 |
Любовная лирика М.Ю. Лермонтова
|
|
|
|
Стихотворения о любви, о дружбе, о природе, входившие, в «набор» тем, обязательных для поэта начала 30-х гг., у Лермонтова отмечены особенностями, характерными для его лиризма. Любовные признания, как правило, вплетаются в ткань размышлений поэта о скоротечной жизни, о страстях, о смерти, о трагической судьбе поэта, предчувствующего свою гибель («...голова, любимая тобою, С твоей груди на плаху перейдет» (Т. 2, с. 217). Чаще всего это мотивы измены, одиночества, встречающиеся в байронической поэзии вообще; но в основе сюжетов любовной лирики Лермонтова (так же как и Байрона) лежат реальные биографические обстоятельства (отношения поэта с Е. Сушковой, Н.Ф. Ивановой, В. Лопухиной, Е. Ростопчиной и другими современницами). Стихи Лермонтова, посвященные женщинам, своеобразно портретны: это, как правило, изящные психологизированные очерки женских натур с легко намеченными индивидуальными чертами: синие, как небо, глаза, стройный стан, кудрявая головка, проникающий в душу голос и т.д. Каждая портретная миниатюра обрамлена мыслью сообщающего нравственного значения, иногда с социальным оттенком. Так, в стихотворении «Она не гордой красотою» (1832) индивидуальный облик лирической героини (В. Лопухиной) создается в противоположность привычным представлениям о героине: она не красавица, не кокетка, не жеманница; «Однако все ее движенья, Улыбки, речи и черты Так полны жизни, вдохновенья, Так полны чудной простоты» (Т. 2, с. 56). Здесь одновременно и портрет избранницы и противостоящий ей собирательный образ светской женщины.
В стихотворении «К портрету» (1810) подвижные, переменчивые черты молодого женского лица, таящие и радость, и горе («То истиной дышит в ней все, То все в ней притворно и ложно»), не только конкретны (это портрет гр. Воронцовой-Дашковой), но и собирательны, как об этом свидетельствует вариант заголовка: «Портрет. Светская женщина».
|
|
|
Скользящие силуэты женских фигур в стихотворениях Лермонтова (одно из них так и называется - «Силуэт») могут рисоваться черной или белой краской («Графиня Эмилия Белее, чем лилия...», (1839)), могут быть олицетворением зла или добра, но всегда их фон - высокий нравственный идеал человечности. Вспомним этический подтекст любовной метафоры стихотворения «Нищий» (1830), гуманизм лермонтовских молитв о женщинах и детях, теплый образ «прелестницы» Тирзы в поэме «Сашка», противопоставленный бездушным женщинам «большого света».
Большое место в ранней поэзии Лермонтова занимает любовная лирика. Однако она представлена не в жанрах любовных элегий, посланий, признаний, а в стихотворениях более емкого жанрово-тематического наполнения - даже в циклах стихотворений, вроде бы целиком посвященных любви: в них обнаруживается такое богатство содержания, которое не укладывается в рамки только любовной лирики. Такова миниатюра „Нищий", адресованная Е.А. Сушковой. Двенадцать строк, три строфы. Из них лишь последняя непосредственно обращена к адресату. Две же первые представляют как бы самостоятельную жанровую картину, рисуемую в подчеркнуто сдержанных тонах. Ее скрытый лиризм обнаруживает себя в последнем четверостишии, где поэт дает волю своим чувствам, „обманутым навек" возлюбленной. Страдания нищего, лирического персонажа стихотворения, оттеняют страдания лирического героя - и наоборот. В стихотворении скрыто присутствуют не только социально-политические, но и философские, богоборческие мотивы. Преступление, в котором никто не усматривает ничего преступного, совершается „у врат обители святой", под эгидой „всеблагого" Бога, творца этого страшного мира. Так широко раздвигает Лермонтов жанровые рамки традиционного интимно-камерного по своей природе любовного послания, „прививая" ему ростки иных жанров, придавая им единство целостностью личности автора. С подобной же «диффузией» жанров встречаемся мы в „лирических романах", связанных с Н.Ф. Ивановой и В.А. Лопухиной. Так, в послании «К*» («Мы случайно сведены судьбою...») поэт, обращаясь к В. Лопухиной, восклицает: „Я рожден, чтоб целый мир был зритель // Торжества иль гибели моей!.." (Т. 2, с. 45).
