Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

I. Отдел общего оккультизма 6 глава




Неофит входил в пещеру как заблудшая овца, как грешник, которому, прежде чем узреть свет истины, предстояло одолеть темноту невежества. Он отрекался трижды, подобно святому Петру, чтобы затем, уже с помощью старших братьев, очистить себя навсегда и причаститься святого духа. Допустимо предположить, что это требовало определенных символических жестов, таких, например, как попрание креста. Для средневековья с его «кораблями дураков» и омерзительными «пиршествами идиотов» подобная комедия не была чем-то из ряда вон выходящим. Мы можем судить об этом по гениальным полотнам Босха и Брейгеля, по фрескам на стенах древних соборов. В те далекие от нас времена сами церкви являли собой подобие театров, на подмостках которых развертывались дерзкие фарсы и в назидание глупцам кощунственно пародировались «священные таинства».

Тамплиеров, как в свое время альбигойцев, а затем и всех прочих мучеников инквизиции, обвиняли в безбожии, поругании христианских святынь, содомском грехе и таких непередаваемых гнусностях, которые способны совершить лишь люди с поврежденной психикой.

Эти комедии, понимаемые сначала как должное, уже в глазах реформатов стали воплощением разнузданной скверны. Филиппу Красивому, отдавшему в «черную пятницу» — роковое или тщательно продуманное совпадение? — повеление арестовать всех тамплиеров, вовсе не нужно было напрягать фантазию, чтобы очернить нечестивцев в глазах суеверной Европы. И руководившие пыткой Имберт и Ногарэ тоже, не мудрствуя лукаво, ухватились за то, что лежало на поверхности. Сцена допроса великого магистра, реконструированная Морисом Дрюоном, по-видимому, очень близка к действительности:

«Ему казалось, что кости его выходят из суставов, мышцы рвутся, тело, не выдержав напряжения, распадается на части, и он завопил, что признается, да, признается в любых преступлениях, во всех преступлениях мира. Да, тамплиеры предавались содомскому греху; да, для вступления в орден требовалось плюнуть на святое распятие; да, они поклонялись идолу с кошачьей головой; да, они занимались магией, колдовством, чтили дьявола;., да, они замышляли заговор против папы и короля…»

Не первый и тем более не последний в истории процесс, основанный на показаниях, добытых на дыбе.

В «Лондонском донжоне», в музее, где собраны орудия, единственным назначением коих было терзать человечью плоть, я видел щипцы и крючья, которыми Эдуард Второй вырывал «признания» английских храмовников. Эдуард пошел на это под давлением обстоятельств, ибо собирался жениться на сестре французского короля. Добыв нужные тому показания, он все-таки сохранил жизнь истерзанным рыцарям.

Аймериде Вильер, отрекшись от сделанных под пыткой признаний, заявил комиссии: «Если я должен буду погибнуть на костре, я не выдержу и уступлю, ибо слишком боюсь смерти. Я признался под присягой перед вами и признаю пред кем угодно все преступления, вменяемые ордену, я признаю, что убил бога, если от меня этого потребуют». Протоколы допроса, хотя в них и содержится обязательная формула «обвиняемый заявил под присягой, что к нему не применялись ни угрозы, ни пытки», лучше, чем что бы то ни было, свидетельствуют о полной беспочвенности вздорных наветов. Политические обвинения насчет тайного сговора с мифическим «вавилонским султаном» стоят церковных. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить между собой взятые на угад следственные документы. Так, невзирая на то что всем обвиняемым предлагались одни и те же вопросы, ответы на них обнаруживают явный разнобой. Одни тамплиеры сознаются в том, что при вступлении в орден их заставляли отречься от девы Марии, другие — от Христа, третьи — вообще от бога. Еще больше «разночтений» обнаруживается в спорном вопросе о Бафомете. «Среди тех, которые говорили, что видели его, с трудом можно найти двух, описавших его совершенно одинаково, — отмечает Генри Ч. Ли в «Истории инквизиции в средние века»… — Иногда голова эта — белого цвета, иногда она — черная, то у нее черные волосы, то с проседью, а то вдруг у нее является длинная седая борода. Одни свидетели видели ее шею и ее плечи, покрытые золотом; один показывал, что это был злой дух, на которого нельзя было смотреть без содрогания, другой говорил, что у нее было нечто вроде глаз из карбункулов. Один свидетельствовал, что у нее было два лица, а другой — что три; один показывал, что у нее было четыре ноги, две сзади и две спереди, а другой говорил, что это была статуя о трех головах… Иногда это — бог, создатель всего мира, заставляющий цвести деревья и прозябать растения; иногда это — друг (?) бога, который может ходатайствовать перед ним за молящегося. Иногда идол пророчествует; иногда его сопровождает или заменяет злой дух, принимающий форму черной или серой кошки или ворона и отвечающий на предлагаемые ему вопросы; церемония оканчивалась, как и шабаш ведьм, приходом демонов под видом невыразимо прекрасных женщин».

