 |
О выразительности образов и их влиянии на сознание
|
|
|
|
Каждый носит в глубинах своей Личности, в своей душе и сердце, мир «несказанного», невыразимого словом и образом. И эту невыразимость, неспособность до конца высказать мысль и чувство словом гениально выразил Ф.И. Тютчев в стихотворении «Silentium!» («Молчание!»)
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи,-
Питайся ими - и молчи.
Лишь жить в себе самом умей-
Есть целый мир в душе твоей...
Изучение «целого мира души» человека и его влияния на процессы формирования образов, слова и речи, а последних - на сознание и миросозерцание личности, проводится в России около 200 лет.
Блестящая плеяда русских филологов, языковедов, литературоведов, исследователей народного творчества, педагогов и психологов своими трудами и подвижнической деятельностью на ниве образования и народного просвещения способствовали сохранению, укреплению и развитию грамматики и богатства образного строя родного языка. Здесь нет возможности рассмотреть и даже перечислить все работы и всех исследователей - это не наша задача.
Назову лишь некоторые из них, указанные в списке литературы и относящиеся к нашей экологической проблематике; с рядом из них мне выпало ознакомиться впервые и, насколько хватило сил и умения, как и предшествующие «лингвистические изыски», самостоятельно освоить в процессе подготовки этой работы.
Проникновение образов природы в форме мысленных образов в сознание русского народа и последующее закрепление их в языке происходило, как можно видеть из приведенной литературы, разными путями. Древнейшими были мифотворчество и религиозные верования славян, отразившиеся в мифах и легендах
|
|
|
Обобщение этого древнейшего пласта русской культуры содержится в известной монографии академика В.А. Рыбакова «Язычество древних славян». Другой, связанный с религиозным опытом, но обособившийся пласт народной фольклористики, составляют обряды и обычаи русского народа (календарные сельскохозяйственные праздники, смена времён года, свадебные обряды, народные приметы, уклады быта и др.).
Они дали начало мощному духовному пласту обрядовой и раннеправославной духовной поэзии, запечатлелись, вместе с мифами, в народных сказках, былинах, сказаниях, повестях, преданиях, составили, согласно фундаментальным исследованиям А.Н. Афанасьева, М.М. Бахтин, Ф.И. Буслаева, А.Н. Веселовского, В.В. Виноградова, В.И. Даля, А.С. Демина, Д.С. Лихачева, В.Ф. Миллера, А.А. Потебни, А.А. Шахматова, языковую основу исторической поэтики древнерусской и новой русской литературы, самого языка Руси.
Но роль духовных пластов языковой культуры и народного творчества не ограничивается влиянием их на формирование языка и литературы.
Подходя к процессу проникновения природных образов в индивидуальное и коллективное сознание с позиций экологического принципа Единства человека и Природы (биосферы), мы обнаружим новую, «природоохранительную», функцию языка, которая способствует «биосферосовместимости» человека в поле природной и эколого-психологической реальности.
Впитывая образы-лики природы, наблюдая за течением природных явлений, участвуя всей своей физической и духовной сутью в жизни Природы, мы создаём в своём сознании огромное число «природосообразных» (не «чисто природных», изменённых сознанием) мыслеобразов.
Частью законченных, устойчивых, прошедших все стадии «свёртки информации» и логической обработки, - тогда они становятся словом, смыслом, речью, а частью неустойчивых, эфемерных, как будто бы мелькнувших в памяти и исчезнувших, в действительности же совсем не пропавших, ждущих своего часа в глубинах нашей долговременной (чувственно-образной) памяти или где-то на пути в логические структуры мозга, чтобы соединиться в процессе бесконечного перебора вариантов с другим подходящим образом-осколком и образовать устойчивую образную связь, или, не найдя подходящей пары, примкнуть к уже готовому или формирующемуся мысленному образу, усложнив его и придав ему новые оттенки, а, может быть, и неожиданные творческие смыслы.
|
|
|
Чем больше человек общается с природой, тем больший поток зрительных, звуковых и иных чувственных сигналов поступает в сознание, и тем больше создается возможностей для создания сложного «образного поля» из устойчивых образов и их неустойчивых предшественников.
Такое непрерывное воспроизводство образов приводит к укреплению экологического единства человека с биосферой, вызывает у человека (и у целых народов), органическую и нравственную потребность сохранения связи с Природой, её сбережения.
Формами сохранения экологического единства выступают сознание человека, воспринимающее всю или большинство чувственной природной информации, и язык (понятие-слово, речь), в котором откладываются прошедшие переработку сознанием, нередко сильно трансформированные, но достаточно устойчивые и долговременные образы-символы природы, пришедшие из глубины веков и сохраняющиеся в языке сотни и тысячи лет.
Именно благодаря своей известной консервативности и стабильности язык, содержащий в себе мир природосообразных и тесно связанных с ними человекосообразных художественных образов, способен выполнять свою главную экологическую функцию: поддерживать и сохранять единство сознания человека, как ядра личности (включая эмоции и потребности), с породившей его живой природой.
Поэтому так важно осуществлять и «обратную связь» в сохранении экологического единства -постоянно обращаться к родному языку, как к камертону с постоянно звучащим чистым звуком, к его богатому образному строю, где запечатлен опыт поколений, передающих нам из глубины прошлого в метафорах и метонимиях, в синонимах и сложных тропах речи живое чувство и живое слово, а вместе с ними, - и живое дыхание природы, заключённое в вечно живых природосообразных образах языка. Язык, укрепляющий экологическое единство Личности в Мироздании, как образная целостность и отражение внутреннего мира поколений есть всегда эколого-психологическая реальность, составная часть целостной биосферно-ноосферной реальности.
|
|
|
Отношение к языку как к живому источнику природных образов и хранителю живого образного строя нынешнего и ушедших поколений в наибольшей степени, мне кажется, было свойственно Александру Афанасьевичу Потебн'е (1831-1891). Имя скромного профессора Харьковского университета А.А. Потебни сегодня мало известно за пределами круга специалистов филологов.
Но все, кому довелось изучать его труды, обладателя высшей награды Академии наук - Ломоносовской премии, и испытывать влияние притягательной своим нравственным обликом личности учёного-мыслителя, «скромного, доброго, отзывчивого на всё прекрасное человека», «великого русского учёного», соизмеримого, как утверждал Андрей Белый, с мыслителем такого масштаба, как Ницше, но глубже и образованнее, - все сознавали величину и значение вклада в русскую и мировую культуру этого «...истинного учёного, истинного человека, истинного сына своей родины». И сегодня знакомство с его работами - от чтения их невозможно оторваться! - производит огромное, если не сказать - оглушающее впечатление, оставляя чувства радости, удивления, гордости за то, что мы принадлежим к русской культуре и говорим на русском языке.
Для А.А. Потебни, по мнению одного из крупнейших филологов академика В.В. Виноградова, проблема языка литературно-художественного произведения и устного народного творчества сливается с проблемой поэтического образа, с генеалогией и типологией образов. В известной работе «Мысль и язык» учёный утверждает аналогию между художественным произведением и словом: «Слово есть искусство... Оно имеет все свойства художественного произведения».
Это утверждение основано на анализе колоссального фактического материала по сравнительному языкознанию, истории русского, малороссийского и других славянских языков, содержащегося в трёхтомнике «Из записок по русской грамматике» и в других работах. А.А. Потебня находит поразительное сходство между происхождением слов и их зависимостью от мифических образов народного творчества. Учёный говорит о том, что существует две величины: одна - творческая энергия речи, другая -поэтическая энергия народов, выражающаяся в фигурах и тропах речи. Из произведений первой энергии рождается слово, осознаваемое как мысль; из произведений второй энергии рождается поэтический миф, осознаваемый как миросозерцание.
|
|
|
Отсюда становится понятным его пристальное внимание к мифу, сказке, преданию, былине: в них он видел неисчерпаемый источник насыщения языка образами, как поэтическими, так и отражающими реальность живой природы, теми, что мы называем природосообразными, и которые наиболее устойчивы, сохраняясь в языке сотни и тысячи лет.
Относясь к слову, как к самоценности, как «к искусству», А.А. Потебня проводит скрупулёзный анализ огромного числа слов, ставших речевыми образами, включая и природосообразные: их происхождения, сочетания с другими словами, синонимичности и антонимичности, положения в грамматических конструкциях, преобразования в формы метафор, метонимий, аллитераций и других тропов речи и грамматических форм, возможного движения их к иным значениям в будущем.
Особенно интересен для нас третий том «Записок», посвящённый вопросу о происхождении имени существительного и имени прилагательного из имени. Исключительное значение в процессе формирования образов учёный придаёт имени существительному - основе первообраза (вспомним Ф. Павленкова!): «Существительное, т. е. (первонач.) название признака вместе с субстанцией, которой приписываются и другие признаки, ближе к чувственному образу...и потому первообразнее, чем прилагательное, имя признака без определённой субстанции, не указуемого и никак не изобразимого. Точно так же не изобразимо действие самое по себе».
Ощущение языка как живого эволюционирующего организма позволяет А.А. Потебне прогнозировать будущее значение слов. Вот один лишь из многих примеров эвристического значения его исследований: «Первоначальная конкретность имени действия, т. е. необособленность его от других обстоятельств, между прочим, места, может повлечь за собою то, что выдвинутся вперёд эти другие обстоятельства, т. е., напр., что имя действия, как выход, вход, проход, заход получат значение места.»
Поразительное предвидение учёного сбылось спустя десятилетия, и теперь никого не удивляет обычность слов-имён «вход» и «выход» как указателей конкретного места действия, где надо войти (совершить действие), а где выйти.
|
|
|
Задолго, за столетие раньше применения современных ЭВМ в лингвистическом анализе (см. приведенные выше данные семантического анализа), А.А. Потебня приходит к выводам о «вещественности» (образности, непосредственно не связанной с человеком) и «человекообразности» явлений языка, которые «сплошь и рядом...есть не фигура, не форма речи, а всё её содержание».
При этом он выделяет качество образа (вещи) как его «душу» и «множественность качеств - множественность душ» для объяснения хорошо известной поэтизации и метафоричности образов, особенно свойственных русскому языку (вьюнок и вьюница - не лучшие ли души образов молодой пары, жениха и невесты, начинающих вить гнездо совместной жизни? - прекрасный пример взятых из Природы и опоэтизированных народным сознанием «экологических», или «природосообразных», образов; (см. речитативы свадебного обряда русского Севера.
Обращая внимание на тютчевскую иррациональность, невыразимость и многозначность многих «высказанных словом» образов, А.А. Потебня вводит это свойство в саму сущность понятий образа и образности, и приходит к следующему итоговому выводу: «Образность языка, сказывающаяся грамматически... есть не путь к другому посильному содержанию, а само содержание, обязательное для всякого говорящего». Этот вывод полностью можно отнести и к рассматриваемому нами образовательному процессу: если образность языка есть обязательное его содержание, то столь же обязательным должно стать для нас сознательное устремление к образности как к средству познания, и укреплению, с помощью языка, экологического единства личности и биосферы.
Завершая наше, к сожалению, слишком беглое, знакомство со взглядами замечательного учёного-мыслителя, хотелось бы в заключение привести имеющий прямое отношение к нашей теме о развитии личности отрывок из письма-размышления А.А. Потебни своему харьковскому университетскому коллеге И.Е. Беликову из Берлина в 1862 г., раскрывающего черты нравственного облика этого «истинного человека»:
«Стремление к сознанию народности - вместе стремление к связи, к освобождению себя от господства грубых личных интересов, к общественной силе, как следствие силы личности. Единственно прочный прогресс тот, который начинается с личностей и от них расходится кругами, который идёт изнутри общества.