|
|
|
Два первых четверостишия стихотворения «Нищий» сочетают в себе живописную точность с динамическим драматизмом повествования. Впечатление особенно сильно благодаря лаконичности, еще не столь частой у Лермонтова в эти годы. Перед нами вещь, внутренне завершенная и напоминающая по характеру художественного обобщения зарисовку с натуры из какого-нибудь путевого альбома: типизация не в вымысле, а в выборе изображенного момента. Третье, заключительное четверостишие неожиданно превращает стихотворение в аллегорию несчастной любви. Но тем не менее первая часть его настолько внутренне закончена и сюжетно замкнута, что даже в контексте целого продолжает тяготеть к художественной самостоятельности. В читательском восприятии аллегория как бы распадается, расслаивается. А самые яркие, «ударные» строчки этого стихотворения от заключительного четверостишия
И кто-то камень положил
В его протянутую руку -
приобретают еще один дополнительный смысл.
И, тем не менее, такое «связывание» нарисованной картины с любовной коллизией сузило стихотворение, ограничило его. Интересно здесь вспомнить, что через несколько лет Лермонтов сделает нечто прямо противоположное со стихотворением Гейне «Ein fichtenbaum steht einsam» («Сосна стоит одиноко»). В своем переводе Лермонтов бесконечно расширит смысл стихотворения о безнадежной любви, вовсе устранив любовную тему.
Здесь важно понять: речь идет вовсе не о том, что от обманутой любви страдает меньше людей, чем от бедности и болезней, и потому Лермонтов сузил стихотворение «Нищий», совершив, так сказать, тематическое превращение его. Лермонтовское стихотворение «На севере диком» именно потому и относится к числу его новаторских и глубоко оригинальных произведений, что мы не можем про него сказать: «Вместо стихотворения о любви перед нами стихотворение о...» Или: «Речь здесь, разумеется, идет не о сосне и пальме, а о...» В этом и заключается специфика лирических стихотворений с образом нового типа, в направлении которых совершается эволюция аллегорий Лермонтова. Ни «Утес», ни «На севере диком», ни «Тучи» ни одно из перечисленных и еще ряд стихотворений не допускают такой мысленной подстановки на место созданного в них образа какого-либо определенного другого образа, хотя бы и очень широкого, философски или социально значительного. Это уже не аллегории, а стихотворения с символическим образом.
|
|
|
В двух начальных строфах «Нищего» впервые у Лермонтова появляется такой конкретно-чувственный поэтический образ, который обладает несравненно большей глубиной содержания и большей широтой обобщения, чем это можно предположить, исходя из фабулы стихотворения. В «Нищем» была заложена возможность создать символическое стихотворение. Но инерция жанра в сочетании с чисто биографическими обстоятельствами (известно, что стихотворение написано по совершенно конкретному поводу) привела к возникновению еще одной аллегории.
К концу периода поэт производит переоценку многих ценностей, в том числе и такой, как счастье, которое становится для него почти синонимом успокоенности, отгороженности от бедствий и страданий, переполняющих жизнь („Я жить хочу! хочу печали // Любви и счастию назло...") (Т. 2, с. 40).
Обычно в поэзии Лермонтова главное внимание обращали на любовные коллизии, стремились увидеть в его лирике стихотворные циклы, связанные с определенным именем. Мимо нашего внимания часто проходило стремление поэта в зрелые годы запечатлеть привлекательный женский облик как бесценный дар природы. При этом во многих стихотворениях и поэмах этот образ имел самодовлеющее значение, автор или герой как бы отступал на второй план, оставаясь в тени.
