 |
Путь Устрялова: от Колчака к Сталину
|
|
|
|
НЕГАСИМАЯ
ЗВЕЗДА
ОКТЯБРЯ
В субботу третьего ноября в краевом Дворце пионеров прошла научно-практическая конференция на тему «Всемирно-историческое значение Великого Октября». Это было двухчасовое погружение в счастливую и незабываемую среду социализма. На какой-то миг все присутствующие забыли о том, что за окнами воровской капитализм с нескончаемым повышением цен, кошмарными ужасами ночного беспредела бандитов и маньяков, с всеобщим хаосом в наших душах.
В перерыве между выступлениями звучал баян, и боевые революционные песни подхватывали мои подруги, со сцены Галина Шелудченко и Елизавета Костыря под мелодичные вздохи скрипки Маргариты Подберезкиной пели песни о родимой земле, которой нет ничего дороже. В зале царила атмосфера настоящего, не показушного навязанного единства, какой бывает только у единомышленников, чьи судьбы связаны общими интересами и заботами.
Конференцию эту организовали «Женщины родного Красноярья», еще раз явив обществу приверженность идеям социализма и народовластия. Открыла ее лидер организации Надежда Игнатьевна Сафонова пламенными словами, сразу же расставив акценты предстоящего разговора. Его продолжил доктор исторических наук, профессор В.В. Гришаев. Ценность его выступления и последующих в том, что они ответили на все мифы и домыслы продажных теоретиков, которые бесконечно готовы переписывать историю в интересах любого режима.
Первое, что подчеркнул Василий Васильевич – это неизбежность революции. Она не была навязана кучкой большевиков, как говорят сегодня. Весь ход событий, начиная от поражения в русско-японской войне, неудачах на фронтах первой мировой войны и бездействие Временного правительства подталкивали события в этом направлении. Второй постулат антисоветских историков – это развязывание большевиками гражданской войны. Гришаев утверждает: большевики спровоцировали своими действиями сопротивление тех, кто потерял самодержавную власть, но не развязали Гражданскую войну. Сегодня нередки рассуждения о том, что «лимит на революции исчерпан», «народ не хочет потрясений, связанных с насилием и кровью». Но история Октября говорит: Революция была удивительно мирным свершением. Во время взятия Зимнего дворца погибли шесть человек, а во всем Петрограде в эту ночь – около 50. Об этом говорит в своей книге историк И. Я. Фроянов, это подтверждено архивными данными и очевидцами тех событий.
|
|
|
Уже на третий день после провозглашения советской власти верховный главнокомандующий войсками Временного правительства царский генерал М. Алексеев отправился в Новочеркасск сколачивать белую армию. Генералы в альянсе с западным капиталом реально развязали Гражданскую войну, в прожорливую пасть которой попали тысячи соотечественников.
Выступление кандидата педагогических наук, депутата Красноярского городского Совета депутатов Н. И. Сафоновой было посвящено вождю революции В.И. Ленину. Очень эмоционально и убедительно Надежда Игнатьевна защищала Ленина от нападок сегодняшних лже-историков. Броскими красками она рисовала портрет разносторонне талантливого человека, целеустремленного и самоотверженного вождя, для которого не было важнее цели, чем освобождение человека труда и возвышение его личности.
Политолог, кандидат философских наук, лидер Сталинского блока Е.А. Гончаров свое выступление посвятил марксистской теории и неадекватности классического марксизма событиям ХХ века. Вопреки Марксу, социалистические революции победили отнюдь не в развитых капиталистических странах, но в странах крестьянских, где капитализм только начинал развиваться. Эти революции имели не классовый, но цивилизационный характер, - марксизм-ленинизм, собственно, и возник в попытке это объяснить, примирить коммунистическую теорию с реалиями ХХ века. К сожалению, он не был разработан в цельную, логически непротиворечивую теорию, что и заставило Сталина утверждать: «Без теории нам смерть!». Немалую роль в крушении Советского Союза сыграла, в числе прочего, и эта неадекватность теории практике. Только в последние годы, усилиями обществоведов левопатриотической ориентации (А. Панарин, С. Кара-Мурза, Ю. Мухин и др.) в этом направлении достигнуты некоторые успехи.
|
|
|
Заведующий кафедрой философии Аэрокосмического университета Н. М. Чуринов посвятил свое выступление Сталину и репрессиям. Не стоит говорить, насколько актуальна в сегодняшних условиях эта тема. В эти дни на телеэкранах продолжается «промывание» мозгов телезрителей, насаждается гнусная ложь, которую они, глядя в глаза нам, называют правдой о революции и ее организаторах.
