 |
Гагарин и невидимая лестница 10 глава
|
|
|
|
Николай Каманин:
7 апреля 1970.
Музею истории космонавтики я передал на хранение подлинный бортжурнал Гагарина, на котором 12 апреля 1961 года он первым из людей написал первые слова в космосе. На лицевой стороне бортжурнала можно прочитать:
«9:33. Вошел в тень Земли. В иллюминатор ничего не видно. 9:42. В тени. <…> Слышу позывные ВС-1».
На обратной стороне бортжурнала Гагарин записал ответы на вопросы: «Можно ли определить вращение космического корабля?» — «Да». — «Виден ли горизонт?» — «Виден хорошо». — «Чувствуется ли скорость полета космического корабля?» — «Да» (9).
Вопрос: Я хотел бы, чтобы вы несколько подробно передали нам ощущения невесомости, в чем была разница?
Ответ <Гагарина>: Разница была в том, что когда человек находится в таком взвешенном состоянии, что он не сидит в кресле, не лежишь на спине, а получается такое чувство, ощущение, что как будто ты лежишь на груди. Координация движения полностью сохранилась. Я кушал, пил воду, писал, вел доклад, работал телеграфным ключом. Так что, по-моему, на координацию движения, на работоспособность та продолжительность невесомости, которую я испытал, не оказывает влияние, не затрудняет (24).
Состояние непривычное, а предметы будто живые, как в детском стихотворении о Мойдодыре, — вдруг убегают от тебя. Приходится сосредоточивать внимание на том, что на земле привычно (89).
Он говорил мне об ощущении человека в невесомости, о том, что она не похожа ни на одно земное ощущение.
— Каждый мускул как будто ниточкой к чему-то подвешен. Законно!
Это его любимое словечко. Оно из нашего детства. Послевоенные мальчишки любили говорить «железно», «законно» (23).
Вопрос: В условиях невесомости вы пробовали делать резкие движения головой, когда работали там?
|
|
|
Ответ <Гагарина>: Резкие движения головой делать в этом скафандре просто невозможно, так как голова находится внутри шлема. А так пробовал резко изгибаться. Иллюзий не было. Все крутится, вращается.
Вопрос: Пытались садиться?
Ответ: Я садился. Брался за одну, за другую ручку и садился. Я пытался браться за приемник, но настроить не мог, потому что большой шум в кабине и динамик не слышно. Потом после прохождения второй команды я притянул притяг и подтяг. И после отделения меня резко притянуло ремнями. В шлеме произошел выстрел на закрытие иллюминатора шлема (24).
Самочувствие отличное. Чувство невесомости благоприятно влияет. Никаких таких не вызывает явлений. Как поняли меня? Прием (15).
Выступление Юрия Гагарина на X пленуме ЦК ВЛКСМ: Невесомость абсолютно не сказалась на работоспособности организма, даже наоборот, легче было, и может быть, мы на отдых будем летать в космос (57).
— Кто говорил с вами с земли?
— Точно пока не знаю.
— Это был мужчина или женщина?
— Мужчина. Очень хороший человек, голос его мне был так дорог… (62).
В космическом пространстве человек находится в герметической кабине, где созданы условия, близкие к земным, однако никогда нельзя исключать возможность разгерметизации кабины — к этому может, например, привести столкновение корабля с микрометеоритом. До сих пор попадались лишь очень мелкие микрометеориты, которые не причиняли особого вреда обшивке корабля. Но будь они весом всего в несколько граммов — и опасность стала бы реальной. Достаточно сказать, что метеорит, весящий один грамм и летящий со скоростью 30–40 километров в секунду, выбивает в обшивке массу вещества, в пять раз большую, чем он сам. При этом удар так силен, что он похож на взрыв. Правда, вероятность встречи с таким сравнительно большим метеоритом в околоземном космосе чрезвычайно мала (82).
|
|
|
Небо черное. И по краю Земли, по краю горизонта такой красивый голубой ореол, который темнеет по удалению от Земли.
— Внимание. Вижу горизонт Земли. Очень такой красивый ореол. Сначала радуга от самой поверхности Земли и вниз. Такая радуга переходит. Очень красиво! (24).
Анатолий Алексин:
Помню, как Юрий Гагарин, с которым я познакомился в Гурзуфе, где он отдыхал, сказал: Это не мы, космонавты, первыми увидели, что Земля голубая, — первым это открыл Лермонтов:
В небесах торжественно и чудно
Спит Земля в сиянье голубом…
Юрий Алексеевич боготворил Лермонтова. Помню, он воскликнул: «Космическая поэзия!» — и подтвердил это четверостишием:
Тебя я, вольный сын эфира,
Возьму в надзвездные края.
