 |
Рука Оберона 7 страница
|
|
|
|
— Мы это учтем, — сказал я.
— Но и ты не свободен от подозрений, Корвин.
— Понимаю.
— Я должен сказать кое-что, — вмешался Бенедикт, перехватывая инициативу у Джулиана. — Меня волнует как сила врага, так и не оставляющая никаких сомнений его цель. Я уже не раз имел несчастье сталкиваться с этими тварями, и совершенно ясно: они жаждут крови. Если все-таки на минуточку поверить в твою байку, Корвин, о странной девице Даре, то ведь ее последние слова резюмировали отношение врагов ко всем нам: «Амбер будет разрушен». Не побежден, не наказан — разрушен. Скажи, Джулиан, ты ведь не отказался бы поцарствовать здесь, а?
Джулиан криво усмехнулся.
— Через годик примерно, пожалуй, — промолвил он. — Сейчас — увольте, благодарю покорно.
— Я вот о чем. Вполне готов допустить, — продолжал Бенедикт, — что ты — да и любой из нас — воспользовался наемниками или привлек на свою сторону чужаков ради захвата власти. Но я не могу представить, чтобы ты или кто-то другой образовал альянс с силами столь могущественными, чтобы сами они превратились в такую жуткую, страшную беду, будучи направленными не на завоевание, а на уничтожение. Я не могу в толк взять, чтобы ты, я, Корвин — да кто угодно — могли стремиться к разрушению Амбера или стали бы связываться с теми, кто на такое способен. Вот почему мне не по душе мысль Корвина о том, что за всем этим стоит кто-то из нас.
Я был вынужден кивнуть. Не скажу, чтобы я не понимал слабости этого звена в цепи своих умозаключений. Но слишком много было неизвестного. Я мог бы предложить альтернативные гипотезы, как Рэндом, но догадками ничего не докажешь.
А Рэндом сказал следующее:
— Может быть, кто-то из наших вошел с чужаками в сговор, но недооценил их? Виновник теперь не в лучшем положении по сравнению со всеми остальными — точно так же обливается холодным потом. Может быть, он теперь уже не в состоянии изменить ход событий, даже если хочет этого.
|
|
|
— Мы могли бы предоставить ему такую возможность, — сказала Фиона. — Пусть немедленно выдаст нам своих приспешников. Если убедить Джулиана не перегрызать ему глотку, и остальные согласятся его не трогать, он может и согласиться — если верна догадка Рэндома. На престоле виновному никогда уже не сидеть, но у него и прежде было немного шансов. Он спасет свою голову и убережет Амбер от многих бед. Кто-нибудь еще желает занять эту позицию?
— Я, — сказал я. — Я согласен сохранить ему жизнь, если он признается. Но он должен понять, что остаток дней своих проведет в изгнании.
— Я согласен, — сказал Бенедикт.
— Я тоже, — сказал Рэндом.
— И я, но с одним условием, — сказал Джулиан. — Только если он лично невиновен в гибели Каина. Если виновен — нет. И доказательства, безусловно.
— Жизнь и изгнание, — задумалась Дейдра. — Что ж, я — за.
— Я тоже, — сказала Флора.
— Я тоже, — сказала Ллевелла.
— Скорее всего Джерард тоже согласится, — добавил я. — За Бранда ручаться не могу. Боюсь, он может оказаться против.
— Давайте спросим Джерарда, — предложил Бенедикт. — Если Бранд будет против и окажется единственным несогласным, виновник будет знать, что опасаться ему надо будет только одного противника. Между собой они как-нибудь разберутся.
— Хорошо, — кивнул я после непродолжительного раздумья и снова вызвал на связь Джерарда, который согласился.