Если хотите связи университета, общества, всего народа, прежде всего очистим свои сердца и помышления. Власть, влияние, материальные силы приложатся сами собой.»
«Очистим свои сердца и помышления...» - такое дано не многим. Это наша путеводная звезда, завещанная нам из прошлого. Но услышат ли зов лучших людей России наши нынешние воспитатели, и сумеют ли те, кто услышат, донести его к сердцам и душам своих воспитанников?
Много места в своих работах отводил проблеме образности выдающийся психолог XX столетия Лев Семёнович Выготский (1896-1934). Его новаторские исследования в области психологии искусства, намного опередившие своё время, дали миру непревзойденные примеры глубокого проникновения в психологическую сущность художественных образов. Какая бы область искусства ни служила конкретным объектом исследования, общие ли проблемы методологии искусства и его роли в познании личности человека, захватывающий ли анализ басен Крылова, с аллегоричностью их слов и смыслов, новелла ли Бунина «Легкое дыхание», особенности ли русского звукового стихосложения или трудно объяснимые характеры мировой драматургии, - везде основу анализа и итоговых обобщений ученого составляет психология образа как неповторимой человеческой индивидуальности.
Попытки понять, год за годом, вначале для себя, а потом объяснить и другим, «неизреченную тайну» образов величайшей трагедии Шекспира «Гамлет», раскрыть глубинный смысл последних слов: «Дальнейшее - молчание», скрывающих её «второй, религиозный смысл», привели Л.С. Выготского к созданию одного из самых необычных, пронзительных своих произведений, выводящего суть таинства образов земной трагедии за пределы земного бытия, - к божественной «молитве мировой Скорби», к «бесконечной вечной отъединенности «я», его «непостиганию в мире» и в безмолвии окружающего Космоса, где «вечность - звук не для земных ушей».
Высокая культура и богатство образного мышления как «сущностного знания» (Н.В. Маслова) были свойственны и другим крупным учёным-естествоиспытателям: М.В. Ломоносову, В.В. Докучаеву, А.Н. Бекетову, И.М. Сеченову, Д.И. Менделееву, И.П. Павлову, С.А. Обручеву, А.Е. Ферсману. Лишь отчасти это можно объяснить их общением с миром Природы в процессе изучения природных явлений, и дарованными им способностями.
Большое значение имели социально-психологические особенности эпохи «серебряного века», настоянной на пластах духовной культуры, науки, образования предшествующих периодов российской истории. Интересные мысли в одной из недавних работ высказывает доктор психологических наук А.В. Юревич.
Рассматривая психологические основания науки Нового времени, он подчёркивает не только хорошо известные социально-экономические, но, главным образом, малоизученные психологические предпосылки становления науки, связанные с утверждением общественной этики (в рассматриваемом случае -протестантской), которая служит концентрированным выражением социально-психологического состояния эпохи.
Господствующая этика, как доказывает на большом фактическом материале А.В. Юревич, определяет стиль мышления, отношение человека к природе, к Богу, к социальным и нравственным ценностям, к науке, системе образования и просвещения, и, в конечном счете, приводит к формированию нового типа личности.
Всё это в равной степени относится и к России. Богатые традиции православной этики и культуры подготовили в России на рубеже конца XVII-XVIII вв. переход к новой системе образования, к петровским реформам, к созданию Московского университета и Академии наук, к великим географическим экспедициям в Сибири и Дальнем Востоке, к последующему «взрыву научного творчества», по В.И. Вернадскому, в конце XVIII и начале XIX вв.
Не случайно, что этот рубеж оказался переломным и для другого исторического события: реформирования (без разрушения!) старого и формирования нового, пушкинского, русского литературного языка, поистине великого среди других мировых языков, с самым богатым словарным составом, сложным гибким синтаксисом, неисчерпаемыми возможностями метафорического образного строя.
На этом языке создавались лучшие образцы российской словесности и научные открытия, давшие России мировую славу. Именно этот язык и находится ныне под угрозой упрощения, стирания своих лучших образных черт.
|
|
|