И будешь ты царицей мира.
Подруга верная моя…
«В надзвездные!» — восхищался первый космонавт (90).
Виктор Пелевин «Омон-Ра»:
Я положил трубку и прижался к глазкам, глядя на голубой полукруг Земли. Я часто читал, что всех без исключения космонавтов поражал вид нашей планеты из космоса. Писали о какой-то сказочно красивой дымке, о том, что сияющие электричеством города на ночной стороне напоминают огромные костры, а на дневной стороне видны даже реки, — так вот, всё это неправда. Больше всего Земля из космоса напоминает небольшой школьный глобус, если смотреть на него, скажем, через запотевшие стекла противогаза (91).
Юрии Гагарин:
Все шло через правый иллюминатор. Вижу звезды через «взор», как проходят звезды. Очень красивое зрелище. Продолжается полет в тени Земли. В правый иллюминатор сейчас наблюдаю звезды. Она так проходит слева направо по иллюминатору. Ушла звездочка. Уходит, уходит (24).
Вопрос: Вы сообщали, что, пролетая над Южной Америкой, ваш полет проходил нормально и вы чувствовали себя хорошо. Как житель Южной Америки, хочу вас спросить: красив ли наш континент с высоты космического полета?
Ответ: Очень красив (84).
Командир «Востока» во время своего единственного витка, конечно, не успел проголодаться, но по программе он все же принимал пищу (82).
В назначенное время он достал из контейнера питание — щавелевое пюре с мясом, мясной паштет и шоколадный соус. После обеда с помощью мундштука попил консервированной воды (92).
|
|
|
Чтобы крошки и пыль от пищевых продуктов не попали в дыхательные пути, для первых двух командиров кораблей «Восток» изготовили продукты в виде паштетов, соусов и пюре. Упакована вся эта пища была в тубы емкостью до 160 граммов. В тубах также находились плавленый сыр, шоколадный соус и кофе с молоком. Кроме пюреобразных, были и твердые продукты: хлеб, копченая колбаса, лимонные дольки. Хлеб испекли небольшими шариками, чтобы их можно было, не кусая, положить в рот. Так же расфасованы были и другие твердые продукты (82).
Хлеб пшеничный мелкими круглыми буханочками. Масса одной буханочки — не более девяти граммов. Прием буханочек производился без откусывания (93).
На 40-й минуте орбитального полета Юрий Алексеевич употребил тубу с черносмородиновым соком, с мякотью. Была установлена возможность питания человека в космосе — может проглотить или нет? (94).
Перед входом в тень Земли в магнитофоне кончилась вся лента. Магнитофон не работал.
Я принял решение перемотать ленту, чтобы произвести дальнейшие записи. Переключил его на ручное управление и перемотал. По-моему, не до конца перемотал. И затем, когда производил доклады, то запись на магнитофон осуществлял вручную, так как при автоматической работе магнитофона он почти все время работает и, естественно, много расходуется ленты. Это вызывается высоким уровнем шума в кабине.
Перед этим я вошел в тень Земли. Вход в тень Земли очень резкий (24).
Flight, 20 июля 1961 года:
Цюрихский профессор, представляющий некие неназванные журналы, издающиеся в Юго-Восточной Азии, спросил, испытывал ли майор Гагарин «то, что в восточных странах мы называем вечностью». Ответ <…> был уклончиво-отрицательный (95).
«…Полет Гагарина, — пишет один из членов академии, — это первая встреча звездного неба с нравственным законом. И потому Гагарин оказался не просто первым человеком в космосе. Он стал и навсегда останется олицетворением, живым воплощением нравственного закона. Таким, как Будда или Иисус. Никак и ничуть не меньше» (96).
|
|
|
Вопрос: Брали ли вы с собой в космос какие-нибудь памятные предметы?
— Могу вас заверить, что ни в какие приметы и талисманы и другие подобные вещи я не верю (84).
Июнь 1961 года. Юрий Алексеевич преподнес в дар Музею Карла Маркса и Фридриха Энгельса в Москве книгу Владимира Ильича Ленина «Что делать?», побывавшую в первом космическом рейсе (50).
«Жилище» космонавта мало чем напоминало привычную «земную» комнату. Прежде всего оно имело шарообразную форму, и размер «жилплощади» следовало измерять не в квадратных, а в кубических единицах. Сфера кабины составляла в диаметре 2,3 м, а весь объем помещения равнялся 6 куб. м (82).
Временами нам удавалось изыскивать резервы в самой конструкции. Еще до первых полетов мы убедили всех, что уменьшить толщину слоя теплозащиты все-таки можно. И на лбу спускаемого аппарата срезали около 100 миллиметров. Теперь если вы на фотографии или где-нибудь в музее внимательно присмотритесь к спускаемому аппарату «Восток», то увидите, что он совсем даже не шар (65).
Виктор Пелевин «Омон-Ра»:
Сложно описать это ощущение: тьма, жаркое тесное пространство, капающий со лба пот, легкое покачивание — наверно, что-то похожее испытывает плод в материнской утробе (91).
Анекдот. В квартире Гагариных звонит телефон, подходит дочка. «Алло? Нет, мамы и папы нет дома. Папа? Папа летает по орбите Земли и вернется сегодня вечером в семь. А мама ушла в магазин за продуктами, так что когда будет — непонятно» (97).
Время работы ТДУ составило точно 40 секунд. В этот период произошло следующее. Как только выключилась ТДУ, произошел резкий толчок и корабль начал вращаться вокруг своих осей с очень большой скоростью. Земля у меня проходила во «взоре» сверху справа вниз и влево. Скорость вращения была градусов около 30 в секунду, не меньше. Получился «карди-балет»: голова-ноги, голова-ноги с очень большой скоростью вращения. Все кружилось. То вижу Африку (над Африкой произошло это), то горизонт, то небо. Только успевал закрываться от Солнца, чтобы свет не падал в глаза. Я поставил ноги к иллюминатору, но не закрывал шторки. Мне было интересно самому, что происходит (24).
Николай Варваров:
…от его брата Бориса я давно уже прослышал под большим секретом о том, что Юра там, в космосе, пережил мгновения, которым не позавидуешь. Оказался, короче говоря, на волосок от гибели. Задав ему свой решающий вопрос, я приготовился услышать в ответ что-нибудь уклончивое, неопределенное. По его первой реакции показалось даже, что он не захочет мне отвечать. После тяжелой паузы, как бы собравшись с духом, он предупредил меня о строгой конфиденциальности дальнейшего разговора:
|
|
|
— Все, что я сейчас скажу, пусть останется между нами! Меня по этому случаю уже раз сто предупреждали!..
Добавил, что ему известно о полном доверии ко мне его мамы и что именно с учетом этого факта он и соглашается на мой вопрос ответить.
Юра подтвердил далее, что действительно на заключительной стадии его полета, в момент схода корабля с орбиты, после выключения тормозного двигателя началось беспорядочное кувыркание со скоростью около одного оборота в секунду, которое продолжалось около 10 минут. Юра добавил, что «по этому случаю» передал на Землю одну-единственную фразу, говорившую в условных выражениях о возникновении на борту корабля нештатной ситуации. «Понятную, по его словам, скорее техническим работникам, чем руководителям полета».
После новой паузы, навеянной, по-видимому, горестными воспоминаниями об этих минутах драмы там, в космосе, Юра продолжал:
— Кувыркаясь там, в пустоте, я все время думал не о себе и не о том, что лично меня ожидает, а о провожавшем меня в полет Сергее Павловиче Королеве, вложившем в меня, в мою подготовку и в свой космический корабль всю свою жизнь без остатка. И точно знал, что любой мой сигнал тревоги, пришедший к Королеву с орбиты, от меня, способен загнать его в могилу. И я решил про себя скорее погибнуть, чем позвать его на помощь и заплатить за свой призыв о помощи и спасении самым дорогим для меня на свете — его жизнью. Сцепив зубы и зажмурившись, я стал ждать, закрыв глаза, развязки: «Будь что будет!»
Задумавшись снова на минуту, Юрий Алексеевич продолжал:
— Сейчас, когда все уже давно позади, тем более ясно, что я принял тогда единственно правильное решение! Оно оказалось не только верным, но и спасительным: через 10 минут неизвестности вращение корабля прекратилось так же неожиданно, как и началось. Корабль стабилизировался в пространстве, и его дальнейший спуск прошел нормально (32).
После построения ориентации корабля для схода с орбиты произошло включение тормозной двигательной установки. А вот выключилась она, примерно, на 1 секунду раньше, чем было предусмотрено циклограммой спуска. Магистрали наддува горючего остались открытыми, и в них, как и в рулевые сопла, стал поступать под давлением 60 атмосфер азот, что и привело в конечном итоге к закрутке корабля с угловой скоростью 30 градусов в секунду. Тогда на спускаемом аппарате не было установлено системы, успокаивающей его возмущение после воздействия тормозного импульса. Гагарин знал об этом, но вращения аппарата вокруг продольной оси с угловой скоростью более 30 градусов в секунду по системе «голова — ноги» были очень неприятны. Не прошла от автоматики команда на разделение отсеков корабля — спускаемого аппарата от приборноагрегатного отсека. И этот процесс ожидания разделения длился долгих 10 минут. И состоял он из одной и той же повторяющейся картины: быстро менялись в оптическом визире «Взор» воздушная среда, земная твердь и водные морские просторы (4).
«Мой самый худший момент?» Его <Гагарина> правая рука выстреливает вверх. «Первая минута, — рука падает вниз, — и вход в плотные слои атмосферы. — Он постукивает по столу пальцем. — Но „худший“ — слово относительное. Ни одного „плохого“ момента не было. Все работало, все было организовано должным образом, ничего не ломалось. По существу, это была прогулка» (88).
Я ждал разделения. Разделения нет. Я знал, что по расчету это должно было произойти через 10–12 секунд после выключения ТДУ. При выключении ТДУ все окошки на ПКРС погасли. По моим ощущениям больше прошло времени, но разделения нет. На приборе «Спуск I» не гаснет, «Приготовиться к катапультированию» — не загорается. Разделение не происходит. Затем вновь начинают загораться окошки на ПКРС: сначала окошко третьей команды, затем — второй и затем — первой команды. Подвижный индекс стоит на нуле. Разделения никакого нет. «Кардибалет» продолжается. Я решил, что тут не все в порядке. Засек по часам время. Прошло минуты две, а разделения нет. Доложил по KB-каналу, что ТДУ сработала нормально. Прикинул, что все-таки сяду нормально, так как тысяч 6 есть до Советского Союза, да Советский Союз тысяч 8 километров, значит, до Дальнего Востока где-нибудь сяду. «Шум» не стал поднимать. По телефону доложил, что разделение не произошло. Я рассудил, что обстановка не аварийная. Ключом я передал «ВН» — все нормально. Через «взор» заметил северный берег Африки, Средиземное море. Все было четко видно. Корабль продолжал вращаться. Разделение произошло в 10 часов 35 минут, а не в 10 часов 25 минут, как я ожидал, то есть приблизительно через 10 минут после конца работы тормозной установки (24).
Кроме того, не разъединились кабели между приборным отсеком и спускаемым аппаратом, связка начала вращаться с большой скоростью, и этот «кардибалет» продолжался до тех пор, пока кабели не перегорели в плотных слоях атмосферы. Можно себе представить, каково ему было сидеть в беспорядочно вращающемся корабле, когда нельзя было знать наверняка, что это скоро кончится и дальше все будет благополучно (16).
Советский космический корабль «Восток» был так же надежен, как знаменитый автомат Калашникова, и безукоризненно (по конечному результату) работал в любых условиях (4).
…наиболее важную часть полета — события, связанные с работой тормозного двигателя, полет связки «приборный отсек — спускаемый аппарат» (ПО — СА) после выключения двигателя и разделения приборного отсека со спускаемым аппаратом, то есть как раз тот участок полета, который вызвал наибольшее беспокойство по поводу безопасности Гагарина (98).
В докладе Гагарин не упоминал о неотделении кабель-мачты, но сказал, что ожидал разделения отсеков через 10–12 секунд после выключения ТДУ — а этого не произошло. Он рассказал о своих дальнейших наблюдениях, решениях, радиообмене и, наконец, — о разделении, которое последовало примерно через 10 минут после конца работы тормозной ДУ (99).
А беспокойство вызывают следующие вопросы:
1. Была ли в полете Гагарина задержка с разделением приборного отсека (ПО) и спускаемого аппарата (СА)?
2. Почему связка ПО — СА после выключения тормозной двигательной установки (ТДУ) крутилась по всем осям?
СА по форме представлял собой шар с центром масс, смещенным относительно геометрического центра. Благодаря этому при спуске в плотных слоях атмосферы отделенный СА всегда приходил в нужное положение — центр масс впереди центра шара. Вспомните «неваляшку»: как бы вы ее ни наклонили, она покачается и станет головой вверх. Примерно так же вел себя свободный СА «Востока» в атмосфере Земли (98).
Вскоре, однако, в печати появились заявления о том, что в докладе Гагарина допущена серьезная ошибка — якобы разделение отсеков (приборно-агрегатного от спускаемого аппарата. — Л. Д.) и должно было произойти через 10 минут и состоялось штатно. Так, Б. Е. Черток во второй книге своих воспоминаний говорит о разделении по команде от программно-временного устройства (ПВУ) через 10 минут после выключения ТДУ и полностью штатном спуске. В статье Ю. С. Карпова эта версия изложена наиболее подробно. <…> если согласиться с версией Ю. С. Карпова, неизбежен следующий вывод: Ю. А. Гагарин был плохо подготовлен к полету. «Использованием механических часов и возбужденным состоянием космонавта» можно было бы объяснить неверно прочитанные показания прибора, но никак нельзя списать на эти факторы незнание основных пунктов программы полета и логики работы систем корабля (99).
А вот «механизм» разделения отсеков был задублирован трижды(!), и если одна часть не срабатывала, то была другая, дублирующая, а потом и третья. Поэтому задержка с разделением отсеков была опять же мелочью (12).
Когда сработал тормозной двигатель и кабина вошла в атмосферу Земли, загорелась ее обшивка. Я знал об этом, знал, что конструкторы рассчитали толщину обшивки такой, что в кабине даже не будет жарко. Но представьте мое состояние, когда я увидел раскаленный металл, который, как из вагранки, тек тонкой струей по стеклу иллюминатора, я слышал потрескивание кабины. Признаюсь, было не до улыбок (100).
Вдруг по краям шторки появился ярко-багровый свет. Такой же багровый свет наблюдался и в маленькое отверстие в правом иллюминаторе. Ощущал колебания корабля и горение обмазки. Я не знаю, откуда потрескивание шло: или конструкция потрескивала, расширялась ли тепловая оболочка при нагреве, но слышно было потрескивание. Происходило одно потрескивание примерно в минуту. В общем, чувствовалось, что температура была высокая. Потом несколько слабее стал свет во «взоре». Перегрузки были маленькие, примерно 1–1,5 единицы. Затем начался плавный рост перегрузок (24).
Теперь все внимание Гагарина было направлено на исчезновение невесомости, пыль в корабле в этом случае проседает, опускаясь на пол кабины корабля. И тут же перегрузка стала расти. Это один из самых важных для космонавтов момент, и сопровождался он чувством радости, что наконец-то космонавт пошел на реальный процесс приземления. Радость уступает место боли, которая растет вместе с перегрузкой (4).
В Калькутте Юрий Алексеевич ведет увлекательную беседу с корреспондентами индийских газет. «Когда корабль „Восток-1“, возвращаясь на землю, входил в верхние слои атмосферы, — говорит Ю. А. Гагарин, — то казалось, будто вокруг меня бушует пламя и я нахожусь в центре огромного костра» (101).
Колебания шара все время продолжались по всем осям. К моменту достижения максимальных перегрузок я наблюдал все время Солнце. Оно попадало в кабину в отверстие иллюминатора люка № 1 или в правый иллюминатор. По «зайчикам» я мог определить примерно, как вращается корабль. К моменту максимальных перегрузок колебание корабля уменьшилось до ±15 градусов. К этому времени я чувствовал, что корабль идет с некоторым подрагиванием. В плотных слоях атмосферы он заметно тормозился. По моим ощущениям, перегрузка была за 10 ж. Был такой момент, примерно секунды две-три, когда у меня начали «расплываться» показания на приборах. В глазах стало немного сереть. Снова поднатужился, поднапрягся. Это помогло, всё как бы стало на свое место. Этот пик перегрузки был непродолжительным. Затем начался спад перегрузок. Они падали плавно, но более быстро, чем они нарастали (24).
У Гагарина перед глазами поплыла приборная доска, сознание кратковременно было потеряно. Сама форма спускаемого корабля — сфера не дает возможности осуществлять управляемый спуск с орбиты с малыми перегрузками. Сфера гонит перед собой огромную массу раскаленных газов, спускаемый аппарат идет на посадку в плазменном облаке, температура которого достигает 8–10 тысяч градусов. Связь со спускаемым аппаратом пропадает, внутри корабля слышится страшный гул и треск, корабль как будто несется по гигантским ухабам. Металлические части спускаемого аппарата плавятся и горят. Это зрелище не для слабонервных людей, даже для подготовленных к нему космонавтов (4).
Скорость спуска замедляется, загорается транспарант с надписью «Приготовиться к катапультированию!». Гагарин успел только повернуть голову, как крышка люка спускаемого отсека отстрелилась, а вслед за нею катапульта выбросила из корабля кресло с ним (4).
Том Вулф «Нужная вещь»:
Джо Уокер говорил, что всякий раз справлялся с этим явлением с помощью «маневра Иисуса Христа». Он говорил: «При выполнении маневра Иисуса Христа вы снимаете руки с панели приборов и со сверхъестественной силой вспоминаете свою мать». По сути, это был единственный выход (92).
Глава девятая
|
|
|
