 |
Как ходят в аптеки в Шантарске
|
|
|
|
Она вошла в роковой шестнадцатый номер без малейшего смущения – красивая, уверенная в себе молодая женщина, провинциальная светская львица, одна из «гетер» Ваньки Тутушкина, у которого еще не выветрилось из кудрявой головы классическое образование… Бросила мимолетный взгляд на пустой стол, и в ее взгляде Бестужев подметил легонькое удивление. «Ага, – подумал он почти весело, – ожидали, голубушка, полный стол фрухтов и конфект, не говоря уж о шампанском? Фигушки, как изящно выражается Оленька Серебрякова…»
– Прошу вас, садитесь, Ирина Владимировна, – сказал Бестужев, целуя ей руку. – Я так рад, что вы пришли…
– Хотите, открою маленький секрет? Я теряюсь перед дерзкими, уверенными в себе мужчинами. А люди вашей профессии, ротмистр, меня откровенно завораживают – этот восхитительный аромат тайны, коим вы окутаны… Ни на что так не падки женщины, как на тайны…
Ее грудь вздымалась чуточку чаще, чем следовало бы для нормального дыхания, то, что открывало взору модное декольте, выглядело весьма соблазнительно. Ага, вот и умелый пленительный взгляд из-под полуопущенных длинных ресниц, многозначительный такой… Бери и укладывай в постель, никакого отпора, за тем и пришла…
– Вы меня заинтриговали столь неожиданным приглашением, ротмистр, – призналась она томным, грудным голосом. – Встречаться в отеле – это несколько неприличное безумство, но я уверена, что блестящий петербургский офицер сумеет сохранить все в тайне…
«Интересно, мадам, на скольких постелях в этом самом отеле вы уже совершали неприличные безумства?» – так и вертелся у него на языке вопрос. Но вслух он, разумеется, сказал совсем другое:
– Вы, право же, чрезмерно мне льстите, Ирина Владимировна. Я, увы, рядовой служака не самого престижного ныне ведомства…
|
|
|
– Не прибедняйтесь, Алексей! – она кокетливо погрозила пальчиком. – Все знают, что вы – посланец и фаворит всемогущего Герасимова, наделены немаленькой властью… Вы согласитесь выслушать бедную челобитчицу?
– Да, разумеется, – кивнул Бестужев, констатировав, что дамочка умеет брать быка за рога.
– От ваших слов и ваших отчетов наверняка будет зависеть многое. И не спорьте, я искушена в бюрократических тонкостях более, чем вам представляется. На дворе – двадцатое столетие, Алексей, слабые женщины понемногу эмансипируются, начинают разбираться в сложных мужских делах… – Она слегка наклонилась к нему, выставив на обозрение декольте, доверительно понизила голос: – Милейший ротмистр, я форменным образом умираю здесь от смертной тоски. Скоро превращусь в скелет…
– Полноте, Ирина Владимировна, – улыбнулся Бестужев. – Вы, право, восхитительны, я бы рискнул сказать, божественны… – и, чтобы поторопить дальнейшие события, окинул ее недвусмысленным, открытым мужским взглядом.
Рыбка заглотнула наживку. Дама промурлыкала еще интимнее:
– Алексей, я и в самом деле чувствую, что гибну. Эта дыра… Скоро будут прожиты лучшие годы… Меж тем очень многое зависит от вас. Вы, безусловно, в состоянии отразить в вашем отчете деятельность мужа таким образом, так замолвить словечко, что перевод его в Петербург станет реальностью… И не спорьте, вы в состоянии… Господи, как хочется в Петербург! – вздохнула она искренне. – Викентий трудолюбив и не лишен способностей, он может сделать хорошую карьеру… и служить надежной опорой тому благодетелю, кто продвинет его из этой глуши. Вовсе не обязательно по судебному ведомству, возможно ведь и перевестись гражданским чиновником в охранное отделение или Департамент полиции… Вы ведь в состоянии это устроить при необходимости, признайтесь?
|
|
|
– Пожалуй, – сказал Бестужев.
