Иллюзия осмысленности прошлого как стигма исторического жанра

Исторический текст как жанр опирается на строго отобранные источники. Автор текста оговаривает свои предположения, выстраивает аргументы. Где-то оставляет возможность выбора: могло быть так, а могло быть так. Где же здесь вымысел? Домысел читателя (а до него и авторское воображение) здесь заполняет громадное пространство смыслов, достраиваемых по необходимости для того, чтобы понять мотивы поступков людей и групп людей, детали быта и непроговариваемые социальные смыслы, ценности и цели.

Понимание текста включает в себя:

1) поиск более или менее адекватных референций для отдельных специфических словесных знаков;

2) позиционирование пространственно-временное;

3) позиционирование ролевое, как вариант - отождествление себя с героем,

3) и одновременно осознание себя вне описания исторического события;

4) точнее говоря: за рамками его, но все же в зоне действия отдаленных следствий исторического события.

Вот 4 группы параметров, которые "высчитываются" от читателя. Автор текста, написанного в прошлом, не мог учесть наши сегодняшние и тем более (чьи-то) "мои" индивидуальные представления об этих параметрах. Без них понимание текста не просто не будет полным, оно не состоится. Они помогают "относиться" к тексту. Они придают смысл истории. Без них историю читать просто неинтересно. Еще раз подчеркнем, что автор текста не мог почти ничего знать о своем читателе. Или многое представлял неверно.

Теперь, когда вы окончательно запутались, перейдем к примеру.

Событие: мести Ольги, древлянские казни. Поздней осенью 945 года был убит в древлянской земле Игорь. Вдова мстит за мужа [Рассказы 1993: 18 - 21].

Авторы: монахи 11 - 12 вв.

Читатель: наш современник, славянин.

Что же при восприятии текста оказывается субъективно значимым для конкретного читателя? Пойдем по пунктам.

1) поиск референций для специфических слов: ладья - рассказы о дубках, днепровских больших лодках-однодеревках конца 19 в.; баня - бани "по-черному" в российской глубинке с маленькими окнами у потолка для тяги, дверь загорится - и не выскочишь;

2) позиционирование пространственно-временное: первое древлянское посольство плыло в Киев по Припяти и Днепру, это севернее тех мест, где в 19 веке жило большинство "моих" родственников; кстати, для нашего современника стало важным, что оттуда до Чернобыля совсем близко, но до "Чернобыля" еще более 1000 лет;

3) позиционирование ролевое: "я" не могу принять черный юмор княгини, хотя и к древлянам как предкам полесских хитрых "лесовиков" особых симпатий могу не испытывать; кому-то жалко сгоревших воробьев, да и голубей - они-то уж точно не виноваты;

3) осознание себя вне события: несмотря на сильный эмоциональный фон, явное отождествление себя с этими людьми (я читаю оригинал летописи, мои предки могли стоять в толпе зевак-киевлян, илу у ямы, из которой пытались выбраться послы, или смотреть из лесу на пепелища родного Искоростеня), я стараюсь держать себя в рамках холодной научной объективности - между нами мало общего: даже христианин-летописец восхищен мудростью княгини, а мне ее штуки кажутся не очень умными;

4) в зоне действия отдаленных следствий события: середина 10 в., вокруг Киева на 50 с лишним верст - зона действия какой-то славянско-варяжской государственности; сегодня это даже не российская территория; пошире взглянуть - так наша родина вообще Африка, но многое узнается: отсутствие разделения властей, беспредел (хапуга Игорь заслужил свое наказание), власть оторвана от народа, народ пассивен, потому что плоды труда все равно отчуждаются… Многое узнается в этом летописном пассаже, хотя не исключено, что все это - иллюзия. Вот! Такое количество деталей "узнается" (никак не упомянутых в тексте), что это просто не может не быть иллюзией.

Но если убрать иллюзию, читательскую самоидентификацию и т.п., то не останется субъективного смысла читать все это и обсуждать летопись.