По мнению Н.М. Чуринова, субъектом репрессий был не Сталин. Ему это было совсем ни к чему. Трагической ошибкой КПСС он назвал ХХ съезд партии, на котором Сталина обвинили в культе личности. Эта идеология культа была отправной точкой врагов нашей страны. К сожалению, начиная с этого момента, т. е. с 1956 года, КПСС приняла эту идеологию и не нашла в себе силы ее опровергнуть. От репрессий пострадали многие тысячи людей, но далеко не 100 млн., о которых сегодня кричат Солженицын и приверженцы общества «Мемориал». Тогда возникает вопрос, - а мы-то от кого родились? - говорит Н. М. Чуринов. Сталин не был заинтересован в массовых репрессиях, особенно перед войной. Тогда возникает вопрос: кому это было выгодно? Кому было выгодно, чтобы СССР разгромили? До сих пор об этих силах никто не говорит, ученые-историки даже не прикасаются к этой теме. Определенным силам было выгодно, чтобы в нашей стране воцарился хаос. Но эти силы просчитались: Сталин сделал все, чтобы не возник хаос, чтобы люди поверили в свои силы и смогли победить фашизм.
О том, что репрессии были оправданы, говорит обстановка сегодняшнего дня: сколько именитых тараканов выползло из своих щелей, утверждая, что они лицемерили, когда хвалили Советскую власть, что они ей исподтишка каждый день пакостили, вредили всем, что было в их силах…
|
|
|
Так надо ли удивляться, что Советская власть со своими врагами боролась! Ведь пришедшие в 1991 году во власть «демократы» (надо же, как испоганили хорошее слово!), не скрывали, что ненавидят пропитанных советским духом ветеранов. Важнейшей формой классовой борьбы с творцами Советской державы стало прицельное оплевывание послеоктябрьской истории. Кто скажет, сколько фронтовиков убито – без свинца, инфарктами, - в 90-е годы?! Нищенские пенсии – это тоже форма борьбы с созидателями социализма. Их могильных размер сознательно установлен ниже физиологического прожиточного минимума.
Репрессии, даже если они оправданы, вещь тяжёлая. Однако, по своей 
направленности они бывают полярными. Те, «сталинские», не лишали народ веры в завтрашний день. Нынешние - отняли у народа надежду, втолкнули его в безверие, в пессимизм и апатию. Но на этом горьком поле свой счет будут предъявлять уже потомки.
Когда у нынешних наших противников не хватает аргументов против правды-истины, они зло бросают: «Но социализм-то все равно разрушен!» Неправда! Он не разрушен, а отступил. Увы, это случается в любой борьбе. От социалистических идей не отказались Китай, Северная Корея, Вьетнам, Куба, Лаос - и сегодня общественная собственность на средства производства в этих странах доказывает огромные преимущества перед капиталистическим способом производства. Социализм побеждает в Латинской Америке, путеводная звезда Октября освещает путь борьбы на других континентах. От нас зависит, когда ее отблеск осветит дорогу новым борцам за Советскую власть в нашей стране.
Людмила Зайцева
ОТ РЕДАКЦИИ: Вопреки ожиданиям некоторых товарищей, эта конференция прошла заметно живей, нежели официальная (14-15 ноября), организованная СибФУ, СибГТУ и краевой библиотекой. На последней все впечатление от первого дня испортил старый маразматик Ю. Афанасьев (тот самый!) со свои двухчасовым (!) потоком сознания, после чего народ в массе разбежался. На второй же день работы не хватило участников для полноценной работы по секциям, пришлось «слить» всех в одну кучу, - и там тоже развернулись всякого рода пришибленные… Комментариев, как говорится, не имеем!
|
|
|
------------------------------------------------------
= немного теории =
Р. Вахитов
НАЦИОНАЛ-БОЛЬШЕВИЗМ
Н. В. УСТРЯЛОВА
Систематическое изложение
ЧАСТЬ 1. СУДЬБА ИДЕИ И
ЕЕ СОЗДАТЕЛЯ
1.1. Об истинном и ложном русском национал-большевизме
В 2003 году увидела свет книга Н.В. Устрялова «Национал-большевизм» (Москва, издательство «Алгоритм»). Она включает в себя основные программные тексты этого политического мыслителя начала ХХ века – теоретика классического русского национал-большевизма, которые до сих пор в большинстве своем были практически недоступны для широких кругов читателей (редкие журнальные и интернет-публикации не могли дать полного представления о взглядах Устрялова. Можно без преувеличения утверждать, что это – подлинное открытие идеологии и, особенно, теории русского национал-большевизма. Конечно, этот тезис звучит крайне парадоксально. Могут возразить, что вообще-то национал-большевизм и так чрезвычайно известен в современной России. Трудно найти обывателя, который не слышал, например, о Национал-Большевистской Партии Э.Лимонова, благодаря эксцентрической форме своих акций не сходящей с экранов ТВ и со страниц газет. Среди интеллектуалов точно также редко кто не знает об А. Г. Дугине, позиционирующем себя и как национал-большевика, и как евразийца, и как генонониста.
Но после знакомства с трудами Н. В. Устрялова начинаешь понимать всю пикантность ситуации с современным национал-большевизмом, который в общем-то лишен преемственности с классическим русским национал-большевизмом 20-х – 30-х годов (и показательно, между прочим, что современные «национал-большевики» чаще всего обращаются к кому угодно – к Генону, Эволе, Никишу, Маркузе, Бодрийяру, но только не к Устрялову, а если у них встречаются отсылки к создателю русского национал-большевизма, то, как правило, не непосредственные, а взятые у израильского исследователя М. Агурского. А надо заметить, что при всей авторитетности М. Агурского, его трактовка национал-большевизма, на наш взгляд, неоправданно широка. Она включает в объем этого понятия практически все течения политической мысли начала ХХ века, принявшие по тем или иным причинам Октябрьскую революцию 1917 года, вплоть до мистических анархистов и поэтов-модернистов. М. Агурский так и пишет: «.. к нему (национал-большевизму – Р.В.) по праву должны быть отнесены все ранние формы национального признания большевизма…». А что касается теоретика современного национал-большевизма А.Г. Дугина, то его понимание этой идеологии еще шире. В статье «Метафизика национал-большевизма» он пишет: «самым удачным и полным определением национал-большевизма будет следующее: «национал-большевизм – это сверхидеология, общая для всех врагов открытого общества». Собственно, современные «лимоновцы» и «дугинцы» и являются в лучшем случае наследниками разного рода левых авангардных националистов начала ХХ века, склонных к рискованным разновидностям религиозного мистицизма, вроде «скифов» (А. Блок, А. Белый, Иванов-Разумник и др.), в худшем же случае они – идеологические эклектики, некритически приемлющие и пытающиеся соединить все идеи, противостоящие капитализму и либерализму: от православного и исламского фундаментализма до кроулианства. Кстати, о том, что ближе к истине, видимо, последнее, худшее предположение, свидетельствуют те источники и «попутчики» национал-большевизма Дугина, которых он сам указывает в книге «Тамплиеры пролетариата»: тут и Клюев, и Мамлеев, и Ги Дебор, и Кроули, и Достоевский, и Юнгер, и Генон с Эволой. Вряд ли Устрялов бы согласился с таким «набором союзников», истоки истинного устряловского национал-большевизма совсем иные – русские славянофилы Данилевский и Леонтьев, западные философы Гегель и Макиавелли. Да и простая школьная логика подсказывает, что такое совмещение различных, порой противоположных идей (как, например, русское старообрядчество и кроулианство) под знаком одной «сверхидеологии» приводит лишь к тому, что эта «сверхидеология» становится содержательно пустой, в ней не остается ничего, кроме голого отрицания; это следует и из элементарного закона логики: чем больше объем понятия, то есть чем больше предметов оно охватывает, тем меньше его содержание, то есть тем меньше общих для этих предметов положительных признаков.
