Часть 1. У истоков эстетического дискурса: еще философия красоты

Философия искусства как особая проблемная область культурологии

Л.Б. Капустина

Вступление. Красота: от обожания к содержанию

Идея прекрасного — или спектр различного понимания красоты, формы которой многолики и изменчивы — получала разное наполнение в истории искусства и представлена в известных справочниках по эстетике. Но лишь на определенном этапе культуры появляется потребность осмыслить прекрасное как идею. Подобной антологии пока не существует.

Анализ идеи прекрасного показывает, что далеко не всегда даже развитое эстетическое чувство сообразуется с философской глубиной взгляда. Скорее наоборот: красота философскому разуму противополагается. Еще в 17 веке в трактатах по искусству «ученый художник» — мишень для критики. Роберт Циммерманн, автор «Истории эстетики» (1858-65), считал, что в западноевропейской философии искусства не было ничего, кроме огромного пробела, вплоть до 19 века. Другой немецкий исследователь, Генрих Ретшер, выскажет ту же самую идею двумя десятилетиями раньше: эпоха «ослепления великолепием и красотою искусства закончилась, «драгоценный сосуд разбит» — с тем чтобы наконец «созерцать во всей наготе его содержание» [1]. И это середина 19 века.

Понятия — суть идеи, нарождающиеся уже после того, как процесс создания мира закончился. Так и в искусстве: его философия выявляется после тысячелетних упражнений в искусстве и восприятии природы. Невольная аналогия с концепцией искусства Аристотеля: только с опытом приходит понимание, что искусство сообразуется с философией (или наукой) или даже опережает их в развитии, в своих откровениях и гениальных прозрениях. Только тогда вступает в свои права эпоха осмысления прекрасного как идеи.

Этот материал не лежит на поверхности, а представлен имплицитно и требует реконструкции. Вектор этого движения задавали художники и философы, которые оказались наиболее чутки к движению философствующего духа в искусстве.

Часть 1. У истоков эстетического дискурса: еще философия красоты

Итак, поле для его — искусства — философии открывается «после искусства». Тем самым предполагается, что искусство должно обозначиться в каких-то «пределах», своих родовых признаках, состояться в качестве феномена человеческого опыта, категориально оформиться.

Известно, что в новоевропейской культурной традиции новая формула отлилась к началу 18 века, когда получает хождение термин «изящные искусства». Его становление происходит на протяжении 15-17 веков и увязывается обычно с процессом выделения искусства из ремесла и становлением его в качестве отдельной отрасли человеческой деятельности уже в эпоху Возрождения; формированием принципа «аристократизма» (Е. Аничков) и развитием на его основе теории «хорошего вкуса» (вторая половина 16 века); утверждением теоретически обоснованного классицистического канона (середина 16 — конец 17); появлением в 16-17 веках первых институтов искусства.

Дополним этот ряд еще одной существенной характеристикой: утверждение термина «изящные искусства» совпадает с появлением в Европе первых эстетических систем, т.е. временем формирования эстетического дискурса.

Один из французских библиографических указателей проводит четкую границу между собственно эстетическими исследованиями психологического и философского характера, которые появляются во Франции в начале 18 века, и бытовавшими с 15 века теориями искусства — от поэтического творчества до рассуждений об архитектуре или технике живописи [2]. Теории искусства 15-17 веков тесно связаны с художественной практикой, и основным руслом разработки проблем остается искусствознание, а не философия.

В начале 18 века ситуация заметно меняется. Вопросы из области онтологии — зачем искусство? Откуда оно? Что это такое? Имеет ли оно цель? Критерии произведения искусства? Его художественные достоинства? — можно сказать, автоматически переводили «теории искусства» в «эстетические системы» [3]. Сочинение «Опыт исследования красоты» (1741) о. Андре — одно из первых в этом ряду — стало своеобразной точкой отсчета, которая объединила литературный и философский подходы, поскольку именно в этом исследовании развивавшиеся до сих пор обособленно литература и философия «образуют новую комбинацию — эстетику» [4]. Эта первая попытка философского решения вопроса о красоте, «первое во Франции проявление философии красоты» (Э. Кранц) оценивается как «открытое провозглашение картезианства как основы эстетики» [5].

Заметим: опыт объяснения красоты исходя из магистральных философских воззрений декартовской эпохи выходит спустя столетие после появления в свет «Рассуждения о методе» Декарта и является удачным примером, иллюстрирующим становление эстетического дискурса в его истоках.

Итак, есть некая исходная точка: о. Андре, из ордена иезуитов, время написания «Опыта…» 1741-й год. И есть 1641-й год: «Рассуждение о методе» Рене Декарта, произведение, из которого развертывается позднее целая эпоха в искусстве — французская классика.

Декарт, живший в веке несомненно христианском, когда все его философское творчество несло на себе печать «априорного ограничения», «нравственного» и «логического» обязательства не перечить метафизическим учениям церкви и приводить результаты деятельности свободной мысли в соответствие с истинами богооткровенными. (О чем он признавался в своих письмах отцам иезуитам, учеником которых был). И о. Андре, который, спустя столетие, терпит неудачи в своей карьере священника, вплоть до гонений, за приверженность картезианской доктрине, и упорство которого продиктовано очевидным желанием найти научно обоснованные критерии красоты. Два имени, которые принадлежат разным эпохам лишь исторически, а по духу, по сути, — одной: «…нужно только перенести на красоту то, что Декарт говорит об истине, и мы получим эстетическую теорию о. Андре» [6]. На линии «Декарт — отец Андре» развертывалось целое столетие французской классики, которая находилась под влиянием — тогда еще, может быть, не вполне осознанном — философии Декарта.

Таким образом, в русле французской теории искусства можно найти водораздел, точку перехода от описательности к философичности, начало формирования эстетического дискурса, уходящего своими корнями в картезианскую философию. Однако — и это принципиально — «Опыт исследования красоты» о. Андре — это уже философия красоты, но еще не философия искусства, феномен которого в докантовскую эпоху не вызывает острого интереса среди философов-профессионалов. Как известно, у Декарта — так же, как и у Бэкона, Гоббса, Лейбница — нет развернутой эстетической концепции. Гораздо позже, лишь в последней четверти 19 века, известный историк философии Эмиль Кранц, переосмыслив этот судьбоносный период в истории европейской культуры, введет термин «картезианская эстетика» [7]. Со следующей мотивацией: пусть в сочинениях Декарта не содержится почти ничего по вопросам красоты и искусства, однако поскольку он величайший философ-рационалист, а эстетика 17-18 веков — эстетика рационалистическая, то и употребление термина «картезианская эстетика» вполне законно: «…она картезианская… по духу своему, т.е. по лежащим в ее основе философским принципам; та же умственная среда и те же духовные усилия мысли создали и распространили и ее, и картезианский рационализм» [8].

Доказав, что французский классицизм является художественным выражением картезианского учения, Кранц подчеркнул тем самым, что влияние Декарта на искусство было более благотворным, нежели влияние многих более поздних эстетиков, теории которых «отнюдь не были увековечены искусством» на практике. И в этом смысле, благодаря косвенному воздействию на художников, судьба философа, по мнению Кранца, была счастливой, а его вклад в искусство незаслуженно забыт.