I. Первое искушение Христа в пустыне

С. Н. БУЛГАКОВ

ХРИСТИАНСТВО И СОЦИАЛИЗМ

I. Первое искушение Христа в пустыне

Каждому памятен евангельский рассказ об искушениях Христа в пустыне и, в частности, о первом из них. «И, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал. И приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано: не хлебом одним жив будет человек, но всяким словом, исходящим из уст Божьих» (Мф. 4, 2—4). Всякое искушение содержит в себе некую правду, извращенную однако до односторонности и лжи. Чувство голода, угрожающего истощением, свидетельствует о какой-то обидной слабости человека, благодаря которой он оказывается пленником природной стихии; этот плен не может быть рассматриваем как нормальное, достойное состояние человека, он рвется из него на свободу силою своего творческого духа. И в божественной мощи этого духа заложена сила повелевать природой, делать из камней хлебы. Эту силу имел и явил Богочеловек, Который при других обстоятельствах насыщал тысячи народа в пустыне несколькими хлебами и рыбами; стало быть, ничего по существу невозможного для Него не предлагал Ему искуситель. Ложь сатаны состояла лишь в том, что божественную мощь он советовал использовать для временных целей темного, смертного бытия, как бы превратить ее в орудие магии и колдовства. Но Сын Человеческий пришел не затем, чтобы с наибольшим удобством устроить нас в этой темной, греховной и смертной жизни, но чтобы спасти от нее, победив ее в самых ее основах. Бороться со злом мира сего средствами этого же мира и в его пределах совсем не входило в задачу Искупителя мира. Это значило бы признать его всепобедную мощь и обратиться к устроению царства от мира сего. Между тем мир этот в данном состоянии должен быть разрушен, перейдя в иную плоскость бытия, в которой естественно теряют силу все эти тяготы и соблазны. Иначе говоря, искуситель хотел Спасителя мира сделать пленником этого мира, а вместе и для него мессией, мировым реформатором, вооруженным для этой дели сверхчеловеческой мощью. Эта мощь, конечно, была достаточна, чтобы совершенно и окончательно разрешить все хозяйственные вопросы всеобщим превращением камней в хлебы, устроив царство земного благополучия, окончательно упрочить мир в его данном состоянии, установить «рай на земле». Повторяем, сила искушения была в относительной правде его мотива. Сын Божий действительно взалкал в пустыне и не от "Своего только лица, но и вместе со всем человечеством, которое томится в цепях голода и теряет человеческий образ в непосильной борьбе с природой. Ведь, и в самом деле, разве же мы не знаем, что голод разрушает не только тела, но и души, порочит нравственное существо, толкает на грех и преступление. И разве не является поэтому действительно соблазнительной мысль о том. чтобы прежде всего и какою угодно ценой победить голод, разбить цепи бедности, и тогда уже спрашивать о небе. Это обеспечивало бы для Иисуса, конечно, и верный успех Его проповеди, а отнюдь не сулило Голгофы. Не даром же толпы народа, которые питались в пустыне Его словом, когда, вкусив хлеба и рыб чудесного насыщения, стали говорить то. чего, очевидно, они не говорили, даже слушая Его слово: «это истинно тот пророк, которому должно придти в мир». И здесь же в Евангелии присоединена и такая черта: «Иисус же узнав, что хотят придти, нечаянно взять Его и сделать царем, опять удалился на гору один» (Иоан. 6, 14—15). Так велико было немедленное действие только одного насыщения. Тот, кто овладел бы силой делать это всегда и для всех, естественно становился царем этого мира и в своей мощи получал источник власти над ним, царство от мира сего. Итак, вот о чем шла речь в этом бездонно глубоком по значению разговоре в пустыне в первой его части: что надо положить в основу спасения человечества и заботы о нем: надо ли немедленно освободить его от хозяйственного пленения превращением камней в хлебы, или же оставить до времени нетронутой стихию мира и всю силу борьбы за спасение перенести в человеческое сердце! Каким надо пойти путем — хозяйственным или религиозным в деле спасения мира? И был ответ: человек живет не одним хлебом, как думают многие, но всяким словом Божиим. Существует иной закон, иная сила жизни, которая превозмогает неодолимую стихию мира. Нельзя поверить мощи этой стихии до такой степени, чтобы ее и сделать основой спасения человечества, ибо оно, лишившись слова Божия, зачахнет и иссохнет духовно. Надо идти чрез этот мир, но ему не веря: вот истинный путь Сына Божия и следующих за Ним, иначе подчинение этому миру лишь маскировалось бы хозяйственным им овладением. И в ответе Христа на первое искушение предрешается уже, вместо славы земного мессии, чудотворца и благодетеля, жизнь в нищете и скитаниях, не имея где главы преклонить, а в перспективе — Голгофа.

Справедливо говорит Достоевский, что явно чудесна глубина содержания этих немногих строк евангельского рассказа: в них предопределено духовное содержание всей истории человечества, и смысл их становится все вразумительней при свете исторического опыта. «Страшный и умный дух (читаем у Достоевского в речи Великого Инквизитора, обращенной к Христу) говорил с Тобой в пустыне и нам передано в книгах, что он будто бы „искушал" Тебя. Так ли это? И можно ли было сказать хоть что-нибудь истиннее того, что Он возвестил Тебе в трех вопросах и. что Ты отверг и что в книгах названо „искушениями"? А между тем, если было когда-либо на земле совершено настоящее громовое чудо, то это в тот день этих трех искушений. Именно в появлении этих трех вопросов и заключалось чудо. Если бы возможно было помыслить лишь для пробы и для примера, что эти три вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтобы внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных, правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того в трех только фразах человеческих всю будущую историю мира и человечества, то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены Тебе тогда могучим и умным духом в пустыне. Уж по одним вопросам этим, лишь по чуду их появления, можно понимать, что имеешь дело не с человеческим текущим умом, а с вековечным и абсолютным. Ибо в этих трех вопросах как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая история человечества и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы по всей земле».

«Вспомни первый вопрос: хоть не буквально, но смысл его тот:,,Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы... А видишь ли сии камни в этой нагой и раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы, и за Тобою побежит человечество, как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что Ты отнимешь руку Твою, и прекратятся им хлебы твои. Но Ты не хотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил Ты, если послушание куплено хлебами. Ты возражал, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на Тебя дух земли и сразится с Тобой и победит Тебя, и все пойдут за ним восклицая:,,кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небес". Знаешь ли Ты, что пройдут века, и человечество провозгласит устами премудрости своей, что преступления нет, а стало быть нет и греха? а есть лишь только голодные. „Накорми и тогда спрашивай с них добродетели". Вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против Тебя и которым разрушится храм Твой. На месте храма Твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь строимая Вавилонская башня»[1]. И первое искушение в грандиозных, никогда еще доселе невиданных размерах переживается в наши дни. когда человечество, приобретя некоторое частичное умение превращать камни в хлебы, поверило в это превращение как единственный путь спасения человечества. Оно, вняв голосу искусителя, соблазнилось его соблазном. Это и есть религиозный соблазн социализма.