|
|
|
Стоит вспомнить, что вообще-то русские эмигранты, выдвинувшие термин национал-большевизм (а он был придуман не Устрялоым, а его идеологическими оппонентами, но Устрялов его принял), относили к национал-большевизму лишь русских консерваторов, признавших большевиков как создателей сильного российского государства (часть генералитета царской армии во главе с А. Брусиловым, монархисты Пуришкевич и Шульгин, сменовеховцы, некоторые евразийцы, младороссы). Вместе с тем даже это определение является, на наш взгляд, слишком широким. Если понимать под национал-большевизмом не простое «сближение» некоторых консервативных течений русской мысли с большевиками, как хотелось думать антисоветски настроенным эмигрантам, а своеобразную, оригинальную идеологию, имеющую свои отличия и от евразийства, и от сменовеховства, то его основным представителем и одновременно создателем и теоретиком можно считать лишь Н.В. Устрялова. И этот истинный устряловский национал-большевизм, бесконечно отличный от дугинского идеологического эклектизма и лимоновского политического авангардизма, по недоразумению присваивающих себе то же имя, является, как уже отмечалось, ветвью русской, неославянофильско-консервативной мысли. Именно он и наименее известен сейчас. После перестройки появился ряд специально научных исследований, касающихся национал-большевизма Н.В. Устрялова (С. Константинов, С. Сергеев, О. Воробьев, К. Фетисов, А. Карадогин и др.), но большинство из них имеют академическую направленность и не претендуют на активизацию эвристического потенциала идей Устрялова. Кроме того, среди современных исследователей не все в достаточной мере беспристрастны, а некоторые откровенно враждебны Устрялову и его концепции (сказывается дух эпохи, когда к нам «возвращался» Устрялов – 90-х годов ХХ века, в которые самые заезженные, дешевые штампы либерализма воспринимались вдруг ставшим постсоветским российским интеллигентом как «откровение»). Особенно показательны в этом плане статьи одного из известных исследователей Устрялова О.А. Воробьева («Трагедия перерождения. Николай Устрялов и «Смена вех», «Апология дуализма» (по статье Н.В. Устрялова «Две веры»), «Психологические мотивы сменовеховства»). Будучи большим знатоком биографии и работ Н.В. Устрялова, О.А. Воробьев не скрывает при этом своего неприятия его идей. Он называет Устрялова «прожектером «Смены вех», а его путь тупиковым (и тут же, вопреки всякой логике, умудряется заметить, что Устрялов обладал талантом и политическим чутьем и что его идеи исподволь влияли на советскую идеологию вплоть до конца ее существования отказывается, вопреки Устрялову, считать СССР правопреемником Российской Империи, говоря лишь о «поглощении коммунистами государственного организма», о том, что страна поменяла не только название, но и предназначение, о тактическом и хитром использовании большевиками патриотических лозунгов вплоть до Великой Отечественной войны, наконец, тщится «сорвать маску патриотизма со сменовеховства», и «доказывает», что все эти идеи-де – от подсознательного стремления к смерти, от «архаичного» увлечения парадигмой империи, от недостаточного пиетета к демократии… Перед нами «альтер эго» белоэмигрантских хулителей Устрялова, отвергающий все его принципиальные идеи и академического лоска ради признающий лишь второстепенные достоинства. Причем, Воробьев даже не пытается опровергнуть аргументы Устрялова (а ведь кому как не ему знать, что Устрялов – не публицист-фразер, будучи оригинальным политическим мыслителем Устрялов последовательно и убедительно доказывал, что СССР – живое продолжение российской государственности, что большевизм незаметно для себя перерождается в российский патриотизм). Что ж, за последние 70 лет способы ведения дискуссии у врагов национал-большевизма, увы, не изменились…. Непонятно только, зачем О.А. Воробьев сделал предметом своих научных изысканий национал-большевизм Н.В. Устрялова, если он так неприязненно к нему относится. Естественно ожидать вообще-то, что если ученый занимается каким-либо предметом, то он видит в нем определенную, пускай и не безусловную ценность, в противном случае мы будем иметь дело не с научным анализом, а с преднамеренным и пристрастным «опровержением».
Другие исследователи – С.Сергеев, С. Константинов, на наш взгляд, выбрали гораздо более плодотворный путь, они не поддаются на уловки стереотипов «духа века сего» и показывают ценность и даже актуальность многих идей Устрялова. В данной работе мы бы хотели продолжить именно это направление исследований. Цель нижеследующей статьи – попытаться систематически описать теорию национал-большевизма Устрялова и показать актуальные аспекты национал-большевизма.
Путь Устрялова: от Колчака к Сталину
Но обзор взглядов Устрялова будет слишком абстрактным, если их элиминировать из исторического контекста. Поэтому мы предварим его кратким рассказом о жизни и сочинениях Устрялова, ничуть не претендуя при этом на полноту. Николай Васильевич Устрялов родился в 1890 году в Петербурге. Он окончил юридический факультет Московского университета, где его учителями были Б.П. Вышеславцев, Л.М. Лопатин, С.А. Муромцев и другие видные представители русской науки начала прошлого века. Но определяющее влияние оказали на молодого Устрялова, видимо, взгляды Струве, Новгородцева и, особенно, Е.Н. Трубецкого. Именно эти «либеральные славянофилы» привили будущему национал-большевику национальные идеи и, что главнее всего, государственничество. От либерализма впоследствии Устрялов отошел, а вот «государственническая струя» в его взглядах все усиливалась, пока не стала определяющей.
Уже в студенчестве Устрялов увлекся политикой. Он примкнул к «правому» крылу партии конституционных демократов, связь с которым продолжалась довольно долго, вплоть до «колчаковского периода» его жизни (интересно заметить, что оттуда же, из среды, близкой к «правым кадетам» вышли и теоретики евразийства – П.Н. Савицкий, Г.В. Вернадский, взгляды которых будут во многом перекликаться с национал-большевизмом Устрялова, и многие сменовеховцы – Ю. Ключников, Н. Гредескул; как видим, русский либерализм начала прошлого века, в действительности, имел мало общего с современным российским либерализмом, коль скоро в нем содержались «семена» нескольких будущих консервативно-революционных течений). По окончанию университета Устрялов получает приглашение продолжить заниматься научной работой, он соглашается, слушает лекции в Сорбонне и Марбургском университете, затем после сдачи экзаменов получает звание приват-доцента Московского университета. При этом он активно сотрудничает в праволиберальной газете «Утро России» и участвует в работе известного общества соловьевцев, где знакомится со многими видными представителями русской религиозной философии. Февральскую Революцию 1917 года Устрялов принял восторженно, так как увидел в ней шанс перерождения России и превращения ее в сильное национально-консервативное государство (впоследствии, в харбинском изгнании оценка этой революции уже зрелым Устряловым будет диаметрально противоположной, он станет утверждать, что она была национальным позором, торжеством политически беспомощной интеллигентской прозападной прослойки, началом распада России, который был остановлен лишь энергией, волей и штыками русского большевизма. Соответственно, Октябрьская революция показалась молодому Устрялову, как и всем правым кадетам, подлинной национальной катастрофой, разразившейся, когда славная победа русского оружия была, казалось, совсем близка. Большевики пока еще для Устрялова - фанатики бредовой идеи, готовые превратить бесконечно дорогую для него Родину в «дрова для мировой Революции» (собственно, на тот момент, когда революционная стихия перехлестывала через край и выбрасывала на поверхность самые радикальные элементы, отчасти это так и было, и залог тому - утопическая и фразерская позиция «левых коммунистов» во главе с Н. Бухариным по вопросу Брестского мира)
