VI. Основные формы половых отклонений детства

 

Наиболее грубой, хотя, к счастью, и редкой в школьном возрасте формой половой ненормальности является раннее начало у детей половой жизни в самом непосредственном смысле этого слова, т. е. раннее начало половых актов. Опасность этого отклонения настолько ясна и необходимость самой настойчивой борьбы с ним настолько бесспорна, что нет нужды развертывать подробно этот вопрос, тем более, что, повторяем, к счастью, такая форма в школьном возрасте встречается очень редко. В ранних половых актах лежат следующие вредности (кроме физиологического вреда от преждевременной потери секрета половых желез, о чем скажем ниже при анализе онанизма): 1) преждевременная потеря детства, детских эмоций, детских установок, включение в стадию зрелости без социальных, творческих и биологических к тому предпосылок; 2) опустошение развивающихся любовных переживаний, которым наносится тяжелый, подчас непоправимый удар ранними половыми актами, срывающими всю юношескую романтику с не вполне еще окрепшего, зреющего полового влечения; 3) опустошение социально-творческих исканий и стремлений, энергия которых истощается благодаря преждевременному насыщению половой чувственности: создается безвкусие в отношении к «прочему» жизненному фонду, не связанному с удовлетворением от полового акта.

Опасность от влияния такого раннего полового «стажера» на прочих детей особенно велика потому, что он вносит естественный для него разлагающий скептицизм и цинизм в интимные, хрупкие черты растущего детского полового материала и глушит наиболее ценные этапы этого роста, подчас соблазняя других к подражанию своему «чрезвычайному» примеру. Группа, в состав которой войдет пара подобных «стажеров», если последние начинают проявлять в ней вожаческую инициативу, довольно быстро принимает уплощенный, как бы постаревший облик, лишается значительной части своей юной творческой свежести и упругости[184].

Более частой формой полового отклонения является детский онанизм. До переходного возраста онанизм встречается не часто и качественно не имеет того уклона, который замечается в более поздних детских возрастах. Однако и в дошкольном, и в первом школьном возрасте при особо уродливой воспитательной среде онанизм все же встречается, и это требует соответствующего к себе внимания.

Онанизм дошкольного и первого школьного возраста вырастает обычно из всего сочетания уродливых гигиенических и педагогических условий, длительно влияющих на ребенка, и легко ликвидируется при изменении этих условий — легко потому, что под ним нет прочной физиологической основы в виде созревшего, со зрелой чувствительностью, полового аппарата. Дети 3–10 лет онанируют лишь тогда, если нет простора для их активности, если ощущения тела оказываются благодаря этому для них наиболее значительными и если узкая одежда, глисты и прочие обстоятельства, раздражающие половые органы, довершают эту работу скверной педагогической среды. Нервные и физически хрупкие дети иногда более подвержены раннему онанизму ввиду повышенной общей их чувствительности (первые) и пониженной двигательной способности (вторые). Но и дети вполне здоровые могут десятками начать онанировать в скверных яслях и в скверных детских садах, если им скучно, если им нечего делать, если в комнате темно, если им голодно, если глисты заползают в половые органы, узкие штанишки жмут бедра и т. д. и т. д.

Понятно, ранний онанизм не имеет того тяжелого физиологического эффекта, как онанизм более позднего возраста, так как он не связан с потерей несуществующих еще выделений половых желез, не обладает тем возбуждающим и расслабляющим влиянием, как это замечается позднее, не связан с сложными психическими осложнениями, вызываемыми более поздним онанизмом. Однако опасность раннего онанизма тоже чрезвычайно велика, так как он может резко и рано повысить общую половую возбудимость, приковать дальнейший рост любовно-половых чувствований исключительно к периферическому раздражению половых органов и способствовать, вместе с тем, отрыву ребенка от других социальных и действенно-творческих интересов.

Качественно иным и гораздо более частым является онанизм более позднего возраста. При тяжелых педагогических условиях он может превратиться в глубокое бедствие, в гноящуюся язву всей воспитательной работы в целом.

