Глава 3. Поступайте так, и вам придется отправиться за разводом в Рино.

Злейшим соперником Дизраэли в общественной жизни был великий Гладстон. Эти два деятеля расходились во всех спорных вопросах, связанных с управлением империей, однако у них было одно общее: безоблачное счастье в личной жизни.

Уильям и Кэтрин Гладстон прожили вместе пятьдесят девять лет, почти шесть десятков лет, согретых теплом неизменной взаимной преданности. Мне нравится представлять себе Гладстона, этого самого достойного из премьерминистров Англии, сжимающим руку своей супруги и танцующим с нею перед камином, напевая:

Оборванец муж и разудалая жена —
Мы будем вместе в радости и горе.

Грозный противник в общественных делах, Гладстон никогда не критиковал своих домашних. Спускаясь утром к завтраку и обнаруживая, что остальные члены семьи еще спят, он находил вежливый способ показать им свое недовольство. Он повышал голос и наполнял дом таинственным заунывным пением, напоминавшим его близким о том, что самый занятой в Англии человек в одиночестве ожидает внизу свой завтрак. Дипломатичный и внимательный к людям, он воздерживался от критики и в семейном кругу.

Таким же образом часто поступала и Екатерина II. Она правила одной из самых крупных в мире империй. Она распоряжалась жизнью и смертью миллионов своих подданных. В политическом отношении она часто проявляла себя как жестокий тиран, ведя, бесполезные воины и приговаривая десятки своих противников к расстрелу. Тем не менее, когда у повара подгорало мясо, она ничего не говорила. Она улыбалась и ела с такой терпимостью, какую не мешало бы проявлять среднему американскому мужу.

Признанный авторитет в Америке в вопросе о причинах несчастливых браков, Дороти Дике, заявляет, что более пятидесяти процентов всех браков оказываются неудачными. И ей известно, что одной из причин того, что так много романтических грез заканчивается разводом в Рино, является критика — бесполезная, нудная критика.

А если у вас возникает соблазн покритиковать детей... вы думаете, я скажу: не критикуйте. Однако я этого не сделаю. Я просто хочу сказать, что, до того как вы станете критиковать детей, прочтите одно из классических произведений американской журналистики "Раскаяние отца". Первоначально оно появилось в качестве передовой статьи в журнале "Пиплз хоум джорнэл". С разрешения автора мы воспроизводим здесь эту статью в том сжатом виде, в каком она была помещена в журнале "Ридерс дайджест".

"Раскаяние отца" — это одно из тех небольших произведений, написанных в минуту искреннего душевного подъема, которые задевают чувствительную струнку в сердцах столь большого количества читателей, что становятся предметом постоянной перепечатки. Со времени первого опубликования около пятнадцати лет назад статья "Раскаяние отца" была воспроизведена, как об этом пишет ее автор У. Ливингстон Ларнед, "в сотнях журналов и фирменных изданий, а также в газетах во всех уголках страны. Она почти так же широко публикуется на многих иностранных языках. Я лично дал разрешение тысячам людей прочесть ее в школах, в церквах и с лекционных кафедр. Несчетное количество раз се передавали в различных радиопрограммах. Как ни странно, но ее использовали и периодические издания колледжей, и журналы средних школ. Иногда небольшие произведения имеют непостижимый успех. Данная статья, несомненно, его имела".

У. Ливингстон Ларнед

Раскаяние отца

"Послушай, сын. Я произношу эти слова в то время, когда ты спишь; твоя маленькая рука подложена под щечку, а вьющиеся белокурые волосы слиплись на влажном лбу. Я один прокрался в твою комнату. Несколько минут назад, когда я сидел в библиотеке и читал газету, на меня нахлынула тяжелая волна раскаяния. Я пришел к твоей кроватке с сознанием своей вины.

Вот о чем я думал, сын: я сорвал на тебе свое плохое настроение. Я выбранил тебя, когда ты одевался, чтобы идти в школу, так как ты только прикоснулся к своему лицу мокрым полотенцем. Я отчитал тебя за то, что ты не почистил ботинки. Я сердито закричал на тебя, когда ты просил что-то из своей одежды на пол.

За завтраком я тоже к тебе придирался. Ты пролил чай. Ты жадно глотал пищу. Ты положил локти на стол. Ты слишком густо намазал хлеб маслом. А затем, когда ты отправился поиграть, а я торопился на поезд, ты обернулся, помахал мне рукой и крикнул: "До свидания, папа!" —же нахмурил брови и отвечал: "Распрями плечи!"

Затем, в конце дня, все началось снова. Идя по дороге домой, я заметил тебя, когда ты на коленях играл в шарики. На твоих чулках были дыры. Я унизил тебя перед твоими товарищами, заставив идти домой впереди меня. Чулки дорого стоят, — и если бы ты должен был покупать их на собственные деньги, то был бы более аккуратным! Вообрази только, сын, что это говорил твой отец!

Помнишь, как ты вошел затем в библиотеку, где я читал, — робко, с болью во взгляде? Когда я мельком взглянул на тебя поверх газеты, раздраженный тем, что мне помешали, ты в нерешительности остановился у двери. "Что тебе нужно?" — резко спросил я.

Ты ничего не ответил, но порывисто бросился ко мне, обнял за шею и поцеловал. Твои ручки, сжали меня с любовью, которую бог вложил в твое сердце, и которую даже мое пренебрежительное отношение не смогло иссушить. А затем ты ушел, семеня ножками, вверх по лестнице.

Так вот, сын, вскоре после этого газета выскользнула из моих рук, и мною овладел ужасный, тошнотворный страх. Что со мною сделала привычка? Привычка придираться, распекать — такова была моя награда тебе за то что, ты маленький мальчик. Нельзя ведь сказать, что я не любил тебя, все дело в том, что я ожидал слишком много от юности и мерил тебя меркой своих собственных лет.

А в твоем характере так много здорового, прекрасного и искреннего. Твое маленькое сердце столь же велико, как рассвет над далекими холмами. Это проявилось в твоем стихийном порыве, когда ты бросился ко мне, чтобы поцеловать меня перед отходом ко сну. Ничто другое не имеет сегодня значения, сын. Я пришел к твоей кроватке в темноте и, пристыженный, преклонил перед тобой колени!

Это слабое искупление. Я знаю, ты не понял бы этих вещей, если бы я тебе сказал все это, когда ты проснешься. Но завтра я буду настоящим отцом! Я буду дружить с тобой, страдать, когда ты страдаешь, и смеяться, когда ты смеешься. Я прикушу свой язык, когда с него будет готово сорваться раздраженное слово. Я постоянно буду повторять как заклинание: "Он ведь только мальчик, маленький мальчик!"

Боюсь, что я мысленно видел в тебе взрослого мужчину. Однако сейчас, когда я вижу тебя, сын, устало съежившегося в твоей кроватке, я понимаю, что ты еще ребенок. Еще вчера ты был, на руках у матери и головка твоя лежала на ее плече. Я требовал слишком многого, слишком многого".

Итак, если вы хотите сохранить свою семейную жизнь счастливой, помните правило третье:

Не критикуйте.