Неудивительно, что в гражданскую войну Устрялов оказывается в стане Колчака. В Омске Устрялов занимает видное место среди правых кадетов, окружавших Колчака. Он не только был руководителем Восточного бюро партии и активным публицистом кадетской газеты «Накануне» (выпускаемой вместе с будущим сменовеховцем Ключниковым), по свидетельству Агурского, Устрялов возглавляет «правую оппозицию Колчаку», к которой тот склонен был прислушиваться. Устряловская оппозиция подталкивает Колчака к тезису «диктатура ради демократии». Пока еще оставаясь в принципе на позициях «формальной» демократии западного типа, Устрялов тем не менее с присущим ему уже тогда политическим реализмом совершенно справедливо утверждал, что бывают ситуации, когда формальная демократия неуместна. Чрезвычайные условия требуют чрезвычайных форм правления, а именно – диктатуры. «Игры в парламентаризм» в разгар гражданской войны, поднятие на щит европейских идеалов «гражданского общества» в крестьянской евроазиатской стране погубят Белое движение – предсказывает Устрялов и это предсказание сбылось в точности. Уже когда очевидными стали крах Колчака и корыстные цели «лукавых союзников» - стран Антанты и Японии, желавших не столько помочь «белым», сколько поживиться за счет слабости России, Устрялов отбрасывает формально-демократические «украшения» и начинает дрейфовать в сторону признания большевизма как единственной силы, сохраняющей Россию. Но, что важно заметить, это вовсе не означало признания коммунизма и марксизма, имелся в виду лишь последовательный шаг российского патриота, для которого целостность и сила Отечества важнее его партийных пристрастий. Воюя с иноземными врагами и воссоединяя Родину (неважно по каким причинам), большевики, по Устрялову выказали себя большими патриотами, чем белые, запутавшиеся в своих «особых» отношениях с «союзниками» (а на самом деле злейшими противниками) России. После трех бессонных ночей в Чите Устрялов принципиально принимает сторону красных и выступает против продолжения «белого сопротивления». Путеводительным маяком для Устрялова вскоре станут офицеры царского генштаба во главе с Брусиловым, которые тоже перейдут на сторону красных, не приняв «смычки» белых и поляков, имевших территориальные претензии к России. «Поражение России в этой войне (советско-польской войне – Р.В.) задержит надолго ее (России – Р.В.) национально-государственное возрождение, углубит ее разруху, укрепит расчленение… Но зато ее победа вознесет ее сразу на былую державную высоту и автоматически откроет перед ней величайшие международные перспективы, которых так боятся ее вчерашние друзья… Ужели этого не чувствует Врангель?» - напишет об этом Устрялов.
Именно эти идеи, которые затем получат название национал-большевизма, Устрялов развивает в своей первой книжке – «В борьбе за Россию», выпущенной в Харбине, куда Устрялов переселился с семьей, в 1920 году. Книжка вызывает скандал в белой эмиграции и … горячую поддержку лидера большевиков В.И. Ленина. Пути «красных» и «белых» патриотов, как и предсказывал Устрялов, пересеклись и почвой для сотрудничества стало общее стремление сохранить Великую Россию и ее государственность: «С точки зрения большевиков русский патриотизм, явно разгорающийся в последнее время под влиянием всевозможных «интервенций» и «дружеских услуг» союзников, есть полезный для данного периода фактор в поступательном шествии мировой революции. С точки зрения русских патриотов, русский большевизм, сумевший влить хаос революционной весны в суровые, но четкие формы своеобразной государственности, явно поднявший международный престиж объединяющейся России и несущий собою разложение нашим заграничным друзьям и врагам, должен считаться полезным для данного периода фактором в истории русского национального дела».