Онанизм чаще всего начинается лет с 13–14, у девочек несколько позднее и, по нашим данным, у девочек приблизительно вдвое реже, чем у мальчиков, причем у девочек чаще всего он является возобновлением в переходном возрасте их раннего онанизма, обусловленного 6–8 лет назад местными раздражениями половых органов (глистами и т. д. ). Мальчики чаще всего начинают заниматься онанизмом впервые именно в переходном возрасте, причем обычно это не бывает связано с более ранним их онанизмом.

В подавляющем большинстве случаев было бы грубой ошибкой искать в основе массового детского онанизма узко-гигиенических нарушений, и центр тяжести предупреждения онанизма и борьбы с ним было бы нелепо переносить на узкие физиологические мероприятия, как это сплошь и рядом замечается даже и теперь, несмотря на накопление богатейшего совершенно нового научного материала о детской сексуальности. В основе массового детского онанизма переходного возраста лежат социально-педагогические причины и лишь во вторую очередь причины узко-биологоческого порядка.

В массе своей ребенок-школьник онанирует главным образом потому, что среда способствует извращенным переключениям его энергии, не давая последней творческого применения и подталкивая ее преимущественно к половому полюсу. Онанизм и является методом наиболее простого, доступного разряжения того полового возбуждения, которое накопляется в результате длительно-глубоких извращений в переключающей работе детского организма. Все «физиологические причины» онанизма оказываются при этом не причинами, а поводом, толчком, довершающим ту уродующую работу, которую проводит скверная педагогическая среда в целом. Лучшее этому доказательство — успешная ликвидация онанизма по преимуществу педагогическими мерами в центре с физиологическими на периферии и, обратно, наиболее частые неудачи именно при противоположном построении мер борьбы. Мы, конечно, не против медицинского подхода к вопросам воспитания[185], но мы настаиваем на должном удельном весе этого подхода, особенно тогда, когда якобы медицинский «империализм» покушается опустошить своими советами самую сердцевину педагогической деятельности, сняв с педагогики и взвалив на себя (бесплодно взвалив, — импотентный «империализм») главную ответственность за борьбу в области полового вопроса. Однако о методах борьбы мы скажем в своем месте, сейчас же мы коснулись этого вопроса лишь в связи с анализом причин онанизма.

Дети хрупкие, в нервном отношении более ранимые, часто оказываются и более податливыми в отношении к онанизму (в связи, как мы говорили выше, с большей наклонностью к извращенным переключениям). Однако и невропатические дети избегают этой участи, если их длительно окружает благоприятная воспитательная среда.

В чем заключается основная вредность онанизма переходного возраста? Вред этот многообразен, и если вокруг «опасностей» онанизма создалось в быту много нелепых басен («спинная сухотка», «разжижение мозга» и т. д.!! ), все же было бы еще более нелепой близорукостью недооценить размер и качества этих вредностей. Именно педагог больше, чем врач, встретится в своей практике с действительными результатами этих вредностей, именно ему и придется влачить наиболее тяжелый их груз.

Основное, что несет за собой онанизм периода полового созревания, это ранняя растрата химических элементов еще не вполне созревшей половой железы. Если учесть, что половая железа обслуживает целый ряд центральных физиологических функций (мозговую кору, обмен веществ, качественное регулирование роста всех тканей и т. д. ), ясно, что преждевременная растрата этого «золотого фонда» биологического созревания не может остаться без тяжелых последствий. В этом отношении онанист рискует гораздо больше, чем подросток, рано начавший половую жизнь сразу в форме coitusʼ a[186], так как последний связан все же в своей половой активности наличностью второго человека, согласие которого (которой) необходимо для полового акта[187], и это до известной степени регулирует, тормозит его излишества в половой области, неосуществимые без второго лица. Онанист же не связан ни с кем, кроме себя, в своих половых мероприятиях, извне его никто второй непосредственно не регулирует, не тормозит, согласовывать ему не с кем, и частота повторения полового разряда может оказаться чрезвычайно неумеренной, что неминуемо отразится и на химических тратах.