А потом мы все встали и принесли клятву именем Единорога — Джулиан произнес клятву с поправкой, — а еще мы поклялись, что любой из нас, кто нарушит клятву, уйдет в изгнание. Честно говоря, я считал, что от клятвы толку чуть, но семейное единство всегда так греет душу!
|
|
|
После этого все заявили, что намерены провести ночь во дворце, очевидно, желая этим доказать, будто не боятся того, что может сказать очнувшийся к утру Бранд, а в особенности же чтобы продемонстрировать свою решимость не покидать города даже в том случае, если Бранд ночью умрет. Каждый понимал, что подобная верность общему делу не забывается. Я, поскольку больше вопросов к родственникам не имел и поскольку никто из присутствующих не порывался назвать себя виновным, вытянулся в кресле и молчал. Компания разбилась на группы по двое, по трое и принялись болтать. Одной из главных тем было наведение порядка в семейной портретной галерее в библиотеке, ну и, конечно, никто не выразил жгучего желания взять на себя инициативу в этом деле. Я курил и помалкивал.
Небезынтересную мысль высказала Дейдра, что сам Джерард и покушался на жизнь Бранда и что остался с ним не потому, что хочет его спасти, а чтобы иметь полную возможность заткнуть Бранду рот окончательно, пока мы тут все сидим. И если это так, тогда Бранду уж точно не дотянуть до утра. Умно. Но мне не верилось в такое. Остальные на это предположение тоже не купились — по крайней мере никто не вызвался подняться в библиотеку и вышвырнуть оттуда Джерарда.
Скоро ко мне подошла Фиона и уселась рядышком.
— Как я погляжу, твой гардеробчик пополнился красивой вещицей, — сказала сестра, протянула руку и взяла изящными пальчиками Камень Правосудия. Некоторое время она разглядывала его, потом подняла глаза и посмотрела на меня. — Ты умеешь заставлять его творить для тебя чудеса?
— Немножко, — ответил я.
— Значит, ты уже знаешь, как его настраивать. Он связан с Образом, верно?
— Да. Эрик меня просветил насчет того, как им пользоваться. Перед смертью.
— Ясно.
Фиона отпустила Камень и отвела взгляд к камину.
— А рассказал он тебе, что в обращении с Камнем необходима предосторожность? — спросила Фиона, не глядя на меня.
— Нет, — ответил я.
— Интересно, нарочно он это сделал или из-за обстоятельств?
— Ну, видишь ли, у Эрика тогда было важное дело — он умирал, и это в значительной степени сократило беседу.
— Не сомневаюсь. Я о другом. Я пытаюсь понять, что было сильнее: его ненависть к тебе или стремление к престолу. Может быть, он сам не знал, какие принципы лежат в основе действия Камня.
|
|
|
— Ты-то что об этом знаешь?
— А вспомни, как умирал Эрик. Когда это произошло, меня здесь не было, но к похоронам я поспела. Я присутствовала, когда Эрика готовили к погребению — обмывали, брили, облачали, и видела его раны. Не поверю, чтобы хоть одна из них сама по себе была смертельной. Три ранения в грудь, но только одно из них более или менее глубокое.
— Могло бы хватить и одной раны, если…
— Погоди, — оборвала меня Фиона. — Это было не просто, но я попыталась определить угол прокола тоненькой стеклянной палочкой. Хотела сделать надрез, но Каин не позволил. И все-таки я не верю, чтобы у Эрика пострадало сердце или крупные артерии. Вскрытие и сейчас провести не поздно, если хочешь, чтобы я довела дело до конца. Конечно, раны и общий стресс сыграли свою роль, но мне кажется, что добил его Камень.
— Почему ты так думаешь?
— Кое о чем говорил Дворкин, когда я у него училась, да и сама кое-что подмечала. А Дворкин говорил, что, хотя Камень и дарит своему владельцу необычные способности, он также представляет угрозу для его жизни. И чем дольше его носишь, тем сильнее он вытягивает жизнь. Позднее я стала обращать внимание на то, что отец надевал его исключительно редко и никогда не носил подолгу.
Мои мысли вернулись к Эрику — к тому дню, когда он лежал, умирая, на склоне Колвира, а рядом с ним еще кипела битва. Я вспомнил, каким увидел его тогда: он лежал бледный, тяжело дышал, по груди его текла кровь, а Камень, висящий на цепочке, пульсировал, словно сердце, в промокших складках одежды Эрика. Ни раньше, ни потом я не видел, чтобы Камень вел себя подобным образом. Я заметил, что пульсация самоцвета становится все слабее, а когда Эрик умер и я сложил его руки на груди, Камень Правосудия успокоился и перестал пульсировать.
— А что ты знаешь о работе Камня? — спросил я Фиону.
Она покачала головой:
— Дворкин считал это государственной тайной. Я знаю только самые очевидные вещи: с помощью Камня можно управлять погодой, ну еще, по некоторым замечаниям отца, я поняла, что Камень способен обострять восприятие или, возможно, интуицию. Дворкин говорил о Камне прежде всего как о примере проникновения Образа во все то, что дает нам силу, — даже в картах он присутствует, если присмотреться получше. А еще он говорил, что Камень — частный случай закона сохранения энергии: все наши исключительные способности имеют свою цену. Чем выше талант, тем больше за него платят. Козыри — мелочь, но даже их использование отнимает какие-то силы. Прохождение через Тени, то есть эксплуатация того внутреннего Образа, который есть в каждом из нас, требует еще большей отдачи. Физическое прохождение Образа — колоссальная потеря собственной энергии. А вот про самоцвет Дворкин говорил, что он… ну, как бы на целую октаву выше, чем все остальное, и стоит своему владельцу, соответственно, намного больше.
|
|
|
Вот вам, пожалуйста, еще один штришок к портрету моего покойного и самого ненавистного братца. Если он знал об этом свойстве Камня и все-таки взял его и так долго носил ради защиты Амбера, фигура Эрика вырастала поистине до героических высот. В таком случае то, что он передал мне Камень, ни о чем не предупредив, выглядело ничем иным, как последней попыткой отомстить. Он бы, конечно, оправдывался, будто умолчал о пагубных свойствах Камня ради того, чтобы я с полной отдачей воспользовался им по назначению: в борьбе против наших врагов. А это, конечно же, означало, что их он ненавидел больше, чем меня, а потому потратил свои угасающие силы в стратегическом плане так, что лучше просто не придумаешь — на благо Амбера.
Записи Дворкина, найденные в указанном мне Эриком тайнике, сохранились не полностью. Не могло ли быть так, что Эрику они достались полностью, а он взял да и изъял из них именно ту часть, где говорилось о мерах предосторожности в обращении с Камнем Правосудия? И тем самым проклял меня, своего преемника? Нет, это навряд ли. Он ведь не мог предугадать, когда именно я вернусь и каким образом, что битва потечет так, как потекла, и что я на самом деле стану его преемником. Преемником Эрика мог стать любой из его фаворитов, а уж фавориту он такое наследство вряд ли бы оставил. Нет, решил я. Либо Эрик сам не знал об отрицательных свойствах Камня и записи Дворкина достались ему с купюрами, либо записи попали кому-то в руки раньше, чем я их нашел, и этот кто-то выкрал соответствующие страницы, дабы я пребывал в опасной для жизни уверенности, что все в порядке. Опять-таки это могла сделать рука все того же врага.
— А защититься от этого свойства Камня можно, не знаешь? — спросил я Фиону.
|
|
|
— Не знаю, — ответила она. — Могу изложить тебе только свои косвенные соображения — вдруг пригодятся. Во-первых, отец никогда не носил Камень подолгу. Во-вторых, можно опереться на некоторые из отрывочных замечаний отца, типа: «Когда видишь, что люди обращаются в статуи, ты либо попал не туда, куда собирался, либо угодил в беду». Время от времени я пробовала выпытать у отца какие-нибудь подробности, и у меня сложилось такое впечатление, что первые признаки, указывающие на то, что носишь Камень слишком долго, — это какие-то нарушения восприятия, выражающиеся в первую очередь в оценке течения времени. Может быть, у владельца Камня ускоряется общий обмен веществ и возникает такое чувство, будто жизнь в окружающем мире замедляется. Наверное, это тяжко. Вот и все, что мне известно. А ты его уже долго носишь?
— Да не очень, — ответил я, проверяя свой ментальный пульс и пытаясь понять, не замедлилась ли уже жизнь вокруг меня.
Дать определенного ответа на этот вопрос я не мог, хотя чувствовал себя не лучшим образом. Правда, мне казалось, что причина моего неважного самочувствия — драка с Джерардом, но признаваться в этом мне не хотелось никому из членов семейства, даже Фионе, проявляющей поистине чудеса дружелюбия. Гордыня? Подозрительность? Да нет, элементарная осторожность, вот и все. Ну и, конечно, самое обычное недоверие — я ведь всего несколько часов назад надел Камень. Подожду.
— Ну что ж, — сказала Фиона, — ты, видимо, не просто так нацепил его. Я лишь хотела предупредить тебя, что подолгу носить Камень опасно, пока не разузнаешь о нем побольше.
— Спасибо, Фи. Я его скоро сниму. Очень благодарен тебе за все, что ты рассказала. Кстати, а что стряслось с Дворкином?
Фиона потерла кончиками пальцев висок.
— С ума сошел, бедняга. Хочется верить, что отец отправил его в какой-нибудь уютный уголок в Тени.
— Ну да, — кивнул я. — Ладно, давай будем думать, что так оно и есть. Бедолага.
Джулиан закончил разговор с Ллевеллой, встал, выпрямился, кивнул ей и подошел ко мне.
— Ну, Корвин, сочинил еще какие-нибудь вопросы? — спросил он.
— Такие, какие хотел бы задать прямо сейчас, — нет.
Джулиан улыбнулся:
— И сказать нам больше ничего не хочешь?
— Пока нет.
— И никаких там экспериментов, представлений, ребусов?
— Нет.
— Превосходно. В таком случае я отправляюсь на боковую. Доброй ночи. — Он отвесил поклон Фионе, помахал Бенедикту и Рэндому, по пути к двери кивнул на прощание Флоре и Дейдре. На пороге обернулся и добавил: — Теперь можете перемывать мне кости. — И вышел.
— Превосходно, — проговорила Фиона. — Этим и займемся. Я думаю, это он.
— Почему? — спросил я.
— Я, с твоего позволения, пройдусь по всему списку — пускай субъективно, пускай интуитивно и поверхностно, все равно. Бенедикт, на мой взгляд, вне подозрения. Если бы он так жаждал взойти на престол, он бы уже своего добился, причем взял бы его без всяких хитростей, привел бы армию и все. Запасом времени Бенедикт располагал и давно бы мог осуществить успешное нападение на Амбер, даже при отце. Он на такое способен, это всем известно. Что касается тебя, то ты совершил массу промахов, которых мог бы избежать, находись ты в полном здравии и владей своими способностями в полной мере. Вот почему я верю в твои истории насчет амнезии и всего такого прочего. Никто добровольно не даст себя ослепить из стратегических расчетов. Джерард сейчас пытается доказать свою невиновность. Я думаю, он и с Брандом возится скорее больше поэтому, чем из желания его спасти и уберечь. Как бы то ни было, очень скоро мы все узнаем или получим новую почву для подозрений. Теперь Рэндом. За ним слишком долго и упорно присматривали, чтобы у него была возможность вытворить хоть что-нибудь из того, что произошло. Словом, он исключается. Из нас, представительниц слабой половины семейства, у Флоры недостает ума, у Дейдры кишка тонка, а у Ллевеллы нет никаких причин такими пакостями заниматься — она счастлива где угодно, только не здесь. Ну а меня можно винить во всех смертных грехах, кроме злодейства. Остается Джулиан. Способен он на такое? Да. Мечтает воссесть на престол? Конечно. Были у него время и возможности? Хоть отбавляй. Он тот, кого ты ищешь.
— Разве он стал бы убивать Каина? — спросил я. — Ведь они дружили.
Фиона скривилась.
— У Джулиана нет друзей, — сказала она. — Он холоден, как лед, и думает только о себе. Да, в последние годы он, пожалуй, ближе всех был с Каином, чем с кем-нибудь еще. Но даже это… даже это могло быть частью общего плана. Играть в дружбу так долго, чтобы теперь не заподозрили в убийстве. Я не верю в способность Джулиана к сильным привязанностям, а потому могу допустить такое.
— Даже не знаю, — проговорил я. — Дружба Джулиана с Каином — из области событий, имевших место в мое отсутствие, и я о ней знаю только понаслышке. И все-таки то, что Джулиан искал дружбы счеловеком, схожим с ним по характеру, — это мне вполне понятно. А схожи они были во многом. И дружба, склонен полагать, у них сложилась настоящая. Поэтому я не верю, чтобы один мог предать другого, когда двое дружат столько лет. Такое возможно только тогда, когда один из друзей туп как пробка, а про Каина такого не скажешь. И… Хорошо, вот ты говоришь, что твоя оценка субъективна, интуитивна и поверхностна. В этом я с тобой солидарен. Мне просто противно думать, что кто-то может быть таким жутким злодеем, чтобы так поступить с единственным другом. Вот почему мне кажется, что с твоим перечнем не все гладко.
Фиона вздохнула:
— Для того, кто прожил на свете столько лет, Корвин, стыдно нести такую чушь. Может быть, это за годы пребывания там, где ты жил, ты так переменился? Много лет назад ты не хуже меня видел очевидное.
— Может, и переменился. А может быть, переменилась ты, Фиона? Ты стала циничнее, чем та маленькая девочка, которую я знал когда-то. Пожалуй, тогда, много лет назад, такое не показалось бы тебе очевидным.
Она очаровательно улыбнулась:
— Никогда не говори женщине, что она переменилась, Корвин. Разве что к лучшему. Кстати, это правило ты раньше знал и соблюдал. А… вдруг ты — это не ты, а всего-навсего одна из теней Корвина, посланная сюда затем, чтобы страдать за него и запугивать всех нас? А вдруг настоящий Корвин сейчас не здесь, а неизвестно где и смеется над всеми нами?
— Я здесь, — ответил я. — И я не смеюсь.
Фиона громко расхохоталась.
— Ага, вот и попался! — воскликнула она. — Теперь я точно знаю, что ты — это не ты! Внимание! Прослушайте объявление, все! — вскричала Фиона, вскочив с места. — Я только что установила, что это не настоящий Корвин, а одна из его Теней! Этот тип только что разглагольствовал о вере в дружбу, честь, благородство духа и всякое такое, про что пишут только в дешевых романах! Как я его раскусила, а?!
Остальные удивленно уставились на Фиону. А она вновь расхохоталась, вдруг обмякла и упала в кресло.
Я услышал, как Флора процедила сквозь зубы «наклюкалась» и продолжила свой разговор с Дейдрой.
— Пусть будет Тень, — проговорил Рэндом и вернулся к беседе с Бенедиктом и Ллевеллой.
— Вот видел? — пробормотала Фиона.
— Что?
— Ты нематериален, — сообщила она и хлопнула меня по колену. — Да и я тоже, если задуматься хорошенько. Ужасный был день, Корвин.
— Да. Я себя тоже паршиво чувствую. Я-то думал: какая отличная мысль — вытащить Бранда. Мало того — получилось! Но вот лучше ли ему от этого — вот вопрос.
— Ты только не переживай, — посоветовала мне Фиона. — Тебя же нельзя винить за то, что все так вышло.
— Спасибо, утешила.
— Думаю, Джулиан был прав, — сонно проговорила Фиона. — Я тоже спать хочу. Нет сил.
Я встал и проводил ее до двери.
— Я в порядке, — шепнула она. — Честное слово.
— Точно?
Фиона резко кивнула.
— Утром увидимся.
— Надеюсь, — сказала она. — А теперь можете посплетничать и про меня.
Фиона подмигнула мне и вышла.
Я обернулся. К двери шли Ллевелла и Бенедикт.
— Уходите? — спросил я.
Бенедикт кивнул.
— Пора, — сказала Ллевелла и поцеловала меня в щеку.
— Это за что? — поинтересовался я.
— Много за что, — сказала Ллевелла. — Доброй ночи.
— Доброй ночи.
Рэндом, ссутулившись, присел у камина и ворошил кочергой поленья.
— Если ты ради нас, то можешь не стараться, — сказала ему Дейдра. — Мы с Флорой идем спать.
— Ладно, — кивнул Рэндом, отложил кочергу и встал. — Приятных сновидений.
Сестры улыбнулись: Дейдра — сонно, Флора — нервно. Я тоже пожелал им доброй ночи и проводил взглядом.
— Ну как? — спросил Рэндом. — Узнал что-нибудь новенькое и ценное?
— А ты?
— Да так… Мнения, предположения… Новых фактов — ноль. Мы все пытались угадать, кто будет следующим по списку.
— И?..
— Бенедикт думает, что это дело жребия — ты или он. Если, конечно, не ты все затеял. А еще он думает, что твоему дружку Ганелону следует быть поосторожнее.
— Ганелон… Да, верно. И подумать об этом следовало бы мне. Насчет жребия Бенедикт, похоже, тоже прав. Только положение Бенедикта, пожалуй, хуже моего будет: ведь враги знают, что я настороже после попытки покушения.
— А я бы сказал, что теперь ни для кого не секрет, что и Бенедикт не дремлет. Он ухитрился это всем втолковать. Его врасплох не застанут.
Я хмыкнул:
— Ну, стало быть, монета стоит на ребре. Жребий — ни дать ни взять.
— И это он тоже сказал — естественно, понимая, что я передам тебе его слова.
— Ясно. Мне бы, конечно, хотелось с ним еще потолковать. Но… Нет, пока я больше ничего со всем этим поделать не в силах. К чертям!.. Пойду спать.
— Не забудь только под кровать заглянуть на всякий случай.
Мы вместе вышли из гостиной и направились через зал.
— Эх, Корвин, — покачал головой Рэндом, — как жаль, что ты не догадался захватить кофе в придачу к ружьям. Не отказался бы сейчас от чашечки.
— А спать потом как? Тебя что, кофе не возбуждает?
— Нет. Люблю вечерком выпить чашечку-другую.
— А я по утрам страдаю. Надо будет закупить где-нибудь кофейку, когда вся эта кутерьма успокоится.
— Надежда слабая, но идея хорошая. Кстати, что это на Фи нашло?
— Она считает, что виновник всех бед — Джулиан.
— Может быть, она недалека от истины.
— Но Каин… это же невозможно!
— Допускаю, что тут замешан не один человек, — начал рассуждать Рэндом, когда мы пошли вверх по лестнице. — Скажем так: их было двое, Джулиан и Каин. А потом они взяли и повздорили. Джулиан избавился от Каина и использовал его гибель, чтобы и тебе подгадить. Ты же знаешь, бывшие друзья — худшие враги.
— Все бесполезно. — Я пожал плечами. — У меня голова кругом идет от этого копания в вероятностях. Придется либо ждать, пока что-нибудь еще случится, либо сделать так, чтобы что-то случилось. Второе предпочтительнее. Но только не сегодня…
— Эй, Корвин! Куда ты так несешься? — крикнул отставший от меня Рэндом.
— Прости, — сказал я, подождав его на лестничной клетке. — Сам не понимаю, что со мной. Финишный рывок, наверно.
— Излишек нервной энергии, — поставил диагноз Рэндом, догнав меня.
Мы снова зашагали рядом, и я с трудом приноровился к размеренной поступи Рэндома, борясь с желанием идти быстрее.
— Ну, приятных снов, — сказал он наконец.
— Доброй ночи, Рэндом.
Он поднялся выше, а я пошел по коридору к своим комнатам. Видимо, на ту пору я жутко устал, потому что у двери выронил ключ.
Поймав его на лету, я успел удивиться тому, как медленно он падал — гораздо медленнее, чем должен был. Я вставил ключ в замочную скважину, повернул…
В комнате было темно, но я решил не зажигать ни свечу, ни масляный светильник. Глаза мои уже почти привыкли к темноте после полутемного коридора. Я обернулся к окну — сквозь шторы пробивался звездный свет — и пошел через комнату, на ходу расстегивая ворот рубахи.
Он ждал меня в спальне, слева от двери. Позиция была выбрана очень правильно, и он не выдал себя ни единым шорохом. Естественно, я на него наткнулся. Все как надо — идеальная стойка, кинжал наготове плюс моя растерянность. Видимо, по замыслу я должен был умереть на месте — не в своей постели, — а прямо на пороге спальни пасть к ногам злодея. Я все понял, как только перешагнул порог. Заслоняясь рукой от удара, я прекрасно сознавал, что уже слишком поздно. Но вот что меня поразило за те считанные мгновения, пока кинжал еще не успел коснуться меня, так это то, как медленно двигалась рука злоумышленника. А ведь он меня ждал, волновался — значит, действовать ему следовало быстро и резко. Он не должен был давать мне времени на то, чтобы развернуться и заслониться рукой!
Мое предплечье ударилось о занесенную для удара руку врага, багряная дымка заволокла все поле зрения, и почти в тот же миг острый стальной клинок уперся мне в живот и вошел в него. Мне показалось, будто на мгновение на красном фоне проступил бледный рисунок того космического варианта Образа, что я видел днем раньше. Я согнулся и упал, уже не в силах думать. Сознание осталось со мной еще на миг, а узор Образа стал четче, приблизился… Мне хотелось бежать, скакать во весь опор, спасаться, но лошадка моего тела споткнулась и сбросила меня.
Глава 8
Каждому за жизнь положено пролить хоть немного крови. Увы, я опять столкнулся с этой печальной необходимостью, и похоже было, что крови пролилось немало. Я лежал на боку, скрючившись, обеими руками обхватив живот. Я весь промок и чувствовал, как противно пульсируют мышцы в области диафрагмы. Спереди и сбоку, чуть повыше ремня, я напоминал грубо вспоротый конверт. Первая мысль была такая: «Чего он еще ждет? » По всей вероятности, coup de gracenote 18 откладывался. Почему?
Я открыл глаза. Они, как ни странно, не подвели меня. Уж не знаю, сколько времени я провалялся без сознания, но в темноте видел отлично. Я поднял голову. В комнате, кроме меня, никого не было. Но случилось что-то необычное, а вот что — я пока понять не мог. Я закрыл глаза и снова уронил голову на матрас. Что-то было неправильно и в то же время правильно…
Матрас… Да, я лежал на кровати. Сам я до нее вряд ли мог добраться. Что за идиотство? Пырнуть меня кинжалом, а потом перенести на кровать? Моя кровать? Моя. И не моя.
Я зажмурился. Скрипнул зубами. Я ничего не понимал. Мысли у меня из-за болевого шока могли быть путаные, бессвязные, я потерял много крови. Я изо всех сил пытался заставить себя думать ясно и трезво, но это было нелегко.
Моя кровать… Такое бывает: когда ты растерян и пытаешься что-то сообразить, начинаешь с того, в своей ли ты постели. Я очнулся в своей постели, но…
Мне жутко хотелось чихнуть, но я сделал над собой усилие и сдержался, понимая, что, чихни я сейчас, — и просто тресну по швам. Я зажал ноздри и сделал несколько коротких резких вздохов через рот. Воздух был жутко напичкан пылью — даже ртом ощущался ее запах и вкус. Чихать расхотелось. Я открыл глаза, наконец поняв, где нахожусь. Как я тут оказался — ума не приложу, но попал я в то место, в которое, по моим расчетам, не должен был уже попасть никогда. Я опустил правую руку и попытался приподняться. Моя спальня в моем доме. В моем старом доме. В том доме, в котором я когда-то был Карлом Кори. Меня забросили в ту Тень, в тот насквозь пропыленный дом. Кровать никто не прибирал с тех пор, как я тут жил в последний раз, а это было лет пять тому назад. Я отлично помнил, в каком состоянии дом, — я своими глазами видел его несколько недель назад.
Я осторожненько сел, попытался спустить ноги с кровати. От боли согнулся пополам. Плохо дело.
Чихать больше не хотелось, но я понимал, что это слабое утешение. Необходимо позвать кого-то на помощь, сам себе помочь я был не в силах. Я не был уверен даже в том, долго ли сумею пробыть в сознании. Нужно встать и выбраться из дома. Телефон наверняка отключен, а до ближайшего жилья отсюда далековато. Надо хотя бы до шоссе добраться. Я смутно помнил, что одной из причин, почему я здесь поселился, как раз было то, что шоссе довольно тихое. Я ведь время от времени обожаю затворничество…
Правой рукой я нащупал ближайшую подушку и стянул с нее наволочку. Вывернул ее, сложил, как мог, вышло плоховато… отряхнул, затолкал под рубашку и прижал к ране. Посидел. Наваливалась жуткая слабость — дышать поглубже и то было трудно.
Чуть позже я дотянулся до второй подушки, ухитрился положить ее на колени и стащить с нее наволочку, которой решил воспользоваться в качестве белого флага, коим собирался помахать, если по шоссе будет проезжать машина. Запихивая наволочку за ремень, я не мог не удивиться поведению подушки. Она упала с моих колен и все никак не приземлялась на пол — летела и летела, страшно медленно. И я вспомнил о том, что примерно так же падал ключ, оброненный мной перед дверью комнаты. Вспомнил и то, как быстро, непривычно быстро я шагал по лестнице рядом с Рэндомом. Вспомнил предостережения Фионы насчет Камня Правосудия… А самоцвет висел себе на цепочке у меня на груди и пульсировал в такт с моим окровавленным боком. Может быть, он спас мне жизнь? Да, вероятно — если верить тому, что говорила Фиона. Наверное, Камень даровал мне мгновение, которого хватило, чтобы чуть-чуть отсрочить смертельный удар, повернуться, выставить руку… Не из-за Камня ли я и сюда перенесся так неожиданно? Ладно, обо всем этом можно будет подумать потом, если мне удастся установить сносные отношения с собственным будущим. А пока что от Камня лучше избавиться, опять-таки учитывая кое-какие замечания Фионы.
Сумев наконец с горем пополам затолкать за ремень вторую наволочку, я попытался встать, но меня закачало, голова закружилась от нестерпимой боли. Я стал спускаться на пол, боясь по пути потерять сознание. Немного передохнул, потом медленно, осторожно пополз.
Парадная дверь, насколько я помнил, была заколочена. Хорошо, значит, ползти надо к черному ходу. Я дополз до порога спальни и отдышался, прислонив голову к дверному косяку. Снял с шеи цепочку с Камнем и обмотал ее вокруг запястья. Камень требовалось где-то спрятать, а до сейфа, что стоял в кабинете, отсюда было далековато. К тому же за мной наверняка тянулся кровавый след. Всякий, кто зайдет в дом, запросто пойдет по нему и, если я не доползу до сейфа, найдет и подберет Камень… Нет, ползти в кабинет у меня не было ни сил, ни времени.
Я преодолел порог спальни, прополз следующую комнату. Теперь надо было подняться и открыть засов двери черного хода. Ох, как я ошибся — тут надо было бы передохнуть!..
Когда я снова пришел в себя, то лежал поперек порога. Дверь была распахнута. Стояла холодная влажная ночь, небо было почти целиком затянуто тучами.
Порывистый ветер раскачивал деревья в патио, и они громко скрипели. На ладонь моей вытянутой руки упало несколько холодных капель.
Я собрался с силами и переполз через порог. Двор замело снегом — слой его был в пару дюймов толщиной. Морозный воздух подействовал на меня благотворно. Мысли несколько прояснились, и от этого стало страшно, когда я попытался себе представить, в каком состоянии проделывал путь от спальни до черного хода. Я ведь мог умереть в любое мгновение!
|
|
|