Я и мы (реликты соборности как каламбур)

Евгений Розеншток-Хюсси обращал внимание на иллюзию равноправия грамматических лиц, вызванную их формальным соположением в грамматике. Так, он писал, что сказать о себе amo "люблю" труднее, ответственнее, чем о другом - amat "любит". По его мнению, "естественное правило осторожности" заставляет либо не говорить о себе, либо говорить лишь в особой ситуации, но и это связано с особым ощущением эмоциональной нестандартности высказывания (эмфаза) [Розеншток-Хюсси 1993: 108-109]. "Естественные" правила в разных культурах довольно сильно отличаются. С одной стороны, ни один нормальный русский (владеющий нормативным литературным русским языком) о себе всерьез не скажет "мои творческие замыслы, весь свой талант я посвятил служению поэзии…". Так может сказать только персона, назначенная в поэты по разнарядке. Просто это нескромно. Однако и деструктивные для самооценки высказывания типа "Мы, империалисты, стремимся разжигать пожар войны", "Я как ретроград всю жизнь служил регрессу" тоже вряд ли уместны на каком-либо языке. С другой стороны, англоязычные самохарактеристики для работодателей требуют от японцев и славян известного усилия, им трудно хвалить себя, потому что язык навязывает более или менее жесткие правила вербализации самооценки.

Я прячется за мы в научных и публицистических текстах. И получается почти анекдотическая сумятица понятий: "Мы не можем не признать, что наша коллективизация была ошибкой, но в результате ее исправления мы стали покупать зерно за границей". Это соборное "мы" мы с вами легко дешифруем: "Исследователь (=мы-1) не может не признать, что проведенная руководством страны в 1930-е гг. (=мы-2), коллективизация была ошибкой, но в результате ее исправления руководством страны в 1960-е гг. (=мы-3) Внешторг (мы-4) стал покупать зерно за границей". А теперь представьте, каково англосаксам с дубовым ощущением своей приватной границы читать в статье современной 20-летней журналистки: "Эх, зря мы маршалов расстреляли". Она-то тут причем?

"Русские переводчики Евангелия еще более обобщили ее [мессианскую идею]: на роль авансцены для мессии выдвинули Россию. Это вам даже не человекобог, это богострана! Мощное мифически языческое "мы" крестьянской общины (у каждой общины - свое мы язычески, диалектно индивидуальное) враз заковали в единое Мы коммунистическое [Пешков 1996: 23]. За этим утверждением видится более общая проблема - границы личности, как они осознаются в разных ситуациях, с одной стороны, и гармонизация разных языков культуры во внутреннем диалоге личности как другая ипостась той же проблемы.

Границы личности, как они осознаются в разных ситуациях, не есть величина постоянная. Более того - это величина контекстуально зависимая. И история помогает этот факт осознать и принять. М.М.Бахтин указывал, что специфика гуманитарной мысли состоит как раз в том, что эта мысль направлена "на чужие мысли, смыслы, значения" [Бахтин 2000: 300]. Вы никогда не были фараоном, но вам не понять смысл исторических событий, если вы в какой-то мере не отождествите себя с ним, не обеспокоитесь безопасностью границ или добычей рабов. Что дает этот опыт постановки себя на чье-то место? Этот опыт помогает нам правильно строить диалоги. И с реальными собеседниками. (Например, бабушка не гуляет по Интернету, поэтому ей приходится объяснять очевидные вещи.) И с текстами. (Князья делят землю и ссорятся, а в это время приближаются кочевники. Ситуация знакомая. Два ваших друга делили петарды в классе, а в это время вошел учитель.)

Но эти параллели, умение понять другого, встать на его место - это только часть проблемы. Границы того, что мы называем "я", тоже подвижны. "Я" как ученик (надо делать уроки) противоречу своими интересами мне же как футболисту (хотелось бы поиграть). И таких противоречий полно. Самое простое решение - пренебречь интересами какой-то своей стороны. Но это плохое решение. История представляет нам огромное количество поучительных примеров неожиданных способов разрешения таких конфликтов. Путем возникновения новых. Россия и Швеция воевали за выход к Балтике. Теперь там три балтийских государства.

Гармонизация разных языков культуры во внутреннем диалоге личности является проблемой, которой специально не занимается ни один учитель, да и сам человек научается решать эту проблему между прочим. От этого проблема не исчезает. Каждый человек владеет несколькими вариантами родного языка. Где есть варианты, там есть и проблема выбора. Вряд ли современный школьник обращается к родителям на "вы". (Хотя так бывало в крестьянских семьях.) Вряд ли он говорит с ними так же, как со своими сверстниками. (Че тебя рэп не прикалывает?) Вот уже пространство для выбора. Язык геометрии хорош для доказательств. Почему же мы его не используем, чтобы доказать что-то другу? (Дано: хочется на концерт; билеты у перекупщиков - дороже, ехать на трамвае - дольше. Следовательно: чтобы удачно занять очередь в кассе, надо встать пораньше, ехать на метро.)