Второе специфическое свойство, отличающее онаниста от рано начавшего coitus, свойство, вытекающее из того же полового его одиночества (половой разряд наедине с собой, без второго лица), налагает особую печать на социальное его поведение, тем более резкую, чем неумереннее злоупотребляет он онанизмом. Ему не приходится завоевывать свой половой объект, ничто актуальное не предшествует реализации его полового возбуждения, ни беседа, ни флирт, ни борьба, — половой процесс развертывается во внесоциальной обстановке, и это создает у неумеренного онаниста особое стремление к замкнутости. Эта замкнутость, внесоциальность обусловлена не только тем, что половой акт совершается без второго лица, но также и тем, что сексуальная романтика, которая в общих связях между людьми играет огромную освежающую роль, у неумеренных онанистов в высшей степени запустевает, так как половая жизнь в одиночестве не испытывает в ней нужды, и это, в свою очередь, резко отражается на социальной романтике, на общих социальных установках.

В своих эмоциональных состояниях и преобладающих настроениях неумеренный онанист отличается чертами безжизненности, какой-то иссушенности. Виною тому не столько трата химической энергии, сколько общий тип полового поведения, при котором нет особой нужды в сочных, конкретных связях с окружающей жизнью, и последняя тем самым лишается наиболее ценных для юности красок. Сосредоточенный на своем половом мирке, ограниченном пределами его собственного «я», глубокий онанист откалывается от мира как мало привлекательного, ненужного. Тут и замкнутость, и безжизненность, иссушенность, уплощенность, нарастающее потускнение всей жизненной динамики.

В общем, все сказанное о гиперсексуалах в широком смысле слова применимо целиком к подросткам, злоупотребляющим онанизмом, с той лишь разницей, что у последних описанные нами признаки выражены более резко (благодаря отсутствию тех ограничений извне, которые имеются во всех других, кроме онанизма, половых отклонениях) — со специальным уклоном в сторону усиленной асоциальности и ослаблении жизненной динамики. Тормозные процессы (так называемая «воля») чрезмерных онанистов также сильно страдают благодаря слабости регулировки половых проявлений, что неминуемо отражается на ослаблении всей прочей регулирующей, тормозящей работы, т. е. на всем тормозном механизме в целом: приучившись не сдерживаться в половых своих тяготениях, дети, отраженно, начинают страдать несдержанностью, волевой дряблостью и в других областях. Отсюда — повышенная болевая чувствительность, зябкость, утомляемость и пр.

В современной буржуазно-мещанской бытовой среде, морально травящей «половой блуд», пугающей последствиями половых излишеств (как видим, часть этих угроз, к несчастью, оправдывается), онанист часто впадает в тяжелый моральный конфликт, в глубокий разлад со своей совестью и, кроме того, что не менее опасно, в ипохондрические настроения. Он прислушивается к своим телесным состояниям, панически ждет болезненных последствий своего «греха» и т. д. Фон угрюмости, хмурости, пугливости — преобладающий эмоциональный фон неумеренного онаниста. При более мягкой форме онанизма фон этот, как и прочие признаки, значительно сглаживается. Обычно в онанизм впадают дети с обостренным чувством своей социальной и творческой малоценности, чувством, которое длительно вбивается в них с ранних лет окружающей уродливой средой.

Не давая им выявиться социально, действенно, творчески вовне, все их импульсы среда вталкивает внутрь, отрывает детей от жизни, закупоривает их в кругу ощущений, идущих изнутри тела, и к переходному возрасту централизация этих ощущений вокруг полового аппарата, «половое самопоедание» является вполне естественным концом этой последовательной «работы» среды. Без чувства малоценности, без резкого, действенно-творческого ограничения, онанизм детей в таких случаях представляется случайным явлением, с которым борьба очень легка. Наиболее глубокий, т. е. наиболее опасный онанизм требует в первую очередь борьбы с чувством малоценности, борьбы с условиями, породившими эту установку на малоценность и на самозакупорку.

Онанизм мальчиков и девочек представляет значительные отличия. Анатомическое строение половых органов женщин, пониженная периферическая их чувствительность, особенно в юные годы, в значительной степени страхует от тех предварительных раздражений, которые иногда являются первой предпосылкой дальнейшего онанизма (за исключением раздражения от глистов, которые, конечно, чаще заползают в половой аппарат девочек, используя его анатомические особенности). Кроме того, значительным препятствием для онанизма девочек является и сильно развитая у растущей женщины сексуальная романтика (любовные грезы, мечты, лирика и т. д. ), смягчающая физиологически-чувственные порывы и не дающая им материала для чрезмерного и раннего разнуздания.

Онанизм девочек бывает обычно не длительным, осложняется редко и не дает тех глубоких изменений личности, которые наблюдаются у юношей. Обусловлено это также и тем обстоятельством, что у девочек реже наблюдаются конфликты со средой, ввиду меньшего масштаба требований, предъявляемых ею к среде, отсюда и меньше оснований для бегства от среды в свои ощущения, больше текущей, конкретной, житейской деловитости. Как это ни печально, но современный массовый, творческий рост женщины (таковы противоречия исторического процесса) может, среди других ценнейших результатов этого роста, вначале дать и частичный побочный продукт — в виде усиления конфликтных соотношений со средой, далеко не сразу насыщающей быстро растущие социально-творческие требования новой женщины. Эти конфликты вначале могут повести и к половым конфликтам, и, в частности, в качестве одного из выражений такого конфликта в юности, к более частому, чем сейчас, онанизму переходного возраста. Подобное осложнение женского прогресса, однако, не обязательно, хотя нам и следует быть к нему педагогически готовыми.

Заканчивая наши соображения о причинах и проявлениях детского онанизма, мы обязаны оговориться, что глубина изменений личности при онанизме ни в коем случае не растет механически — в одной лишь зависимости от количественной частоты половых разрядов. Количественная частота отражается непосредственно лишь на элементарных биохимических тратах, качественные же изменения личности обусловлены в основном характером онанистических манипуляций ребят. Дети-онанисты, механически раздражающие свои половые органы, не сопровождая этот процесс сложной работой воображения, не связывая его со сложными моральными напряжениями, обычно создают в своем творческом содержании менее глубокие дефекты; но они же чаще всего бывают и слабо одаренными детьми вообще. Более сложные детские индивидуальности вносят и в свой онанизм более сложные, более подавляющие материалы, т. е. и больший качественный ущерб в общий свой творческий рост, зачастую независимо от степени количественного обилия актов онанизма.

Следующей формой полового отклонения детства является детский садизм, истязания, доставляющие половое удовлетворение тому, кто эти истязания причиняет. Садизм не является таким редким в переходном возрасте явлением[188], как это некоторым кажется, поэтому он требует детального анализа.

Садизм — явление, в подавляющем большинстве случаев встречающееся лишь у мальчиков и очень редко — у девочек. Объясняется это, очевидно, внутренним сродством между садизмом и общей мужской половой установкой, той мужской установкой, которая существует во всем животном мире. Мужская сторона в половом процессе является как бы нападающей, агрессивной стороной, женская половая позиция — выжидающая, пассивная, обороняющаяся. Конечно, это резкое «противопоставление половых позиций» с развитием, благодаря изменениям социальной среды, мозговой коры человека сильно сглаживается, но ядро некоторого антагонизма все же остается и поныне, по временам взрываясь у некоторых индивидуальностей с особой силой. Подобный уклоняющийся от нормы повышенный агрессивно-половой уклон может выявляться в течение всего переходного периода.

Дети-садисты, дети — сексуальные истязатели встречаются обычно двух типов: 1) доставляющие себе половое наслаждение в непосредственных истязаниях, в болевых раздражениях, наносимых другим детям, взрослым, животным и т. д.; 2) получающие половое наслаждение от агрессивно-буйного поведения вообще, от «нападательской», «задирательской тактики», злобного подзуживания и т. д. В том и в другом типе заключается одна и та же центральная тенденция — причинять вокруг себя страдания, создавать напряжение, муку, озлобление. Разница лишь по форме: страдание непосредственно причиняется определенному лицу, либо же создается такая атмосфера, которая уже сама по себе вызывает эти страдания. Принципиально безразлично, поджигает ли взрослый садист (у детей такое извращение, конечно, почти немыслимо, ввиду его сложности) дом, деревню, город, чтобы насладиться воплями муки несчастных издали, или же сам поджигает кожу, шомполует, тиранит свою жертву. Основная установка одинакова: страдания второго лица или многих лиц, как источник полового наслаждения.

