Защитные и адаптивные процессы при истерии

Люди с истерической структурой личности используют подавление (репрессию), сексуализацию и регрессию. Им свойственно противофобическое отреагирование вовне (acting out), обычно связанное с озабоченностью вымышленной властью и опасностью, исходящими от противоположного пола. Они также используют диссоциативные защиты в широком смысле, о чем я еще скажу в следующей главе.

Фрейд рассматривал репрессию как центральный ментальный процесс при истерии. Феномен амнезии был ему настолько интересен, что это даже привело его к созданию целой теории структуры психики и того, как мы можем “забывать” вещи, которые на каких-то недостижимых уровнях в то же время “знаем”. Первые модели репрессии как активной силы, а не случайных провалов памяти, были созданы Фрейдом под впечатлением от его работы с людьми, которые под гипнозом вспоминали и вновь переживали детские травмы, зачастую травмы инцеста, и в результате избавлялись от истерических симптомов. В своих самых ранних терапевтических попытках, сначала с применением гипнотического, а затем – негипнотического внушения, Фрейд прикладывал всю свою энергию к преодолению репрессии, приглашая пациентов расслабиться и убеждая их позволить своему сознанию быть открытым для воспоминаний. Он выяснил: когда травматические воспоминания возвращаются со своей первоначальной эмоциональной силой, истерические нарушения исчезают*.

Подавленные воспоминания и связанные с ними аффекты стали центральным объектом психоаналитического изучения. Высвобождение репрессированного представлялось основной терапевтической задачей. Даже сейчас большинство динамически ориентированных методов направлено на то, чтобы докопаться до забытых воспоминаний и получить понимание реального прошлого, хотя большинство аналитиков признает, что реконструкция прошлого всегда приблизительна, и эта работа напоминает больше создание (заново) правдоподобной истории, чем восстановление исторических фактов (Spence, 1982). Из-за неопределенного, основанного на впечатлениях характера познания многих истерических людей, создание взаимосвязанной и непротиворечивой истории их индивидуальной жизни имеет особый терапевтический эффект.

В конце концов Фрейд убедился, что некоторые из “воспоминаний” истерических пациентов были фактически фантазиями, и его интерес сдвинулся с амнезии травм к репрессиям желаний, страхов, инфантильных теорий и болезненных аффектов**. Он видел в Викторианском мифе об асексуальной природе женщин особенную опасность для психологического здоровья и считал, что женщины, воспитанные так, чтобы сдерживать свои эротические побуждения, подвергались риску истерии, поскольку такая сильная биологическая сила могла быть только отклонена, но не подавлена. Фрейд начал рассматривать некоторые расстройства как конверсии импульсов в телесные симптомы. Например, женщина, приученная отвергать сексуальную самостимуляцию как заслуживающую порицания, может потерять чувствительность и способность двигать рукой, которой бы она пыталась мастурбировать. Это явление, известное под названием “перчаточный паралич” или “перчаточная анестезия”, когда поражается только кисть руки (оно не может иметь неврологической природы, поскольку в любом случае паралич кисти охватывает всю руку) было нередким во времена Фрейда и требовало своего объяснения.

Именно симптомы, подобные “перчаточному параличу”, вдохновили Фрейда на рассмотрение истерических заболеваний как явлений, обеспечивающих первичную выгоду в разрешении конфликта между желанием (например, мастурбировать) и запретом (против мастурбации), а также вторичную выгоду в форме заботы и интереса со стороны окружающих. Вторичная выгода компенсировала больному потерю сексуального внимания проявлением неэротического внимания к своему телу и его повреждению. С развитием структурной теории данная динамика была переосмыслена как конфликт между Ид и Супер-Эго.

Фрейд также считал, что такое решение было чрезвычайно неустойчивым, поскольку сексуальная энергия блокировалась, а не находила выражения или сублимирования, и он был склонен интерпретировать любые вспышки сексуального интереса как “возвращение подавленного”. Репрессия может оказаться очень полезной защитой, но она хрупка и ненадежна, когда применяется против нормальных импульсов, которые продолжают стимулироваться и оказывают давление, требующее разрядки. Оригинальная трактовка Фрейдом высокой степени беспокойства, наблюдающейся у истериков, гласила, что невротики обращают (конвертируют) запертую сексуальную энергию в диффузную нервозность (см. главу 2).

