Всемирно-историческое значение Павла.

Можно резюмировать в трех положениях то, чем Павел был в первой христианской религии:

1. Посредством своих мессионерских трудов он пересадил христианскую религию на новую почву в собственный мир греко-римской культуры.

2. Он не только поднял веру в Иисуса выше тесных границ иудейства, но оторвал ее от иудейства и этим впервые сообщил христианскому обществу самосознание новой религии.

3. Он был первым христианским богословом и посредством своей богословской системы коренным образом преобразовал зарождающуюся религию.

Рассмотрим эти три пункта несколько ближе.

П е р в о е. Миссионерская деятельность Павла могущественным образом усилила стремление к распространению христианства и положила первое основание чувству силы новой веры, сознанию, что она может и должна делать завоевания. И это еще не самое важное.

Когда Павел выступил, вера в Иисуса жила в одном уголке мира, вела тихое, уединенное существование на семитской почве. Когда Павел умер, вера в Иисуса жила в целом ряде мест образованного мира, и центр тяжести уже переместился с семитской почвы. Это географическое перемещение имело огромное значение для расцвета новой религии, но в то же время вместе с ним начинается плодотворное внутреннее развитие религии. Вступив в языческие области, она необходимым образом преобразовывается, усваивает себе многие элементы чуждых религий и взглядов и принуждена своеобразным образом защищаться, вести пропаганду и, благодаря этому, вырабатывать новые идеи и формы жизни.

В т о р о е. Освобождение христианства от иудейства было совершено Павлом не преднамеренно; к этому принудил его ход развития его жизненного труда. При этом его дело является тем более грандиозным, что он сам до известной степени оставался под проклятием своего иудейского прошлого. Но здесь подали друг другу руки практик и мыслитель. Оборона от иудейских форм жизни завершилась тем, что он теоретически понял и обосновал самостоятельность и новизну христианской религии. До него она была только иудейской сектой, группировавшейся вокруг Иисуса; когда Павел умер, на месте секты была христианская церковь, которая хотела быть солью всей земли.

Т р е т ь е. Намеки на богословие существовали уже в первоначальной общине; уже то обстоятельство, что община признавала Ветхий Завет, заставляло идти по богословскому пути. Но настоящим творцом христианского богословия является Павел.

***

Переход от религии к богословию всегда имеет коренное значение. Этот переход прежде всего чувствуется, как шаг по наклонной плоскости: от простого, непосредственного, жизненного к сложному, посредственному, рефлективному. Но этот переход, однако, в то же время всегда ощущается, как нечто необходимое, как условие для сохранения и развития религии, и постольку он является положительным приобретением. Значение той или другой религии для культурного мира обусловливается тем, что она уделяет известную роль мысли, т. е. именно создает богословие.

Но более важно, ч т ó Павел создал, как богослов, или к а к он преобразовал зарождающуюся религию. Самым маловажным тут является то, что он ввел в христианство много раввинических элементов. Напротив, все сказано тем, что он сделал христианство религией искупления. Правда, можно сказать обо всех существующих религиях, что они ставят себе задачей искупление, или хотят это сделать; но мы не признаем этой всеобщности, если характеризуем известные религии, как религии искупления.

Тому, кто захочет изложить религию, которая содержится в изречениях и притчах Иисуса, не представится возможности говорить о религии искупления. Правда, идеи об искуплении найдутся там, если мы вспомним о содержании упований на будущее царство Божие, но они не играют существенной роли. Центр тяжести лежит в благочестии отдельного человека, от которого зависит его будущее спасение. У Павла, напротив, религия есть усвоенное и испытанное искупление.

Искупительный момент никоим образом не находится в человеке, но лежит вне его, в божественном деле искупления, которое приготовило для человечества спасение один раз навсегда. Говоря иначе: искупительный момент лежит в истории, которая разыгрывается между Богом и человечеством, в "истории спасения" или "в событиях спасения". Все новшество Павла заключается в том, что он сделал основанием религии эти "события спасения": вочеловечение, смерть и воскресение Христа.