Сначала Устрялов оставался в одиночестве, затем у него появляются единомышленники. Это сменовеховцы (Ключников, Лукьянов, Потехин, Бобрищев-Пушкин), затем – евразийцы, прежде всего, левые – Л.П. Карсавин, С. Эфрон, Д.П. Святополк-Мирский, П.П. Сувчинский (Устрялов в письме к Сувчинскому прямо называл себя левым евразийцем, хотя и такой лидер правого, первоначального евразийства, как П.Н. Савицкий, в письме к Струве также именовал себя национал-большевиком в устряловском духе.Но ближе всего Устрялов стоит, конечно, к сменовеховцам, с одним из его лидеров – Ключниковым он был знаком еще по Омску. Устрялов участвует в их первом сборнике («Смена вех», Прага, 1921), в позднейших изданиях – «Накануне», в советском сменовеховском издании «Россия» (где его постоянным «тактическим оппонентом» становится лидер советского сменовеховства И. Лежнев (Альтшуллер)). Однако и по отношению к сменовеховцам Устрялов занимает свою, особую, отстраненную позицию. Впоследствие, когда сменовеховство «полевеет и полостью «растворится в коммунизме», Устрялов будет отзываться о нем даже очень резко. Пытается сотрудничать он и с другими «прореволюционными» группами в эмиграции («утвержденцы»), везде выказывая большую долю самобытности. Устрялов пишет новые работы. Национал-большевизм дополняется экономической теорией в духе ленинского нэпа, но, конечно, без идей социализма и коммунизма, масштабной критикой формальной демократии уже в общеевропейском разрезе, своеобразной теорией революции. Устрялов чутко следит за тем, что происходит на любимой Родине. И он – один из немногих эмигрантских публицистов, к кому прислушиваются и в Советском Союзе, кого не только замечают, но и вступают с ним в полемику. На статьи Устрялова так или иначе отзывалась почти вся «верхушка большевиков» (Ленин, Сталин, Троцкий – сочувственно, Бухарин, Зиновьев, Султан-Галиев – резко неприязненно).
Устрялов активно сотрудничает и в эмигрантской прессе, несмотря на мощное противодействие и обвинения в «политическом коллаборационизме». Продолжает он заниматься и научными исследованиями – он одним из первых дал научную оценку германскому национал-социализму и итальянскому фашизму, занимался изучением политической философии Платона, этики Шопенгауэра, преподает в харбинском Политехе.
В 1925 году Устрялов принимает советское гражданство и устраивается работать на КВЖД. Для философа это был патриотический акт, тем самым он признавал, что СССР есть новая ступень развития все той же российской цивилизации и долг каждого патриота – быть в любом случае со своей Родиной. Тут уместно привести слова Устрялова, написанные еще в 20-ом году: «Нам естественно казалось, что национальный флаг и «Коль славен» более подобают стилю возрожденной страны, нежели красное знамя и «Интернационал». Но вышло иное. Над Зимним дворцом, вновь обретшим гордый облик подлинно великодержавного величия, дерзко развивается красное знамя, а над Спасскими воротами, по-прежнему являющими собой глубочайшую исторически-национальную святость, древние куранты играют «Интернационал». Пусть это странно и больно для глаз, для уха, пусть это коробит, но в глубине души невольно рождается вопрос: - Красное ли знамя безобразит собою Зимний дворец или наоборот, Зимний дворец красит собою красное знамя? «Интернационал» ли нечестивыми звуками оскверняет Спасские ворота или Спасские ворота кремлевским веянием влагают новый смысл в «Интернационал»?»
В том же 1925 году Устрялов посещает СССР (свои впечатления он описал в брошюре «Россия (у окна вагона)», она вышла вместе со вторым национал-большевистским сборником «Под знаком Революции»). Главный вывод, который вынес Устрялов после посещения Родины, бесед со старыми знакомцами, оставшимися в СССР, лицезрения своими глазами индустриальных успехов Советской России харбинский отшельник выражает формулой: «национализация Октября». Устрялов с удовлетворением констатирует, что экстремистские и космополитические идеи 1917 года постепенно выветриваются, Россия возвращается в русло национального бытия, конечно, на новом его этапе. Столкнувшись с российской почвой большевизм все больше становится правее и национальнее.