Я останавливаюсь на данной формулировке истерических симптомов постольку, поскольку подобный процесс может быть интерполирован на характерологический уровень. Люди, которые подавляют эротические побуждения и конфликты, кажущиеся опасными или неприемлемыми, обычно чувствуют себя сексуально неудовлетворенными и несколько беспокойными. Их нормальные желания близости и любви усиливаются, как если бы они подпитывались неудовлетворенным сексуальным желанием. Они бывают очень сексуально провоцирующими (возвращение подавленного), но при этом не осознают сексуального предложения, кроющегося в их поведении. И действительно, они зачастую бывают шокированы, когда их действия воспринимаются как приглашение к сексуальному контакту. Более того, если они уступают такому неожиданному предложению (как они иногда и поступают как для того, что бы умиротворить пугающий сексуальный объект, так и для того, чтобы смягчить чувство вины за последствия своего поведения), в этом случае они обычно не получают сексуального удовлетворения.

В дополнение к этим взаимодействующим процессам репрессии и сексуализации, люди с истерической организацией прибегают к регрессии. Чувствуя незащищенность, опасность отвержения или сталкиваясь с затруднением, которое стимулирует подсознательное чувство вины и страха, они могут стать беспомощными и ребячливыми в попытке защититься от неприятностей, обезоруживая потенциальных обидчиков и людей, чьего отвержения боятся.

Подобно всем людям, находящимся в состоянии сильного беспокойства (сравн. с “Стокгольмским синдромом” или “Феноменом Пэтти Хэрса”, терминами, обозначающими ситуации, в которых пленные начинают испытывать доверие к своим преследователям или похитителям), истерические личности с легкостью поддаются внушению. Если они относительно высокофункциональны, то, прибегая к регрессии, бывают чрезвычайно обаятельными. В пограничном и психотическом диапазонах театральные пациенты могут становиться психически больными, привязчиво зависимыми или превращаться в нытиков. Регрессивный компонент истерического поведения был настолько распространен до недавнего времени в некоторых женских субкультурах, что наигранное онемение, девичьи смешки и излияния чувств по отношению к большим, сильным мужчинам считались нормальным поведением. В XIX веке его эквивалентом стали обмороки.

Отреагирование вовне (acting out) у истерических людей обычно имеет противофобическую природу: они стремятся к тому, чего бессознательно боятся. Соблазнения при страхе перед сексом – только один пример. Они также склонны к эксгибиционистской демонстрации своего тела при том, что сами его стыдятся, стремятся находиться в центре внимания, в то время как субъективно чувствуют, что хуже других; бравируют и совершают героические поступки, бессознательно опасаясь агрессии, провоцируют лиц у власти, будучи напуганы их силой. Изображение Театрального расстройства личности в DSM-IY в разделе “Приблизительные критерии” (Американская психиатрическая ассоциация, 1993) подчеркивает актерские аспекты истерического характера в ущерб другим не менее важным чертам.

Хотя противофобические отреагирования, очевидно, являются наиболее заметными из чисто поведенческих черт, связанных с феноменом истерии,– и именно они естественным образом привлекают внимание людей, – значение такого поведения также является важным для диагноза, а наиболее cущественной внутренней характеристикой истерического стиля становится тревога.

Поскольку люди с истерической структурой имеют избыток бессознательной тревоги, вины и стыда, и, возможно, также потому, что по темпераменту они напряжены и подвержены перестимуляции, они оказываются легко подавляемы. Переживания, выносимые для людей другого психологического типа, могут оказаться травматическими для истериков. Следовательно, они часто прибегают к механизму диссоциации для уменьшения количества аффективно заряженной информации, с которой они должны одновременно иметь дело. Иллюстрацией тому могут послужить явления, которые французские психиатры XIX века назвали “очаровательное безразличие” (la belle indifference) – своего рода странная минимизация тяжести ситуации или симптома; “ложные воспоминания” (fausse reconnaissance) – уверенность при воспоминании того, чего не было на самом деле; “фантазийная псевдологика” (pseudologia fantastica) – склонность рассказывать вопиющую ложь и при этом, по крайней мере, в процессе рассказа, верить в нее; состояния фуг; телесная память о травмирующих событиях, не вспоминаемых сознательно; диссоциированное поведение – неуемность в еде или приступы истерической ярости и т.д.*

Одна из пациенток, чрезвычайно удачливая, в свои 60 лет очень преуспевающая профессионально женщина, которая посвятила большую часть своей карьеры обучению людей безопасному сексу, во время конференции обнаружила, что отправляется в постель с мужчиной, с которым она не была готова иметь сексуальные отношения (“Он хотел этого, и каким-то образом данное обстоятельство воспринималось как последнее слово”). Ей не пришло в голову попросить партнера использовать презерватив. Она диссоциировала свою способность говорить “нет” и свое понимание опасности секса без защищающих средств. Источники ее диссоциации включали в себя нарциссического отца и непрестанные “послания” из детства, приводящие к тому, что нужды других людей всегда оказываются на первом месте.