Дети-садисты — бич детских учреждений, зачастую трудно вскрываемая их язва, так как нелегко распознать действительные корни детской агрессивности, которые далеко не всегда являются обязательно половыми корнями. Садисты тискают, щиплют, колют, рвут за волосы, бьют кулаками других ребят (вовсе не всегда — другого пола, так как истязательский уклон может вначале быть и «двуполым»), дразнят их, подзадоривают к дракам, натравливают одних на других, чтобы наблюдать злобную «бучу». Объектом истязания бывают и родители, прислуга, учителя, особенно если они отличаются «тихостью», робостью. Истязают всякими способами: то вблизи, то издали, то с немедленным результатом, то с длительной, постепенно развертывающейся системой. Некоторые дети при этой истязательской «работе» получают тут же острый половой разряд, другие проводят при этом онанистические манипуляции, третьи до полового разряда не доходят, испытывая длительное, глухое, неоформленное возбуждение, тем более удручающее окружающих, что благодаря отсутствию полового разряда оно может длиться неопределенно долго.

От приступов такого полового истязательства, от половой агрессивности необходимо отличать обычную детскую агрессивность и злобность без половой окраски. Она (вторая) бывает не столь остро и глубоко выражена, не связана с такими актуальными эмоциями, легче поддается саморегулированию подростка и воздействиям извне. Однако надо, вместе с тем, отдать себе отчет в том, что благодаря плохим педагогическим условиям самая простая детская агрессивность может постепенно, по мере полового развития подростка, наливаться все более сильными половыми тонами, сгущается, осложняется и перерождается в глубокую садистическую установку. Подавляющее большинство случаев детского садизма — именно такого, а вовсе не первично-сексуального происхождения.

Из детально изученных автором[189] 43 случаев наиболее сложного детского садизма в возрасте от 10 до 17 лет больше 75 % пришлось на долю периода 13–17 лет, причем лишь в двух случаях из 43 (т. е. не более 5 %) удалось установить действительные наследственные корни полового извращения (очень повышенная, частично извращенная сексуальность родителей), в трех случаях — тяжелую общепсихопатическую наследственность, в прочих же, кроме обычной нервозности (половина всех ребят), других внутрибиологических причин для этой половой аномалии (притом, повторяю, в тяжелой форме) установить не удалось. Между тем в отношении к 27 ребятам (25 мальчиков, 2 девочки) с несомненной точностью удалось выяснить (другие дети дали меньше биографического материала) непосредственную, самую тесную зависимость их садизма от тяжелых, притом вполне специфических условий воспитавшей их среды. Одна группа этих детей (около 20) подпала в дошкольные и предпереходные годы в условия особенно тяжелого стискивания, сдавливания их активности, в условия особо сильных травматизаций — оскорблений, физического насилия, которое их озлобляло, напрягало, не давая, однако, возможности тут же отомстить. В период полового развития, физически окрепнув, набравшись социального мужества, подросток «прорвал» эту стену долго накопляемой и сдерживаемой ярости, зарядил ее созревающей сексуальностью, протолкал ее всю по каналам сексуальности как наиболее сейчас для него эмоционально яркой области (из-за приглушения других областей прошлым воспитанием) и стал садистом.

Другая, меньшая группа ребят наоборот имела воспитательные условия изнеживающие, разнуздывающие, распоясывающие, благодаря чему «балованная агрессивность», ничем не сдерживаемая, не регулируемая, к переходному возрасту получила половой уклон и стала садистической, причем избыточная сексуальность была у этой группы тем более легко объяснима, что развращающее воспитание не создало для нее никаких прочных конкурентов, охотно вливая в половое русло все прочие, не используемые им, творческие соки. Надо отметить, что лишь незначительная часть этих детей (из более точно изученных 34 — лишь 6) были агрессивны с раннего детства (понижение задержек, раздражительное упрямство, драчливость), прочие же отличались в большинстве лишь повышенными двигательными процессами, усиленным развитием действенной и социальной инициативы, которые, как видим, приняли такие уродливые формы исключительно благодаря педагогически обусловленному извращенному половому переключению.

Таковы, по нашим материалам, действительные корни и проявления детского садизма, требующего очень энергичных, как предупредительных, так и ликвидирующих мер со стороны воспитателей.

