Жизнь пополам

       Уже осенью 1857 года ми­стер Диккенс распорядился ус­тановить книжные полки, отделявшие бывшую гардеробную, в которой он теперь спал, от их с Кэтрин супруже­ской спальни. Энн, их старая верная горничная, и виду не подала, что удивлена или обес­покоена просьбой хозяина. Просто вы­звала двух немногословных плотников, которые, стуча молотками, быстро и споро разделили пополам его жизнь.

       Ему казалось, что, спрятавшись от жены за этими полками, он сумеет укрыться от собственных невеселых мыслей, разочарований, отчаяния и нерешительно­сти. Он был уверен, что в этой келье, ко­торую он в порыве нахлынувшей на не­го элегической любви соорудил себе в собственном доме, образ новой возлюб­ленной будет приходить к нему хотя бы по ночам.

       К его удивлению, чуть ли не каждую ночь ему снилась Кэтрин, но не та, что по вечерам шаркала шлепанцами за белой дверью, а другая, которую он теперь почти и не помнил: тихая, ласко­вая, синеглазая девочка. С ней, как ему теперь казалось, так жестоко обманув­шей его ожидания, он когда-то надеялся пройти вместе по жизни...

       … Теперь Чарлз чувствовал себя в западне и дол­жен был все обдумать, как следует.  

Всякий раз, когда случалось видеть Эллен, ему казалось, что время чудесным образом отступает, груз прожитых лет, вечная изнурительная работа, волнения, доста­вляемые ему сонмом незадачливых родственников, которых он вынужден был опекать, собственное растущее се­мейство, нуждавшееся в его заботе, - все это как будто исчезает, и он снова молод, у него все впереди.

       Чарлз не сразу понял, что влюблен. Ему казалось, что он просто любуется милой девушкой. На сцене они с Эллен почти не пересекались, партнершей Чарлза была ее сестра, в финальной сцене весьма натурально рыдавшая над своим умирающим воз­любленным, а Эллен в это время стояла за кулисами. Но всякий раз, когда Чарлз, удаляясь со сцены, проходил мимо нее, его обдавало каким-то неуло­вимым дуновением, похожим на порыв весеннего ветра.

       Диккенс очнулся только тог­да, когда после трех выступлений в Манчестере они вместе с Эллен, ее сестрой и матуш­кой вернулись на поезде в Лондон. И он вдруг понял, что не может без нее дышать...

                                                    Большие надежды

       Сколь­ко раз Чарлз Диккенс задавал себе вопрос: что же есть в Эллен такого, чего нет в Кэти? Он знал, что любой досужий сплетник, уз­нав о его любви, многозначительно ухмыльнется - так пошло, примитивно и однозначно все представлялось со сто­роны. Всем! Даже его собственным доче­рям: стареющий писатель и молодень­кая актриса.

       И только он знал, что ждет от Эллен гораздо большего, чем простой телесной молодости, которой, к сло­ву сказать, его всегда готовы были одарить десятки восторженных поклонниц от Лондона и Парижа до Нью-Йорка и Бос­тона.

       Он ждал от Эллен обновления. Много лет он без меры отдавал свою жизнь всем тем, кто населяет теперь его книги, которые с таким восторгом чита­ют тысячи людей. Много лет он щедро тратил силы души на домашних, зара­жая их своим весельем, оптимизмом, пылким темпераментом.

       О, что он тво­рил! Погрузив в почтовую карету все се­мейство, отправлялся в долгие упоительные путешествия по Европе, устраи­вал феерические домашние праздники по случаю любой, пусть и не слишком примечательной семейной даты, брал на себя все тревоги, совсем как в ту вес­ну 1851 года, когда за две недели лишил­ся отца и восьмимесячной дочери.

       Кэт­рин тогда поправляла в Молверне здо­ровье после тяжелых родов, Джорджина сопровождала ее, матушка, как обычно в решающий момент жизни, слегла с миг­ренью, а он, едва похоронив отца и уже сидя над гробом скоропостижно умер­шей дочки, думал только о том, как сооб­щить обо всем жене, чтобы ее не подко­сило горе.

       Кажется, именно в те дни он впервые почувствовал, что жар его души не бесконечен.

И именно в этот период пристрастился к длительным прогулкам. Кэт­рин всегда считала его прогулки сума­сшествием. Ей самой даже путь из гости­ной в столовую казался слишком длин­ным, а Чарлз мог отмахать за раз не­сколько десятков миль и стать после та­кого моциона только свежее.

       Иногда он шел с такой скоростью, что ветер бук­вально свистел у него в ушах. Где он толь­ко не побывал во время своих прогулок! Его знаменитые описания лондонского дна, отличное знание провинции, дере­венек и постоялых дворов - все это бы­ло результатом путешествий, которым Чарлз и в самом деле предавался с каким-то исступлением. Ему вполне под силу отшагать  и тридцать миль...

       Несколько последующих лет он метался по жизни, как корабль в поисках попутного ветра. Брался за новые замыслы и оставлял их, пускался в путешествия, которые скорее напоминали бегство...

       Даже вступил зачем-то в глупую и пошлую переписку с неожи­данно возникшей на горизонте Марией Биднел, назначал ей свидания, на кото­рые, впрочем, не растерявшая предусмотрительности Мария явилась с доче­рью. И так до той поры, пока за кулиса­ми театра в Манчестере на него вдруг не повеяло весной...

       Если бы только Эллен дала ему наде­жду! Он давно уже бросил бы все: опостылевший брак, порядком наскучив­шие литературные труды, Лондон, кото­рый он так любил когда-то и который теперь все чаще раздражал его своей су­етой. Они могли бы организовать труп­пу, ездить с гастролями по Англии, Аме­рике, Канаде. За океаном давно наслы­шаны о его спектаклях и не раз пригла­шали...

       Но мисс Тернан лишь вежливо принимала его покровительство, не двигаясь в своих чувствах дальше хо­лодноватой, хотя как будто бы и ис­кренней дружбы. И, негодуя на самого себя, он слал ей подарки, сладости, по­лушутливые-полулирические записки, надеясь на то, что рано или поздно добьется ее снисходительности, и одно­временно боясь этого.