Уж не от этих ли демониц рождались потом младенцы, из которых топили жир?…

Воистину «пытка вопрошает, а боль отвечает»…

Хотя в Германии, Испании и на Кипре орден был оправдан от возводимых на него обвинений, тамплиерская звезда окончательно закатилась.

Какое-то мгновение казалось, что чаша весов дрогнула и наметился благоприятный поворот. Все еще томившийся в Авиньоне папа, у которого французский и английский короли перехватили добычу, засомневался в необходимости закрытия ордена, но монархи поспешили поделиться награбленным, и он скоро опомнился, хоть и жаловался до конца дней, что ему недоплатили. Да, тайна возникает лишь тогда, когда мы чего-то не знаем. В обстоятельствах смерти папы и короля можно видеть случайность или попытаться проследить политическую интригу. Но в том, что отравленную свечу для внука сожженного катара Ногарэ слепила рука тайного тамплиера, ощущается запоздалая месть.

И еще одна любопытная подробность. В Тампле провели последние дни перед гильотиной Людовик Шестнадцатый и Мария Антуанетта…

С тамплиерами сошла со сцены целая эпоха. Рыцарство, крестовые походы, магическая власть «преимущественных величеств» — все это сгинуло, в сущности, вместе с ними, впиталось в землю, как ржавчина рассыпавшихся доспехов. Но грохот обрушенной груды железа был так силен, что даже папство испытало жесточайшее потрясение, Хоть и сказалось оно далеко не сразу.

Созерцательный мистицизм, манивший неверным сиянием одержимых искателей, уступил место разъедающему души сомнению, за которым пришло жадное любопытство к реальностям бытия. Поворот Европы к преобразованию окружающего мира был решителен и необратим, хоть и витали еще, страшась небытия, чахлые тени. Долго будет дрожать туманная дымка над руинами, поросшими дикой травой, долго…

В немногих провинциях, не затронутых кровавой облавой, тамплиеры продолжали влачить свои дни, омраченные предчувствием неизбежного краха. В Португалии они объединились в орден Христа, в Шотландии скрылись под именем ордена Терновника. В середине XVIII века отцы-иезуиты, напуганные ростом «вольного каменщичества», попытались под видом тамплиерского наследства привить масонству католическую идею.

Гибрид в лице «новых тамплиеров» получился нежизнеспособным, отмеченным всеми признаками вырождения. Первые же порывы ветра, предвещавшего невиданную бурю, развеяли гниловатый туман. На сцене, властно захваченной революцией, рыцарству, хотя бы и возрожденному по самым верным рецептам, нечего было делать. Масонская ложа «Тамплиеры», возникшая в Париже уже в новые времена, породила молву о том, что Жак де Молэ назначил перед смертью преемника, и с того момента цепь великих магистров не прерывалась.

Даже наиболее фанатичные «вольные каменщики» не верили в эту байку, но миф тем и хорош, что всегда оставляет место для ритуальной игры. В нее все еще играют, в эту «тамплиерскую» сказку…

 

Святой Грааль

 

Болтали все, кому не лень.

Сам Персеваль на третий день

Там соизволил появиться…

Кретъен де Труа, «Клижес»

 

— Тогда я вам открою, — молвил отшельник. — Тот, кому назначено сидеть на этом месте, еще не зачат и не рожден, но не пройдет еще и года, как будет зачат тот, который займет Погибельное Сидение, и он же добудет Святой Грааль.

Томас Мэлори, «Смерть Артура»

 

 

В ЭПОХУ Сервантеса странствующее рыцарство давно уже считалось анахронизмом, и все же понадобился гениальный «Дон Кихот», чтобы окончательно развеять фантастические бредни о благородном защитнике обиженных, совершавшем невиданные подвиги во имя Прекрасной Дамы. Бредни действительно развеялись, и, кроме маленьких детей, никто уже больше не верил ни в великанов, ни в фей, ни в злых волшебников, охраняющих тайны зачарованных стран. Марку Твену, довершившему в романе «Янки при дворе короля Артура» разоблачение легенды! осталось лишь добродушно подтрунивать над «ребятами», как отзывался о славных пэрах предприимчивый герой — живое олицетворение американской практичности и рационализма. Янки строил железные дороги, провоЧ дил в Камелот телеграф и навешивал рекламные доски на бедных рыцарей, когда те отправлялись «граалить». «Дон Кихот»-воскликнул На полеон, узнав о мальтийской коронации Павла.

«Санчо Панса» — следовало бы добавить в адрес монарха, возлюбившего крохотный островок пуще обширнейшей империи.? Но какие найдутся слова в адрес! современных поклонников Артура и Мерлина? Как назвать нам нежданных ревнителей оккульт ного церемониала, известного как «Гластонберийский зодиак»? В надлежащий момент, надеюсь, мы отыщем нужные слова. Пока же попробуем воздать должное мифу, обогатившему мировую литературу, но так и оставшемуся неразгаданным. В моравском замке Перхштейн, возведенном на вершине неприступной скалы, мне показали стяг таборитов с изображением «калика» — священной чаши. Сама ЖЧ чаша — на аквитанском наречий «гразаль», согласно альбигойской легенде, была тайно унесена из Доонсегюра, также представлявшего собой горную цитадель, и вместе с остальными сокровищами спрятана в тайнике. Археологи, изучающие сложную систему подземных ходов, проложенных в скальном грунте, полагают, что сокровище все еще находится где-то здесь, в окрестностях Монсегюра. Так это или нег, покажет будущее, нас же пока интересует само слово «Грааль» и то, что за ним, возможно, скрывается.

Мистический культ чаши восходит, как полагают, еще к языческим мифам: кельтским, иберийским и галльским. За это говорит лингвистическое сопоставление: «грааль», «грасаль», «греаль» — на разных старофранцузских диалектах; «гразаль» — на аквитанском наречии; «гриаль» — на староиспанском и «граль» — на португальском языках. В поисках этимологии слова ученые упоминают греческие наименования «кратер» и «краталис», означающие «сосуд», и даже ирландское «криоль» — «корзина изобилия». Гластонберийская версия легенды об Иосифе Аримафейском также называлась «О Градали», хотя непосредственно о чаше там не было речи. Короче говоря, для одних Грааль — это сосуд, в который Иосиф Аримафейский, упомянутый во всех четырех евангелиях, собрал Христову кровь, для других — блюдо тайной вечери, для третьих — нечто вроде рога изобилия и скатерти-самобранки, а для сторонников эзотерической легенды Монсегюра — золотое изображение Ноева ковчега. Почва для подобного «размежевания» была подготовлена где-то на грани XII–XIII веков.

Кретьей де Труа, блестящий поэт Конца XII века, глухо упоминает в своей незаконченной поэме «Персеваль» о каком-то таинственном блюде; ближайшие его продолжатели толкуют о Граале уже в легендарно-апокрифическом духе, а богослов Роберт де Борн (XIII век) совершенно определенно рассказывает о чаше Иосифа, о том, как он собрал на Голгофе кровь из ран Иисуса, как попал Грааль в Англию и какие чудеса произошли с ним при дворе короля Артура. Так незаметно апокрифический миф соединился с «бретонским циклом» сказаний о 12 пэрах Круглого Стола и чародее Мерлине. Французский исследователь Марио Рока, подробно изучив фрески и скульптурные изображения древних соборов Шартра, Буржа, Каркассона и других, попробовал наложить их тематику на повествовательную ткань сказаний о поисках Святого Грааля. Речь, по мнению Рока, идет об одном из моментов литургии — таинстве евхаристии. Проносимое копье выступает в этом случае' символом оружия, которым римский воин поразил распятого Иисуса в сердце, а чаша — сосуд тайной вечери, куда затем была собрана кровь.

«То, что такая интерпретация напрашивается сама собой, — отмечает по этому поводу знаток артуровского цикла Жан Маркс, — не вызывает сомнений. Но мне кажется невозможным, чтобы христианское истолкование лежало в основе понятий и изображений, мифологический характер которых бросается в глаза». У мифа, как известно, своя фантастическая география, своя хронология и не подвластная закону причинности преемственность. Бессмысленно гадать о том, как одна и та же реликвия могла пребывать одновременно в трех местах: генуэзском кафедральном соборе, куда привезли ее рыцари Храма, в замке Монсегюр и в Гластонберийской церкви.