– Так сделайте это, Алёша… – Она наклонилась к нему так близко, что Бестужев почувствовал на щеке теплое дыхание. Накрыла его руку узкой изящной ладонью. – Можете мне поверить – благодарность моя будет безгранична, я, честное слово, готова на все… Мы понимаем друг друга?
– Я вас прекрасно понимаю, Ирина Владимировна, – сказал Бестужев. – А вот вы меня – не совсем…
– Простите? – она недоуменно подняла брови, похожие на ласточкины крылья.
Вежливо высвободив руку, Бестужев встал. Сделав несколько шагов по комнате, повернулся к ней:
– Ирина Владимировна… Вы, право же, очаровательны. Но мне-то нужно другое… Нет, я не о постели.
– Все, что угодно, – ее взгляд стал чуточку напряженным.
– Давайте обозначим акценты, – сказал Бестужев твердо. – Я – не восторженный мальчишка, который в обмен на пару часов неземного блаженства способен выполнить любой дамский каприз…
– Однако, какой вы… – она улыбнулись не без цинизма. – Почему – «пара часов»? Я всегда к вашим услугам, и в Петербурге тоже… Вы настолько пресыщены? Или… правду говорят про вас и эту белобрысую дикую кошку?
– Вы меня не понимаете, – сказал Бестужев. – Дело обстоит, простите, с точностью до наоборот… Я не стану продвигать вашего мужа – прежде всего потому, что он откровенно тормозит мою работу этим своим мнимым запоем. Ну какой из него запойный? Я их повидал достаточно… Мне просто необходимо ознакомиться со следственным делом о смерти Струмилина, которое вел ваш муж, но он, изображая запой, уклоняется от предоставления бумаг. Тут не о продвижении впору вести речь, а о злостном препятствовании расследованию… Понимаете?
– Люди не всегда вольны в своих решениях…
– Кто его попросил так сделать? – резко спросил Бестужев. – Или – кто заставил? Только не говорите, что не знаете. С вашим-то прагматичным умом… Кто?
На ее личике не было ни замешательства, ни удивления.
– Ротмистр, вы, должно быть, понимаете, что такое – сложившаяся система отношений? Связей? Особенно здесь, в провинции?
– Прекрасный ответ, – сказал Бестужев. – Вы не сказали ничего, но в то же время сказали слишком много… Кто?
|
|
|
Она медленно покачала головой:
– Простите, но прямой ответ многим чреват… Позвольте папироску?
– Бога ради. – Бестужев поднес ей огня и с удовольствием закурил сам. – Ирина Владимировна, вы очаровательны. При других обстоятельствах я был бы у ваших ног… Но сейчас – другие игры. Коля Струмилин был моим другом. Он не кончал самоубийством, его убили… Вы не догадывались? Или догадывались, но предпочитали этого не знать? Его закопали, как собаку, в неосвященной земле, за оградой кладбища… Ради его памяти, по долгу чести я тут переверну небо и землю, но виновного найду…
– А вы не думаете, что это может быть опасно и для вас? – серьезно спросила она.
Бестужев, поморщившись, мотнул головой:
– Я столько раз был под смертью…. Простите, но при данных обстоятельствах я не могу никого щадить. Вы – умная женщина и должны меня понять. Ладно, я не спрашиваю у вас имя… Я сам его найду. Но вот что я вам скажу со всей безжалостностью… Ваш муж – человек умный и способный, если в столь молодые годы сумел дослужиться до надворного советника, что по Табели о рангах, как известно, соответствует армейскому полковнику… Но я, как вы совершенно справедливо подметили, могу дать толчок его дальнейшей карьере… либо погубить таковую надежнейше. При вашей-то осведомленности вы не можете не знать, какие силы задействованы в этой игре. Какие люди… Даю вам честное слово офицера: если ваш муж немедленно, нынче же не предоставит мне следственное дело, я не просто отзовусь о нем в отчете отрицательно – я представлю его как безответственнейшего типа, умышленно и злонамеренно чинившего мне препятствия. Я составлю эту часть отчета так, что последствия для него будут самыми плачевными. Только не упрекайте меня в жестокости, она – вынужденная… Вам уныло в Шантарске? А как вы посмотрите на перевод вашего мужа в еще более унылые места? Севернее по глобусу? Где никакой цивилизации нет вообще? Генерал Герасимов в состоянии это устроить. Я не шучу, поверьте…
Она что-то прикидывала, взвешивала, ничуть не пытаясь пускать в ход слезы и капризы. «Потрясающая все-таки женщина, – оценил Бестужев. – Мужчиной бы ей родиться, в охранное бы поступить – цены б не было…»
|
|
|
– Предположим, дело он вам покажет. Что тогда?
– Я не отзовусь о нем в отчете плохо, – сказал Бестужев. – Это в данной ситуации – уже кое-что… Поверьте. А если он мне расскажет как на духу, кто уговорил его прятать от меня дело, прикидываться запойным, да выразит это письменно… тогда… Ну хорошо. Тогда – перевод в Петербург. Приложу все старания.
– Ну что же, – сказала она медленно. – Вы, я вижу, серьезный игрок… Можно нескромный вопрос? Вы, случайно, мальчиками не интересуетесь? Бессилием, быть может, страдаете?
– Ирина Владимировна… – поморщился Бестужев. – К чему это? – Не было смысла разглагольствовать перед ней о долге и чести, следовало подыскать что-то более понятное ее циничной натуре. – Заверяю вас, я в этом отношении совершенно нормален. Просто… Разве вы никогда не слышали, что для мужчин карьерные побуждения могут быть даже важнее женского внимания? Я уверен, ваш муженек кое на что закрывает глаза в видах карьеры… а?
– Что вы имеете в виду? – насторожилась она.
– О, это чистая абстракция… – заверил Бестужев. – Понимаете ли, за успешное завершение дела мне обещали звезду. Неужели же я променяю ее на женское… внимание?
– Ах, вот вы какой…
– Вы в этом видите нечто ненормальное?
– Ну что вы, ротмистр, наоборот… Вполне понятные побуждения.
– Значит, мы договорились?
– Как вам сказать… – протянула она. – Давайте искать компромисс. Я не настолько глупа, чтобы думать, будто вы поверите одним обещаниям… но и сама на одни обещания клюнуть не способна. Требуется золотая середина…
– То есть?
– Следственное дело он вам представит, можете на меня положиться. Нынче же. А вот имя того, кто… оказывал на него давление, я вам открою только в Петербурге. Когда Викентий получит новое назначение и ничего нельзя будет переиграть.
– А не обманете? – ухмыльнулся Бестужев.
Она ответила столь же откровенным взглядом:
– А какой резон? Во-первых, мы уже будем вне досягаемости… его возможностей, во-вторых, вы всегда можете устроить Викентию какие-то притеснения по службе, если я обману…
– Ирина Владимировна, вы и в самом деле незауряднейшая женщина, – искренне сказал Бестужев. – Вам бы у нас служить…
– Я бы смогла, – кивнула она с серьезным выражением. – Значит, мы договорились, Алексей? Муж вам покажет дело, а вы не будете его терзать вопросами по поводу того … Ну, а остальное – простите, в Петербурге.
– Согласен, – кивнул он.
Красавица выпрямилась, по ее губам пробежала легкая улыбка:
|
|
|
– Вы в самом деле отпустите меня теперь просто так? Не подумайте, что я к вам вульгарно подлизываюсь… но я и в самом деле редко встречала достойных меня мужчин. На которых извечное женское оружие действует плохо… Быть может, спросите шампанского и запрете дверь?
– Откровенность за откровенность, – сказал Бестужев, стараясь, чтобы в его голосе звучало искреннее сожаление. – Вы великолепны, – он подпустил во взгляд цинизма. – Ах, с каким удовольствием я бы с вас все это содрал… ах, простите, совлек. Но у меня настолько нет времени… События разворачиваются быстрее, чем мне хотелось бы. Только что поступила депеша из Петербурга, меня категорически торопят. Времени нет совсем…
…Опустившись в кресло, Бестужев усмехнулся:
– Вы прекрасно выглядите, мой дорогой.
– Ротмистр, мы же, насколько я помню, условились… – страдальчески поморщился Аргамаков.
– Простите, – кивнул Бестужев. – Этого я касаться не буду… А интересно, между прочим: прокурора Верещагина зовут в точности как и вас, он тоже Викентий Сергеевич…
– Да, интересное совпадение…
– Это все математика, – дружелюбно сказал Бестужев. – Знаете, мне однажды один приват-доцент сообщил любопытный математический фокус. Если в одном помещении окажутся не менее тридцати человек, у двоих из них непременно совпадут дни и месяцы рождения. Да-да, представьте себе. Мы не раз проверяли в достаточно больших компаниях – и всегда подтверждалось… Викентий Сергеевич, ну что вы такой печальный? Все идет хорошо… Давайте дело.
– Если бы хорошо… – вздохнул Аргамаков, но покорно выложил на стол тоненькую папку.
Бестужев нетерпеливо ее раскрыл. Ага, место находки гильзы указано правильно, с дополнением: «деформирована по неосторожности городового Зыгало». Надо понимать, при составлении протокола присутствовало достаточно непосвященных людей, чтобы наш Некто побоялся фальсифицировать бумаги… Пуля… Почему конверт вскрыт и сургучная печать разломана пополам?!
– Викентий Сергеевич! – не сулящим ничего хорошего голосом произнес Бестужев, демонстрируя пустой конверт.
– Я же вам говорю, что все пошло вовсе не так гладко…
– Где пуля?
– Ее минут десять назад забрал штабс-ротмистр Рокицкий. Вот расписка, по всей форме. Уж не знаю, как он узнал, что я появился на службе, только нагрянул, как снег на голову, категорически потребовал пулю…
– И вы отдали… – поморщился Бестужев. – Он вас что, запугал?
– Ну, скажем так, имели место определенные напоминания о возможных неприятностях, связанных с обстоятельствами, которые вам должны быть неинтересны…
– Чтоб вас черт побрал… – зло выдохнул Бестужев. – Где же его искать-то теперь?
– А он в аптеку пошел. Я видел в окно. Вон там – аптека, на другой стороне улицы, наискосок…
– Давно?
– Я же говорю, минут десять назад, вы с ним едва не столкнулись нос к носу…
– Он был в форме?
– Да, в полной форме…
Подойдя к окну, Бестужев сразу увидел ту самую аптеку. Не долго думая, сказал:
– Давайте сюда расписку. Дело я заберу с собой… потом верну, не ерзайте!
Завязал тесемки, сунул папку под мышку и почти выбежал, надевая фуражку на ходу, задев ножнами шашки за косяк. Зыгало расхаживал у входа, судя по его виду, не терзаясь никакими особенными мыслями.
– Подожди здесь, – сказал ему Бестужев и направился к аптеке.
Как и в любом другом приличном заведении подобного рода, внутри на подоконниках стояли пузатые шары, наполненные красными, синими и желтыми жидкостями, подсвеченными сзади керосиновыми лампами. Над дверью, как полагается, укреплен большой двуглавый орел, черный с золотом и яркой киноварью. Мельком подумалось, что в витринах аптек отчего-то никогда не бывает зеленых или, скажем, фиолетовых шаров, то бишь – подкрашенной этими красками воды. Почему? Да кто его знает, загадка…
Он распахнул дверь. Над головой мелодично брякнул колокольчик. Из задней двери неспешно показался старичок в белом халате с повисшим на шнурке пенсне.
– Положительно, эпидемия, – громко произнес он, словно человек, привыкший разговаривать сам с собой. – Вам нужно знать, куда ушел тот господин?
– Какой? – удивленно спросил Бестужев.
– В котелке…
– Нет, – сказал Бестужев. – Скажите, к вам не заходил минут десять назад жандармский офицер…
– Иван Игнатьевич Рокицкий? Ну как же, как же… Только он уже ушел…
– Зачем он приходил? – спросил Бестужев.
– Молодые люди, вы все трое, вместе взятые, впервые в жизни заставили меня почувствовать себя персонажем авантюрного романа. А я, между прочим, и в руки-то их не брал никогда, за исключением Дюма…
– Зачем он приходил? – настойчиво повторил Бестужев, ничего не понимая.
– Сейчас, сейчас, молодой человек, я вам, как и подобает персонажу авантюрного романа – пусть и случайному персонажу, – дам точный ответ… Иван Игнатьевич дал мне… как это зовется… Патроны! И попросил взвесить их на точных аптекарских весах.
– Патроны? Быть может, пули?
– Я, молодой человек, не служил в войске и охотою никогда не увлекался… Такие металлические штучки…
Двумя пальцами Бестужев полез в карман, достал пулю от струмилинского браунинга, извлеченную из матраца, показал старику:
– Похоже?
Тот насадил на нос пенсне, тщательно его укрепил, присмотрелся:
– Один патрон был как две капли воды похож на ваш. Такой же чистенький, целый. А второй… Побольше, немножечко деформированный, грязный на вид…
– Взвесить? И вы взвесили?
– Ну конечно, молодой человек… простите, какой у вас чин? Неловко как-то к вам обращаться «молодой человек», когда вы в форме, но я в воинских чинах не разбираюсь совершенно…
– Ротмистр, – нетерпеливо сказал Бестужев.
– Простите, а чем ротмистр отличается от штабс-ротмистра? – с неподдельным любопытством спросил старичок. – Иван Игнатьевич – именно что штабс-ротмистр…
– Штабс-ротмистр – младше, а ротмистр – старше, – выпалил Бестужев, переминаясь от нетерпения. – Как провизор и старший провизор… Итак, вы взвесили пули?
– Конечно. Иван Игнатьевич – серьезный человек, надо полагать, при служебном исполнении, мало ли какая может возникнуть нужда?
– И далее?
– Вот такая пуля, – он показал на ту, что Бестужев все еще держал в руке, – весила четыре грамма четыреста тридцать два миллиграмма. Другая, мятая и пачканая, – восемь граммов восемьсот семьдесят три миллиграмма…
«Округлим удобства ради до девяти, – подумал Бестужев. – Ну да, стандартная пуля от «Байярда» калибром девять миллиметров. Маленький пистолетик, по размерам не превышающий карманный браунинг, но значительно более убойный…»
– И что дальше?
– Мне показалось, Иван Игнатьевич то ли удивлен, то ли доволен… Он меня попросил на рецептурном бланке написать краткий отчет о проведенном мною взвешивании, расписаться и удостоверить печатью аптеки. Я, разумеется, не отказал и в этой просьбе… Иван Игнатьевич поблагодарил и ушел…
– В какую сторону, вы не заметили?
– Направо. Вот, а вскорости пришел тот господин в котелке, показал мне билет охранного отделения и попросил рассказать, зачем заходил ко мне Иван Игнатьевич. Я, конечно, рассказал… Он спросил, в какую сторону ушел Иван Игнатьевич… ах, нет, он этого не спрашивал, это вы только что спросили… Простите, память не та… Он просто ушел. Ну, а теперь пришли вы… Право слово, чистой воды авантюрный роман, все это несколько загадочно…
Не слушая дальнейшего, торопливо кивнув старичку, Бестужев вышел. Посмотрел вправо. Как и следовало ожидать, ничего особенного там не увидел. Ни Рокицкого, ни господина в котелке. Что же, Рокицкого кто-то вел? Очень похоже. Куда он мог пойти? Жандармское управление – в противоположной стороне…
– Молодой человек! – тронул его за рукав старичок. – Я еще кое-что вспомнил. Мы с Иваном Игнатьевичем еще пошутили насчет смысла его имени…
– То есть? – равнодушно спросил Бестужев.
– «Иван» ведь, хотя с незапамятных пор считается исконно русским именем, происходит от греков. И означает по-гречески «благодать божья». Вот я и пошутил – мол, меня нынче посетила божья благодать, сиречь Иоанн, значит, мне должно повезти… Все крестильные имена наши произошли от греческого…
– Бог ты мой! – воскликнул Бестужев так, что старичок недоуменно отшатнулся. – Какой же я идиот! Конечно, от греческого…
Он наконец-то ухватил ту самую ниточку, что долго ускользала, сложил в воображении мозаику, так долго не дававшуюся. Такое частенько случается: легкий толчок, абсолютно незначительная на первый взгляд фраза или событие – и задача решена. Конечно, по-гречески!
Уже не обращая внимания на старичка, он быстрыми шагами пересек улицу, громко спросил еще издали:
– Василий, Всехсвятская, восемь, где-то неподалеку отсюда?
– Так точно, – ответил Зыгало. – Во-он, за угол завернуть, улицу перейти – и там он, восьмой, доходный дом купчихи…
– За мной! – крикнул Бестужев, опрометью кидаясь вперед.
Он бежал что есть мочи, придерживая шашку, прижимая к боку картонную папку со следственным делом, уже не боясь выглядеть со стороны смешно и нелепо, – сейчас такие мелочи нисколечко не волновали, потому что он более всего на свете боялся опоздать.
Сзади, словно сваезабоечная машина, топотал Зыгало. Едва не сшибив с ног шарахнувшегося прохожего в мещанской чуйке, Бестужев свернул за угол, пронесся по тротуару, чудом разминулся с выезжавшей со двора телегой, вбежал в парадное. Вырвав из кобуры браунинг, дослал патрон в ствол, засунул пистолет за кушак, чтобы был под рукой. Над ухом шумно дышал Зыгало.
– Достань наган, – распорядился Бестужев. – Сорок первая квартира, я пойду с главного входа, ты ломись с черного. Брать живым, непременно живым, кто бы там ни был, хоть губернатор… Ясно тебе?
– А чего ж, – пробасил великан-городовой, звонко взводя курок солдатского нагана. – Дело знакомое…
Взбежав по ступенькам, Бестужев принялся дергать шнур звонка, слыша, как в квартире отчаянно дребезжит колокольчик, – но не слышно ни шума, ни шагов, никакого шевеления…
Швырнув папку на пол, он отбежал к противоположной двери, примерился, выставил правое плечо вперед – и могучим рывком обрушился на двустворчатую дверь сорок первой квартиры. Дверь выдержала, а вот замок поддался, язычок с треском вылетел из паза. Держа пистолет наготове, отведя вниз предохранитель большим пальцем, Бестужев ворвался в квартиру.
И сразу увидел начищенные сапоги… Слева раздался жуткий шум – это, надо полагать, Зыгало вышиб дверь черного хода. Нет, поздно, тот успел скрыться, тишина…
Медленно подойдя, Бестужев присел на корточки над неподвижно лежавшим штабс-ротмистром Иваном Игнатьевичем Рокицким, однажды в жизненной лотерее вытащившим несчастливый билет, – а вот теперь и второй… Лицо было искажено гримасой, зубы оскалены, в воздухе еще чувствуется аромат горького миндаля.
«Боже мой, – подумал Бестужев, выпрямляясь. – Как я был к нему несправедлив. И ничего уже не исправить, никого не вернуть…»
– Никого, ваше благородие… ох!
– Беги, разыщи телефон, – сказал Бестужев, не оборачиваясь. – В аптеке, наверное, есть… Кого вызывать, сам знаешь… Живо!
Глава восьмая
|
|
|
