 |
Доровье общества (система моральных и правовых норм)
|
|
|
|
Как уже отмечалось, понятия здоровья и болезни, нормы и патологии применимы не только к отдельному человеку, но и к совокупности людей, к той или иной социальной группе, сообществу и даже обществу в целом. Говорят же о "здоровом обществе", "больном обществе", "оздоровлении общества", "общественных недугах, язвах" и т. д. и т. п.
Здоровье общества складывается прежде всего из здоровья отдельных людей. В этом смысле о нем можно говорить как о медицинском и биологическом феномене, в частности как объекте медицинских исследований и воздействий.
Но здоровье общества — не только сумма здоровья отдельных людей. Общество есть некоторая статистическая целостность, статистический ансамбль людей и оно имеет свои нормы здоровья, не сводимые к нормам здоровья отдельных людей. Этими нормами здоровья общества являются нормы человеческого общежития, регулирующие отношения людей, их поведение в обществе. Исторически сложились две нормативные системы, стоящие на страже здоровья общества, — мораль и право. Они обеспечивают, каждая по-своему, нормальное состояние общественной жизни. Насколько эти две системы полноценны и эффективны, настолько мы можем говорить о здоровом, т. е. нормальном, благоприятном для жизни людей обществе. И напротив, насколько они ущербны и/или неэффективны, настолько мы можем говорить о больном, т. е. ненормальном, не благоприятном для жизни людей обществе.
Итак, социальные нормы делятся на моральные и правовые. Мораль определяет внутреннее состояние и внутренние границы здоровья общества, а право очерчивает его внешние границы, служит, так сказать, черепной коробкой общества (общества — в смысле обще жития), предохраняющей его нежное "тело" от грубых воздействий.
|
|
|
Интересные рассуждения о морали как норме мы находим в книге Ю.Н. Давыдова "Этика любви и метафизика своеволия". Сопоставляются точки зрения Ф. Ницше и Ф. М. Достоевского. "Совесть согласно Ницше, — пишет Ю. Н. Давыдов, — не должна мучить "злого человека", коль скоро он совершил то или иное преступление. Оно простое проявление того факта, что индивид, его совершивший, — "сильный человек", а потому не может не преступить "норму" — нравственную или правовую, ибо она создана по мерке "средних", то есть "слабых" людей". "Вопрос в ницшеанской формулировке, — продолжает Ю. Н. Давыдов, — стоит так. Либо реабилитируется преступление "как таковое", как нарушение "границы" и "меры", совершаемое ради самого этого нарушения... Либо преступление не реабилитируется, и объектом общественного презрения остается преступник, "гений", как преступающий любую меру и границу... Нравственные нормы, моральные установления продолжают сковывать "сильных людей", способствуя их вырождению в банальных нарушителей закона и порядка”[15]. Ю. Н. Давыдов, естественно, на стороне Ф. М. Достоевского: "Как бы предчувствуя появление теоретиков ницшеанского типа, Достоевский (как и Толстой) все время стремится доказать и показать именно не "потусторонность", а "посюсторонность" идеального (= морального, этического) измерения человеческого существования, без которого это существование неизбежно перестает быть не только человеческим существованием, но и существованием вообще... он считал моральное измерение присущим человеку изначально, как некое существенное свойство, без которого вообще невозможно человеческое общежитие. Мораль в этом смысле и есть способность человека к общежитию, бытию-совместно-с-другими.
|
|
|
Поэтому то, что представляется немецкому философу "физиологическим вырождением", "декадансом", с точки зрения Достоевского (как и Толстого), есть норма (курсив мой — Л.Б.); свойство, без которого человек не может считаться вполне нормальным. Без прочных моральных устоев (убежденности в абсолютности абсолютов и истинности моральных истин...) согласно Достоевскому невозможно нормальное существование не только общества в целом, но и каждого отдельного человека. Их разрушение неизбежно ведет к болезни человеческого духа, которая, как показывает русский писатель, чаще всего переживается как душевная, а подчас и телесная болезнь"[16].
Ф. Ницше понимает социальную норму слишком примитивно, как нечто среднее, усредненное, скроенное по мерке "среднего", "маленького" человека. На самом деле социальные нормы так же сложны, многообразны, вариабельны, как и нормы, обеспечивающие здоровье отдельного человека. Они рассчитаны и на "маленьких" людей, и на "больших". С точки зрения социальных норм гению вовсе не нужно быть злодеем, чтобы проявить свою гениальность. Более того, гений и злодейство — две вещи несовместные. 3десь, безусловно, прав А. С. Пушкин. Если они порой и соединяются в одном человеке, то это говорит не об их совместимости, а о раздвоенности данного человека как личности.
С упрощенно-односторонним подходом к социальной норме мы встречаемся и в тех случаях, когда ее отождествляют с некоторыми формами выражения — записными общими требованиями, кодексами, заповедями и т. п. Вот что пишет, например, В. С. Библер:
“... в том философском понимании нравственности, которое у нас господствует, происходит отождествление нравственной проблематики с кодексом моральных норм, который в любом обществе является моментом высыхания, усыхания исходных нравственных перипетий. И это, по сути дела, также способ "делегирования" своей совести. И самый глубокий. Есть некий кодекс, который говорит: вот так можно поступать, так следует себя вести, так не следует, если все заповеди ты соблюдешь — ты морален! Да нет, ты не морален, во всяком случае, ты не нравственен, потому что за тебя некая книжка или Книга с большой буквы сообщает, диктует, какое поведение действительно морально. В действительности нравственность воплощается и, я думаю, всегда воплощалась, не в моральном кодексе или, точнее, в кодексе моральных норм только потому, что она изначально воплощается в определенных образах личности, в тех личных перипетиях, которые и фокусируют суть нравственности. Если меня спросят о нравственности античной, я не буду говорить о совокупности моральных требований, но скажу: Антигона; Эдип; Прометей! Только в образах личности, в их трагедийных неразрешимых перипетиях, в их катарсисе сосредоточена нравственность, полагается нравственный поступок"[17].
|
|
|
Пафос В. С. Библера понятен. Однако он не прав, утверждая, что моральные нормы лишь внешни человеку, навязываются ему обществом, что они являются моментом усыхания исходных нравственных перипетий. Суть нравственной (шире — социальной) нормы не в том, что общество через нее предъявляет какие-то требования к человеку и человек как марионетка исполняет их, а в том, что человек живет среди людей, в обществе и он не может не считаться с этим фактом, т. е. не может не считаться с другими людьми, с обществом, с их мнением, традициями, правилами и т. д. и т. п. Нравственные перипетии потому и нравственные, что они все время "вертятся" вокруг тех или иных нравственных норм, вокруг вопроса, считаться или не считаться (и в какой мере) с другими людьми, с обществом. Да и нравственные нормы лишь в той мере "живут", "работают", действуют, в какой они "перипетийны", т. е. вовлечены в орбиту индивидуальной жизни человека. Сам же В. С. Библер показывает это на примере заповеди "не убий".
«Часто, — пишет он, — говорят так: в плане абстрактной морали — нельзя убить, но "в некоторых случаях" — приходится убивать, к тому толкают те или иные обстоятельства. Тут, дескать, уже не "абстрактная", но реальная нравственность.
Вдумаемся. В пределах моральных норм все ясно: не убить — добро; убить — зло. А теперь взглянем в исходную позицию, в заповедь "не убий". Вот рядом со мной убивают ребенка. Я беру предельную, конечную ситуацию. Допуская убийство, не мешая ему совершиться, я убиваю, нарушаю заповедь "не убий", разрешаю убить, соучаствую в убийстве. Моя совесть трагически напряжена. Но если я убиваю убивающего, то этим я себя снова не освобождаю от мучений совести, я опять преступаю эту заповедь. Сама заповедь "не убий" трагедийна, перипетийна в своей основе (курсив мой — Л.Б.). И человек никуда не уйдет от мучений совести.
|
|
|
Отечественная война была войной справедливой. Но, убивая на фронте, мы убивали не только того фашиста, которого убивали непосредственно, но убивали и человека в себе. Я прошел войну, я знаю, это громадная трагедия, потому что каждое убийство — есть убийство и себя, это — рефлективно"[18].
Последняя фраза примечательна. В самом деле, убивая других, человек в какой-то мере убивает себя, убивает в себе человека. Убийство противно природе человека как общественного существа. В основе высказанного В. С. Библером умонастроения лежит фундаментальная нравственная норма — золотое правило поведения.
Золотое правило поведения
В основе взаимоотношений человека с другими людьми, с обществом в целом лежит золотое правило поведения: " не делай другим того, чего не хотел бы, чтобы делали тебе " (отрицательная формулировка) и " поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой " (положительная формулировка). Нарушающий золотое правило поведения не может рассчитывать на доброе отношение к себе. В лучшем случае его не будут замечать; в худшем — будут обращаться с ним по принципу "око за око, зуб за зуб".
Исторический экскурс
Древние о золотом правиле
Оже ти собе не любо, то того и другу не твори
Дьяк Иоанн. Изборник 1073 г.
Золотое правило известно людям с незапамятных времен. Оно упоминается в одном из древнейших памятников письменности древневавилонском сказании об Акихаре. Престарелый визирь обращается к своему племяннику с наставлением: “Сын, что тебе кажется плохим, ты не должен также делать своим товарищам"1.
Золотое правило приписывается двум из семи греческих мудрецов, — Питтаку и Фалесу (VII–VI в.в. до н. э.). Питтак: "Что возмущает тебя в ближнем, того не делай сам"[20]. На вопрос: "Каким образом нам прожить наилучше и наисправедливее?" Фалес ответил: "Если мы сами не будем делать того, что порицаем в других"[21]. Известно и такое изречение Фалеса: "Какие услуги окажешь родителям, такие и сам ожидай в старости от детей"[22]. (Сравн. с знаменитой библейской заповедью: "Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле" — Исход, 20,12).
|
|
|
У Конфуция (VI-V в.в. до н. э.) золотое правило — основа поведения. Разъясняя ученику смысл человечности ("жэнь"), он говорит: "Не делай человеку того, чего не желаешь себе" (Луньюй, 12, 2)[23].
Примерно в это же время Будда сказал: “Не причиняй другому боли способом, который для тебя будет болезненным”.
В древнеиндийской "Махабхарате" (V в. до н. э.) легендарный мудрец Бхишма дает перед смертью наставления:
"Те поступки других, которых человек для себя не желает, что самому неприятно, пусть не делает другим людям.
Кто спутался с чужой женой, что может сказать другому? Но то, что он тогда сделал другому, для себя не захотел бы, кто для себя хочет жизни, как может убить другого? Надо позаботиться для других о том, что для себя желают"[24].
У мудреца Бхишмы золотое правило предстает как норма норм. (Так называемые библейские заповеди не убий, не кради, не прелюбодействуй и т. д. оказываются не чем иным как частными и усеченными выражениями золотого правила.
Золотое правило можно встретить в "Одиссее" Гомера, в "Истории" Геродота, у Аристотеля, Сенеки, в Библии...
На вопрос, как вести себя с друзьями, Аристотель сказал:
“Так, как хотелось бы, чтобы они вели себя с нами”[25].
Древнеримский философ-моралист Сенека сформулировал золотое правило в таком виде: “...вот общая суть моих советов: обходись со стоящими ниже так, как ты хотел бы, чтобы с тобою обращались стоящие выше” [26].
В Библии золотое правило упоминается, по крайней мере, трижды: в книге Товита (неканонический текст, 4, 15), в Евангелии от Луки (6, 31) и в Евангелии от Матфея (7, 12: "Итак, во всем как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки").
Библейская заповедь "возлюби ближнего твоего, как самого себя" (Левит 19; 18. Евангелие от Матфея 22; 39) тоже опирается на золотое правило. В Евангелиях она признается наибольшей заповедью в “законе” после заповеди "возлюби Господа Бога твоего". Моральное значение этой заповеди раскрывается в следующем фрагменте Евангелия от Луки:
"И вот, один законник встал и, искушая Его, сказал: Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?
Он же сказал ему: в законе что написано? как читаешь? Он сказал в ответ: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего как самого себя.
Иисус сказал ему: правильно ты отвечал; так поступай и будешь жить.
Но он, желая оправдать себя, сказал Иисусу: а кто мой ближний?
На это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставивши его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился. И подошед перевязал ему раны, возливая масло и вино; и посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем (...) Кто из этих троих, думаешь, ты, был ближний попавшемуся разбойникам?
Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Ииcус сказал ему: иди, и ты поступай так же" (Евангелие от Луки 10; 25-37).
А вот еще из Библии: "Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить" (Евангелие от Матфея 7, 1-2). "Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете; давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше; ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам" (Евангелие от Луки 6, 37-38). Это все частные выражения золотого правила.
Следует также отметить, что еще в античную эпоху золотое правило вошло в число крылатых латинских выражений: Quod tibi fieri non vis, alteri ne feceris (Не делай другому того, чего сам себе не желаешь). В частности, оно было излюбленным выражением римского императора Александра Севера (222-235 н. э.)[27].
По мнению А. А. Гусейнова, с Августина Блаженного (IV-V в.в. н. э.) "начинается традиция рассмотрения золотого правила как основополагающего принципа естественного права и нравственности, которой в течение столетий следовали многие теологи и философы средневековья и которую в известной мере наследовали философы Нового времени"[28].
|
|
|
