Наследство Фистомефеля Смайка

 

Фистомефель Смайк ожидал меня с обильным завтраком: бутерброды с медом (без пчел), яйца в мешочек, кофе с молоком, яблочный сок и теплые «локоны поэта» — точно знал, что я заявлюсь к нему, изголодавшись.

Мы сидели в его уютной кухоньке, и почерковед с улыбкой смотрел, как я расправляюсь с завтраком. Я литрами пил кофе, умял три бутерброда с медом, четыре яйца и два «локона» и по ходу дела рассказывал про вчерашнее.

Когда я закончил, Смайк рассмеялся.

— Мне следовало вас предупредить — в конце концов это ведь нибелунги. От них чего угодно можно ожидать. Я однажды побывал на концерте, после которого все слушатели, и я в том числе, осквернили местное кладбище ужасок. Даже провели ночь в тюрьме. Таков юмор Нибелунгии: за все плати свою цену. Но скажите, разве концерт того не стоил?

— Ну да, — с полным ртом согласился я. — В каком-то смысле. Но теперь я на мели.

— В это я не могу поверить.

— О чем это вы?

— О вашей рукописи. Я основательно ее изучил и полагаю, она намного ценнее, чем мне показалось вчера.

— Правда? Настроение у меня мгновенно улучшилось. Я налил себе еще кофе.

— Ну, конечно же, мой милый! — воскликнул Смайк. — Особенно здесь, в Книгороде, ее стоимость колоссальна. Вы без труда продадите ее за значительную сумму. Если хотите, могу вам помочь — разумеется, безвозмездно. Но если решите оставить ее у себя, то в нашем городе вам повсюду дадут под нее кредит.

— Да это же замечательно! А вы смогли установить автора?

— Смог.

— И кто он?

Снова усмехнувшись, Смайк поднялся.

— Позвольте внести чуточку драмы, так сказать, создать напряжение. А заодно показать вам одну из самых больших тайн Книгорода. Пойдемте со мной!

Он вышел из кухоньки, и, запихав в пасть последний «локон поэта», я последовал за ним. Проведя меня в свою буквенную лабораторию, почерковед указал на полку с лейденскими человечками. Окинув взглядом бутыли, я остолбенел, потом присмотрелся внимательнее. Все лейденские человечки безжизненно плавали в питательном растворе.

— Они мертвы, — сказал Смайк. — Их гибель на совести вашего таинственного писателя.

— Как это?

— Вчера вечером я прочел им отрывок из вашей рукописи, чтобы проверить мелодику речи. Сначала они запели, потом расплакались. И наконец один за другим опустились на дно и умерли. Качество текста их погубило. Он оказался слишком прекрасен для таких крохотных существ.

— Невероятно, — сказал я. — В вашей практике такое случалось?

— Нет, — отозвался Смайк, — никогда. — Он повел меня к люку в полу, который сегодня был открыт. — Пожалуйста, следуйте за мной.

Вниз вели просевшие от старости деревянные сходни, которые жалобно застонали, когда по ним заковылял массивный червякул, а потом еще и я осторожно спустился следом. Внизу было прохладно и влажно — и совершенно неинтересно. Типичный подвал с парой-тройкой запыленных полок, на которых хранились банкипикулей, горшочки с медом и бутылки с вином. Паутина, дрова на растопку, сломанные приборы из лаборатории и ничего больше.

— Это и есть одна из самых хранимых тайн Книгорода? — спросил я. — Вы боитесь, как бы кто-нибудь не узнал, что вы ленитесь вытирать пыль?

Улыбнувшись, Смайк легонько толкнул одну полку, и вместе со стеной, на которой висела, она отошла в строну. Передо мной открылся длинный подземный ход, залитый пульсирующим светом.

— Ну что, готовы вступить в катакомбы Книгорода? — торжественно спросил Смайк и четырнадцатью левыми ручками указал на туннель. — Не бойтесь, это будет экскурсия с гидом. Возвращение гарантировано.

Мы вошли в туннель, вполне сносно освещенный медузосве-тами — атмосфера царила точно такая же, как в моем вчерашнем видении, но здесь не было ни книг, ни стеллажей. Вместо них по стенам через равные промежутки висели картины, написанные маслом, на которых были изображены исключительно червякулы в костюмах разных времен.

— Это все Смайки, — без тени гордости объяснил почерковед, когда мы проходили мимо. — Мои предки. Вот! Это Просперий Смайк, старший палач Флоринта. Вон та с лукавым взглядом — Бегула Смайк, известная шпионка, мертва уже три века. Уродливый тип за ней — Галиротий Смайк, подлый пират, который во время длительного штиля сожрал собственных детей. М-да, что ж, родственников не выбирают, верно? Семейство Смайк разбросано по всей Замонии.

Один портрет меня заинтересовал. Фигура на нем отличалась нехарактерной для Смайков худобой, в ней не было ни тени ожирения, свойственного червякулам, а в колючем взгляде как будто посверкивало безумие.

 

— Хагоб Салдалдиан Смайк, — пояснил Фистомефель. — Мой близкий родственник. От него я… но об этом позже. Он был художником. Резал статуэтки. У меня весь дом ими забит.

— Но я у вас ни одной статуэтки не видел.

— Неудивительно, — отозвался Смайк. — Их невооруженным глазом не разглядишь. Хагоб ваял микроскульптуры.

— Микроскульптуры?— Да, сначала из вишневых косточек и рисовых зерен. Потом исходный материал все уменьшался и уменьшался. Под конец он стал высекать скульптуры из обрезков волос.

— Такое возможно?

— Собственно говоря, нет, но Хагоб сумел. Когда вернемся, я покажу вам кое-какие под микроскопом. Он вырезал целую битву при Нурнвальде на одной-единственной реснице.

— Вы происходите из необычной семьи, — с удивлением сказал я.

— Да, — вздохнул Смайк. — К сожалению.

Чем дальше уводил нас полого спускающийся туннель, тем древнее становились картины. Это было видно по сети трещинок в слоях краски и лака, по одеяниям червякулов и по тому, как примитивнее становилась техника письма.

— Род Смайков может проследить свои корни до Замонийского океана — а под его поверхностью они уходят еще дальше, спускаются все глубже и глубже до самого дна. Не рисуясь, скажу, что мое происхождение мне, в общем и целом, безразлично. Смайки всегда друг друга сторонились. Стремление идти своим путем тоже у нас в крови.

Туннель резко поменял направление, но спартанская обстановка осталась прежней: редкие медузосветы в потолке и картины по стенам, вот собственно говоря и все.

— Туллафад Смайк, — объяснял по дороге Фистомефель. — Прозванный Скорпионом Пустыни. Он гопил своих врагов в песках. Разумеется, такое удается только при наличии зыбучего песка. — Он указал на другую картину. — Окусай Смайк. Этот правил преступным миром Железнограда. Велел выковать себе стальные челюсти и заживо пожирал своих оппонентов — единственный из Смайков, опустившийся до уровня Циклопов с Чертовой Скалы. А вон там — Цетрозилия Смайк. Всех своих мужей раскаленной косой… Впрочем, это слишком неаппетитно, чтобы рассказывать. От остальной экскурсии по Смайкам я вас избавлю. Мы почти пришли.

Поскольку все это время туннель шел под уклон, мы, наверное, находились довольно глубоко под землей, но я все еще не видел ни одной книги. Внезапно туннель закончился темной деревянной дверью с железными накладками.

— Вот мы и на месте, — пробормотал Смайк, нагнулся и, прикрыв рот рукой, пробормотал в дряхлый замок что-то невнятное. — Букваримический заклинательный замок, — пояснил он, почти извиняясь, когда снова выпрямился. Дверь со скрипом открылась, а ведь червякул даже не притронулся к ручке! — Алхимические безделушки былых веков. На самом деле никакого волшебства. Просто механическая система весов, которые сдвигаются под действием звуковых волн. Правда, это должны быть определенные звуковые волны. Зато можно не таскать с собой вечно теряющиеся ключи. После вас! — предложил он.

Переступив порог, я оказался в помещении, которое мне и во сне бы не приснилось. Его нельзя было описать в терминах геометрии, оно тянулось не только во все стороны, но и вниз и вверх. Тут зияли провалы, и на невероятной высоте выгибались сводами каменные потолки. Уступами громоздились террасы, темнели зевы пещер, от которых ответвлялись все новые и новые ходы. Могучие сталактиты свисали с потока, и навстречу им поднимались гигантские сталагмиты, в которых были высечены винтовые лестницы. Каменные арки залегли над ущельями… И повсюду пульсировали в лампах медузосветы, свисали на цепях многосвечные люстры-колеса, в стены были вмурованы подсвечники и факелы. В этой гигантской пещере взгляд мог скользить до бесконечности, пока не потеряется в темноте. Никогда я еще не чувствовал себя таким маленьким и ничтожным. Но больше всего сбивали с толку не размеры пещеры и не ее освещение. Нет, больше всего поражало то, что она была полна книг.

— Это мой склад, — небрежно пояснил Смайк, словно всего лишь открыл дверь в дровяной сарай.

Тут, наверное, были сотни тысяч, если не миллионы книг! Больше, чем я видел во всем Книгороде! Все поверхности чудовищной пещеры были ими заставлены и заложены. Полки были высечены прямо в скале, деревянные стеллажи поднимались на головокружительную высоту, и к ним были приставлены длинные лестницы. Повсюду лежали, громоздились стопами, стояли бесконечными рядами фолианты и брошюры. Тут были простые стеллажи из неоструганных досок и ценные, застекленные антикварные шкафы, корзины и бочки, тачки и ящики полные книг.

— Сам не знаю, — сказал Смайк, будто прочел мои мысли. — Понятия не имею, сколько их тут. Мне даже не известно, кто ихсюда принес. Я знаю только, что по законоуложению Книгорода все они принадлежат мне.

— Это искусственное помещение? — спросил я. — Или настоящая сталактитовая пещера?

— Думаю, большая его часть возникла естественным путем. Вода, вероятно, стояла почти под потолок, на это указывают окаменелости в стенах. Любой замонийский биолог правую руку за них бы отдал. — Смайк рассмеялся. — Но вся поверхность выглядит как полированная, отсюда впечатление искусственности. Можно только предположить, что природе тут помогли прилежные руки, больше ничего не скажешь.

— И все это действительно принадлежит вам? — глупо переспросил я. Сама мысль о том, что такие сокровища могут принадлежать кому-то одному, казалась абсурдной.

— Да. Я их унаследовал.

— Это и есть наследие Смайков? Наследие вашей — простите, но это ваши собственные слова, — опустившейся семьи? Она, наверное, была очень образованной.

— Ах, не думайте, пожалуйста, что образованность исключает моральное разложение и наоборот, — вздохнул Смайк. Рассеянно взяв с полки одну книгу, он задумчиво на нее уставился. — Вам следует знать, что все это не принадлежало мне с рождения, — продолжал он. — Я вырос вдали от Книгорода, в Гральзунде. Дела, которые я там вел, не имели ни малейшего отношения к литературе, И… м-да, шли они не слишком хорошо. Поэтому однажды я оказался без гроша. Не бойтесь, я не собираюсь потчевать вас печальной историей моей нищей юности, сразу перейду к отрадной части.

Смайк вернул книгу на место. Я тем временем скользил взглядом по невероятной панораме книжного грота. Высоко под потолком, между сталагмитами парили белые летучие мыши.

