Глупость как объект осмеяния

Учение без размышления вредно.

Размышление без учения опасно.

конфуций

Разбор патологического остроумия подводит нас еще к одному вопросу — что такое глупость? Вопрос этот далеко не риторический. Анализ категории комического также неминуемо приводит к нему. Так, Чернышевский писал о безобразном, как источнике комического: “Безобразное... возбуждает наш смех своими глупыми притязаниями...”*. Глупость, по мнению Чернышевского, — главный объект осмеяния, главный предмет наших насмешек, главный предмет комического. Но тогда естественно спросить — а что такое глупость? Каковы ее критерии?

* Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения, т. 1, М„ Госполитиздат, 1950, стр. 286.

Обычно философы, психологи и нейрофизиологи пытаются дать определения разума. Может быть, глупость — это отсутствие или нехватка разума? Такой ответ был бы очень простым, но, к сожалению, он недостаточен.

Артур Шопенгауэр в книге “Мир как воля и представление” пытался объяснить глупость, противопоставляя ее остроумию. Шопенгауэр исходит из того, что чувственное знание — истинно, а абстрактное знание — приблизительно: оно приближается к чувственному, как мозаика приближается к живописи. Осознание несовпадения между понятием и реальным объектом есть причина смеха. Несовпадение между понятием и объектом возникает так: за одним понятием скрывается несколько объектов. Но объекты хоть и похожи, но все же различны, так как понятие отражает объекты с какой-то одной стороны. Наступает момент, когда человек внезапно осознает несоответствие между объектом, взятым во всей полноте его свойств, и односторонне отражающим его понятием. Осознание этого несоответствия вызывает смех.

Все смешное Шопенгауэр делит на два вида: остроумное и глупое. Остроумие — это такая форма смешного, при которой мы имеем два различных объекта и умышленно смешиваем их, пользуясь тем, что они могут быть охвачены одним понятием.

А если начать с понятия, в которое входят два отличающихся объекта, и неожиданно воспринять различие этих объектов, то в этом случае причиной смеха будет не остроумие, а глупость. Остроумие и глупость исчерпывают собой все смешное. Общая схема смешного: от различия объектов к единству понятия (остроумие) и от единого понятия к различию объектов (глупость).

Хотя Шопенгауэр претендовал на окончательное решение проблемы остроумного и глупого, его трактовка оставляет еще много неясного.

Прежде всего отметим, что житейское понятие “глупость” не совпадает с медицинским понятием “слабоумие” в его трех последовательных градациях: идиотия, имбецильность, дебильность.

Идиотия — наиболее выраженная форма слабоумия. У идиотов ограничено узнавание людей и бытовых предметов. Иногда они даже не распознают съедобное от несъедобного. Речь отсутствует, они издают лишь отдельные звуки. Условные рефлексы у идиотов почти не образуются. Они с трудом, и не всегда, овладевают навыками опрятности.

Имбецильность — менее выраженная ступень слабоумия. Имбецилы овладевают речью, но словарный запас их беден, абстрактных слов в их лексиконе нет. Мышление очень замедлено. Внимание сосредоточивается лишь на самый короткий срок. Обучение чтению и письму затруднено. Иногда у них проявляется односторонняя одаренность — музыкальный слух, механическая память и т. д. У имбецилов есть чувство привязанности к родным.

Дебильность — наиболее частая форма слабоумия. Дебилы способны к обучению, но в общей школе учиться не могут. Недостаток отвлеченного мышления и медленное протекание нервных процессов требуют особого подхода (наглядное обучение). Дебилы склонны к. употреблению речевых штампов. Исполнительны.

В жизни мы часто видим, что человек не - подходит ни под одно из приведенных выше описаний, и все-таки о нем говорят — и вполне единодушно, — что он глуп, что оп дурак.

Поскольку математически точного определения глупости не существует, то обратимся к опыту поколений, запечатленному в фольклоре. Образ дурака в фольклоре весьма распространен: очевидно, эта проблема интересовала наших предков. Вспомним сказку о дураке, который, повстречав людей, носивших в амбар мешки с верном, не знал, как их приветствовать. Его научили: надо пожелать им “таскать вам, не перетаскать”. В другой раз, увидев похоронную процессию, он применил полученные знания, пожелав людям, провожавшим усопшего, “таскать вам, не перетаскать”, за что ему изрядно намяли бока.

В предельно простой ситуации народной сказки проблема сразу взята за рога: глупость проявляется прежде всего в неспособности перенести опыт из одной жизненной ситуации в другую. Ведь человеку приходится овладевать различными областями знания, включая и научное знание. Каждая область знания есть более или менее законченная, цельная система понятий, ассоциированных между собой. Умение переходить от одной системы к другой, умение увязывать их между собой, то есть применять знания, полученные в одной области, к совершенно, казалось бы, другой сфере — есть признак ума. Неумение сделать это — основное свойство глупости.

Но в той узкой области, которой дурак посвятил много лет упорного труда, он вполне может достигнуть высокой степени совершенства и даже обучать других.. Такие случаи мы часто наблюдаем среди научных работников. Это так называемые ученые дураки, и недаром говорится, что ученый дурак — куда больший дурак, чем неученый. Ибо у него претензий больше, он позволяет себе высказываться по более широкому кругу вопросов. Его компетентность в узкой научной области вселяет в него уверенность, что он и в других областях силен. Поэтому глупость его может быть беспредельной. На это обстоятельство давно уже указал Мишель Монтень в “Опытах”; “...именно среди ученых так часто видим мы умственно убогих людей, из которых вышли бы отличные землепашцы, торговцы, ремесленники. Науки пригодны лишь для сильных умов, а они весьма редки”.

Небезынтересно вспомнить высказывание польского математика Стефана Банаха: “Математик — это тот, кто умеет находить аналогии между утверждениями: лучший математик тот, кто устанавливает аналогии доказательств; более сильный математик тот, кто замечает аналогии теорий; но можно представить себе и такого, кто между аналогиями видит аналогии”*

*Цит. по кн.: А. Эмпахер, Сила аналогий, М., “Мир”, 1965, стр. 15.

Если развернуть афористически-лаконичное определение Банаха, то можно истолковать его таким образом, что поиск аналогий — это и есть перенесение опыта из одной ситуации в другую. Чем более внешнего сходства в ситуациях, тем легче усмотреть в них аналогию. Чем более непохожи ситуации, тем труднее интеллектуальная задача переноса опыта.

Итак, одно из главных свойств глупости — неумение перенести приобретенный опыт из одной ситуации в другую. (Недаром говорят, что дурак повторяет одни и те же ошибки, а умный человек совершает каждый раз новые.) В терминах психофизиологии это звучит примерно так — отсутствие гибких ассоциативных связей между различными системами ассоциаций. Таких систем ассоциаций у человека много, но одна из них занимает особое место. Это система ассоциаций, характеризующая представление человека о себе самом, о собственном “я”, о своей личности. Эта система ассоциаций позволяет отделить себя от окружающей среды и осознать себя как личность.

Составить себе более или менее четкую картину хотя бы ближайшего окружения — задача интеллектуально трудная. Но найти в этой картине свое место — еще труднее, и не всем удается. В этом тоже проявляется глупость, хотя и не всеобъемлющая. Человек может быть умен, когда речь идет о вещах, лично его не касающихся. Но при оценке себя, своей работы, своих способностей и достоинств такой человек глупеет прямо на глазах. Известно, что некий интеллигент считал себя величайшим стратегом. Один выдающийся юрист написал уйму плохих рассказов и повестей и возомнил себя круп-рым писателем; а способный математик вообразил себя проницательным музыковедом. Все это так называемая “частичная глупость”. Ее охотно прощают этим людям. и называют “чудачеством”, если во всех остальных отношениях они остаются разумными людьми.

Особенно тяжелое испытание выпадает на долю тех, кто вкусил сладкий плод прижизненной славы. Известно, что только труд может привести талант к славе, но слава уводит талант от труда, ибо превращает человека в памятник его прошлых свершений. Поэтому фимиам славы глубоко вдыхать вредно. Когда все вокруг твердят человеку, что он мудр и велик, то очень легко поддаться искушению и начать мерить собственные таланты фальшивым эталоном. Иные доходят до того, что перестают говорить, а лишь изрекают -подобно оракулу истины, цитируют самих себя и испытывают потребность давать советы, поучать всех и вся, — вернейший симптом отупения.

Нет на свете такого умного человека, который не свалял бы дурака, не учинил бы какой-нибудь глупости. Но умный человек относится критически к своим промахам, в отличие от дурака, который не признает их, а иногда даже гордится ими. Самокритическое поведение есть высшая форма разумного поведения.

Бывают люди просто ограниченного интеллекта, не получившие образования, не обладающие обширными знаниями. Они могут быть очень сообразительны (“не по уму догадлив” — гласит народная пословица). Назвать их глупыми нельзя, если они четко сознают свою ограниченность: “Дурак, осознавший, что он дурак, уже наполовину гений” (Г. Гейне). Но если такой ограниченный человек претендует на осведомленность, на непогрешимость своих суждений, то это одно из самых тягостных, самых неприятных проявлений глупости: “...ничто в глупости не раздражает меня так, как то, что она проявляет куда больше самодовольства, чем это с полным основанием мог бы делать разум” (Монтень). Обычно эти люди высказываются в самом категорическом, директивном тоне, цепко держатся за свои мнения и выводы и в споре непобедимы, так как не любят выслушивать своих оппонентов, предпочитая говорить сами. Не эти ли качества помогали им преуспевать в административной деятельности? И не об этих ли людях писал Репе Декарт: “... я никоим образом не одобряю... вздорного нрава тех, которые, не будучи призваны... к управлению общественными делами, неутомимо тщатся измыслить какие-нибудь новые преобразования”*.

* Р. Декарт, Рассуждение о методе, М., Изд-во АН CCCР,1953, стр. 19 — 20.

Здесь мы подошли к важному пункту. Можно ли успехи на жизненном поприще связывать с умом, а неуспехи — с глупостью? Или верно, что “дуракам счастье”, а от ума — горе? По преданию, один нищий мудрец, отвечая людям, удивившимся, что дела его так плохи, хотя рассуждает он умно, ответил, что рассуждения зависят от него самого, а успехи в делах — от судьбы. Порой именно глупость служит причиной успехов. В бюрократическом аппарате превыше всего ценились послушание, беспрекословие, готовность исполнять не рассуждая. В результате оболтусы, вроде двух генералов из знаменитой сказки Салтыкова-Щедрина, добирались до административных вершин. В сказке очень точно схвачены черты административного дурака. Разумеется, административный дурак существует в разных модификациях, отражающих в известной мере “дух века”. Так, в последние десятилетия получил широкое распространение тип административного дурака-энтузиаста, который, по меткому замечанию Фазиля Искандера, “может много раз прогорать, но не может до конца разориться, ибо финансируется государством. Поэтому энтузиазм его практически неисчерпаем”.

Существует и дурак военный, типа подпоручика Дуба из “Бравого солдата Швейка”.

Но административным, ученым и военным дураком не исчерпывается эта порода. Есть еще дурак от искусства и медицинский дурак, сельский и городской, дурак-самоучка и дипломированный дурак, дурак самодеятельный и дурак номенклатурный. Хемингуэй выделил даже зимних и летних дураков.

Распространенная разновидность — фрондирующий дурак, занятый критикой властей предержащих. Он всегда знает, что хорошо, а что плохо, и что нужно сделать, чтоб стало хорошо. (“Если бы я был правительство, то сделал бы то-то и то-то — обычно что-нибудь очень свирепое”.) Есть и верноподданный дурак (“там наверху сидят люди поумнее нас с вами, они знают, что делают”). Эти разновидности мало отличаются друг от друга по

существу, хотя сточки зрения “бдительного дурака” (есть и такая модификация) фрондирующий дурак — это носитель крамолы и потрясатель устоев.

Не обладая чувством меры, естественной гармонией интеллекта, то есть обширной, хорошо и гибко организованной иерархией знаний, дурак обычно в своей деятельности достигает той степени преувеличения, которая доводит до абсурда любую идею. И в этом смысле он является выразителем своей эпохи, ее полезным индикатором, ибо обнажает противоречия и несовершенства, которые умный человек, сам того же желая, все-таки смягчит и сгладит.

Было бы не худо, если бы в служебных характеристиках содержался пункт — не дурак ли? Неудачи и провалы в работе чаще всего проистекают в силу именно этого весьма прискорбного обстоятельства.

Петр 1 в таких случаях называл вещи своими именами. В казенном документе против фамилии боярина, кандидата в воеводы, сделал пометку — “зело глуп”. А когда обнаружились упущения по службе у некоего поручика, то в приказе петровском так и было сказано: “...поручику такому-то вменить сие в глупость и со службы, аки шельму, выгнать”.

Но почему глупость служит объектом осмеяния, почему над ней так охотно смеются? На этот вопрос ответил Н. Г. Чернышевский: “...смеясь над глупцом, я чувствую, что понимаю его глупость, понимаю, почему он глуп, и понимаю, каким он должен быть, чтобы не быть глупцом, — следовательно я в это время кажусь себе намного выше его”*. Смех выступает здесь как средство самоутверждения личности.

*Н. Г. Чернышевский, Избранные философские сочинения, т. 1, стр. 293.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: