ГЛАВА X. МИФ О ДЬЯВОЛЕ 4 страница

И теперь, когда мы доказали эту тождественность между Михаилом и Сатаной, Спасителями и Драконами других народов, что может быть более ясным, нежели то, что все эти философские мифы родились в Индии, в этом всемирном рассаднике метафизического мистицизма?

“Мир”, — говорит Раматсариар в своих комментариях к Ведам, — “начался с соперничества между Духом Добра и Духом Зла, и так же должен кончиться. После уничтожения материи зло не сможет больше существовать, оно должно возвратиться в ничто”. [598]

В “Апологии” Тертуллиан явно ощутимо фальсифицирует каждую доктрину и верование язычников, касающиеся пророчеств и богов. Он называет их, без различия демонами и дьяволами, обвиняя последних, что они подвергают одержанию даже птиц небесных! Какой христианин теперь осмелится сомневаться в таком авторитете? Разве Псалмопевец не воскликнул: “Все боги народов — идолы”; и разве ангел школы, Фома Аквинский, пользуясь своим каббалистическим авторитетом, не разъясняет слово идолы как дьяволы?

“Они приходят к людям”, — говорит он, — “и заставляют людей поклоняться им, совершая перед ними определенные деяния, которые кажутся чудом” [ 625, II, § 94].

Отцы были предусмотрительны, так же как и мудры в своих выдумках. Чтобы сохранить беспристрастность, они, после создания Дьявола, взялись за создание апокрифических святых. Мы уже назвали нескольких из них в предыдущих главах, но мы не должны забыть Барония, который, прочтя в одном труде Хризостома о священной Ксенорис, это слово означает пара — принял это за имя святого и тотчас приступил к созданию из него мученика из Антиохии, причем дал подробную и подлинную биографию “благословенного мученика”. Другие теологи сделали из Аполлиона или, вернее, из Apolouфn — анти-Христа. Apolouфn есть платоновский “мойщик”, бог, который очищает, кто отмывает и освобождает нас от греха, но он был таким образом переделан в того, “чье имя на еврейском языке — Абаддон, а на греческом языке его имя Аполлион” — Дьявол!

Макс Мюллер говорит, что Змий в Раю представляет собою концепцию, которая могла возникнуть среди евреев, и “кажется едва ли предлагающей сравнение с гораздо более величественными концепциями страшной власти Вритра и Ахримана в Веде и в “Авесте””. У каббалистов Дьявол всегда был мифом — обратной стороной Бога или добра. Современный маг Элифас Леви называет Дьявола l'ivresse astrale. Это слепая сила, подобная электричеству, — он говорит; и, говоря аллегорически, как он всегда это делал, Иисус сказал, что он “видел, как Сатана подобно молнии падал с неба”.

Духовенство упорствует, что Бог послал Дьявола искушать человечество, — что было бы довольно странным способом проявления его беспредельной любви к человечеству! Если Всевышний в самом деле виновен в таком чуждом отцовству предательстве, то он, действительно, достоин поклонения только со стороны церкви, способной петь “Те Deum” над резней Варфоломеевской ночи и благословляющей сабли мусульман, обнаженные для убиения греческих христиан!

Это и здоровая логика и хороший разумный закон, ибо не является ли это девизом юриспруденции: “Qui facit per alium, facit per se”?

Огромное расхождение существующее между различными концепциями о Дьяволе, часто и в самом деле кажется смешным. В то время как фанатики неизменно наделяют его рогами, хвостом и всевозможными отталкивающими чертами, включая туда даже отвратительное человеческое зловоние, [599] Мильтон, Байрон, Гете, Лермонтов и целый сонм французских романистов воспели ему хвалу в плавных стихах и в волнующей прозе. Мильтоновский Сатана и даже Гетевский Мефистофель определенно являются гораздо более впечатляющими фигурами, чем некоторые ангелы, изображенные в прозе восторженных фанатиков. Нам нужно лишь сопоставить два описания. Давайте сперва предоставим слово несравненно сенсационному де Мюссе. Он дает нам сногсшибательное описание одного инкуба словами самой кающейся грешницы:

“Однажды”, — рассказывает она, — “в течение целых полчаса она видела ясно около себя личность с черным, страшным, безобразным телом: на огромных по величине руках выделялись когтистые пальцы странной крючкообразной формы. Чувства зрения, осязания и обоняния были подтверждены чувством слуха!! ” [ 100, c. 379]

И все же, в течение нескольких лет эта девица терпела, что такой герой сбивал ее с пути! Насколько же выше этого пахучего кавалера представляется нам величественная фигура Мильтоновского Сатаны!

Пусть тогда читатель попытается представить себе, если он может, эту превосходную химеру, этот идеальный образ восставшего ангела, воплощения Гордости — вползающим в кожу наиболее отвратительного из всех животных. Тем не менее, христианский катехизис учит нас, что Сатана в propria persona соблазнял нашу праматерь Еву в реальном Раю, и притом именно в виде змия, который был наиболее вкрадчивым и обворожительным изо всех животных! В наказание Бог приказывает ему вечно ползать на животе и пресмыкаться в прахе. “Это приговор”, — замечает Леви, — “который ничем не напоминал о традиционном пламени ада”. Тем более, что действительный зоологический змей, который был создан до Адама и Евы, уже ползал на своем животе и пресмыкался точно также в прахе, когда еще не было никакого первоначального греха.

Не говоря уже об этом, разве Офиона Даймона или Дьявола подобно Богу не называли Dominus? [ 88, с. 109] Слово Бог (божество) произведено от санскритского Дэва, а Дьявол — от персидского даэва, каковые слова, по существу, одинаковы. Геркулес, сын Юпитера и Алкмены, один из высочайших солнечных богов и также проявленный Логос, тем не менее представлен как обладающий двойственной натурой, как и все другие. [600]

Агафодемон, благодетельный демон, [601] тот же самый, которого мы позднее находим у офитов под названием Логоса, или божественной мудрости, изображался в виде змия, вертикально стоящего на столбе в вакхических мистериях. Змий с ястребиной головой числится среди старейших египетских эмблем и представляет собою божественный разум, говорит Дин [ 622, с. 145].

Азазель есть Молох и Самаэль, говорит Моверс, [602] и мы обнаруживаем, что Аарон, брат великого законодателя Моисея, делал равные жертвоприношения и Иегове и Азазелю.

И Аарон должен бросить жребий на двух козлов: один жребий для Господа (в подлиннике — Ихох) и один жребий для козла отпущения” (Азазеля).

В Ветхом Завете Иегова проявляет все атрибуты старого Сатурна, [603] несмотря на всю метаморфозу из Адони в Элои и Бога Богов, Господа Господ. [604]

Иисуса искушает на горе Дьявол, который сулит ему царства и славу, если он только падет и будет поклоняться ему [Матфей, IV, 8, 9]. Будду искушает Демон Васавартхи Мара, который говорит ему, когда тот уходит из отцовского дворца: “Умоляю тебя остаться, чтобы ты мог получить все почести, достижимые для тебя; не уходи, не уходи! ” После отказа Гаутамы принять его предложения он скрипит зубами от ярости и грозит ему местью. Подобно Христу, Будда торжествует над Дьяволом [ 276, с. 60].

В вакхических мистериях освященная чаша передавалась вокруг после ужина — называемая чашей агафодемона [ 626, т. I, с. 404]. Офический обряд такого же описания, очевидно, заимствован из этих мистерий. Причастие хлебом и вином фигурировало в культах почти всех сколько-нибудь значительных божеств. [605]

В связи с полумитраическим таинством, воспринятым маркузианами, другой гностической сектой, совершенно каббалистической и теургической, существует странное повествование, приводимое Епифанием в качестве иллюстрации искусности Дьявола. При совершении их обряда причастия, в братство приносили три вазы из тончайшего и прозрачнейшего хрусталя, которые наполняли белым вином. Пока церемония продолжалась, на виду у всех присутствующих это вино мгновенно превращалось в кроваво-красное, пурпурное, и затем в небесно-голубое.