— Однажды меня разыскал гонец с официальным письмом от одного книгородского нотариуса, — продолжал Смайк. — Честно говоря, мне совсем не хотелось отправляться в это пыльное книгохранилище, но в письме говорилось, что мне там нужно вступить в права наследования, и если я не приеду, наследство отойдет муниципалитету. В письме не говорилось, какое это наследство и сколько оно стоит, но в то время я готов был получить в наследство даже обще-ственную уборную. Поэтому я поехал в Книгород. Атут вьюснилось, что наследство, оставленное мне двоюродным дядей Хагобом Сал-далдианом Смайком, заключается в маленьком домике, который сейчас находится приблизительно в пятистах метрах над нами.

Между нами и поверхностью лежит полкилометра земли и камня? От этой мысли мне стало не по себе.

— Наследство я принял, разумеется, не без разочарования, так как по дороге в Книгород нафантазировал себе что-то повнушительнее. Но все-таки: собственный дом, охраняемый памятник архитектуры, и квартплату платить не надо — в моем тогдашнем положении это было существенно. Как житель Книгорода я мог бесплатно учиться в Книгородском университете, поэтому занялся замонийской литературой, антикварным делом и почерковедением, ведь совершенно очевидно, на чем в этом городе делаются деньги. Заодно я подрабатывал тут и там, перепробовал множество профессий, от «ходячей книги» до мойщика ножниц. У кого четырнадцать рук, тот без работы не останется. — Оглядев свои многочисленные конечности, Смайк вздохнул. — Однажды вечером я рылся в подвале, разыскивая что-нибудь, что можно было бы продать, вот только кроме пустых полок там ничего не было. Ну, на полки в Книгороде всегда есть спрос, поэтому я решил оттащить парочку наверх, немного подновить и потом сбыть. Когда я попытался отодвинуть ее от стены, произошло то, что вы как раз видели: открылась потайная дверь и показала мне дорогу к истинному наследству Хагоба Салдалдиана.

— Так это ваш дядя все собрал?

— Хагоб? Едва ли. Судя по тому, что я о нем узнал, он был слегка не в своем уме. Вырезал под микроскопом скульптуры из волос и сам придумывал для этого инструменты. Во всем Книгороде его считали мечтателем, чудаком. Известно, что он побирался, просил на пропитание в булочных и кабачках. Можете себе такое представить? Сидел на этих неисчислимых сокровищах, выковыривал сцены замонийской истории на остьях из конской гривы и питался черствыми булочками и объедками. Даже тела его не нашли. Только завещание.

Ну и история, дорогие друзья! Завещание безумца. Самая ценная библиотека всей Замонии глубоко под землей. Этот материалтак и просился на страницы романа. В долю секунды у меня в мозгу выкристаллизовалась его композиция. Моя первая дельная идея за целую вечность!

Смайк проковылял к железным перилам, откуда можно было заглянуть в глубокий провал, стенами которому служили заставленные книгами стеллажи.

— Владелец дома, из которого есть вход в книжную пещеру, — продолжил он свой рассказ, — автоматически становится владельцем этой пещеры и ее содержимого. Такой закон действует уже сотни лет. А это самая большая пещера с самым большим собранием антикварных книг во всем Книгороде. С незапамятных времен она принадлежит семейству Смайков. — Он все еще всматривался в глубину. — Так вот, будь здешние книги среднего качества, уже было бы неплохо. Но тут сплошь раритеты, первоиздания. Пропавшие библиотеки. Тысячелетние редкости, в существование которых уже никто не верит. Многие букинисты Книгорода были бы счастливы, имей они хотя бы одну книгу из этого собрания. Перед вами не только самая большая пещера Книгорода, перед вами самое больше его сокровище. Здесь находятся многие книги «Золотого списка».

— А вы не боитесь, что кто-нибудь сюда вломится? Там, наверху только маленький домик и смехотворный заклинател ьный замок…

— Нет, сюда никто не вломится. Невозможно.

— Ага, вы наставили ловушек!

— Нет, никаких ловушек тут нет. Пещера ничем не защищена.

— Но вы не… Разве вы не рискуете?

— Нет. А теперь открою вам еще кое-что: в эту пещеру никто не вломится потому, что никто не знает о ее существовании.

— Не понимаю. Вы ведь сказали, что она принадлежит Смай-кам с незапамятных времен.

— Вот именно. А они за столетия стерли всю память о ней. Подкупали чиновников. Устраивали так, что из земельного реестра исчезали записи. Подделывали учебники истории и карты. Говорят, даже исчезли кое-какие люди.

— Силы небесные! Откуда вам это известно?

— В гроте хранится множество семейных документов. Дневники, письма, всевозможные бумаги. Вы даже не поверите, какие тут разверзаются бездны души. Смайки — насквозь прогнившая семья. Яведь уже говорил, что не слишком горжусь своими предками. — Чер-вякул поглядел на меня серьезно. — Собственно говоря, этой пещеры вообще не существует. О ней знаем только я и еще несколько моих доверенных помощников, на которых я полностью могу положиться. Канифолий Дождесвет, естественно, тоже знал. А теперь и вы.

Я на мгновение потерял дар речи.

— А почему вы решили посвятить в тайну именно меня? Я же совершенно вам чужой.

— Сейчас я и это объясню. Дело в вашей рукописи. Но позвольте я сперва перейду к поистине интересной части моей истории.

— А есть еще более интересная? — Я невольно рассмеялся. Отвернувшись от перил, Смайк мне улыбнулся.

— Знаете, в городе меня до сих пор считают букинистом с узкоспециализированным ассортиментом. Счастливым наследником и выскочкой с нюхом на раритеты и отличными связями с коллекционерами и охотниками, у которого в доме никогда не бывает больше ящика книг. — Внезапно на лице у него возникло странное выражение, которого я не смог разгадать. — Но здесь, внизу я совсем другой. Видите вон тот стеллаж? С первоизадния-ми четвертого века? За любое из них я мог бы приобрести квартал Книгорода. Или купить и до конца его дней содержать политика. Или дать своему человеку пост бургомистра, финансировав его предвыборную кампанию. Разумеется, я этого не делаю.

— Разумеется, нет.

Я понятия не имел, куда клонит червякул, и только надеялся, что он скоро перейдет к моей рукописи.

— Нет, разумеется, я этого не делаю сам. Я поручаю это подставным лицам.

О чем он говорит? Мне стало не по себе.

Смайк пристально посмотрел на меня.

— Я скупаю не книги, а букинистические лавки целиком. Я оперирую огромными объемами книг. Я заваливаю рынок дешевыми предложениями, на корню уничтожая конкурентов, а когда они терпят банкротство, за бесценок забираю их магазины. Я устанавливаю арендную плату во всем Книгороде. Мне принадлежит большинство здешних издательств и почти все бумажные фабрики и типографии. Все без исключения чтецы Книгорода у меня на жаловании, и все обитатели Ядовитого переулка тоже. Я опре-деляю цену на бумагу. Тиражи! Я решаю, какая книга будет иметь успех, а какая нет. Я создаю продаваемых писателей и снова их уничтожаю, как мне заблагорассудится. Я хозяин Книгорода. Я и есть замонийская литература!

Это что, шутка? Может, червякул подвергает меня какой-то проверке? Похваляется передо мной черным юмором?

— И это только начало. Из Книгорода я раскину сеть моих букинистических магазинов на всю Замонию. У нас уже есть филиалы в Гральзунде, Флоринте и Атлантиде, и смею вас заверить, дела идут блестяще. Не далек тот день, когда я буду контролировать всю книготорговлю и весь рынок недвижимости Замонии, а оттуда — лишь один небольшой шаг до политического единовластия. Видите, я мыслю масштабно.