Обратной стороной детского садизма — формой, значительно реже встречающейся, — является детский мазохизм [190] — половое удовлетворение при испытывании истязаний (в противоположность садисту — наносящему истязания). До известной степени эта «страдательность», ожидание полового насилия как фактора последующей половой радости является, в ее тонких оттенках, типической половой установкой женщины вообще, половое прошлое которой полно насилий над ней, как бы исторически вошедших и в состав ее положительных половых эмоций. Культура, развитие мозга женщины постепенно уничтожают эту страдательную, «мазохистическую» ее установку, но иногда она обостряется и дает сгущенные явления настоящего мазохизма. Появляется последний обычно еще с переходного возраста, причем характерно, что в довольно большом числе случаев (у нас — в трети случаев) — также и у мальчиков. Дети любят, если им причиняют боль, любят страдать, грезить о страданиях, о насилиях над собою и т. д. В то время как агрессивные проявления детей далеко не всегда надо считать половыми проявлениями, «страдательные» их установки почти всегда — половые, так как иных, кроме половых, оснований под ними найти нельзя, хотя и здесь необходимо учесть длительную эволюцию ребенка по пути к мазохизму.

Обычно дети-мазохисты — это тихие, робкие, мечтательные, несколько замкнутые (не жестко, сухо, а мягко замкнутые), с одиночеством и грустью в семейном и школьном своем прошлом. Любили приласкаться, но не находили отклика и замыкались, находя в этом грустном одиночестве своеобразную прелесть взамен прелести неполученной ласки. Свою грусть, свои обиды они смаковали, как бы «обсасывали», культивировали в себе это чувство боли, испытывали постепенно от этих «болевых, грустных смакований» все более растущее интимное наслаждение и превращали чувство боли, грусть в особо сладостный культ. Естественно, что такая эволюция к переходному возрасту приводила прямиком на пути мазохизма, когда в любовных своих переживаниях и порывах подросток с особым тщанием взращивал те моменты, над которыми можно бы было сильнее погрустить, погоревать, пострадать. «Сладость любви — в страданиях» — таков принципиальный девиз полового мазохизма, — «любовь без боли — разврат». У некоторых эта тяга исчерпывается исканием моральных терзаний в любви, другие же тянутся непосредственно к физическим страданиям, к физической боли, испытывая которую они впадают в усиленное половое напряжение. В более мягкой форме эта тяга (у девочек) сводится к удовольствию от тисканий, щипков, таскания за косу.

Наш материал по детскому мазохизму можно разделить на три категории: 1) мазохисты по врожденной внутренней склонности, с развивающейся от ранних лет тягой к самомучительству, переходящей потом в половое самоистязание (меньшинство); 2) мазохисты, сделавшиеся таковыми в результате длительных воспитательных влияний, благодаря которым они оторвались от здоровых социально-этических связей с реальностью, замкнулись в одиночестве и развили у себя прочный условный рефлекс «болевого наслаждения» (аналогично «болевой радости» вышеупомянутой экспериментальной собаки), ставший затем половым рефлексом; 3) дети, ставшие мазохистами после длительных физических болей, причиняемых им воспитателями в окружности полового аппарата (сечение, удары кулаками по ягодицам и т. д. ), а также в результате общих физических наказаний (побои и по другим участкам тела), совпадавших по времени с половым возбуждением и упрочивших привычную условно-рефлекторную связь между болью и половым возбуждением. Конечно, имеются варианты, комбинирующиеся из сочетания двух или всех трех указанных нами групп (врожденность + влияние общего воспитания + физические наказания, и т. д. ), но как основные типы эти категории следует все же фиксировать.

Дети-мазохисты чаще встречаются в интеллигентской, средне-буржуазной среде, садисты — в «низах» (сдавленные) и в «верхах» (разнузданные).

Следующей, чрезвычайно разнообразной по проявлениям, многоликой группой детских половых отклонений мы считаем группу детского эксгибионизма [191]. Некоторые дети могут обнаружить особую, своеобразную тягу к усиленной половой самодемонстрации.  Они любят публично обнажаться и с сугубой охотой демонстрируют свои половые органы, причем делают это как в присутствии представителей своего, так и второго пола. Чаще всего это свойство присуще мальчикам. Кроме такой внешней формы, эксгибионизм проявляется также и в общем грубом половом цинизме, всегда демонстрируемом публично, в половом хвастовстве, сочинительстве и т. д. Имеются особые специалисты по разнузданной порнографической речи, как в виде употребления специальных выражений и оборотов, так и в виде систематизированной работы по составлению порнографических рассказов и «поэм», а также по многообразной «живописи» в этой области. Педагоги показывали нам целые «альбомы» таких любителей, испещренные «литературно-живописными» проявлениями эксгибионизма. Некоторые из таких ребят онанируют публично, вовлекая этим в онанизм и других детей.

Характерным в этом своеобразном уклонении является публичность половых проявлений, как бы нагло-циническая их демонстративность. Однако нельзя думать, будто этот уклон — нарочито-злостный, будто мы имеем дело попросту с грубо испорченными детьми.

Эксгибионистов, «сексуальных демонстраторов» следует делить на две разные группы: первая — те, кто проделывает эту половую самодемонстрацию произвольно, активно, «виртуозно» изощряясь в придумывании новых разнообразных деталей — поострее, ярче; вторая — дети, против воли, болезненно-навязчиво втягиваемые в это состояние, становящееся особым типом навязчивой идеи, которая прорывается вовне, несмотря на старательную борьбу с нею (совсем по типу навязчивого богохульства, которое иногда прорывается в церквах, перед иконами как раз у самых скромных и, казалось бы, ультрарелигиозных людей).

Конечно, оба эти типа резко различны по внутреннему своему содержанию. Активные «самодемонстраторы» — это чаще всего самолюбивые ребята, несколько тщеславные, желающие «блистать», быть на виду, причем, ввиду невозможности применить эти тяготения к другим областям (все те же уродующие условия воспитания), «карьера» завоевывается по преимуществу в половой области, обычно доминантной у этих ребят: «мой половой член — крупнее, лучше», — «всех крепче выразился я», — «нет лучше меня знатока этих вопросов», — «мой опыт богаче, чем у других», — «я грубее, беззастенчивее всех», — «я исключительный человек среди этих ничтожных скромников», — «а здорово треснул я их по ушам! » и т. д., таков нехитрый, хотя и громоздкий, тяжелый по проявлениям арсенал «карьерных» мотивов первой группы эксгибионистов, которые нарочитой половой грубостью, т. е. грубостью в наиболее щепетильной бытовой области, как бы мстят среде за ее непризнание их достоинств.

Страдающие же навязчивыми прорывами половой грубости (вторая группа) — это обычно дети психастенического типа, с подавленной психикой, с наклонностью к моральным сомнениям, запутавшиеся в своих половых конфликтах, прячущиеся от людей и от своей собственной совести; эксгибионистские их прорывы, как и «богохульные» прорывы религиозных кликуш, это признак неспособности их справиться со своими, тщательно вытесняемыми «греховными» вожделениями, выпирание желания наружу, публично, как бы для особо резкого протеста против дальнейшего их вытеснения. Это акт бессознательный, против воли, в состоянии некоторого раздвоения личности (хотя бы и при полном сохранении сознания), при резком ослаблении регулирующей задержки. Первый тип чаще всего встречается в социально более здоровой среде, без этически-конфликтных нагромождений, второй — обычно в психопатически вырождающейся части интеллигентски-буржуазных слоев, в среде, насыщенной гниющей, разлагающейся религиозностью и сугубо-острой «моралью», ханжеской в самой своей основе.

Своеобразным проявлением детского полового отклонения мы считаем встречающееся у ряда детей состояние повышенной сексуализации мышечно-осязательных ощущений. Такие дети, обычно подростки, испытывают особое половое наслаждение от движений своего тела, мышечных сокращений, касаний к коже и т. д., причем, в отличие от обычного, здорового удовольствия, доставляемого подобными ощущениями, у подобных ребят всегда имеется специфический привкус, четко указывающий на половое содержание этого состояния. Мимика особо острого наслаждения при ряде движений, сладострастные потягивания, прижимание тела к твердым предметам — и все это сопровождается покраснением лица, легким эмоциональным возбуждением, а, в ряде случаев, завершается и оформленным половым возбуждением с соответствующими его разрядами. Работники Брянской и других деттрудколоний указывали автору на ряд случаев, где дети имели излюбленные мышечно-осязательные участки, раздражение которых, видимо, давало им острое наслаждение: крепкое разминание щек, сильное трение пальцами по зубам, «массажные» движения по мышцам спины, растирание ушей и т. д. В дальнейшем оказалось, что подавляющее большинство этих ребят — гиперсексуалы, причем гиперсексуальность их была вскрыта лишь потому, что эти странные манипуляции вызвали недоумение воспитателей.

«Мышечно-кожные сексуалисты» продолжают в переходном возрасте первую, аутосензорную стадию детского развития[192], как бы чрезмерно долго задерживаются на этой стадии, внося лишь в нее более зрелые черты оформленного полового возбуждения, которых, как мы видели выше, обычно нет в аутосензорном периоде детства. Эта задержка на ранней стадии развития обычно обусловлена грубым разрывом ребенка с социальным его окружением, нищетой его коллективных связей, а отсюда — растет последующая аутосензорная закупорка и в более поздние возрасты. Подвижные дети, дети с богатыми социальными связями, а также дети, длительно испытавшие в детстве холод, голод, почти застрахованы от мышечно-кожной сексуализации, в которую впадают обычно изнеженные, одичавшие и малоподвижные ребята обоих полов.

Сравнительно безобидной формой полового отклонения, но все же требующей тщательного подхода, является чрезмерное развитие у ряда детей специально полового романтизма. Половой романтизм в его нормальных дозах является обычным, здоровым свойством переходного возраста: любовное идеализирование, любовные грезы, влюбчивость, «обожательство» и т. д. Однако эта романтика в нездоровой обстановке переходит нередко границы и становится педагогически вредным явлением. Группы детей (чаще всего пары, иногда и однополые), объединенные узами сильной половой романтики, резко отличаются от коллективов, связанных обычной детской дружбой. Атмосфера в эти группах — специальная, нездоровая. Любовно-сексуальное внимание даже у детей вполне отчетливо качественно отличается от любовно-товарищеского внесением в первое специального полового оттенка, которого нет во втором: отсюда и другие, необычные для детей уклоны во взаимных их оценках, потворство и недоброжелательство не во имя товарищеской этики, а во имя сексуального «правления», влюбленности, обожательства. Половой кумир целой детской группы, «романтизированный» слишком сильно, — это не обычный товарищ-вожак, а сверхлюбимчик, божок, окруженный фантастическим ореолом. Понятно, начальный половой романтизм, вкрапленный как тонкий оттенок в общие коллективные связи, не только не содержит в себе ничего плохого, но, наоборот, как увидим ниже, может быть с максимальным успехом педагогически использован, однако речь здесь идет именно о чрезмерном романтизме, резкой сексуализации социальных установок, о половом стержне как основной базе «товарищества»: такой уклон требует борьбы.

Ребенок, рано и резко сексуально «романтизированный», отличается повышенной влюбчивостью, — то частыми и поверхностными сменами своих «возлюбленных», то чрезмерно глубокими и сложными сексуальными привязанностями. И в том и в другом случае — большая растрата энергии и внимания: в первом — на частые перемены, перестройки своих «любовных» установок, во втором — на слишком раннее обслуживание непосильных для ребенка чувств с их ревностью и прочими глубокими осложнениями. Это — дети «сверхмечтатели», в любовные грезы убегающие от суровой реальности, смакующие все черты своего «идеала» (чаще — придуманного), обсасывающие все детали отдельных встреч, взглядов, бесед.

Характерно, что «влюбиться» такой сверхромантик может и в представителя своего пола, причем в такой эмоции нет обычно и тени гомосексуализма[193], так как в следующей стадии развития влюбчивость у него перестраивается в гетеросексуальную[194]. Явления этого сугубого полового романтизма знала часто жизнь закрытых женских институтов, кадетских корпусов, а также и «открытых» учебных заведений с затхлой атмосферой, не лучшей, чем в тех же закрытых. Это ограбленный общий юношеский романтизм, биологически присущий переходному возрасту во всех областях жизни, а не только в половой[195], но ограбленный целиком в пользу полового романтизма из-за неиспользования его во всех других областях жизни подростка (все то же уродливое воспитание). Чем больше пассивности, социального и творческого бездействия создает среда, тем меньше каналов для общего романтизма, тем больше данных для переключений его целикам на рельсы «полового сверхромантизма». У девочек эт

⇐ Предыдущая21222324252627282930Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: