на лубочных картинках.
Хёго решил ехать на перекладных лошадях, меняя их на станциях, поэтому сегодня им надо было дойти до местечка Сангэнъя к югу от Сибуи. Оттуда он намеревался по большой дороге Ояма проехать до реки Тама, переправиться на лодке на другой берег и по тракту Токай‑до ехать до Киото.
Вскоре лакированная шляпа Оцу покрылась вечерней росой. Путники, миновав зеленую речную пойму, вышли на большую дорогу, проложенную еще в эпоху Камакуры и служившую с той поры главной в Канто. Обрамленную вековыми деревьями дорогу обступили вечерние тени.
– Жутковато? – пошутил Хёго, замедляя размашистый шаг, чтобы дать Оцу передышку. – Мы как раз на склоне Догэна, знаменитом разбойниками.
– Правда?
Тревога в голосе Оцу посмешила Хёго.
– Это было давным‑давно. В окрестных пещерах жили разбойники с атаманом Догэном Таро, который приходился родственником мятежнику Ваде Ёсимори.
– Лучше не вспоминать о них.
Хёго вновь рассмеялся, и горы отозвались эхом, словно напоминая ему об осмотрительности. Хёго был в веселом настроении, хотя поручение дяди печалило его, но возможность провести с Оцу несколько дней радовала его.
– Ой! – вскрикнула Оцу, отступив назад.
– Что там? – спросил Хёго, придерживая девушку за плечи.
– Там кто‑то прячется.
– Где?
– У дороги сидит мальчик и разговаривает сам с собой, бедняжка. Хёго узнал мальчика, которого видел накануне вечером в Адзабу. Иори в ужасе вскочил и, направив меч на Хёго, крикнул:
– Лис! Ты лис, вот ты кто!
Оцу тихо вскрикнула. Мальчик явно был вне себя, лицо его искажала безумная гримаса. Хёго сделал шаг назад.
– Лисы! – кричал Иори. – Сейчас я вам покажу!
Голос мальчика звучал сухо и резко, лезвие меча угрожающе подрагивало.
– Получайте! – крикнул Иори и срубил верхушку куста совсем рядом с Хёго. – Что, лис, не нравится? – тяжело выдохнул Иори и вдруг бессильно опустился на землю.
– Он одержим лисами, – обернулся Хёго к Оцу. – Не повезло мальчишке.
– Да, взгляд у него безумный и свирепый.
– Как у лис.
– Может, помочь ему?
– Лекарства от безумия и глупости нет, но попытаюсь.
Хёго подошел к Иори и строго посмотрел на него. Мальчик мгновенно схватился за рукоять меча.
– Ты все еще здесь? – крикнул он.
Не успел мальчик договорить, как откуда‑то из глубины живота Хёго раздался страшный утробный рев. Иори лишился чувств. Хёго отнес его к мосту и, взяв за ноги, опустил мальчика вниз головой над водой. Очнувшись, он закричал:
– Мама! Учитель! На помощь! – Крик перешел в рыдания.
– Прекрати, Хёго! Отпусти его! Зачем быть таким жестоким, – вмешалась Оцу.
– Кажется, опомнился, – пробормотал Хёго, осторожно ставя мальчика на ноги.
Иори кашлял, его тошнило. Ему казалось, что ничто на свете не спасет его. Оцу ласково обняла его.
– Где ты живешь?
– В той стороне, – заикаясь, ответил Иори.
|
|
|