Если мы захотим определить характер этих воззрений Павла, то мы не избежим выражения: м и ф. Но мы не употребляем этого термина, чтобы не оскорбить кого-либо из наших читателей. Но с нашей точки зрения он не заключает ничего оскорбительного. Учение, глубокий смысл которого внушил самые лучшие чувства миллионам сердец, без которого Лютер, Павел Гергардт и Иоганн Себастиан Бах не были бы тем, чем они были, учение, которое и теперь еще дает утешение тысячам людей и наполняет их сердца миром, учение, которое дало самое точное выражение нравственным идеям божественной любви и милости и человеческой греховности – такое учение мы рассматриваем с благоговением. Но идея о том, что божественное существо покидает небо, облекается в человеческую оболочку и затем умирает, чтобы снова взойти на небо, не может по существу измениться даже при наличности вышеописанных чувств. Для того, кто не может в нее верить, она по существу неизбежно останется мифологическим представлением.

Из всего вышесказанного неоспоримо следует, что Павла надо рассматривать, как второго основателя христианства. Даже свободомыслящий богослов обычно с ужасом отступает перед таким выводом. Но его нельзя обойти. Ведь, как доказано, Павел, правда, быть может не без некоторой подготовки, впервые ввел в христианство те идеи, которые до сих пор в истории христианской религии были самыми могущественными и самыми влиятельными. Тертуллиан, Ориген, Афанасий, Августин, Ансельм Кентерберийский, Лютер, Кальвин, Цинцендорф – все эти великие учителя совершенно непонятны, если исходить из проповеди и исторической личности Иисуса, их христианство нельзя понимать, как преобразование "евангелия"; но если мы будем исходить из Павла, то они будут понятны, хотя конечно не без участия разнообразных посредствующих звеньев. Ведь для всех них история спасения была как бы позвоночным столбом христианства, они жили для проведения таких взглядов, которые у них общи с Павлом. Этот второй основатель христианской религии в сравнении с первым, несомненно, пользовался более сильным, но не более лучшим влиянием. Правда, его влияние доминировало не повсюду, в особенности не в области простого практического благочестия; но в обширных областях церковной истории (вспомним хотя бы только соборы и догматические споры) Павел совершенно отодвинул на задний план более великого, Которому он думал только служить.

Очевидно, что это преобразование христианства было предварительным условием для того, чтобы христианство стало перед лицом иудейства, как религия, имеющая собственный принцип. Без учения Павла об искуплении оно не могло бы рассматривать иудейство, как превзойденную религию. Павел предохранил новую веру от того, чтобы она погибла, как иудейская секта, он спас ее для истории, но он сделал это, преобразовав ее сообразно со своим характером.

* * *

Поистине, Павел есть фигура, представляющая из себя всемирно-историческую величину. При этом нет нужды вспоминать то особое вдохновение, которое черпали из него Августин или Лютер. Он был в религиозном, духовном и моральном отношении необыкновенной личностью, и это дало ему способность совершить дело его жизни; и точно так же он сделался христианином не нормальным путем. "Откровение" освободило его от оков той традиции, под властью которой находились члены общины, и это откровение дало ему возможность положить начало новому делу.

* * *

Иисус или Павел – вокруг этой альтернативы вертится, по крайней мере, отчасти религиозная и богословская борьба современности. Конечно, староверческое направление мнит, что только вместе с Павлом оно имеет цельного и истинного Иисуса, и нашло даже возможность включить в своего Павлова Христа и исторического Иисуса. Однако этот Христос по большей части задавил собою человека-Иисуса. С другой стороны, и "современное богословие" не может отказаться от Павла. Павел достаточно богат для того, чтобы снабдить его драгоценными мыслями, которые оно в совершенстве усваивает. В особенности ему всегда симпатична борьба Павла против закона, хотя оно охотно переоценивает тот элемент протеста, который в ней заключается. Но все это для понимания собственного смысла учения Павла – ничто без основы его учения о Христе; и никакое преклонение перед великой личностью не может возместить потерю этой основы. В целом Павел является неотъемлемой собственностью церковной ортодоксии, причем безразлично, проводит ли она верно до мелочей его взгляды, или нет.

Однако, многие важные вопросы, которые возникают в пределах нашего изложения, нам приходится предоставить самостоятельному разрешению читателя. Мы могли поставить себе только одну задачу: дать чисто историческое изображение и оценку Павла.

[1] Перевод с немецкого Н. Никольского, Москва, 1907.