Но постепенно обстоятельства изменяются не в лучшую для Устрялова сторону. Сменовеховство идет на спад, закрываются сначала европейские сменовеховские издания (газета «Накануне»), затем и внутрисоветские (журнал «Россия»). Все сильнее давление и озлобление эмиграции. В СССР сворачивается нэп, начинается фракционная борьба в партии. В новом сборнике Устрялов стремится осмыслить происходящее, и признает свои ошибки в сфере экономической теории. Устрялов полностью поддерживает Сталина как государственника и Русского Бонапарта, призванного историей вывести Россию из низменной горячки якобинства к ледяным горным вершинам Империи. Харбинский мыслитель приветствует разгром ленинской гвардии – космополитов-революционеров, бредящих мировой революцией. Сталинскую формулу «социализм в отдельно взятой стране» Устрялов воспринимает, и думаем, не без оснований, как перевод на корявый язык вульгарно-марксистского волапюка формулы российского великодержавия. И, кстати, мы должны здесь говорить не только о том, что Устрялов принял Сталина, но и о том, что Сталин принял Устрялова. Недаром же О.А. Воробьев называет тезис о социализме в одной стране «устряловско-сталинским», а С. Сергеев именует Устрялова заочным политическим духовиком Сталина. Без сомнений, вождь внимательно изучал национал-большевистские труды Устрялова, хотя и не мог открыто признаться в их влиянии на свое мировоззрение (следуя принятым тогда в партии нормам, он характеризовал Устрялова как идеолога мелкой буржуазии). Противникам Сталина эта нехитрая уловка была понятна, Троцкий открыто назвал Сталина устряловцем, «могильщиком революции» и русским империалистом, и если откинуть эмоциональную фразеологию и негативные оценки, то, видимо, по существу, он был недалек от истины.
Во всяком случае, уже к середине 30-х Устрялов с удовлетворением замечает: «Сталин перешел на позиции национал-большевизма» (именно так, а не наоборот, как считает Воробьев, упрекающий Устрялова за то, что … это он стал большевиком).
В 1935 году в жизни Устрялова происходит ключевой поворот. На Дальнем Востоке получают широкое распространение идеи русского фашизма, резко антибольшевистские и антисоветские (русские фашисты при поддержке японского генштаба осуществляли террористические диверсионные акты на территории СССР, воевали против советских войск при Халкин-голе). Национал-большевика Устрялова не печатают в местных газетах, он лишается работы в университете. В 1935 году СССР продает КВЖД Манчжурии и Устрялов решает вернуться в СССР.
На дворе – вторая половина 30-х годов. Близится Большой Террор, который, надо заметить, Устрялов предсказал в своем блестящем анализе логики развития всякой великой революции и даже приветствовал как последнюю агонию революции и возвращение России к своим национальным истокам. Судя по всему, Устрялов и не тешил себя надеждой, что его, бывшего белогвардейца, хотя и лояльного к Советской власти, минуют «ежовые рукавицы». Можно предположить, что для Устрялова – его возвращение было своеобразным самопожертвованием. Столько лет говорить о необходимости принять целиком, пропустить через себя трагическую судьбу новой России, и не бросить свою плоть в костер большевистского бонапартизма, переплавляющий западный коммунизм в особую разновидность русской идеи – это, по Устрялову, безнравственно.
Действительно, первоначально тепло принятый на Родине, нашедший работу преподавателя в советском вузе, печатающийся в главных большевистских газетах – «Правде» и «Известиях», профессор Устрялов в 1937 году органами НКВД вдруг объявляется «врагом народа». По фальшивому обвинению в шпионаже в пользу Японии Устрялов приговаривается к «высшей мере социальной защиты», как выражались в то время. Прямо в день суда приговор был приведен в исполнение.
В 1989 году Н.В. Устрялов был посмертно реабилитирован. А его труды и оригинальные идеи стали возвращаться к нам только сейчас, в начале 21 века, пробиваясь сквозь стереотипы о национал-большевизме, созданные современными политическими авангардистами, присвоившими себе его имя, сквозь инсинуации воинствующего либерализма и западничества.
Перу Устрялова принадлежит множество работ. Истоки национал-большевистской теории можно обнаружить уже в самых ранних (например, в программной статье «К вопросу о русском империализме» (1916 год)). Но основные положения национал-большевизма были высказаны в первых харбинских книжках «В борьбе за Россию» (1920) и «Под знаком Революции» (1925), а затем следует лишь их частные политические приложения (хотя поздние сборники Устрялова, например, «Наше время» (1934) и представляют определенный интерес в плане устряловского анализа фашизма и корректировки устряловской экономической программы). Будем реконструировать истинный русский национал-большевизм – взгляды Н.В. Устрялова, обращаясь прежде всего к ним.
|
|
|
