 |
11. Триумф. Глава XIV. Администрация римского мира. 1. Как Рим приобрел владычество
|
|
|
|
11. Триумф
Триумф устраивался следующим образом. Как только военачальник одерживал крупную победу, достойную триумфа, солдаты его тотчас же провозглашали императором; затем он украшал свои связки прутьев лавровыми ветвями и давал такие же ветви послам, которым поручалось возвестить в Риме о победе. После этого он являлся сам в Рим, созывал сенат и просил, чтобы ему назначили триумф. Если его ходатайство было уважено сенатом и народом, то за ним утверждался титул императора; кроме того, если еще не истек срок той должности, которую он занимал в момент своей победы, он исполнял и эту должность в течение всей триумфальной церемонии; если же срок уж прошел, он принимал какой-нибудь титул, соответствующий этой должности, так как простому частному лицу запрещалось устраивать триумф. Одетый в триумфальный костюм, с браслетами на руках, увенчанный лаврами и с лавровой ветвью в правой руке, он собирал народ. В присутствии народа триумфатор воздавал хвалу всем своим солдатам и в особенности наиболее отличившимся; он раздавал им денежные подарки и почетные награды; случалось, что полководец награждал целые когорты и даже легионы.
После этого он усаживался на триумфальную колесницу, которая не была похожа ни на боевую колесницу, ни на колесницу, употреблявшуюся на бегах, и имела вид круглой башни. Лицо его было покрыто слоем киновари, чтобы скрыть естественную красноту его. Одеянием ему служила великолепная пурпурная тога, затканная золотом. На колеснице он не стоял, а сидел на курульном кресле; рядом с ним помещались его дочери и малолетние сыновья; более же взрослые сыновья ехали верхом на лошадях, запряженных в колесницу. Общественный раб держал над головой золотую корону, украшенную драгоценными камнями, и говорил ему: «Смотри назад»,
|
|
|
т. е. оглянись на свою жизнь, сопоставь прошлое с настоящим и будущим, не возгордись своим теперешним счастьем и не тщеславься им. К колеснице были привязаны звонок и бич в знак того, что и триумфатор может испытать на себе превратности судьбы и подвергнуться бичеванию и смертной казни (осужденным на казнь вешали на шею звонок, чтобы всякий встречный был предупрежден и не осквернил себя прикосновением к преступнику).
Так вступал триумфатор в Рим. Впереди его несли добычу и трофеи, а также картины, на которых были изображены взятые им крепости и города, горы, реки, гавани, моря — одним словом, все, что он завоевал. Случалось, шествие со всеми этими предметами затягивалось на два и даже на три дня; так было, напр., во время триумфа Павла Эмилия в 168 году до Р. X. В первый день, рассказывал Плутарх, прошли 250 пароконных колесниц со статуями и картинами, отнятыми у неприятеля. Во второй день римляне увидели множество повозок, на которых грудами навалено было в видимом беспорядке македонское оружие; здесь были шлемы и щиты, панцири и набедренники, колчаны и поводья; затем 750 наполненных деньгами ваз, которые несли на плечах 3000 человек; наконец, бесчисленное количество серебряных чаш, сосудов и великолепно украшенных кубков. На третий день появились 77 возов с золотой монетой, вся золотая посуда царя Персея и чудная чаша массивного золота, которую Павел Эмилий специально заказал, чтобы принести в дар Юпитеру. Все эти богатства ослепляли зрителей, толпившихся в белых тогах на площадях и вдоль улиц. С такой же торжественностью предстала перед ними сотня отборных быков с золочеными рогами, покрытых повязками и гирляндами, их вели молодые люди, на которых были надеты прекрасные передники, и мальчики с золотыми и серебряными сосудами.
|
|
|
Все войско сопровождало своего вождя с лавровыми ветвями в руках, распевая национальные песни и победные гимны, пересыпая их насмешливыми шутками по адресу триумфатора. Весь этот громадный кортеж вступил на форум. На конце Священной дороги нескольких пленников отделили и повели в расположенную по соседству Мамертинскую тюрьму, чтобы там их задушить, а триумфатор взошел на Капитолий. Здесь он совершил установленное обычаем богослужение, принес Юпитеру жертвы и, поужинав под портиками, которые окружали храм, вернулся вечером домой под звуки флейт.
(По Диону Кассию, фрагмент 8 в издании Gros-Boissee, том X, и Плутарху, Павел Эмилий, 32—34).
Глава XIV. Администрация римского мира
1. Как Рим приобрел владычество
Риму не так легко было бы совершать свои завоевания, если бы древний муниципальный дух не угас уже повсеместно в то время;
с другой стороны, можно думать, что муниципальный строй не пришел бы тотчас же в упадок, если бы римские завоевания не нанесли ему последнего удара.
