 |
Духовная ценность произведений Пушкина
|
|
|
|
Истинный гений бессмертен. Он не знает над собою закона забвения и давности. Целые столетия уже отделяют нас от смерти нашего великого поэта, но Пушкин жив в каждом из нас. Если бы можно было разложить наш внутренний мир на его составные части, то в этой сложной психологической ткани мы нашли бы много золотых нитей, вплетенных в нее мощным пушкинским гением, ставшим неотъемлемой частью нашего духовного существа.
Сколько поколений воспитывалось на нем, приникая к родникам его творчества, и, однако, Пушкин остался неисчерпаемым, как океан, и даже как будто растет и расширяется для нас вместе со временем. Его дарование лилось, так сказать, через край, как вода из переполненного сосуда. Прожив на земле только 37 лет, он успел оставить нам такое духовное наследство, что обогатило нас на все века и сделало его неумирающим учителем и вдохновителем для всех последующих поэтов и писателей. Он, как великан, возвышается над ними. И Гоголь, и Толстой, и Достоевский родились от его великого духа, воспламененные огнем его творческого вдохновения. Его мысль проникает во все области человеческого духа, озаряя их ярким светом, как молния. Сросшаяся с ней органическая художественная форма делает ее особенно яркой и выпуклой. Его стих — это пышная царственная одежда, блистающая чистым золотом и самоцветными камнями. Он ласкает не только наш внешний, но и внутренний слух, доказывая тем, что Пушкин и мыслил музыкально, как подобает истинному поэту. Подобно всем великим гениям, он поднялся на такую высоту, откуда он светит всему миру и где национальное уже претворяется в общечеловеческое.
Атеистический период жизни поэта
Но Пушкин был не только поэт, но и человек, и потому ничто человеческое не было чуждо ему. Спускаясь с творческих высот и погружаясь в заботы и наслаждения «суетного света», он утрачивал свой дар духовного прозрения Его обескрыленный ум, еще недостаточно дисциплинированный в юности, не мог тогда собственными силами осмыслить мировую жизнь и разрешить все сложные загадки бытия. Отсюда началась для него трагедия оскудения веры, какую так глубоко изобразил он в своем раннем стихотворении «Безверие». Его мучила особенно тайна смерти, неразрешимая без утешительного света религии.
|
|
|
Он считал, однако, такое нравственное состояние ничем другим, как болезнью души и потому призывал снисходительнее и участливее относиться к тем, кто «с первых лет безумно погасил отрадный сердцу свет».
Неверующий сам, в себе он носит свою кару:
Кто в мире усладит души его мученья?
Увы! Он первого лишился утешенья!
Постоянное возбуждение, поддерживаемое в нем пылом «африканских» страстей, неудовлетворенностью своим материальным положением, столкновениями с правительством и враждебными ему критиками, всего менее способствовали спокойной работе его испытующей мысли, искавшей выхода на истинный путь. В такие моменты временно как бы помрачался его светлый гений. Будучи «зол на весь мир», он рад был бросить вызов и правительству, и обществу резкими и желчными литературными выступлениями и другими легкомысленными поступками, приводившими в отчаяние как его отца и других родственников, так и его покровителей и друзей: Карамзина, Жуковского, Вяземского, Тургенева. Под таким настроением душевной дисгармонии и рождались обыкновенно его язвительные политические памфлеты, эпиграммы и кощунственные стихотворения, оскорблявшие религиозные чувства верующих и стяжавшие ему печальную репутацию безбожника, от коей его имя не может освободиться даже до настоящих дней.
|
|
|
Духовные искания Пушкина
Однако неверующим его могут считать только люди тенденциозно настроенные, которым выгодно представить нашего великого национального поэта религиозным отрицателем, или те, кто не дал себе труда серьезнее вдуматься в историю его жизни и творчества.
И всё же нельзя преувеличивать значение вызывающих антирелигиозных и безнравственных литературных выступлений Пушкина также и потому, что он нарочито надевал на себя иногда личину показного цинизма, чтобы скрыть свои подлинные глубокие душевные переживания, которыми он по какому-то стыдливому целомудренному внутреннему чувству не хотел делиться с другими. В этом можно убедиться из характеристики, какую дают ему многие из наиболее беспристрастных и наблюдательных современников. Казалось, он пытался добиться того, чтобы другие люди думали о нем хуже, чем он есть на самом деле, стремясь скрыть «высокий ум» «под шалости безумной легким покрывалом». В этой черте его характера некоторые исследователи (например, проф. Франк) справедливо видят проявление некоторого юродства, этой типичной особенности русской народной души, нашедшей себе место и в характере нашего великого национального поэта. Впрочем, нельзя отрицать и того, что в нем иногда жили как бы два человека, находившихся в трагической борьбе между собою. Лучшая часть его природы звала его к «Сионским высотам», а «грех алчный гнался за ним по пятам». Источником его искушений, по признанию
самого поэта, был умный дух — «демон», начавший «навещать» его в юные годы, чтобы помрачать его высокие и святые идеалы и вносить расстройство в его гармоническую поэтическую душу.
«Печальны были наши встречи», — признается потом с сожалением поэт:
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел —
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел*.
Когда впоследствии в минуту раскаяния поэт «с отвращением читал жизнь свою», «трепетал и проклинал», «горько жаловался и горько слезы лил», желая как бы смыть ими навсегда «печальные строки» прошлого, то, может быть, он понимал здесь и эти внушенные ему «демоном» вольные соблазнительные стихи, как и многое другое из произведений его незрелой юности, что он считал недостойным его таланта и хотел бы после «уничтожить».
|
|
|
Переживая мучительный кризис от своих сомнений, он болезненно искал выхода из этого положения, стремясь прояснить для себя окутывавший его туман и ища для себя точки нравственной опоры. Он чувствовал, что без идеи Божества все его мировоззрение становится зданием без фундамента, но его роковая ошибка состояла в том, что он сначала только «умом искал Божества». Неудивительно, что «сердце», как казалось поэту, «не находило его», так как они отвлеченные размышления без живой веры не могли дать ему покоя и умиротворения.
Процесс его религиозного развития проходил с изумительной быстротой. Он гораздо раньше, чем в своё время Толстой и Достоевский, понял, что без религии жизнь не имеет смысла.
|
|
|