История церковных святынь, причем не обязательно христианских, знает и не такие перипетии.

Легендарный Артур и его не менее легендарные рыцари тоже оставили многочисленные подтверждения своей «историчности», в том числе мощи. В Вестминстерском аббатстве находится рака святого Эдуарда, где хранится оттиск печати с латинскими словами: «Патриций Артур, император Британии, Галлии и Дании». Гробница короля-рыцаря считается важной достопримечательностью Гластонберийского монастыря. «В Дуврском замке, — говорится в предисловии Кэкстона к изданию 1485 года романа Мэлори «Смерть Артура», — хранится череп Гавейна и плащ Кардока, в Винчестере — Круглый Стол, в иных же местах — Ланселотов меч и многие другие предметы».

Поэтому не будем смущаться ни материальными доказательствами правоты мифа, ни очевидным его расхождением с действительностью, потому что реалии, реальность вообще, с одной стороны, и миф — с другой, лежат на непересекающихся плоскостях. В работе «Артуровские легенды и их эволюция» советский исследователь А. Д. Михайлов сделал остроумное замечание по поводу культа Иосифа Аримафейского: «Распространению этого культа среди кельтов способствовала простая историческая ошибка: средневековые монахи спутали двух Филиппов — первого епископа Иерусалима, который считался хранителем святых реликвий (чаши и копья), и первосвятителя Галлии — и считали, что среди галлов насаждал христианство один из соратников Иосифа Аримафейского. Эта церковная легенда локализовалась в Западном Уэльсе, в Гластонбери, который был местом соприкосновения четырех культур — валлийской, ирландской, саксонской и франко-нормандской. Здесь загадочный Авалон артуровских сказаний столкнулся с христианским мифом и церковной легендой…» Не только для Кретьена, но и для более позднего Мэлори подвиг во имя Святого Грааля отнюдь не означал «вызволение» чудесной реликвии, хотя оное и отвечало духу эпохи. Не добыча, но одно лишь созерцание священной чаши было целью рыцарства, высшей наградой за подвиг, венцом благих деяний и искуса. Только» так можно было освободить оЯ заклятия опустошенную страну. Грааль, как видим, обретает многозначную символику. Это и личное воздаяние, и акт историчеЯ ской справедливости, рыцарский подвиг и сокровенное посвящение. Не случайно, исцелив увечного короля и разрушив сковавшие Опустошенную страну чары, «рыцари обретают святость — кто на небе, кто на земле. Для интересующей нас проблемы это не менее важно, чем явно гностическая окраска «Евангелия Никодима» (IV век), где подробном изложен миф об Иосифе и церемониал с копьем и чашей, котoрый, как вскоре увидим, обретет новую жизнь в колдовских действах наших дней. Обратим в этой связи внимание на числовую символику «бретон ского цикла», и в частности ромна Мэлори, на его, по словам литературоведа И. М. Бернштейн «круглые», или магические, числа.

«Три девицы сидели на Михайловой горе у великана; три девицы встретились Гавейну, ИвейнЯ и Мархальту; трижды надо ударить в висящий таз; три дня и три ночи пролежал в обмороке Тристрам, столько же проспал у Морганы Александр Сирота; три дня длится турнир… трижды тянет Тристрам меч из головы Мархальта; проехав три мили, король Марк встречает трех рыцарей; три рыцаря… и т. д.». За этим навязчивым умножением галльских триад позволительно увидеть не только распространений эпический прием, но и отголоски эзотерических посвящений. С провалом крестовых походов, с кровью и мерзостью нашумевшего на весь мир тамплиерского процесса закатывался мифический «золотой век» рыцарства. Однако, чем ниже падало реальное значение кольчужной знати, Тем выше тщилась она вознести свой ритуальный престиж. Созданные в четырнадцатом столетии ордена Подвязки, Благовещения и Золотого руна уже ничем не напоминали общины суровых крестоносцев. Невозможность возврата к прошлому была очевидна, и зияющую идейную пустоту пришлось прикрыть парадным блеском и пышностью. За Круглым Столом, сама форма которого исключала неравенство, сидели рыцари, завоевавшие это право после трудной полосы испытаний. Зато новоиспеченному кавалеру высшего в Европе ордена Золотого руна не требовалось ни «граалить», ни отправляться в плавание аргонавтов. Не столько личные заслуги, сколько звонкий титул и высокая придворная должность обеспечивали вожделенное кавалерство. Заменивший прежнее орденское устройство костюмированный бал оставил, однако, в неприкосновенности степени посвящения, превратившиеся в табель о Рангах.