Среди общих перемен, происшедших в учреждениях и нравах, сам патриотизм подвергся коренным изменениям, и это обстоятельство в высшей степени способствовало быстрым успехам Рима. В первые века жизни городской общины патриотизм составлял часть религии: родину любили, потому что любили ее богов-покровителей, потому что на родине находили божественный огонь, праздники, молитвы, гимны, потому что вне родины не было ни богов, ни культа. Такого рода патриотизм представлял собой веру и благочестие. Но, когда жреческая каста утратила свое владычество, такой патриотизм исчез вместе со всеми своими древними верованиями. Привязанность к городской общине не уничтожилась тогда совсем, но преобразилась, приобрела новую форму.
Отечество уже не любили за его религию и за его богов: его стали любить только за его законы, за те права и безопасность, которые оно предоставляло своим гражданам. С этих пор, так как
сердце привязывалось лишь к учреждениям, а эти последние менялись часто, — и сам патриотизм стал чувством изменчивым и неустойчивым, которое зависит от обстоятельств и от разных влияний, действующих на него так же, как и на государственный строй. С этих пор родину любили лишь постольку, поскольку нравился государственный строй, существующий в ней в данный момент: тот, кто считал ее законы дурными, не имел решительно никакого основания быть привязанным к родине. Убеждения каждого человека стали для него более священными, чем отечество, а торжество партии сделалось более дорогим, чем величие и слава городской общины. Каждый дошел до того, что родному городу, в котором не было симпатичных ему учреждений, он предпочитал всякий другой город, где эти учреждения существовали. Люди начали охотнее эмигрировать, почти перестали бояться изгнания. Дошло до того, что заключали союз с неприятельским городом, лишь бы доставить торжество своей партии в родной общине.
|
|
|
Такое настроение умов очень сильно способствовало успехам Рима. Рим повсюду поддерживал аристократию, а потому повсюду аристократическая партия была его союзницей. Gens Claudia покинула Сабину вследствие внутренних раздоров и переселилась в Рим, потому что римские учреждения нравились членам этого рода больше, чем учреждения родной страны. В ту же самую эпоху многие латинские роды эмигрировали в Рим, так как они не любили демократического строя в Лациуме, а Римом управляли в то время патриции. В Ардее происходила борьба между аристократией и народом: народ призвал на помощь вольсков, тогда аристократия сдала город римлянам. Этрурия была полна раздоров; Вейи свергли аристократическое правительство, и когда римляне напали на этот город, остальные этрусские города, в которых еще господствовала жреческая аристократия, отказали вейентинцам в помощи. Позднее, когда Капуя восстала против римлян, замечено было, что аристократическое сословие всадников не принимало никакого участия в этом восстании. В 313 году Авзона, Сора, Минтурны, Весция были преданы римлянам аристократической партией. Когда Ганнибал был в Италии, во всех городах начались волнения; но дело шло вовсе не о независимости: в каждом городе аристократия была за Рим, а народ за карфагенян...
Как только римляне появились в Греции (199 г. до Р. X. ), тамошняя аристократия стала на их сторону. Почти никто в это время не думал о возможности выбирать между свободой и подданством, для большинства дело шло лишь о выборе между аристократией и народной партией. Во всех городах одна из этих партий была за Филиппа, за Антиоха или за Персея, а другая за Рим.
|
|
|
У Полибия и у Тита Ливия мы видим, что если в 198 году Аргос открывает свои ворота македонянам, то это потому, что в нем взяла верх народная партия; а в следующем году партия богатых сдает
Опунт римлянам; у акарнанцев аристократия заключила союзный договор с римлянами, но год спустя этот договор был нарушен, потому что в промежутке перевес получила демократия. Фивы находятся в союзе с Филиппом, когда народная партия в них преобладает, и сближается с Римом тотчас же, как только власть переходит к аристократам; в Афинах, в Деметриаде, в Фокее народ враждебно относится к римлянам; Набис, демократический тиран Спарты, воюет с ними; наоборот, Ахейский союз, пока его делами руководит аристократическая партия, сочувствует им; такие люди, как Филопемен и Полибий, желают национальной независимости, но в то же время они предпочитают римское владычество демократии; даже в Ахейском союзе наступает момент, когда поднимается в свою очередь народная партия, и с этого времени союз враждебен Риму.
Все эти факты достаточно ясно показывают, каким образом Рим без особенных усилий достиг владычества. Муниципальный дух исчезал мало-помалу. Любовь к независимости становилась очень редким чувством, и сердца всецело отдавались партийным интересам и партийным страстям. Незаметно забывалась гражданская община. Мало-помалу падали одна за другой перегородки, которые когда-то разделяли городские общины и делали каждую из них маленьким обособленным миром, в пределах которого замыкались все помыслы и желания отдельной личности. Во всей Италии, так же как и во всей Греции, теперь различали лишь две группы людей: с одной стороны — аристократический класс, с другой — народную партию. Одна из этих групп призывала римское владычество, другая боролась против него. Верх взяла аристократия, и Рим приобрел владычество.
(Fustel de Coulanges, La cite antique, p. 432 et suiv., изд. Hachette).
|
|
|