— Вы, верно, шутите, — беспомощно отозвался я.

— Отнюдь. Не чинитесь, воспринимайте меня всерьез, потому что в одном вы должны мне поверить: это важно, особенно для существ вашего склада. — В его голос вкрались суровые нотки, от которых я поежился.

— Существ какого склада? — спросил я.

— Творческого! — вскричал Смайк, и это слово прозвучало так, будто он сказал «крысы».

— Боюсь, творцам больше других придется пострадать при моем правлении. Потому что я избавлюсь от литературы. От музыки. От живописи. Театра. Танца. Вообще всех искусств. От всего декадентского балласта. Я велю сжечь все книги в Замонии. Смыть все картины кислотой. Разбить все скульптуры, разорвать все партитуры. Музыкальным инструментам мы устроим гигантское аутодафе. Из скрипичных струн наплетем веревок для виселиц. И тогда воцарятся покой и порядок — вселенский покой и порядок. Тогда мы наконец вздохнем спокойно. И решимся начать с чистого листа. Освобожденные от бича искусства. Мы создадим мир, в котором будет существовать лишь реальность. — Смайк сладострастно застонал.

Если это не шутка, подумал я, то непременно репетиция какой-нибудь пьесы. Или приступ тяжелого помешательства. Судя по всему, это у них семейное. Глаза Хагоба Салдалдиана Смайка тоже ведь горели безумием.

— Можете себе представить, каким ясным станет наше мышление, если мы освободим его от искусства? — вопросил Смайк. — Если мы выметем из наших замусоренных мозгов шлаки фантазии? Сколько времени мы выиграем, чтобы позаботится о реальных вещах? Нет, разумеется, не можете. Вы ведь писатель. — Он почти выплюнул это слово мне в лицо. — Изничтожение искусств, разумеется, едва ли возможно без изничтожения всех художников. Об этом я очень сожалею, так как лично знаю уйму творческих личностей, и кое-кто среди них поистине приятные люди — даже друзья. Но нужно уметь расставлять приоритеты. — Лицо Смайка ожесточилось. — Да, друзьям придется умереть. Теперь вы спросите меня: кто готов возложить на себя такую вину? Неужели он не испытает укоров совести? Ответ безыскусен и прост: нет. В моем положении чувство вины — непозволительная роскошь. К счастью, оно все больше съеживается — это вполне естественный процесс.

Вот теперь с меня поистине довольно.

— Я бы хотел уйти, — сказал я. — Не могли бы вы вернуть мне рукопись?

Червякул сделал вид, будто не слышал моей просьбы.

— Единственным видом искусства, который я оставлю, будут трубамбоновые концерты, потому что на самом деле это никакое не искусство, а наука. Вы, вероятно, полагаете, что слышали вчера музыку. Должен вас разочаровать: это была акустическая алхимия. Затухающий гипноз. Музыка овладевает нами больше других искусств, и потому я просто обязан ее использовать. Попробуйте-ка стихотворением подвигнуть зал к танцу! Или к маршу. Не выйдет! На такое способна только музыка. Здесь, внизу, я обнаружил партитуры Доремиуса Фазолати, десяток его «Оптометрических рондо» и сразу распознал их возможности. Круговое расположение нот… Его теория сразу меня убедила, еще до того, как я прочел хотя бы одну страницу. Все движется по кругу, мой милый! При помощи трубам-боновой музыки нибелунгов мне удалось преобразовать музыку во власть. Ноты — в приказы! Инструменты — в оружие! Слушателей — в рабов! Вы думали, что внимаете музыке, но это были постгипнотические инструкции. Вчера мы заставили вас покупать книги, завтра вы, возможно, сожжете город. Мы могли бы приказать вам пожирать друг друга, и вы сделали бы это с радостью.

Сколь бы неприятной ни была ситуация, особого страха я не испытывал. Я считал, что, если завяжется схватка, вполне смогу дать отпор толстому червякулу, да и дорога назад мне известна. — Не могли бы вы отдать мне рукопись? — еще раз спросил я, насколько возможно твердо и вежливо. Если он и сейчас не отреагирует, то я просто уйду и собственноручно переверну его лабораторию вверх дном, пока не найду ее.

— Ах, извините, пожалуйста, — сказал Смайк, снова превратившись в любезного хозяина. — Рукопись! Я слегка заболтался. — Он чуть подался вперед, тон у него стал заговорщицким: — Надеюсь, моя исповедь останется в тайне, не так ли? Мне бы очень не хотелось, чтобы что-то из сказанного здесь просочилось наверх. У него явно не все дома, это очевидно. Из осторожности я кивнул.

Смайк снял с полки черную книгу, на титуле который поблескивало тисненное золотом зловещее трикривье.

— Это невероятно древняя книга, мне пришлось отдать ее заново переплести. Да, кстати, как вам мое трикривье? Я сам его изобрел.

Я не ответил.

— Оно символизирует три составные части власти: власть, власть и еще раз власть. — Рассмеявшись, червякул протянул мне книгу.

— Зачем она мне? — спросил я.

— У вас ко мне три вопроса, верно? Во-первых, вы хотите знать, почему я именно вас посвятил в свои планы? Во-вторых, какое отношение моя исповедь имеет к вашей рукописи? И, в-третьих, есть ли в моих словах хотя бы доля правды? В сказках всегда всего по три, а? Единственный ответ на все три вопроса — в этой книге с трикривьем. Разумеется, на странице триста тридцать третьей. Я медлил открыть книгу.

— Как антикварная книга может ответить на сегодняшние вопросы?

— Почти все ответы на сегодняшние вопросы содержатся в старых книгах, — возразил Смайк. — Если хотите узнать, посмотрите сами. Если нет, бросьте все и уезжайте.

Это что, очередное проявление душевой болезни? Он верит (а ведь в таких случаях это довольно распространенный симптом) в скрытые знаки и приказы в тексте, в мистику чисел или в голоса, которые раздаются из книг? Сходится. Но почему бы, Боллог меня побери, не проверить самому? Тогда у меня хотя бы появится уверенность в том, что передо мной действительно сумасшедший. Если текст на странице 333 не имеет никакого отношения к нашему разговору, то мой диагноз верен. Тогда мне останется только поскорей убраться отсюда и надеяться, что его болезнь не заразна.

Я открыл книгу наугад. Страница 123. Пустая, только номер страницы. Я поднял глаза на Смайка, и он улыбнулся.

Полистаем еще.

 

Страница 245. Никакого текста. Никаких иллюстраций. И противоположная страница тоже пуста.

299. Никакого текста.

— Но тут же ничего нет.

— Так вы ведь смотрите не в том месте, — отозвался Смайк и поднял три пальца. — Страница 333.

Я пролистнул.

Страница 312. Ничего.

Страница 330. Ничего.

Страница 333. Ага, теперь я ее нашел. Там действительно было что-то написано, но очень мелким шрифтом. Разгладив ладонью бумагу, я прищурился. В кончики пальцев мне забрался странныйхолодок. На этой и на противоположной странице повторялась раз за разом одна и та же фраза:

 

Вас как раз сейчас отравляют

 

Холодок поднялся из пальцев в кисть, потом в локоть, оттуда разлился дальше, пока не завладел всем моим телом. У меня закружилась голова, в глазах потемнело, я успел услышать, как Смайк говорит:

— Вы действительно из тех мечтателей, кто верит, будто в книгах на все есть ответ, верно? Но книги в основе своей не слишком рады помочь и не слишком добры. Они могут быть определенно злокозненными. Вы когда-нибудь слышали про опасные книги? Некоторые из них убивают лишь прикосновением.

Тут мир померк.

 

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: