IV. Эмпирическое и теоретическое.

Первая половина XX века увенчалась полным крахом логического позитивизма с его неудачными попытками свести теорию к совокупности протоколов опыта. Появилась летучая фраза: любое эмпирическое высказывание теоретически нагружено. Вероятно, это так, хотя в рамках такой формулировки едва ли можно усмотреть решение проблемы. Ясно, что эмпирическое и теоретическое знание тесно связаны, что их нельзя «оторвать» друг от друга, но какова эта связь? Мне представляется, что и в этом случае мы сталкиваемся с рефлексивными преобразованиями.

Зародыш противопоставления эмпирического и теоретического знания можно найти уже в любой вербализованной эстафете. Она имеет такой вид: Акт деятельности 1 → Его описание → Акт деятельности 2 → Его описание → … Рассмотрим описание первого акта. С одной стороны, оно выступает как эмпирическое знание, например, как описание проделанного эксперимента, но с другой, – оно функционирует как проект следующего акта, акта 2. В этой своей функции оно выступает как нечто теоретическое, а акт 2 является его эмпирической проверкой. Кстати, рассматривая это описание в его отношении к акту 2, мы, не имея никакой дополнительной информации, гипотетически осуществляем некоторое обобщение и даже идеализацию. Без этого эстафета просто не будет функционировать. Иными словами, любую вербализацию образца в рамках описанной выше эстафеты можно одновременно осознавать и как эмпирическое, и как теоретическое знание, и как описание, и как предписание. Мой третий тезис гласит: эмпирическое и теоретическое знания связаны рефлексивным преобразованием и представляют собой разные осознания одного и того же содержания.

Рассмотрим это на материале более развитых систем знания, с опорой на тезис об изоморфизме познания и инженерной деятельности. Было давно замечено, что с мачты корабля человек способен раньше увидеть берег, чем с палубы, что при перемещении в направлении север-юг меняется высота звезд над горизонтом и т.п. Задача состояла в том, чтобы сконструировать ситуацию, в рамках которой все это имело бы место. Полученная конструкция включала предположение о шарообразности Земли и о прямолинейности лучей света. Здесь налицо и проектное задание, и проект, которые представляют собой некоторое единое целое. Но это целое можно осознавать различным образом: и как теоретическое объяснение некоторых фактов, и как эмпирическое обоснование или исследование созданного проекта. Вся зависит от того, что мы выделяем в качестве референта знания: факты, которые надо объяснить, или теоретическую конструкцию, которую надо уточнять и обосновывать. Содержание знания при этом остается инвариантным. Инвариантным остается и общая структура изоморфная деятельности инженера-проектировщика.

Рассмотрим еще один пример. В науке мы постоянно сталкиваемся с различными приборами. С использованием приборов связывают специфику эмпирического исследования. Но прибор с необходимостью выступает и как объект теоретического объяснения, он без этого просто не существует. Экспериментальная установка Торричелли, которую он создал по совету Галилея, первоначально предназначалась для исследования боязни пустоты. Но оказалось, что уровень ртути в трубке постоянно меняется, и гипотеза боязни пустоты была заменена другой, согласно которой экспериментальная картина определяется атмосферным давлением. Последнее в данном случае представляло собой некоторую теоретическую конструкцию для объяснения поведения столбика ртути в установке Торричелли. Только после этого экспериментальная установка стала прибором для изучения атмосферного давления, т.е. барометром. Итак, и здесь первоначально мы сталкиваемся с некоторым явлением, которое нужно объяснить. Объяснение явно не является эмпирической процедурой, ибо связано с проектом построения некоторого объекта, который в данном случае не дан в непосредственном наблюдении. Только после этого происходит рефлексивное преобразование, и сконструированная Торричелли экспериментальная установка, которая осознавалась как объект изучения, превращается в прибор, а теоретическая конструкция – «атмосферное давление», – которая была средством объяснения, осознается как новый объект исследования. Это некоторый общий закон характерный для всех приборов. Такие явления как температура, сила тока, напряжение, электрический заряд и т.п. необходимо было теоретически сконструировать прежде чем появились соответствующие приборы.

Могут возникнуть возражения такого типа: ртутная трубка Торричелли появилась до представлений об атмосферном давлении и была некоторое время чистой эмпирией. Достаточно очевидно, что это не так. Факта не существует без теории, он либо эту теорию подтверждает, либо ей противоречит. Как мы уже отмечали, эксперимент Торричелли ставился первоначально в рамках теоретической концепции боязни пустоты. В такой же степени особенности исчезновения корабля, который удаляется от берега, не обратили бы на себя внимания, если бы не противоречили гипотезе плоской Земли. Нельзя говорить о фактах вне той или иной теории, факт и теория – это целостное семиотическое образование. Но в сфере рефлексивного осознания мы можем факт рассматривать либо как объект исследования, либо как средство. В первом случае исследование осознается как теоретическое, как объяснение данного факта или как построение теории, во втором – как эмпирическое, как эмпирическое обоснование теории, как измерение тех или иных предполагаемых в теории величин.

Нельзя не отметить, что к близкой точке зрения и гораздо раньше меня пришел в свое время Владимир Сергеевич Швырев. В своей книге 1978 года он пишет: «По нашему мнению названные исходные признаки теоретического и эмпирического исследования можно связать с выделением в научном познании как в целом двух кардинальных структурных моментов – деятельности по анализу развитию, конкретизации, совершенствованию и пр. концептуальных средств, которыми располагает научное мышление, и деятельности по применению этих средств к исследованию действительности, лежащей вне системы понятийных, мыслительных средств»[8]. А дальше он рассуждает следующим образом. Представим себе «любой фрагмент научного знания, а в пределе и научное знание в целом» как «некоторое абстрактное мысленное образование». «Важно подчеркнуть, что в представленном в таком виде идеализированном объекте оба «вектора» познавательной деятельности замыкаются на одном и том же элементе – мысленном образовании, которое в одном случае выступает как средство деятельности, а в другом – как объект деятельности. Вхождение одного и того же мысленного образования в состав обеих деятельностей обуславливает их изначальную связь»[9]. Не трудно видеть, что Швырев вплотную подходит и к схеме «производства-потребления», и к идее рефлексивного преобразования. Ему, однако, очень сложно сформулировать свою мысль, т.к. у него еще нет соответствующих понятий. В то время их не было и у меня. И еще одна трудность. В качестве инварианта относительно рефлексивных преобразований выступают образцы деятельности или, точнее, эстафетные структуры. А Швыреву приходится придумывать «некоторое абстрактное мысленное образование». И в то же время он как-то увидел или почувствовал то, что ведет, как мне представляется, к решению проблемы. Эмпирическое и теоретическое – это разные рефлексивные «проекции» одной и той же постоянно воспроизводимой эстафетной структуры, одного и того же содержания.