Изначально таких степеней было три: паж, оруженосец и рыцарь, «последствии, под влиянием тайных обществ, связанных с альбигойцами, тамплиерами и ибеллинами, число степеней возросло.

Статут учрежденного Альфонсом Девятым, королем Кастилии и Леона, тайного ордена подразумевал уже семь градаций. Об этом свидетельствует само его название Las siete Partidas — «Семь частей». Однако и в нем господствовала триада. Рыцари, офицеры и командоры ордена носили одежды трех цветов: белого, зеленого и алого. Любопытное совпадение: Данте, описывая одежды Беатриче, вновь появившейся в трех кругах рая, перечисляет те же, очевидно, символически очень значимые для него тона:

 

В венке олив, под белым покрывалом,

Предстала женщина, облачена

В зеленый плащ и в платье огне — алом.

 

Это из тридцатой песни, а чуть раньше, в двадцать девятой, великий флорентиец дал следующую символическую картину:

 

…Три женщины, одна — совсем ала;

Ее в огне с трудом бы распознали;

Другая словно создана была

Из плоти, даже кости изумрудной;

И третья — как недавний снег бела.

То белая вела их в пляске чудной,

То алая, чья песнь у всех зараз

То легкой поступь делала, то трудной.

А слева — четверо вели свой пляс,

Одеты в пурпур, повинуясь ладу…

 

Три главные и четыре послушные ладу — итого семь степеней! Какой смысл вложил в эти явно не случайные термины «белый» гвельф[12]Данте Алигьери? Современник Бонифация Восьмого и Климента Пятого, поклонник трубадуров и свидетель гонений на тамплиеров, он видел распад старого мира и приветствовал грядущее, благословляя «любовь, что движет солнца и светила». Даже случайно оброненная великим поэтом фраза порой становится откровением. Пройдя сквозь ад, чистилище и взлетев к эмпиреям, Данте не пытался пророчествовать, но кое-что все-таки угадал.

Минет почти полтысячи лет, и первый консул Бонапарт утвердит цвета итальянского флага, которые уже в следующем столетии станут национальными. Та же комбинация красок, но несколько в иной последовательности…

А в заключение еще одна «сводка» числовых соответствий романа Мэлори, также отмеченных И. М. Бернштейн: «Семь часов спит Ланселот, заколдованный Морганой; семь лет волшебница из Гиблой часовни любит Ланселота; семь дней идет турнир в Сурлузе; семью ударами Ланселот повергает преследователей Кэя; в семь раз ярче дневного света было сияние Святого Грааля…» Итак, отметив попутно исключительную важность числовой и цветовой символики в средневековой системе мира, где все отражалось во всем, мы вновь приблизились к загадке Грааля. К его альбигойской версии. Она одним броском перенесет нас в «третий рейх», мнивший себя тысячелетним. Отто Ран с детства увлекся загадками катарской цивилизации. Подземные галереи и спрятанные в них неведомые святыни не давали ему покоя. Наконец, это было просто модно и вполне отвечало духу времени. Немецкие оккультные группы и знаменитое общество Туле (им будет посвящен специальный рассказ) разработали целую систему «нордической мистики» и придавали особое значение гностическим учениям с их вечным противоборством полярных сил. Коль скоро фюреры быстро набиравшего силу национал-социалистского движения тяготели к мистике, а немецкие оккультисты, яростно пропагандировавшие расистский бред, активно поддерживали нацизм, слух о несметных сокровищах Монсегюра докатился до Альфреда Розенберга. Автор «Мифа XX века», теоретик и расовый эксперт нацистской партии заинтересовался очередным мифом и дал псевдоисторическим разработкам Рана «нужное» направление. В «нордической» интерпретации Монсегюр приравнивался к Монсальвату «бретонского цикла», горе Спасения, где находился Святой Грааль рыцарей Круглого Стола. Нацисту ским погромщикам, которые уже подбирались к власти, безумно хотелось быть похожими на рыцарей. Генрих Гиммлер, лично отбиравший кандидатов в отряды СС, тщился придать своей банде убийц декорум средневекового ордена. Прельстительно рисовался и двойной символизм Грааля — сосуда чистой крови и чаши; мистического озарения. Искания Рана, таким образом грядущие «сверхчеловеки» ветре тили с просвещенным участием культуртрегеров. Поездка его в Монсегюр и дилетантски проведенная разведка местности noлучили широкое отражение пронацистской прессе. В 1933 г ду, уже после прихода Титле; к власти и поджога рейхстаг вышла в свет первая книга Ран «Крестовый поход против Грааля». Автор, выполнявший, по сути, задание рейхсляйтера Pозенберга, остановился в ней на варианте «Ноев ковчег». Христианские идеалы были не в фаворе, ибо гитлеровцы предприняли гонения на католическую оппон зицию, и версию с божественной кровью пришлось благоразумно обойти.

Новых хозяев интересовала совсем иная кровь. Ноев ковчег — другое дело. Это понравилось. Решено было даже снарядитн альпинистскую группу на Арарат Пытаясь соблюсти хотя бы видимость научной объективности, Ран попробовал было заикнуться насчет александрийской школы и богомилов, но его тут же направили в нужное русло. Александрийские евреи и восточноевропейские славяне решительно не устраивали «отечественную науку». В нацистской интерпретации Грааль обрел облик эдакой чаши нибелунгов, нордической святыни, а сами катары были объявлены выходцами из Франконии, то есть почти германцами. Гремела присвоенная нацистами музыка Вагнера, маршировали «персевали» в черных мундирах, на все лады воспевался культ «чистоты крови». Кровь между тем уже обильно лилась в корзины с опилками, куда падали срубленные на средневековый манер головы лучших сынов Германии.

Биологические, географические, исторические и всякие иные спекуляции стали нормой, а оккультизм — хорошим тоном. В 1936 году вышла вторая книга Рана — «Люциферов двор Европы». Возможно, название книги не понравилось фашистским главарям, но скорее всего сам автор допустил неизвестную нам промашку. Во всяком случае, с ним произошло то, что в те годы именовали «странной историей». После широко разрекламированной поездки по Лангедоку, предпринятой в 1937 году, Ран неожиданно исчез. Из Франции отбыл, а в Германию не вернулся. В печати об этом сообщили как-то вскользь, и о незадачливом вояжере вскоре забыли. Хоть и прошел слух о том, что автор «Люциферова двора Европы» сидит в концлагере, немцам, а французам тем более, было не до Рана. Надвигались куда более значительные события: аншлюс Австрии, Судеты, мюнхенская капитуляция.

Уже после войны некто Сен-Лоу, написавший брошюру «Новые катары Монсегюра», справился насчет Рана у властей ФРГ и получил любопытный ответ:

— Согласно документации СС, Ран покончил жизнь самоубийством, приняв соединение циана на горе Куфштейн.

— Причина? — спросил Сен-Лоу.

— «На политико-мистической почве», — процитировал эсэсовский диагноз чиновник юстиции. Нам еще встретится это примечательное словосочетание: «политико-мистическая почва»… История монсегюрских спекуляций в «третьем рейхе» с исчезновением Рана не закончилась. В июне 1943 года, когда, казалось бы, «нибелунгам» следовало думать совсем о других вещах, в Монсегюр прибыла научная экспедиция, в которую входили известные немецкие историки, этнологи, геологи, специалисты по исследованию пещер.

Под охраной подобострастной вишистской милиции «союзники» разбили палаточный лагерь и приступили к раскопкам. Работы продолжались вплоть до весны 1944 года, когда пришлось спешно уносить ноги. Но в самом рейхе разговоры об «арийском Граале» не утихали вплоть до окончательной развязки. Так, в марте 1945 года Розенберг, разъяснив гросс-адмиралу Деницу значение катарских сокровищ для национал-социализма, заикнулся о какой-то секретной экспедиции и просил выделить для этой цели специальную подводную лодку. Одним словом, ошарашивающая своей шизоидной настырностью возня нацистов продолжалась вплоть до последнего часа, пока Красная Армия не отняла у них самое возможность решать что бы то ни было, пусть даже на бумаге.

Мистические идеи, как нам еще не раз предстоит убедиться, живучи. Поразительной устойчивостью обладает также злокачественный вирус нацизма. И не только устойчивостью, но и мутагенной способностью приспосабливаться к переменчивым условиям среды. Неонацист Жан Клод Моги, основавший в Париже «нордическую пролетарскую национал-социалистскую партию», и взяв, разумеется, свастику в качестве эмблемы, соединил культ нордического Вотана с… ультралевацкой демагогией.

Проблема неизбежного сращения нацистской идеологии с оккультизмом не так проста, как это может показаться с первого взгляда. Мистика, стоявшая у колыбели фашизма, не была не только его родительницей, но даже повивальной бабкой. Несмотря на очевидную приверженность заправил «третьего рейха» к «запредельным силам», мистике отводилась сугубо утилитарная роль в арсенале коричневой пропаганды. Об этом следует помнить, потому что не перевелись еще «адвокаты дьявола», стремящиеся хоть как-то обелить преступный режим, изобразить заплечных дел мастеров «идеалистами», «рыцарями Грааля». Автор недавно изданной во Франции книги «Оккультизм в третьем рейхе» Жан-Мишель Анжебер явно пошел по такой проторенной дорожке. Отталкиваясь от «фантастического реализма» Повеля — Бержье, он попытался, в частности, провести параллель между альбигойскими «совершенными» и гиммлеровскими молодчиками.

Мало сказать, что это — надругательство над пеплом мучеников инквизиции. Это прежде всего кощунственное издевательство над светлой памятью миллионов людей, сожженных в крематориях Освенцима. Не рыцарями были они, все эти большие и малые фюреры, а грязными палачами. Чисто внешняя аналогия: черные одежды катаров и черная униформа СС никуда не ведет. Далее крестов тевтонских псов-рыцарей, прославившихся бесчеловечностью даже в те жестокие времена, исторические притязания не шибко грамотных «нибелунгов» не простирались. Да и зачем им история, если они были изобретателями тщательно спланированной, разнесенной по бухгалтерским графам ищ дустрии уничтожения с последующей переработкой человеческих тел?…

Еще более вздорной выглядит идея «ритуальной чистоты», которой руководствовались черные воители с серебряным черепом на фуражке. Да, нацисты огнем и мечом утверждали расистский принцип «чистоты крови», но что общего было у этих убийц и мародеров с «совершенными», проповедовавшими нрав ственную чистоту и аскетизм? Вагоны свалявшихся женских кос? Горы костылей и детских кукол? Выдранные клещами золотые коронки? Мы доберемся до самых корней нацистского оккультизма и увидим, что провозвестники «расовой чистоты» даже не подозревали о существовании альбигойцев, а о Персевале и нибелунгах судили больше по операм Вагнера. «Гностицизм», «ариизм», «тамплиерство» и «крест движения» — свастика — все это присутствовало в словоизвержения «интеллектуалов» вроде Розе» берга, служа завесой для сокры тия глобальной уголовщины Изображать гитлеровцев в честве «рыцарей великого неведомого» и уподобить Нюрнбергский процесс некоему судилищу над «наследниками Грааля» — значит идеализировать разбойничью банду. С этой мыслью, высказанной французски философом Полем Лаберенном поводу «Утра магов», нельзя не согласиться. Она бьет точно в цель.

 

Молот ведьм

 

Впоследствии сожженная банщица рассказала, каким образом она сама была соблазнена старухой: по дороге она встретила демона в человеческом образе, шла она с намерением посетить своего любовника с целью блуда; когда она была демоном-инкубом опознана и спрошена… он сказал: «Я дьявол, и если ты хочешь, я всегда буду готов к твоим услугам и не оставлю тебя ни в какой нужде». Так как она согласилась на это, то в течение восемнадцати лет, то есть до конца жизни, она предавалась этим дьявольским мерзостям, при полном, конечно, отрицании веры.

Я. Шпренгер и Г. Инститорис, «Молот ведьм»

 

Здесь — заповеданность

Истины всей.

Вечная женственность

Тянет нас к ней.

Иоганн Вольфганг Гёте, «Фауст»

 

 

ЖРЕЦ И ЖРИЦА, колдун и ведьма — вот ключевые фигуры «Искусства», главные действующие лица магического круга. На эту неизменную арену они выходят то поодиночке, то вместе и ведут свою партию при пустом либо, напротив, набитом притихшими зрителями зале. Впрочем, театр никогда не бывает по-настоящему пуст. Его заполняют невидимые духи, ради и с помощью которых разыгрывается магическое действо, будь то сольный номер или дуэт.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...