Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

Интерлюдия: доступ к теме поколений с помощью работы со сновидениями

Воздействовать на взаимоотношения между поколениями в семье можно, прорабатывая взаимоотношения одного члена семьи с другим, который либо не присутствует на терапии, либо уже умер, возможно, даже несколько поколений назад ⁴.У меня было много удачных терапевтических исследований подобного рода, когда я использовал гештальт-метод работы со сновидениями в комбинации с семейной терапией. Этот необычный, уникальный подход – экзистенциально-экспериентальный* [[[[* От анл. experience – опыт, переживание.] метод – позволяет поднять на поверхность и исследовать тему разных поколений.

Обычно семейные терапевты нечасто пользуются индивидуальной проработкой сновидений как стандартной техникой, хотя у них, безусловно, есть определенный интерес к теме разных поколений. Применяя идеи семейных систем к вариантам проработки сновидений, мы можем обращаться к моделям различных периодов времени. Данные модели можно поверхностно разрешить за короткий срок и выявить при этом более глубокие процессы, а завершение таких процессов требует длительного времени. В описанной ниже сессии терапевт использует традиционный прием “пустого стула” как путь, дающий доступ к теме поколений.

“Сон Сэмуэля” длинный и сложный. Работа включает в себя диалог с внутренними частями Сэмуэля, а также с его “интроективным” отцом. Глубина и интенсивность работы поражает и даже трогает. Тема развивается, она приводит Сэмуэля к его деду. Внимание обращено как на содержание, так и на процесс, пока тема его сна тщательно развивается и заботливо и осторожно поддерживается терапевтом.

Сон Сэмуэля

Сэмуэль: Прошлой ночью я видел сон. Было ощущение, что это происходит со мной прямо сейчас. Стремительно. Во сне я носился из комнаты в комнату. Это были маленькие комнаты; как бывает на конференциях. И я нашел человека, которого искал. На следующий день его должны были показать по телевидению на весь мир. Все шло для него как нельзя лучше, и он должен был получить огромный драгоценный камень. Он собирался разбить его специальным молотком, а камень должен был расколоться на шесть кусков. Один из кусков предназначался мне, но я не хотел ждать, когда это произойдет. Каким-то образом я знал: там есть люди из ФБР, которым я не могу доверять. Множество людей, которым я не мог доверять. Там находилась моя коллега Джейн. Я уговорил этого человека прийти и разбить камень, и он разбил его. Я схватил свой кусок и пустился бежать. И весь сон – сплошная борьба за этот кусок то с одним, то с другим. У меня даже была волнующая встреча с Джейн в ванной комнате. Она выхватила у меня кусок камня и спрятала под юбку.

Терапевт: Ей тоже хотелось поучаствовать. Но чем все это кончилось? Удалось ли тебе сохранить этот кусок?

Сэмуэль: Да, удалось, но меня прервали.

Терапевт: Итак, расскажи нам о своем честолюбии. Чего бы ты хотел в жизни? Может быть, стать президентом?

Сэмуэль: Я начал думать о том, как бы я рассказал этот сон родителям. Не настолько уж я честолюбив, а может быть, и настолько.

Терапевт: Ну, хорошо, а можешь ли ты представить себе, что твой отец сидит перед тобой, а ты рассказываешь ему его биографию, как ты знаешь ее. Просто начни говорить, а я помогу тебе в этом.

Сэмуэль (к отцу): О'кей. Я знаю о тебе много, многое ты рассказал мне сам, но кое-что я узнал о тебе от бабушки. Значит, у меня есть два таких источника информации, и у меня есть ощущение, что ты хотел быть особенным человеком для своего собственного отца и хотел этого на свой манер. Ты ни разу не воспользовался его помощью, хотя он предлагал тебе, например, управлять его отелем. Он отправил тебя в лучшую школу и еще многое другое. Ты даже женился на женщине, которую не принимали ни твой отец, ни твоя мать, и ты знал об этом. Потом они дали ей денег, чтобы вы могли развестись. И тогда ты встретил мою мать...

Терапевт: Извини, Сэмуэль, каждый раз, когда ты сообщаешь какую-то информацию, скажи ему что-нибудь о его честолюбии. “Ты ходил во все эти школы...” И дальше — о степени его честолюбия: “Ты был женат...”

Сэмуэль: Вы спрашиваете о том, чего я не знаю.

Терапевт: Просто скажи, не бойся. Твой отец еще жив?

Сэмуэль: Да.

Терапевт: У тебя есть какое-то мнение о его честолюбии?

Сэмуэль: Я знаю, что у него недостаточно честолюбия.

Терапевт: Хорошо! Я не спросил, много или мало, я просто спросил о его честолюбии, это очень важно. “Ты имел возможность посещать все эти школы...”

Сэмуэль: Ты имел возможность посещать многие школы, у тебя была даже возможность жениться на ком-то, кого выбрал твой отец. У тебя была возможность заниматься процветающим бизнесом. У тебя была возможность стать... У тебя было множество возможностей, но ты не воспользовался ни одной из них. Когда мы говорили с тобой несколько месяцев назад... (начинает плакать и всхлипывать)... ты сказал, что твоя жизнь кончена, что вся твоя жизнь... кончена... (вздыхая и всхлипывая). Но ты по-прежнему нужен мне... Я чувствую, что ты умираешь... а я продолжаю жить своей жизнью...

Терапевт: Скажи ему, что ты думаешь о том, что он сделал со своей жизнью.

Сэмуэль: Он помог мне. Ты показал мне, как можно любить, как заботиться о других людях. Я думаю... ты получил, что хотел...

Терапевт: Что ты остановил? Ты стал плакать, что-то почувствовал и остановился.

Сэмуэль: Я остановил свой гнев.

Терапевт: Вырази ему свой гнев.

Сэмуэль: Тебе семьдесят пять, уже семьдесят шесть, и я на самом деле не хотел бы, чтобы ты знал, как я злился на тебя. Но я отставляю это в сторону: “Пусть он уйдет с миром!”* [[[[* Здесь возможно, имеется в виду игра слов. В английском языке слова мир (peace) и кусок (piece) произносятся одинаково.]

Терапевт: Я бы хотел, чтобы он ушел с миром, и я хотел бы, чтобы ты родился с миром. Ты имеешь право выразить ему свой гнев по обоим поводам. Посмотри, эти вещи зависят друг от друга.

Сэмуэль: Ты почти не учил меня, как жить, но я научился жить по-своему. И я стал презирать тебя за твое пренебрежение, за твой эгоизм, за твою некончающуюся юность, за твое хныканье, за то, что ты был таким балованным ребенком. Твоя мама вечно заботилась о тебе, а потом ты женился, чтобы жена заботилась о тебе. У тебя совсем нет друзей. У тебя нет ни одного друга. Ни среди мужчин, ни среди женщин. Ты говоришь, будто все, что у тебя было, – это твоя семья. А как ты обращался со своей женой, моей матерью, с ее безумием? Ты стал глухим, чтобы ничего не слышать. Ты отвратителен.

Терапевт: Скажи ему о том, на что он потратил свою жизнь.

Сэмуэль: Все твои родственники яркие и творческие люди. Художники, политики, врачи, а ты был любимым сыном, ребенком. И когда тебе стало не так просто жить, как хотелось, ты впал в ярость, потому что тебе нужно было, чтобы все доставалось легко и просто. Ты, видишь ли, не хотел лизать кому-то задницу, а это просто означало сотрудничать с кем-нибудь, чтобы чего-то достичь.

Терапевт: “И я твой сын”. Попробуй сказать: “И я твой сын”.

Сэмуэль: Ты отказывался сотрудничать с кем бы то ни было, чтобы чего-то достичь, и я твой сын. Ты всегда был испорченным ребенком и хотел получать все, что ни пожелаешь, ничего не делая для этого, и я твой сын...

Терапевт: Что тебя остановило сейчас?

Сэмуэль: Это не относится к делу.

Терапевт: Это не относится к твоему сну, ведь ты хотел рассказать ему свой сон. “И я твой сын, я хочу рассказать тебе свой сон, потому что только у твоего сына мог быть такой сон. Мне приходится отдуваться за тебя”. Ты можешь, кроме того, рассказать ему, как тебе приходится отдуваться за него. Как ты похож на него и как тебе хочется уйти от этого сходства. Хорошо? Ты можешь отпустить свои чувства на свободу?

Сэмуэль: Я хочу рассказать тебе свой сон, который, как мне кажется, должен помочь мне лучше понять, как я отдуваюсь за тебя.

Терапевт: Хорошо.

Сэмуэль: Во сне я нахожусь в помещении, которое похоже на отель. Здесь проходит конференция, где присутствует много супер-звезд. Я знаю, что должно произойти, и знаю, что должен получить особый подарок. Не за красивые глаза, я это заслужил, и это принадлежит мне по праву.

Терапевт: Хорошо, пожалуйста, остановись здесь. Обрати внимание на то, что ты сказал. Как ты его сын и как ты не его сын. В этом ключе.

Сэмуэль: Вокруг меня множество людей...

Терапевт: Хорошо. Как ты похож и не похож на него, когда вокруг тебя множество людей?

Сэмуэль: Мне кажется, что когда ты был моложе, ты был хорош собой, и у тебя было много друзей, и тогда ты много пил. Тогда ты был очень похож на своего отца, моего деда, ты был свободен в деньгах и наслаждался жизнью, танцами и всем прочим, о чем я уже говорил. Тебе очень нравилось танцевать, пить, находиться в окружении большого количества людей и принимать их поклонение. В отличие от тебя, я не хожу в места, где много людей. В отличие от тебя, я люблю оставаться в тени и люблю работать. В отличие от тебя, я считаю, что надо много работать, чтобы чего-то достичь, а что-то еще мы получим когда-нибудь. Я надеюсь на это. Я еще не достиг этого.

Терапевт: Что это означает – “Я еще не достиг этого”?

Сэмуэль: Я всегда чувствовал, что это возможно.

Терапевт: Он оставил тебе это наследство, чтобы ты преодолел его? Скажи ему: “Соответственно твоему предназначению, соответственно твоей карме...”

Сэмуэль: Соответственно тому, что я чувствую к тебе, ты многие годы преодолевал это, и твой отец делал то же самое. Он и твоя мать, так же как и другие люди, во время Великой Депрессии отнимали у разорившихся землю, деньги и все, как безумные. А потом он сдался. И, как я понимаю, ты тоже сдался. Боюсь, что сдался и я. Это пугает. Во сне я был совершенно один. Я был один, не считая этого особого человека, но он был в начале сна.

Терапевт: А что произошло потом?

Сэмуэль: Это какое-то безумие. Я убегал отовсюду...

Терапевт: Ты убегал отовсюду, и какая-то женщина отняла у тебя что-то и спрятала под юбку. Что ты испытал тогда?

Сэмуэль: Ярость: “Что ты себе позволяешь? Это мое”.

Терапевт: Если это твое, почему тебе надо убегать?

Сэмуэль: Я нарушил распорядок. Если я должен был получить свое, это должно было произойти на сцене, перед камерами, с помпой и церемониями.

Терапевт: И почему же тебе надо было убегать?

Сэмуэль: Я должен был взять это. Я не мог поверить, что получу свое.

Терапевт: Ваш сын (обращается к воображаемому отцу Сэмуэля) не верит, что это действительно принадлежит ему. А у вас так бывает?

Сэмуэль: Как твой сын, папа, я не могу поверить, что это действительно мое. Что я действительно это заслужил и смогу сохранить.

Терапевт: “И что я имею право на это”. Сэмуэль, давай вернемся в твой сон. Тебе представляется, что ты точно знаешь, как взять эту вещь и разбить ее так метко, чтобы она разлетелась на шесть кусков. Во сне ты тот человек. Ты также другой человек, который намерен украсть один из шести кусков и убежать с ним. Насколько это похоже на твою семью? Каким образом это отражает историю твоей семьи? Это говорит тебе о чем-нибудь?

Сэмуэль: Со стороны отца моя семья была богата не только материально, но и творчески. Гораздо богаче, чем многие семьи. У них в семье было пятеро детей, мой отец предпоследний ребенок. Но на самом деле он самый маленький. Когда мой дед умер, наследство было поделено на всех.

Терапевт: А что ты получил от отца, Сэмуэль?

Сэмуэль: Первое, что приходит в голову, – самонадеянность.

Терапевт: Он передал тебе самонадеянность?

Сэмуэль: Самонадеянность и какое-то достоинство. Я бы сказал, скорее оскорбленное достоинство и еще, я думаю, безответственность. Иногда это оскорбленное достоинство, а иногда — безответственность.

Терапевт: Н-да. Но в твоем сне присутствуют оба качества. Там есть самонадеянность того парня, который должен получить подарок. Не так ли? Он точно знает, что может сделать... как поступить и в какой момент. Есть и безответственный тип. Он должен украсть и бежать. И оба они - это ты. Ты, получивший наследство от своего отца. Чувствуешь ли ты себя, как человек во сне, который способен расколоть эту вещь на шесть кусков? И ты можешь утвердиться в своей самонадеянности и убедиться в своих способностях? В своем сне ты самоуверен. Подтверждается ли твоя самоуверенность твоими способностями?

Сэмуэль: Да.

Терапевт: Твой отец был самоуверенным человеком. А его самоуверенность подтверждается его способностями?

Сэмуэль: Нет.

Терапевт: Ты понимаешь, в чем тут дело?

Сэмуэль: Да.

Терапевт: Итак, я бы хотел, чтобы ты стал тем парнем из сна, который раскалывает камень. Пусть кто-то другой украдет эти шесть кусков. А ты посмотри, что ты будешь чувствовать. Ты смотришь, как кто-то получит пять кусков.

Сэмуэль: Что-то получит ФБР.

Терапевт: Но, посмотри, ведь ФБР – это тоже ты. Ведь ты спроецировал на них свою силу. А самоуверенность, которая подтверждается твоими способностями, ты спроецировал на этого загадочного человека.

Сэмуэль: Да, это правда.

Терапевт: Я хочу, чтобы ты закрыл глаза и помедитировал. Поставь ноги на землю, и пусть перед тобой будет эта драгоценность. Это то, чего не смог дать тебе твой отец, чтобы поддержать тебя, чтобы любить тебя. Я хочу, чтобы ты владел этим. Стань тем человеком, который твердо стоит на земле. Может быть, тебе надо вернуться в 20-е годы, к тому, кто был основателем благосостояния семьи. Войди с ним в контакт. Это он? (Сэмуэль кивает.) С его устойчивостью, с его ощущением могущества и мужественности. Как его зовут?

Сэмуэль: Сэмуэль:

Терапевт: Его зовут Сэмуэль?! Это твой прадед? (Сэмуэль кивает.) Настоящий Сэмуэль вернулся в твой сон, а ты преодолел все, что стоит между настоящим Сэмуэлем и тобой, и вступил с ним в контакт. И этот камень, который находится перед тобой, принадлежит тебе, и сцена принадлежит тебе, и публика принадлежит тебе, и могущество принадлежит тебе. И знание принадлежит тебе. А ты готов? Представь себе, что ты стоишь на сцене, освещенный софитами, и можешь чувствовать могущество, красоту и ясность этого момента. Получи удовольствие. Это могущество твоего прадеда переходит к правнуку. И когда ты будешь готов совершить это символическое действие, чтобы расколоть эту вещь, ты сделаешь это почти без напряжения, с легкостью, и не убежишь, потому что это твое представление. Пусть бежит другой. Я некоторое время помолчу, а ты поэкспериментируй со своим ощущением готовности, могущества и тем, что ты хочешь сделать.

(Сэмуэль берет воображаемый меч и раскалывает драгоценность.)

Терапевт: Как это было?

Сэмуэль: Совершенно естественно...

Терапевт: А теперь посмотри вокруг. Ты видишь: ты же не можешь пребывать в мечтаниях. Посмотри вокруг. (Сэмуэль смотрит на каждого из присутствующих.) Поговори с Сэмуэлем, который украл кусок и убежал. Ты мастер по раскалыванию драгоценных камней. У тебя был договор с ним. Поговори с ним. Почувствуй эти разные части самого себя. Разве ты должен был убегать, когда ты смотрел на эти лица? Поговори с ним о том, о сем.

Сэмуэль: Сэм, ты действительно получил... можешь быть спокоен. Я думаю, ты это понимаешь, но боишься, что у тебя это отнимут... и... конец истории... Я не знаю, что с тобой делать (трет глаза).

Терапевт: Ты знаешь, что с ним делать. Как сказал бы твой отец: “Я не знаю, что с тобой делать...” Дерьмо.

Сэмуэль: Мой отец не осмелился бы так сказать.

Терапевт: Ты знаешь, что я имею в виду. Пусть он ответит, пусть он ответит первым, а потом скажешь ты. (Показывает на пустой стул.) Это твоя часть, которая украла и убежала.

Сэмуэль (пересаживается на другой стул): Я просто потерял контроль, я... я был в ужасе и думаю, что если бы сон продлился, я бы потерял его. Я бы потерял этот кусок.

Терапевт: Хорошо. А теперь ты мастер по раскалыванию камней, прадедушка Сэмуэль.

Сэмуэль: Да, прежде всего, ты не можешь потерять... Это что-то, что должен иметь... чтобы хранить его, потом ты должен что-то сделать с этим. И это вовсе не побег, ты должен показать его, отшлифовать, добавить к нему что-то еще. Побег – это способ его потерять. А твоя награда здесь, а не где-то в будущем.

Терапевт: А теперь скажи для группы... “Я сделаю это по-другому...” Сядь сюда (показывает на другой стул). “Я сделаю это по-другому...”

Сэмуэль: Я сделаю это по-другому, не стану убегать с камнем, я могу его потерять. Я должен держать его перед собой, чтобы видеть его, а дальше я стану делать что-то еще, шлифовать, буду хранить его, он мой.

Терапевт: Как тебе это? Теперь ты можешь держать его, похоже, теперь ты уже больше не боишься за него.

Сэмуэль: Спасибо.

“Сон Сэмуэля” – пример того, как работа со сновидением может стать исследованием темы поколений. В данном случае тема состоятельности и могущества в различных формах переходит из поколения в поколение. Важно отметить, что даже при том, что отец и дед Сэмуэля не присутствуют на сессии, клиент работает с их интроективным присутствием, для того чтобы разрешить тему своей внутренней борьбы.

3в. Основное положение: Одни субсистемы обладают высоким уровнем энергии, а другие – низким.

3в. Ориентирующий принцип: У терапевта есть искушение направить внимание клиентов на субсистему, обладающую большим объемом энергии. Не пренебрегайте субсистемами, у которых мало энергии. Система перестает работать, когда у нее слишком мало энергии, однако именно она и нуждается в нашем внимании.

В некоторых случаях семейный терапевт должен обратиться к тому, что не выглядит как фигура внимания. Родители могут громко спорить, в то время как дети уважительно молчат и слушают. Такие родители непременно обратят внимание на себя, а что же при этом будут чувствовать и думать дети? В нужный момент терапевт поворачивается к самой молчаливой и тихой субсистеме, чтобы исследовать всю семью. Вы можете спросить детей: “Часто ли вы видите, как ссорятся родители?”; Как вы чувствуете себя, когда вас ругают?”. Или поинтересоваться: “Можете ли вы объяснить мне, почему ваши родители так расстраивают друг друга?”

В случае с “громкими” родителями и молчаливыми детьми между двумя субсистемами не происходит обмена энергией. Терапевту ясно, что в этих условиях дети находятся в стороне от споров родителей, обычно это нормально. Но терапевтическая работа – дело всей семьи, и в данном случае чувства и суждения детей могут быть также полезны для понимания проблем семьи, как чувства и мысли взрослых. Если не обращать внимания на детей, у них исчезнет интерес к семейной терапии, и тогда терапевт потеряет потенциальных союзников в работе.

Вот, например, какие ответы могут дать дети терапевту: “Обычно при нас они не ссорятся. Они такие вежливые. Вот странно – оказывается, мама и папа могут быть настоящими!” Или: “Когда происходит нечто подобное, я очень пугаюсь, боюсь худшего, мне кажется, что папа может ударить маму”. Или: “Они все время спотыкаются на одном и том же месте”.

Подключая участие “молчаливой субсистемы”, терапевт помогает распределить энергию, осознавание, действие и потенциальное направление поведения внутри всей семьи.

3г. Основное положение: Здоровье семьи напрямую зависит от ее способности быть подвижной и перемещаться от одной субсистемы к другой.

3г. Ориентирующий принцип: Терапевт должен быть внимательным к фиксированному гештальту в рамках семейной субсистемы. Наиболее распространенная модель фиксации гештальта в семье – трехсторонние отношения⁵.

Здоровье семьи проявляется в ее способности легко перемещаться от отношений "взрослый-взрослый" к отношениям "взрослый-ребенок" и "ребенок-ребенок" и свободно использовать возможные комбинации. Любая фиксированная комбинация, которая возникает гораздо чаще, чем группирование, не должна пройти незамеченной. Необходимо найти подход к ее полезным и вредным проявлениям. Наиболее распространена фиксированная группировка – родители и один ребенок. Она может быть нефункциональной и создавать препятствия для общения родителей и свободного существования ребенка.

Когда терапевт замечает, какие возникают комбинации и как члены семьи взаимодействуют друг с другом – легко или болезненно, – он будет стараться научить семью мягче вступать во взаимодействия и выходить из них. В таких случаях эксперимент может оказаться чрезвычайно полезным, и люди научатся новым чувствам и поведению.

3д. Основное положение: Дети образуют собственную мощную субсистему в семье. Чем лучше отношения в их субсистеме, тем сильнее она влияет на функционирование семьи.

3д. Ориентирующий принцип: Важная задача семейного терапевта состоит в том, чтобы распознать и поддержать субсистему детей.

Детям необходимо взаимодействовать не только со взрослыми, но и друг с другом. Возникающее детское сообщество обладает большой силой. Наблюдение за взрослыми учит детей сотрудничать друг с другом. Отношения между братьями и сестрами в детстве могут быть очень значимыми. Это не означает, что в общении между собой дети не испытывают трудностей, тем не менее они немало узнают друг от друга. Ребенка многое пугает, но когда он принадлежит к группе и чувствуют свою причастность к ней, он способен преодолевать потенциальные травматические переживания.

Я работал с большим количеством семей, где родительская система была слабо выражена, а система детей служила источником самоподдержки. Такое распределение сил особенно ярко выражено в семьях, где есть по крайней мере трое или четверо детей.

Теперь семьи стали меньше и немало семей имеют лишь одного ребенка. Я часто слышу, как родители говорят о том, что хотели бы иметь несколько детей, чтобы у ребенка были братья или сестры, а семья стала прочнее. Очевидно, что они признают потребность ребенка в общении со сверстниками и необходимость делиться своими чувствами и жалобами на родителей. Если у ребенка нет брата или сестры, с которым он может поделиться, их может заметить закадычный друг или подруга. Ясно одно: с кем бы ни была образована такая комбинация детского сообщества – это естественная потребность детей. В юношеском возрасте такая потребность выходит на первый план. В этот период авторитет ровесников намного превосходит авторитет взрослых.

Педагоги и воспитатели хорошо это знают, фокусируя внимание на социальном развитии учеников и студентов. В наши дни можно часто видеть формацию семьи с одним ребенком, которая остро нуждается в компенсации ущербного родительского сообщества. Мы полагаем, что здоровой моделью для людей любого возраста может стать создание общества со своим собственным языком, нормами общения и правилами. Такое общение должно быть доступно детям в любой семье, что, безусловно, будет способствовать их нормальному развитию.

4. Динамика системы "родитель-ребенок"

Динамика системы родитель-ребенок включает в себя широкий диапазон взаимодействий.

4а. Основное положение: Степень опеки ребенка родителями является показателем здоровья семьи.

4а. Ориентирующий принцип: Для оздоровления семьи в семейную терапию важно включать “терапию родителей”.

Новорожденный младенец просто умрет, если его не будут кормить и опекать⁶.Когда дети маленькие, опека должна быть абсолютной. В процессе роста опека должна уменьшаться. По мере взросления ребенка степень опеки должна меняться. Ребенку опасна как слишком сильная, так и слишком слабая опека. Например, если вы задаете вопрос ребенку двух-трех лет, а за него отвечают родители, потому что тот стесняется говорить, – это вполне естественно. Маленький ребенок, стесняющийся незнакомого человека, может и не отвечать ему. Однако ситуация меняется, если ребенок смущается в одиннадцать или двенадцать лет, а родители “спасают” его в трудной ситуации.

По мере роста ребенка родители должны следить за его склонностями. Ребенок одиннадцати или двенадцати лет должен уметь общаться с людьми вне семьи, включая терапевта. Родители такого ребенка должны знать, что терапевтическая сессия – это достаточно безопасная ситуация. От чего же они “спасают” своего ребенка, если он понимает, что происходит?

С другой стороны, ребенок двух-трех лет не особенно разбирается в терапевтической ситуации и не может воспринимать терапевта как безопасный объект. Если родители говорят такому ребенку: “Давай, отвечай!” Они демонстрируют нечеткое понимание его потребностей и ресурсов.

Степень опеки — наиболее важный показатель неблагополучия семьи. Каждая семья в определенных обстоятельствах проявляет слишком много или слишком мало опеки. И это нормально, потому что существует “средний уровень”, при котором мы можем вырасти здоровыми. Никто не может знать, что является оптимальным, так как в реальной жизни идеала не существует. И все-таки здоровые люди, слишком активно опекающие своего ребенка, всегда способны понять это и уменьшить обороты. Это касается и недостаточной опеки. Нормальные родители всегда передвигаются в диапазоне “среднего уровня”, и у них существует общий эстетический критерий, как это делать лучше всего.

Если вы видите, что проблема семьи лежит в данной плоскости, это может означать, что вам придется много работать со взрослой частью семейной системы. Вероятнее всего, вам нужно будет повысить их уровень осознавания поведения, который они моделируют. Ведь дети учатся быть взрослыми на примере родителей. Здесь также необходимо учесть и детские страхи, которые могут вызывать у ребенка серьезные дефекты, если перед его глазами нет нормальной системы взрослых. Если нормальные родители не обеспечивают безопасность ребенка, он не может самостоятельно побороть свои страхи.

Школьная фобия – хороший пример дисфункции такой семейной динамики. Ребенок просто не может покинуть дом, а родители, в свою очередь, не отпустят ребенка в школу. Ясно, что от разъединения их удерживает грубая сила. Если ребенку три года, а родители говорят: “Хорошо, оставайся дома”, терапевта это не беспокоит, он надеется на то, что ребенок сможет прийти, когда перестанет стесняться. Но семилетний ребенок должен ходить в школу, и если он не может выйти из дома, значит, в семье возникла проблема, которая требует немедленного разрешения.

В определенном возрасте дети начинают интересоваться окружающим миром. Если они чувствуют себя в достаточной безопасности, они выходят из дома на короткое расстояние. Затем пугаются и убегают обратно, прячутся за спинами родителей и снова выглядывают из дома. Как только страх проходит, они опять отправляются “в мир”. У детей должен быть дом, куда они могут вернуться и где никто не будет пугать их, говоря: “Будь осторожнее!”, “Берегись!”. Такие предостережения только подогревают чувство опасности. Если у детей есть возможность вернуться в безопасный дом и ждать, пока пройдет страх, и при этом никто не будет напоминать им об опасности, с годами они станут уходить из дома на более долгий срок.

4б. Основное положение: Дети всегда присматриваются и прислушиваются к тому, что говорят и делают родители. Однако им вредно быть участниками или “побудителями” процесса их взаимодействия.

4б. Ориентирующий принцип: Семейный терапевт посвящает свою работу тому, чтобы взрослые брали на себя полную ответственность за свою роль, а также тому, чтобы освободить детей от исполнения роли “побудительной силы” в семье.

Дети должны стоять в стороне от взрослых проблем. Они могут наблюдать и слушать. В здоровых семьях дети отвлекаются друг на друга, когда терапевт разговаривает с родителями. Данный “сегмент” сессии, посвященный взрослым, детям неинтересен – и это нормально. Но как только им становится интересно, их “ушки на макушке”, и они возвращаются к происходящему на сессии. Родители спокойны за детей, пока видят, что дети в безопасности, им не нужно, чтобы дети постоянно смотрели им в рот.

Для таких ситуаций семейному терапевту хорошо иметь в кабинете бумагу для рисования, карандаши, несколько игрушек или книжек, чтобы дети могли не скучать и чем-нибудь заняться. Терапевт должен объяснить им, как они могут выйти из комнаты и вернуться назад. Детям, как правило, нужно проверить это несколько раз, и тогда они будут вести себя спокойно.

Дисфункция в семье возникает, когда дети постоянно вовлечены в отношения родителей. Это часто происходит в семьях с пьющим родителем (или родителями). В таком случае родители не ведут себя, как взрослые. Подчас в этих семьях дети берут на себя ответственность за происходящее, и, возможно, для них это единственный выход из положения. Что поделаешь, в семье кто-то должен быть взрослым.

Я работал с семьей, в которой был один ребенок и практически беспомощная мать. Одиннадцатилетнему мальчику приходилось говорить ей: “Мама, нам пора обедать” или: “Мама, тебе надо подписать мой дневник, а то меня будут ругать в школе”. Этот ребенок играл в семье роль взрослого. Хорошо ли это для ребенка? Думаю, что нет. Но для них это было выходом из положения, раз некому было быть взрослым. Терапевтические интервенции в моей работе фокусировались на том, чтобы мать могла пересмотреть свою родительскую роль, а сын снял с себя неподобающую ему ведущую роль.

Если дети не могут вести себя как дети – это трагично. Доля их ответственности за происходящее в значительной степени определяет их страхи и напряжение.

4в. Основное положение: В здоровых семьях всегда ясно, где сильная сторона. В таких семьях власть находится в руках у родителей.

4в. Ориентирующий принцип: Если власть распределяется неравномерно, терапевту необходимо исследовать это явление.

Вопрос о распределении власти актуален в жизни семьи, особенно если власть между членами субсистем распределена несправедливо. В здоровых семьях взрослые имеют больше власти и применяют ее в соответствии с возрастом детей. Над маленькими детьми они осуществляют больше власти, над старшими – существенно меньше. В проблемных семьях существуют две крайности, связанные с распределением власти:

1. Отсутствие четкого распределения власти, когда в семье не соблюдается принцип ведущий-ведомый и ее жизнь становится хаотичной.

2. Грубая сила, которая применяется независимо от возраста детей. Например, родители могут бить маленьких детей и осуществлять жесткий контроль над старшими детьми.

Психологи создали модель использования власти в семье. Принимая на себя роль родителя, терапевт может в большей или меньшей степени применять свою власть при принятии решений, он может высказывать свои соображения по поводу жизненных ценностей семьи. Такая власть должна хорошо восприниматься. Чем здоровее семья, тем меньше власти нужно применять терапевту. Дезорганизованная семья требует от терапевта применения большей власти и сильного лидерства, для того чтобы склонить ее членов к более приемлемому и слаженному поведению.

Семья Миллеров состоит из родителей, Артура и Джейн, им около сорока; их восемнадцатилетнего сына Рика и пятнадцатилетней дочери Гейл. Отец занимает должность вице-президента маленькой издательской компании, а мать работает медсестрой. Рик учится на первом курсе университета, Гейл – в колледже.

Семья явилась на терапию, потому что дочь замкнулась в себе, засела в своей комнате и ни с кем не общается. Ее друзья стали проявлять беспокойство. Недавно, когда отец позвал Гейл обедать, она даже не откликнулась. Он постучал к ней в дверь, позвал ее по имени, но она не ответила. И только когда он постучал громче и попытался открыть дверь, Гейл отозвалась. Открыв дверь, отец увидел, что она выглядела болезненно. Кроме того, родителям позвонила школьная учительница Гейл, которая сказала, что девочка стала хуже учиться, пропускать занятия, плохо выглядит, сильно похудела.

Таких пациентов, как Гейл, мы называем ИП - идентифицированными пациентами. В семейной терапии мы не фокусируем внимание на одном ИП. Мы фокусируем внимание на семье как группе людей, которые собрались вместе, чтобы улучшить ситуацию. Тем не менее ИП является членом группы и выразителем боли, существующей в семье.

Наше первое положение основано на том, что здоровая семья поддерживает себя сама и терапевт прежде всего может помочь ей увидеть то, что она делает хорошо.

На первой сессии родители обсуждали исключительно проблемы Гейл и свою беспомощность в данной ситуации. Гейл заговорила, когда брат спросил ее о потере веса и ухудшении успеваемости в школе. Она утверждала, что с ней все в порядке.

В конце первой сессии мы сообщили Миллерам о том, что они делают хорошо. Мы прокомментировали их умение обсуждать друг с другом трудные ситуации и свои ошибки. Дети, похоже, тоже смогли выразить друг другу свою заинтересованность в происходящем. К счастью, эта семья была способна выражать свои глубокие переживания, особенно в рамках двух субсистем, и делала это очень хорошо.

На последующих сессиях ко-терапевты увидели “оборотную сторону медали”. Родители не вовлекали в работу детей, то же происходило и с детьми – ни взаимных вопросов, ни столкновений. Внутри каждой системы существовало своеобразное слияние, а между родителями и детьми не существовало никаких свободных взаимодействий. У сына и дочери были хорошие дружеские отношения, вместе они создавали сильную, слаженную команду. Слабым звеном семейной системы были взаимоотношения между родителями и детьми. На лицах детей отражался настоящий страх, когда им нужно было выражать свои чувства. Они постоянно всматривались в лица родителей, чтобы понять, можно ли им говорить.

Раньше родители были заняты собой и не особенно задумывались над нуждами своих детей. Дети так или иначе были предоставлены самими себе, они стали друзьями по играм и научились сами заботиться друг о друге. Это случилось потому, что отца и мать вполне устраивало такое положение вещей, они не хотели заниматься детьми.

Так было раньше. Но за последний год, когда Рик стал учиться в университете, жизненный цикл семьи круто переменился. Рик выбрал местное учебное заведение, мог жить дома и быть рядом с Гейл, однако большую часть времени он проводил в учебе и общении с друзьями. Родители, Артур и Джейн, в данный момент находились на вершине своей карьеры, наслаждаясь успехом, которого добились годами упорного труда. Будучи застенчивой, Гейл не смогла получить поддержку ни у одноклассников, ни у родителей. Она испытывала глубокое чувство одиночества и псевдонезависимости: на самом деле ей не нужна независимость, однако жизнь поставила ее в такие условия.

Для того чтобы усилить субсистему родителей и детей, необходимо сделать следующие комментарии.

Терапевт: Рик и Гейл, вы кажетесь очень сильными, когда разговариваете друг с другом. Это очень выразительно. А вы, Джейн и Артур, тоже очень хорошо общаетесь между собой. Но обратите внимание, что вы, дети, почти ничего не говорите своим родителям, а вы, мама и папа, почти не обращаетесь к своим детям. Мы хотели бы, чтобы вы попробовали прямо поговорить друг с другом. Давайте посмотрим, что у вас получится.

Нужно начать с общего предложения, чтобы посмотреть, насколько им это удастся. Если у них возникнут трудности, мы можем провести эксперимент. Например:

Терапевт: Дети, мы попросили вас поговорить с вашими родителями, а родителей мы попросили поговорить с вами, но у вас возникли трудности, и всякий раз вы снова возвращаетесь друг к другу. Поэтому я предложу вам сделать следующее. Я бы хотел, чтобы мужчины поговорили между собой, а женщины просто послушали их.

В данном случае мы изолировали реально существующие субсистемы и образовали две новые. Одной новой субсистеме дано задание слушать, а другая будет служить примером. Дальше мы говорим следующее.

Терапевт: Вы можете говорить на любую тему, которая вас интересует, а я послушаю. Если у вас возникнут сложности, я помогу вам.

Сначала отец и сын запинаются и говорят нерешительно. Артуру трудно спрашивать Рика про университет, потому что у него почти нет конкретной информации. Но затем неожиданно Рик сам начинает рассказывать о том, как он всегда скучал по отцу, когда играл в футбол в школе. Сквозь слезы Рик рассказывает отцу, как ему всегда было обидно, когда вечно занятый отец не приходил посмотреть школьный матч с его участием. Артур сильно взволнован, он кладет свои руки на плечи сына и говорит, что очень сожалеет: он был так занят на работе, что у него даже не было времени подумать о том, чтобы пойти и посмотреть, как сын играет в футбол, а это была бы хорошая идея. Тогда Джейн попробовала перебить его.

Джейн. Да, твой отец слишком много работал в то время.

Терапевт (прерывая ее): Простите, но я бы попросил вас побыть в стороне и не вмешиваться. Сейчас разговаривают Артур и Рик. У вас будет возможность поговорить со своей дочерью.

Семья Миллеров защищена от вторжения извне, в свою семью они впускают немногих. Они не очень общительны. Однако их дети недостаточно защищены. В частности, детям предоставлена слишком большая свобода действий. Позволяя им пользоваться определенной независимостью, родители совсем не следят за тем, как дети используют эту независимость. Они совсем не знают, что переживают их дети, а они могут страдать от неразделенной любви или сложных отношений с друзьями. Получается, что эта семья представляет собой в некотором роде парадоксальное явление. Они абсолютно изолированы друг от друга, позволяют своим детям выходить в мир, но у детей это вызывает только чувство одиночества и неудовлетворенности, потому что им не хватает общения с родителями.

Границы семьи расширились, когда сын стал учиться в университете. Сейчас, когда дети стараются быть автономными, родители снова стали супружеской парой. Однако дочь со своими симптомами депрессии заставила их вернуться в семью. И тут они сплотились, чтобы помочь ей. Гейл становится “идентифицированным пациентом”, а дисфункция семьи заключается в недостатке взаимодействия и энергетического обмена между двумя субсистемами. Самыми слабыми по уровню энергии получились субсистемы мать и сын, отец и сын, отец и дочь.

Один из способов перераспределить энергию состоит в том, чтобы побудить семью пересечь старые границы и создать новые субсистемы. В этом случае терапевт может предпринять следующую интервенцию.

Терапевт: Хорошо, Рик, как ты относишься к тому, что говорит твоя мать? Может быть, ты хочешь сказать им что-нибудь по этому поводу?

Если клиенты не смогут самостоятельно начать разговор, вы сами можете выбрать любую нужную комбинацию партнеров.

Как вы могли видеть по предыдущему примеру, энергия возрастает, а взаимодействие оживляется. Сын вовсе не обязательно должен впадать в отчаяние. Он может, например, разозлиться на отца: “Ты теперь меня спрашиваешь? А где ты был раньше? Когда я четыре года учился в школе? Где же ты был?” А затем у них может происходить некоторая борьба. С точки зрения мобилизации энергии терапевту не столь важно, как они это делают – рыдают друг у друга на груди или громко ссорятся. Главное, что в данной субсистеме повышается уровень энергии, а контакт становится острее и ощутимее. Это проходит и во время беседы матери с дочерью. Джейн начинает осторожно спрашивать Гейл о ее друзьях по школе, но Рик резко перебивает ее.

Рик. Знаешь, сейчас ты такая нежная и ласковая с Гейл, а ведь она уже давно страдает от депрессии, в то время как ты работаешь в своей больнице сверхурочно и даже в голову не берешь, что она рассталась со своим другом. Тебе было все равно. А теперь ты такая нежная и ласковая!

После этого терапевт может заменить следующее:

Терапевт: Мне нравится, что вы наконец смогли разговаривать друг с другом по-другому. Я гораздо больше верю вам, когда вы можете даже в резкой форме указать другому на то, что ему надо изменить. Иногда и в хороших семьях приходится напоминать, что кому-то плохо и он нуждается в помощи.

Для этой семьи характерна ретрофлексия, поэтому если кто-то испытывает боль, он не просит о помощи, а тот, кто видит эту боль, помощи не предлагает. Ретрофлексия этой семьи проявляется не сразу, так как самая важная культурная ценность родителей – ответственность за других. Каждый из них выбрал профессию, которая с очевидностью связана с заботой о людях, и оба чрезвычайно преуспели на своем поприще. Но после тяжелой работы у них остается лишь минимум энергии друг для друга и практически ничего для своих детей.

На первой встрече Миллеры предъявили терапевту такой образ: “Мы пришли на терапию, потому что хотим проявить заботу о дочери в присутствии терапевта. Мы хотим проявить себя как любящие родители. Но когда Рик и Гейл заговорили о своих чувствах, картина резко изменилась.

Последнее “основное положение” гласит: ни одна семья не может быть идеальной, и редкие семьи могут достичь оптимального состояния. Терапевт должен признать, что существуют некоторые вещи, которые просто “достаточно хороши” для данной семьи. Он также может найти способ порадоваться с ними тому хорошему, чего он добился, даже если не все проблемы решены.

Терапевт: В близких отношениях мы можем себе позволить жаловаться своему любимому, когда нам плохо, больно и тому подобное.

Итак, Миллеры начали учиться жаловаться друг другу. Гейл первая начала рассказывать своей матери о том, как трудно ей было в школе и как после расставания со своим другом ей было тяжело сосредоточиваться на учебе. А после этого и Джейн смогла рассказать Гейл о том, что, когда она училась в институте, она тоже тяжело пережила разрыв с молодым человеком. Теперь, быть может впервые, Джейн и Гейл стали делиться друг с другом своими переживаниями.

То, что мы называем “достаточно хорошим”, означает, что дочь стала чуть менее изолирована и не несет всю тяжесть собственных проблем на своих плечах. Ее мать, отец и брат могут взять на себя часть ее боли, тем самым она теряет статус фигуры ИП. Эта фигура распространилась на всех членов семьи. Теперь, когда отец приходит домой с работы, он поднимается к Гейл в комнату и спрашивает ее, как прошел день. Она уже не настолько замкнута в себе и принимает это общение.

Парадокс состоит в том, что подростки могут быть более независимыми, они действительно должны иметь возможность уходить из дома. В нашем примере у родителей возникает соблазн вернуть отбившихся детей обратно. Они хотят наладить более тесный контакт с детьми, чтобы спокойно отпускать их из дома. Если Гейл познакомится с новым молодым человеком, будем надеяться, родители помогут ей разобраться в новых отношениях.

Когда юноши и девушки близки со своими родителями и чувствуют себя более защищенными, они спокойнее уходят из дома, потому что их дом становится намного прочнее. С этой точки зрения, если дети чувствуют за своей спиной защиту и любовь родительского дома, они должны смелее общаться с миром.

Заключение

В этой главе были представлены основные положения и ориентирующие принципы, которые могут служить руководством гештальт-терапевтам, работающим с семьями. Я снова хочу подчеркнуть значение признания состоятельности семьи и того, что определяется для семьи как “достаточно хорошее” функционирование. В данной главе подчеркивается необходимость организации таких границ семьи, которые соответствуют конкретному этапу ее развития. Я продемонстрировал вам, каким образом нагрузка “идентифицированного пациента” может распределяться на всю семью. И тогда боль одного члена семьи облегчается, так как другие разделяют ее. Работа, как я неоднократно мог наблюдать, фокусирует внимание и осознавание семьи на самой себе и на ее способности приходить к согласию.

Достижение терапевтических изменений в семейной системе — сложное и рискованное дело. Даже если мы вооружимся теорией, лупой и техническими средствами, описанными в этой книге, нам все равно потребуется наша находчивость и умение пойти на риск. И это симптоматично: ведь даже добавление одного человека в систему усложняет возможные взаимодействия в геометрической прогрессии. Это особенно наглядно, когда имеешь дело с супружеской парой или с семьей и работаешь с такими сложными проблемами, как ложь и правда, с такими травматическими переживаниями, как потеря одного из членов семьи. Но главное, что мне хотелось бы сказать: если вы видите и чувствуете семейную систему, с которой работаете, у вас всегда есть шанс достичь терапевтического эффекта.

Далее мы рассмотрим проблему правды и лжи в отношениях между близкими людьми.

10. Правда и ложь в близких отношениях*

[[[[*Основные материалы для этой главы основаны на беседах Сони Невис и Джозефа Зинкера. См. “Ложь в интимных системах” (1981, Спринг), News (Центр по изучению интимных систем, Гештальт-интитут в Кливленде), 1(2), 1-2.]

Одно лживое слово может уничтожить тысячу правдивых слов.

Западно-африканская пословица

Наши родители всегда учили нас: “Говори только правду”. Были ли они правы? Несомненно: им было важно, чтобы дети не врали своим родителям. Отношения родителей и детей – очень близкие отношения, а близким отношениям ложь вредна. Однако большинство родителей умалчивают о том, что близкие отношения – лишь малая часть всей нашей жизни. Близость или интимность дает нам эмоциональное богатство, без нее наша жизнь будет пустой, но в основном отношения с людьми близкими не являются.

Ложь и правда не имеют смысла вне контекста. Заявление: “Я еврей” несет самый разный смысл для разных людей. Что значит подобное заявление для человека с пистолетом, который охраняет полет трансатлантического лайнера? Что это значит для тихого священника, изучающего Талмуд? Что это значит для маленького ребенка? Что это значит, когда обратившаяся в иудейскую веру женщина сообщает об этом своей матери католичке? Что это значит для иммиграционного служащего в Тель-Авиве, Египте или Москве? Как это звучало для офицера СС в Бухенвальде? Как это переживает близкий друг?

Сейчас мы обсуждаем правду и ложь не для того, чтобы оценивать их с точки зрения морали и этики. Нам интересно, как эта тема преломляется в человеческих взаимоотношениях.

Главное в близких отношениях – знать другого и быть узнанным другим. Признание в еврейском происхождении близкому другу отличается от этого же сообщения человеку в самолете. В этом контексте мы говорим о лжи или правде не в моральном или познавательном смысле – пусть это делают философы¹. Мы исследуем ложь и правду как феномен, который укрепляет или разрушает близость. Это явление рассматривается не как единая концепция, а как сложный процесс – средство, ведущее человека к близости или отталкивающее от нее. Говорить правду – значит бороться.

⇐ Предыдущая 28 29 30 31 323334 35 36 37 Следующая ⇒