В 1837-1841 годах в творчестве Лермонтова происходит поворот: он переносит внимание с обычного для романтической литературы описания эмоций лирического героя на изображение женщины, ее внешнего облика, движений души. Лермонтов создает в лирике, в поэмах и еще ранее в драме «Маскарад» женские портреты, исполненные психологической глубины, раскрывающие тайны характера.
|
|
|
«Молитва», включенная в лермонтовский сборник стихотворений 1840 года, имеет принципиальное значение.
Тема женской красоты, любви к женщине освобождается от эгоцентризма лирического героя:
лермонтов поэт лирика любовь
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного, -
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного.
Окружи счастием душу достойную,
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования. (Т. 2, с. 122).
Об авторском «я» мы узнаем лишь в самых общих чертах. Зато перед нами возникает образ женщины, особенности ее душевного мира, при этом уважение, сочувствие, гуманность автора становятся основной тональностью.
Стихотворения «Она поет - и звуки тают…», «Слышу ли голос твой звонкий и ласковый…», «Как небеса, твой взор блистает…» посвящены П.А. Бартеневой, «Графиня Эмилия» - Э.К. Мусиной-Пушкиной, «К портрету» - А.К. Воронцовой-Дашковой - в каждом из них передан выразительный, неповторимый образ женщины, отличающийся особой привлекательностью.
Самый выдающийся в ряду таких поэтических портретов - стихотворение «М.А. Щербатовой» («На светские цепи…»). Поэт не сказал ни одного слова о себе и своих чувствах, но передал, кажется, все грани внешней и духовной прелести Щербатовой.
Заключительное четверостишие говорит об особенности ее характера:
От дерзкого взора
В ней страсти не вспыхнут пожаром,
Полюбит не скоро,
Зато не разлюбит уж даром. (Т. 3, с. 132).
Это - наивысший комплимент, который можно сказать женщине.
Один из близких друзей Лермонтова, его родственник А.П. Шан-Гирей вспоминал, «что она была молодая вдова, а от него слышал, что такая, что ни в сказке сказать, ни пером написать».
В кавказских редакциях поэмы «Демон» появляется грузинская княжна Тамара, и снова это чудо женской красоты:
Клянусь полночною звездой,
Лучом заката и востока,
Властитель Персии златой
И не единый царь земной
Не целовал такого ока;
Гарема брызжущий фонтан
Ни разу жаркою порою
Своей жемчужною росою
Не омывал подобный стан!
Еще ничья рука земная,
По милому челу блуждая,
Таких волос не расплела;
С тех пор как мир лишился рая,
Клянусь, красавица такая
|
|
|
Под солнцем юга не цвела… (Т. 3, с. 177).
Лермонтову в его философско-символической поэме был необходим образ, как бы равновеликий Демону. Опустошенности, могущественной разрушительной силе противостоит воплощение полноты земной жизни и гармонии. Поэтический реквием мертвой Тамаре во второй части поэмы - одно из достижений русского искусства; он превращается в гимн жизни и женской красоте как высшим ценностям природы.
Новым художественным достижением Лермонтова стал образ Нины в неоконченной поэме «Сказка для детей» (1840).
Образ героини, один из самых выразительных в русской литературе, замечателен тончайшим психологизмом, изяществом, оригинальностью.
При характеристике красоты молодой женщины (отрывок поэмы заканчивается днем, когда героине исполняется семнадцать лет) Лермонтов пользуется всеми превосходными степенями:
Влюбился я. И точно хороша
Была не в шутку маленькая Нина.
Нет, никогда свинец карандаша
Рафа́эля иль кисти Перуджина
Не начертали, пламенем дыша,
Подобный профиль… Все ее движенья
Особого казались выраженья
Исполнены. Но с самых детских дней
Ее глаза не изменяли ей,
Тая равно надежду, радость, горе;
И было темно в них, как в синем море. (Т. 2, с. 78).
«Сказкой для детей» восхищались многие современники поэта, позднее Достоевский и Лев Толстой. При создании образа Наташи Ростовой, особенно при описании ее первого бала, Толстой, несомненно, вспоминал эту поэму Лермонтова.
В поэме «Мцыри» (1839), где даны картины южной природы («Кругом меня цвел божий сад…»), возникает один из ее ликов - образ молодой грузинки:
Держа кувшин над головой,
Грузинка узкою тропой
Сходила к берегу…
… летние жары
Покрыли тенью золотой
Лицо и грудь ее; и зной
Дышал из уст ее и щек,
И мрак очей был так глубок,
Так полон тайнами любви,
Что думы пылкие мои
Смутились…
Она была уж далеко;
И шла хоть тише, но легко,
Стройна под ношею своей,
Как тополь, царь ее полей! (Т. 3, с. 54).
Этот короткий отрывок весьма знаменателен; каждый эпизод «Мцыри» близок к символу. Образ женщины венчает редкий по красоте пейзаж.
Баронесса Штраль в «Маскараде» (1835) - красавица, «которой свет дивится с завистью». Здесь Лермонтов с полной отчетливостью словами героини сказал о судьбе женщины в светском обществе.
Подумаешь: зачем живем мы? Для того ли,
Чтоб вечно угождать на чуждый нрав
И рабствовать всегда! (Т. 3, с. 29).
О выдающейся женщине с «неизъяснимой прелестью выраженья в лице» идет речь в начатой Лермонтовым повести «Я хочу рассказать вам». История женщины, о которой он пишет, напоминает судьбу баронессы Штраль: «Она уже сошла со сцены большого света, ей тридцать лет, и она схоронила себя в деревне; но когда ей было только двадцать, весь Петербург шумно занимался ею в продолжение целой зимы». Очевидно, этот замысел, относящийся к 1836 году, возник не без влияния «Физиологии брака» и «Тридцатилетней женщины» Бальзака (последний роман Лермонтов упоминает в «Герое нашего времени»). Восхищение красотой и повествование о трудной участи женщины часто соединяются у Лермонтова в одном произведении. Трагически сложилась жизнь Алены Дмитриевны в «Песне о купце Калашникове», Тамары в «Демоне» - «свободы резвую дитя» в замужестве ждет «судьба печальная рабыни». И, наконец, мертвая казачка в «Дарах Терека» - жертва ревности.
Одновременно с «Демоном» Лермонтов пишет поэму «Тамбовская казначейша». Авдотья Николаевна - героиня поэмы, «тамбовская красотка» (так ее называет автор) - только на первый взгляд может показаться комическим персонажем. Это своего рода провинциальный вариант красавицы, обреченной на жизнь в пошлой провинциальной среде. В сцене, пародирующей последнее свидание Евгения Онегина и Татьяны, в ответ на притязания штаб-ротмистра Гарина героиня «толкнула прочь его: «Довольно, молчите - слышать не хочу! Оставите ль? я закричу!..»
В финале поэмы торжество Гарина, выигравшего Дуню в карты, не снижает по-своему трагического облика казначейши:
Она на мужа посмотрела
И бросила ему в лицо
Свое венчальное кольцо. (Т. 2, с. 122).
Лермонтов создает пленительные женские образы, применяя разные оттенки красок, но главная прелесть в их сочетании: молодая казачка «с темно-бледными плечами, светло-русою косой», «Графиня Эмилия - белее, чем лилия».
Воспевая красоту и достоинство женщины, Лермонтов освободил тему любви от романтических штампов, женские образы, созданные им, по праву вошли в сокровищницу мировой культуры.
Как и А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов в своей интимной лирике подчёркивает самоценность дружеских и любовных отношений, их необходимость для полноценной жизни. Лермонтов около 30 стихотворений посвятил Н.Ф. Ивановой. В них лирический герой способен оценить обаяние, очарование, способен выразить чувство восхищения. Например, в стихотворении «Она была прекрасна, как мечта…» (1832) создаётся абстрактный образ любимой женщины, показан истинно влюбленный человек. В стихотворении «Она не гордой красотою…» (1832) главное - это обаяние. Проявляется близость с Пушкиным: «И сердце любит и страдает», а «почти стыдясь» - это уже расхождение с Пушкиным, у которого лирический герой никогда не стыдится своих чувств, и чем они глубже, тем полнее выражаются. А у Лермонтова вечная стыдливость чувств лирического героя, он боится мнения света. В стихотворении «Расстались мы, но твой портрет…» (1837) основная мысль о том, что ничто не проходит бесследно, герой способен помнить, отдавать дань прошлому. В отличие от Пушкина для лермонтовского лирического героя в большей мере характерны скепсис в отношении к чувствам, максимализм в отношении к женщине, стремление все свои чувства подвергать анализу. Он не может отдаться настоящему и вкусить миг счастья. В стихотворении «Я не унижусь пред тобою…» (1832) несколько суровое обращение к женщине объясняется тем, что она улыбнулась другому. У Пушкина на первом месте стоит счастье женщины, а у Лермонтова - он сам и всё, что происходит, он соизмеряет с собой. Вряд ли он способен принести себя в жертву любимой женщине.
В одном из ранних стихотворений - «Нищий» (1830) - на первом плане стоит состояние лирического героя. Он сравнивает себя с нищим, чтобы выразить своё состояние. Стихотворение написано в период паломничества М.Ю. Лермонтова в монастырь со своими друзьями. Настоящие жизненные отношения являются только поводом к творчеству. Лирический герой прямо обвиняет женщину, которую любит. Все перечисленные стихотворения входят в цикл стихов, посвященных Н.Ф. Ивановой.
В двух стихотворениях 1840 г. «Благодарность» и «Отчего» лирическому герою грустно от любви, в отличие от Пушкина, у которого герой от любви испытывает радость. Анализ будущего не даёт лирическому герою оценить данный момент. В начале стихотворения «Благодарность» Лермонтов благодарит женщину, «за всё, за всё тебя благодарю я». Речь идёт не только об интимных отношениях с женщиной, контекст этого стихотворения можно понимать как обращение к Богу, как богохульство. «Благодарю» - в обратном смысле означает «упрекаю». Для лирического героя Лермонтова мир безгармоничен.
Лермонтов в своём творчестве часто использует оксюмороны и антитезы. Оксюмороны - это слова, поставленные в словосочетании в противоположные значения. Он проявляется в таких стихотворениях как «За клевету друзей», «Отрава поцелуя». Антитеза - это использование противоположных значений («Рай и Ад», «лёд и пламень»). Классический пример антитезы у Лермонтова - это стихотворение «Любовь мертвеца» (1841). В нём лирический герой настаивает на том, чтобы его любимая хранила ему верность даже после его смерти. «Ты не должна любить другого, не должна».
Лирического героя Лермонтова характеризует чувство эгоизма. Он явно не хочет счастья своей возлюбленной без него. Удел лирического героя у Лермонтова - это страдание, которое ему нравиться. Он предъявляет большие требования к возлюбленным, и несоответствия его требованиям причиняет ему страдания. В стихотворении «Они любили друг друга так долго, и нежно…» оба героя находятся в другом мире. У них проявляется неумение раскрыть свои чувства в жизни на земле. В ином мире они не узнали друг друга. Они не смогли открыть свои чувства, любя друг друга. Это печальное, страшное стихотворение. Они предполагали встретиться в другом мире, но не узнали друг друга.
В трактовке любовной темы у Лермонтова можно отметить созвучие с Пушкиным: понимание огромной роли дружественных и интимных чувств в жизни человека. Но можно отметить и существенные различия: излишний максимализм, в силу соизмерения всего с идеалом; неумение радоваться, прощать, жертвовать собой, а отсюда глубокое чувство неудовлетворенности. Восприятие этой лирики Лермонтова помогает понять читателю, как не надо любить, что мешает любить, и тем самым как воспитывать культуру чувств. Лирический герой Лермонтова не способен на самопожертвование.
|
|
|