“Затем маг”, — говорит Епифаний, — передает одну из ваз женщине из братства и просит ее благословить ее. Когда это сделано, маг переливает содержимое этой вазы в другую вазу гораздо большего объема с молитвою: “Пусть милость Бога, который выше всего, непостижим и необъясним, наполнит твоего внутреннего человека и возрастит познание Его внутри тебя, посеяв горчичное семя в добрую землю”. [606] После этого жидкость в большей вазе поднимается, пока не начинает переливаться через край”. [607]

В связи с некоторыми языческими божествами, которые представлены после смерти и перед их воскресением сходящими в Ад, полезно будет сопоставить дохристианские повествования с послехристианскими. Орфей проделал это путешествие; [608] и Христос был последним из этих подземных путешественников. В “Символе веры” Апостолов, которое разделено на 12 параграфов или догматов, — по данным Св. Августина, каждый апостол вписывал свой особый догмат [ 627, 8, с. 26], — слова: “Он сошел в Ад и на третий день воскрес из мертвых”, — приписаны Фоме; возможно — в искупление его неверия. Как бы то ни было, этот параграф объявлен подделкой, и не существует никаких доказательств, “что этот символ веры был сформулирован апостолами, или даже, что он существовал в качестве такового в их время” [ 628, с. 9].

Это — наиболее значительное добавление в Апостольском Символе веры, и ведет свое начало от 600 года христианской эры. [609] Оно не было известно в дни Евсевия. Епископ Парсонс говорит, что его не было в древних символах или правилах веры [ 629, с. 225]. Ириней, Ориген и Тертуллиан являют полное неведение в отношении этого предложения. [610] Оно не упоминается ни одним Собором до седьмого века. Теодорет, Епифаний и Сократ молчат о нем. Оно расходится с “символом веры” у Св. Августина [ 630 ]. Руффин подтверждает, что в его время его не было ни в римском, ни в восточном символах веры (Изложено в Апостольском Символе веры, § 10). Но проблема разрешается, когда мы узнаем, что века тому назад Гермес Прометею, прикованному к сухим скалам Кавказской горы, сказал следующее:

“Таким страданиям не ищи конца ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕКИЙ БОГ НЕ ПОЯВИТСЯ В КАЧЕСТВЕ ЗАМЕСТИТЕЛЯ В ТВОИХ МУКАХ И НЕ ЗАХОЧЕТ ПОЙТИ И ВО МРАЧНЫЙ ГАДЕС, И В ТЕМНЫЕ ГЛУБИНЫ ВОКРУГ ТАРТАРА”! (Эсхил, “Прометей”, [ 631, строфа 1027]).

Этим богом был Геракл, “Единородный” и Спаситель. Именно его изобретательные отцы избрали в качестве модели. Геркулес, прозванный Алексикакос, так как он переубеждал безнравственных и обращал их на путь добродетели; Сотер, или Спаситель, его также называли Neulos Eumelos — пастырь добрый, Астрохитон, облаченный в звезды, и Господь Огня.

“Он не стремился подчинять народы силою, но божественной мудростью и убеждением”, — говорит Лукиан. — “Геракл распространял земледелие и кроткую религию: и разрушил доктрину вечного мучения путем изгнания Цербера (языческого Дьявола) из преисподней”.

И, как мы видим, это был опять Геракл, кто освободил Прометея (Адама язычников), положив конец страданиям, навлеченным на него его нарушениями закона, спустившись в Гадес и обойдя Тартар. Подобно Христу, он явился, как заместитель в муках человечества, принося себя в жертву на погребальном костре.

“Его добровольное самопожертвование”, — говорит Барт, — “означало эфирное новое рождение людей... Через освобождение Прометея и воздвижение алтарей мы видим в нем посредника между старым и новым вероисповеданиями... Он упразднял человеческие жертвоприношения, где бы только он их ни находил. Он сошел в мрачное царство Плутона, как тень... он поднялся как дух к своему отцу Зевсу на Олимп”.

Настолько древние находились под впечатлением легенды о Геракле, что даже монотеистические (? ) евреи того времени, чтобы не отставать от своих современников, использовали ее при создании своих первоначальных сказаний. Геракла в его мифобиографии обвиняют в попытке похищения Дельфийского оракула. В “Сефер Толдос Иешу” раввины обвиняют Иисуса в похищении из их Храма Несказуемого Имени!

Поэтому вполне естественно найти его многочисленные похождения, светские и религиозные, так верно отображенными в “Сошествии в Ад”. По своей непревзойденной лживости и некраснеющему от стыда плагиатизму “Евангелие от Никодима”, только теперь объявленное апокрифическим, превосходит все, что мы читали. Пусть читатель судит сам.

В начале главы XVI Сатана и “Князь Ада” описываются, как мирно собеседующие. Вдруг оба испуганы “голосом как бы грома” и завыванием ветров, требующим от них, чтобы они открыли свои врата, так как “Царь Славы войдет”. После этого Князь Ада, услышав такое, “начинает ссориться с Сатаной, что тот исполняет свои обязанности настолько плохо, что не принял необходимых предосторожностей против такого посещения”. Ссора кончается тем, что Князь выбрасывает Сатану “из своего ада”, в то же самое время приказывая своим нечестивым офицерам “запереть медные врата жестокости, укрепить их железными брусьями и храбро сражаться, чтобы нас не взяли в плен”.

Но “когда все сборище святых... (в Аду? ) услышало это, они громким и сердитым голосом закричали Князю Тьмы: “Открой свои ворота, чтоб Царь Славы мог войти”, тем доказывая, что Князь нуждался в делегатах.

“И божественный (? ) пророк Давид воскликнул, говоря: “Разве я не правильно пророчествовал, когда был на земле? ”” После этого другой пророк, а именно, святой Исаия, заговорил подобным же образом: “Разве я неправильно пророчествовал? ” и т. д. Затем компания святых и пророков, после того как на протяжении целой главы хвастались и сравнивали знаки своих пророчеств, — начинает буйствовать, что заставляет Князя Тьмы обронить замечание, что “никогда еще мертвые не осмеливались так нагло вести себя по отношению к нам” (чертям, XVIII, 6); в то же время притворяясь, что он не знает, кто требует войти. Затем он с невинным видом опять спрашивает: “А кто это такой Царь Славы? ” Тогда Давид говорит ему, что он хорошо знает этот голос и вполне понимает его слова, “потому”, он добавляет, “что я произносил их его Духом”. Наконец, догадываясь, что Князь Тьмы так и не откроет свои “медные врата беззакония”, несмотря на ручательство за посетителя, даваемое царем-псалмопевцем, Давид приходит к решению обращаться с врагом, “как с филистимлянином, и начинает кричать: “Ах ты, грязный и вонючий князь ада, открой свои ворота... Я тебе говорю, что Царь Славы идет... впусти его! ””

Пока он еще перебранивается, “всемогущий Господь появляется в виде человека” (? ), после чего “Нечестивая Смерть и ее жестокие офицеры охвачены страхом”. Затем они, трепеща, начинают обращаться к Христу с различной лестью и комплиментами в виде вопросов, причем каждый из них представляет собою догмат веры. Например: “И кто ты такой, настолько могучий и великий, что освобождаешь пленников, которые были в цепях первородного греха? ” — спрашивает один дьявол. “Вероятно, ты тот Иисус”, — покорно говорит другой, — “про которого только что говорил Сатана, что своей смертью на Кресте ты получишь власть над смертью? ” и т. д. Вместо ответа Царь Славы “растаптывает Смерть, схватывает Князя Ада и лишает его власти”.

Затем в аду начинается суматоха, которая была изобразительно описана Гомером, Гесиодом и их переводчиком Преллером в его изложении Астрономического Геркулеса Invictus, и его празднеств в Тире, Тарсусе и Сардисе. После посвящения в аттических Элевзиниях, языческий бог спускается в Гадес и — “войдя в преисподнюю, он посеял такой ужас среди мертвых, что все они разбежались! ” Те же самые слова повторены в “Никодиме”. Следует сцена суматохи, ужаса и сожалений. Чувствуя, что битва проиграна. Князь Ада бежит и благоразумно присоединяется к сильнейшей стороне. Тот, против кого, согласно Иуде и Петру, даже архангел Михаил “не осмелился выставлять бранных обвинений перед Господом”, подвергается теперь позорному обращению со стороны своего бывшего союзника и друга “Князя Ада”. Бедного Сатану оскорбляют и поносят за все его преступления и черти и святые, тогда как Князь открыто получает награду за свое предательство. Обращаясь к нему Царь Славы говорит так: “Вельзевул, Князь Ада! теперь Сатана, князь, отдается в твое подчинение навсегда вместо Адама и его праведных сынов, которые мои... Придите ко мне вы, все мои святые, которые были созданы по моему образу, которые были осуждены древом запретного плода, и Дьяволом и смертью. Живите теперь древом моего креста; Дьявол, князь мира сего, повержен (? ), и Смерть побеждена”. Затем Господь берет Адама за правую руку, Давида за левую, и “поднимается из Ада в сопровождении всех святых”, Еноха и Илии, и “святого разбойника”. [611]

Благочестивый автор, вероятно, по недоглядению забыл дополнить эту кавалькаду, завершив ее хвост раскаявшимся драконом Симона Пустынника и новообращенным волком Св. Франциска, виляющими своими хвостами и проливающими слезы радости!

В “Кодексе назареев” Тобо является “освободителем души Адама”; он выносит ее из Оркуса (Гадеса) к месту ЖИЗНИ. Тобо — это Тоб-Адониях, один из двенадцати учеников (левитов), посланных Иехосафатом проповедовать в городах Иудеи “Книгу Закона” [2 Летопись, XVII]. В каббалистических книгах они названы “мудрецами”, магами. Они привлекли с неба лучи солнца, чтобы осветить шеол (Гадес) Оркус, и таким образом показать выход из Тенебры, тьмы невежества, душе Адама, представляющей коллективно “все души человечества”. Адам (Атхамас) есть Тамуз или Адонис, и Адонис есть солнце Гелиос. В “Книге Мертвых” [VI, 231] Озирис представлен говорящим:

“Я сияю как солнце в звездном доме в праздник солнца”.

Христа называют “Солнцем Праведности”, “Гелиосом Справедливости” [ 633, V, 29], просто поправляя древние языческие аллегории; и все же, заставить его служить для такой роли не менее кощунственно со стороны людей, которые претендуют на описания подлинного эпизода земного странствия своего Бога!

“Геракл, который ушел из палат земли,

Оставив нижний дом Плутона! ” [ 634, 807]

“Пред ТОБОЮ Стигийские озера трепетали; тебя пес Орка

Боялся... Ты не боялся даже Тифона...

Привет тебе, истинный СЫН ЮПИТЕРА, СЛАВА богов умножилась! ” [ 168, VIII, строфа 274]

Более чем за четверть века до рождения Иисуса Аристофан уже написал свою бессмертную пародию на “Сошествие в Ад” Геракла. [612] Хор “благословенных посвященных, Елисейские поля, прибытие Вакха (который есть Иакхос — Иахо — и Саваоф) с Гераклом, прием их с зажженными факелами, эмблемами новой жизни и ВОСКРЕСЕНИЯ из тьмы, вечную ЖИЗНЬ — ничто из того, что мы находим в “Евангелии от Никодима” не отсутствует в этой поэме:

 “Смотри, горящие факелы... ибо ты приходишь,

 Потрясая ими в твоей руке, Иакхе,

 Светящаяся звезда ночного обряда! ”

Но христиане принимают эти посмертные приключения своего бога, состряпанные по приключениям его языческих предшественников и высмеянные Аристофаном за четыре века до нашей эры, — буквально! Нелепости Никодима читались в церквях, так же как и нелепости “Пастыря Гермия”. Ириней цитирует последнее, именуя его “Священным Писанием” и боговдохновенным “откровением”; Иероним и Евсевий оба настаивают, чтобы он читался публично в церквях, а Афанасий говорит, что отцы “постановили читать его для утверждения веры и набожности”. Но затем появляется обратная сторона блестящей медали, чтобы еще раз доказать, сколь устойчивы и достоверны суждения прочнейших столпов непогрешимой церкви. Иероним, одобряющий эту книгу в своем каталоге церковных писателей, в своих более поздних комментариях называет ее “апокрифической и глупой”! Тертуллиан, не находя достаточной похвалы для “Пастыря Гермия” пока был католиком, — “стал поносить его, когда стал монтанистом”. [613]

Глава XIII начинается с повествования, рассказываемого двумя воскресшими из мертвых духами Харином и Лентием, сыновьями того Симеона, который в “Евангелии от Луки” [II, 25-32] берет младенца Иисуса на руки и славит Бога, говоря:

“Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твое”. [614]

Эти два духа поднялись со своих холодных могил с целью оповестить “тайны”, увиденные ими после смерти в аду. Они получили возможность совершить это только в силу настойчивой молитвы Анна и Каиафы, Никодима (автора), Иосифа (Аримафейского) и Гамалиила, которые умоляли их раскрыть им эти великие тайны. Однако, Анна и Каиафа, которые приводят этих духов в синагогу в Иерусалиме, прибегают к предосторожности и заставляют этих двух воскрешенных мужей, которые были мертвы и похоронены годами, поклясться на “Книге Закона” “Богом Адонаем и Богом Израиля”, что они будут говорить только правду. Поэтому, совершив крестное знамение над своими языками, [615] они требуют бумаги, чтобы записать свои показания [XII, 21-25]. Они свидетельствуют, как “находясь в глубине ада, в черноте тьмы”, они вдруг увидели “сильный пурпуровый свет, освещающий это место”. После этого Адам вместе с патриархами и пророками начали радоваться, а Исаия немедленно хвастанул, что он все это предсказал. Пока все это происходило, пришел Симеон, их отец, и объявил, что “ребенок, которого он держал на руках в храме, теперь идет сюда, чтобы освободить их”.

После того как Симеон передал свое сообщение этой отборной компании в аду, “появился некто наподобие маленького отшельника (? ), оказавшийся Иоанном Крестителем”. Идея поучительная и показывает, что даже “Предтеча” и “Пророк Всевышнего” не избежал просушки в аду до очень маленьких размеров, что, конечно, не могло не отразиться на его мозгах и памяти. Забывая, что [Матфей, XI] он проявил самые явные сомнения по поводу мессианства Иисуса, Иоанн Креститель тоже претендует на право быть признанным в качестве пророка.

“И я, Иоанн”, — говорит он, — “когда увидел идущего ко мне Иисуса, движимый Святым Духом, я сказал: “Узри Агнца Божьего, который уносит грехи мира”... И я крестил его... и видел, как Святой Дух спустился на него и сказал: “Се Сын мой возлюбленный”, и т. д. ”

И подумать только, что его потомки и последователи подобно мандеянам Басры, совершенно отвергают эти слова!

Затем Адам, действуя как будто бы его правдивость в этой “нечестивой компании” может быть подвергнута сомнению, зовет своего сына Сифа и хочет, чтобы тот объявил его сыновьям, патриархам и пророкам то, что архангел Михаил сказал ему у ворот Рая, когда он, Адам, послал Сифа “упросить Бога, чтобы он помазал” его голову, когда Адам был болен [XIV, 2]. И Сиф, рассказывает им, что когда он молился у ворот Рая, Михаил не советовал ему просить у Бога

“масла древа милосердия, чем мазать отца Адама от его головной боли. так как ты никак не можешь его достать до ПОСЛЕДНЕГО ДНЯ и времен, а именно, до тех пор, пока не пройдет 5500 лет”.

Этот небольшой отрывок частной болтовни между Михаилом и Сетом, очевидно, был вставлен в интересах патриотической хронологии; и с целью еще теснее увязать мессианство с Иисусом, опираясь на авторитет признанного и боговдохновенного Евангелия. Отцы первых веков совершили непоправимую ошибку, уничтожая хрупкие изображения и смертных язычников в предпочтение памятникам египетской древности. Они тем более стали дороги для археологии и современной науки, поскольку обнаружилось, что они доказывают, что царь Менес и его зодчие процветали между четырьмя и пятью тысячами лет до того, как “Отец Адам” и вселенная, согласно библейской хронологии, были созданы “из ничего”. [616]

“В то время как все святые возрадовались, Сатана, князь и руководитель смерти”, говорит Князю Ада: “Приготовься к приему самого Иисуса из Назарета, который хвастался, что он Сын Бога, и все же был человеком, испугавшимся смерти и сказавшим: “Душа моя полна печали, даже до смерти”” [XV, 1, 2].

Среди писателей греческого духовенства существует предание, что “еретики” (возможно Цельс) едко насмехались над христианами по поводу этого щекотливого пункта. Они утверждали, что если Иисус не был бы простым смертным, которого часто покидал Дух Христоса, то он не жаловался бы в таких выражениях, какие ему приписываются; также он не воскликнул бы громким голосом: “Мой бог, Мой бог! Почему ты покинул меня? ” На это возражение в “Евангелии от Никодима” дан очень искусный ответ, и именно “Князь Ада” улаживает это затруднение.

Он начинает спорить с Сатаной как истинный метафизик.

“Кто тот могущественный князь”, — насмешливо осведомляется он, — “кто такой могущественный и все же человек, боящийся смерти?.. Я подтверждаю тебе, что когда он сказал, что он боится смерти, он замыслил обмануть тебя, и это было бы твоим несчастьем на веки вечные”.

Ободрительно увидеть, как тесно автор этого Евангелия примыкает к тексту своего Нового Завета и в особенности к четвертому евангелисту. Как ловко он подготавливает путь для на вид “невинных” вопросов и отвечает, подкрепляя наиболее сомнительные места четырех Евангелий — места, подвергавшиеся сомнению и перекрестным допросам в те дни тонкой софистики ученых гностиков больше, чем теперь; это веская причина, почему церковным отцам следовало бы гораздо больше позаботиться о сожжении документов своих противников, чем уничтожении самой их ереси. Последующее дает хороший пример. Диалог между Сатаной и полуобращенным Князем-метафизиком подземного мира продолжается.

“Кто же тогда этот Иисус из Назарета”, — наивно спрашивает князь, — “если своим словом, без молитвы Богу, отнял у меня умершего? ” (XV, 16).

“Возможно”, — отвечает Сатана с невинностью иезуита, — “что это тот же самый, который отнял у меня ЛАЗАРЯ, после того как он уже четыре дня был мертв, и вонял и гнил?.. Это та же самая личность — Иисус из Назарета... Я заклинаю тебя, силами, которые принадлежат тебе и мне, не приводи его ко мне! ” — восклицает князь. — “Ибо когда я услышал о силе его слова, я задрожал от страха, и вся моя нечестивая компания встревожилась. И мы не были в состоянии удержать Лазаря, а он встряхнулся и со всеми признаками злобы ушел от нас; и сама земля, где мертвое тело Лазаря было заключено, сразу же вернула ему жизнь”. “Да”, — задумчиво добавляет Князь Ада, — “я знаю теперь, что он есть Всемогущий Бог, который могущественен в своем царстве и могущественен в своей человеческой природе, и который есть Спаситель человечества. Не приводи эту личность сюда, так как он освободит всех тех, кого я держу в плену неверия и... поведет их к вечной жизни” [XV, 20].

На этом заканчивается посмертное показание этих двух духов. Харин (дух № 1) отдает то, что написал, Анна, Каиафе и Гамалиилу, а Лентий (дух № 2) свое — Иосифу и Никодиму; покончив с этим делом, оба превращаются в “фигуры чрезвычайной белизны и больше их не было видно”.

Чтобы показать в дальнейшем, что эти “духи” все время находились в строжайших “условиях проверки”, как сказали бы современные спиритуалисты, — автор этого Евангелия добавляет:

“Но что они написали, было найдено совершенно совпадающим; у одного не было ни буквы больше или меньше, чем у другого”.

Эта новость распространилась по всем синагогам — Евангелие продолжает свое повествование — и по совету Никодима Пилат пошел в храм и собрал евреев вместе. На этой исторической встрече, Каиафа и Анна представлены объявляющими, что их Священные Писания свидетельствуют, “что Он (Иисус) есть Сын Бога и Господь и Царь Израиля” (! ), и заканчивающими это признание следующими памятными словами:

“И таким образом явствует, что Иисус, которого мы распяли, есть Иисус Христос, Сын Бога, и истинный и Всемогущий Бог. Аминь”. (! )

Несмотря на такое сокрушительное для них самих признание, и признание Иисуса самим Всемогущим Богом “Господом Богом Израиля”, ни верховный первосвященник, ни его тесть, ни кто-либо из старейшин, ни Пилат, который записывал эти заявления, ни один сколько-нибудь выдающийся еврей Иерусалима не стали христианами.

Комментарии излишни. Это Евангелие заканчивается словами:

“Во имя Святой Троицы [о которой Никодим в то время еще ничего не мог знать] так заканчиваются Деяния нашего Спасителя Иисуса Христа, которые император Феодосий Великий нашел в Иерусалиме в приемной Понтия Пилата среди материалов государственного архива”; каковую историю якобы написал по-еврейски Никодим, “и события эти произошли в девятнадцатом году царствования Тиберия Цезаря, римского императора, и в семнадцатом году правления Ирода, сына Ирода, царя Галилейского, восьмого числа до календ апреля, и т. д. и т. д. ”.

Это является наиболее неприкрытым мошенничеством, какое было совершено после эры набожных подделок, начатой первым епископом Рима, кто бы он ни был. Кажется, что этот неуклюжий подделыватель не знал и не слыхал, что догмат о Троице был провозглашен не раньше чем 325 лет спустя после этой предполагаемой даты. Ни Ветхий, ни Новый Завет не содержат в себе слова “троица”, так же как ни малейшего намека на эту доктрину (см. ранее в этом томе, “Сошествие Христа в ад”). Никакое объяснение не может оправдать пускания в ход подложного Евангелия в качестве божественного откровения, ибо с самого начала оно было известно как преднамеренное мошенничество. Если теперь само это Евангелие и объявлено апокрифическим, то тем не менее каждая содержащаяся в нем догма как навязывалась, так по-прежнему и навязывается христианскому миру. И даже тот факт, что оно теперь отвергнуто, не заслуга, ибо церковь была пристыжена и вынуждена к этому.

⇐ Предыдущая35363738394041424344Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: