 |
Глава IX. Пророк в своем отечестве
|
|
|
|
Сколько раз Блинков-младший убеждался в справедливости мудрой мысли: НЕТ ПРОРОКА В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ! Попросту говоря, своим фиг что докажешь.
Вот начинаешь ты дело, в которое никто, кроме тебя, не верит. Ирка говорит: «Митек, откуда ты взял, что Никита, типа, тонет?», а мама: «У меня нет времени расследовать каждый выстрел в Москве». Только папа ничего такого не говорит, даже помогает, но видно по лицу: он согласен с мамой.
Ладно. Ты идешь и находишь пулю. Хоть кто-нибудь признал твою правоту? Хоть кто-нибудь тебя похвалил?! Фигушки! У Пал Петровича рот до ушей, но при этом он смотрит на маму, а ты вроде ни при чем. Похоже, эксперт считает, что пулю нашла она и дала тебе до лаборатории донести. Как в детстве, когда собирали грибы, и взрослые добавляли к твоим сыроежкам два-три своих белых. А мама? Она, конечно, не думает примазываться к твоей славе, но и ничего не объясняет Пал Петровичу. Ей просто не до тебя.
И пяти минут не проходит, как вы с Иркой снова стоите у прозрачной будки прапорщика, причем отвела вас не мама, а незнакомый молодой человек. Повторяется процедура с металлодетектором. На этот раз ты заранее вынимаешь из карманов нож и ключи, и он тебя пропускает без возражений. Ты выходишь на улицу, по щекам ударяет холодный ветер со снежной крупой…
И только тогда ты окончательно понимаешь, что дело твое увели!!!
Большие, уверенные, обученные всему на свете. Увели.
У них невероятные возможности. Однажды маме понадобилось прочесать лес, и ей дали полк! А у тебя? Ирка, которой больше нравится мирить по телеку Майка и Элисон, чем заниматься оперативной работой. И ОНИ. У тебя. Увели.
Самое печальное – то, что без них не обойтись. Найдешь улику – нужна экспертиза, а все лаборатории оккупировали взрослые. Ладно, обойдешься без экспертизы, одним умом, и выйдешь на преступника. Нужно его задержать, но как, если оружие опять же у взрослых?! Допустим, задержишь его без оружия. Проявишь героизм и задержишь. Но куда его девать-то?! Хочешь, не хочешь, а надо вызвать спецслужбы. Приедет на все готовенькое какой-нибудь лейтенант и увезет твоего преступничка. Хорошо, если спасибо сказать не забудет. А о том, чтобы самому допросить задержанного и расколоть, и не мечтай!
|
|
|
Бесправная жизнь.
– А кто такой этот подполковник Иванченко? – спросила Ирка. Нельзя сказать, что она выглядела огорченной.
Блинков-младший хотел ответить, но не смог выговорить даже «Не знаю». Губы кривились и плясали.
– Митек! Алле, гараж! Ты что, из-за такого пустяка расстроился?!
– Нет, – справился с собой Блинков-младший. – Чего тут расстраиваться? Наоборот, горжусь, что помог контрразведке. Как в песне про коричневую пуговку: «Начальнику заставы за это орден дали, а нашему Алешке – почет, почет, почет». Мордой по батарее.
Ирка положила теплые ладони на его захолодевшие, мокрые от снега щеки, потянулась губами. У Блинкова-младшего замерло сердце. И тут прохожая тетка в вязаной шапочке сообщила, что они стоят у контрразведки. По ее мнению, целоваться у контрразведки было верхом бесстыдства. А другая тетка заметила, что целоваться – вообще бесстыдство, и контрразведка тут совершенно ни при чем. Поблизости был гастроном, и прохожих теток хватало. Они шли в обе стороны редкими цепочками.
– Поедем в библиотеку, – сказала Ирка.
Блинков-младший не стал уточнять, зачем.
Иногда Ирка его чмокала – в таких случаях, как сейчас, для бодрости. (А потом говорила какую-нибудь гадость, чтобы Митек не воображал.) Но это делалось между прочим. Они еще никуда не ездили специально, чтобы целоваться.
По дороге к метро Блинков-младший чего только не передумал. От Ирки пахло приятно и сильно – наверное, растаявший на коже снег оживил духи. У него кружилась голова.
|
|
|
– Влетит тебе от папы за духи, – сказал он, думая, как они будут сидеть в библиотеке или, может, зайдут за книжные полки.
– Не-а. Он сам их подарил. На день рождения… – Ирка долго молчала и вдруг добавила виноватым тоном, как будто боялась обидеть его: – Митек, про этого Иванченко должны были писать в газетах. Я собиралась в библиотеку, чтобы поискать в подшивках. А ты что подумал?
– То и подумал, – ответил Блинков-младший, сглатывая ком в горле. – Что еще мне думать?
– Значит, я ошиблась… Между прочим, день рождения у меня в августе.
– Знаю, двадцатого.
– Духи с тех пор почти кончились, а ты только что заметил.
– Я давно заметил, просто сейчас к слову пришлось, – соврал Блинков-младший.
– Ну и дурак! – ни с того ни с сего заявила Ирка.
По дороге молчали. Блинков-младший дулся на Ирку из-за «дурака», а она дулась без видимой причины. И, только выходя из метро, он сообразил, что нет, причина у Ирки была. Если бы он признался, что думал заняться в библиотеке кое-чем поинтересней чтения газеток, Ирка сказала бы «Фиг тебе!» и была бы счастлива. На самом деле неизвестно, хочется ли ей целоваться или нет. Она, может, сама не знает. Но уж чего ей точно хочется – это того, чтобы ЕМУ хотелось целоваться.
Разобравшись в этой свалке «хочется» и «не хочется», Митек почувствовал себя виноватым. Хоть и ненарочно, а он, выходит, обошелся с Иркой не лучше, чем с ним самим – мама и Пал Петрович. Ведь на что он обиделся, чего ему не хватало? Внимания и благодарности. И то же самое нужно Ирке.
В дверь библиотеки он проскочил первым, обернулся к Ирке и быстро, пока она не успела опомниться…
…Получил по губам шершавой мокрой варежкой. Ирка сияла. Что и требовалось доказать.
– Еще полезешь – еще получишь! – заявила она счастливым голосом.
– Полезу, – со вздохом ответил Блинков-младший. – Куда деваться? Любовь – не счастье, а катастрофа!
– Дурак! – сказала Ирка, но это был совсем не такой «дурак», как час назад, а симпатичный ей и, может быть, даже любимый «дурак».
Библиотека была взрослая. Им сказали, что с четырнадцати лет можно записаться, но нужен паспорт кого-нибудь из родителей с пропиской, а Иркина метрика не годится. «Нам только в читальный зал», – ответила Ирка, и оказалось, что туда пускают вообще без записи. А в читальном зале она спросила: «Где у вас персоналии?» Блинков-младший разинул рот. Не будь Ирки, он пошел бы домой за папиным паспортом, а что такое персоналии, вообще не знал. А Ирка, отойдя с библиотекаршей к тумбочке с картотекой, продолжала не вполне понятный разговор.
|
|
|
– Персоналии мы в последнее время не ведем, но есть картотека по авторам и по названиям. Здесь по книгам, здесь по журналам, – показывала ей библиотекарша.
– А по газетам нет?
– Нет.
– Плохо, что персоналий нет.
– Работать некому. Вот окончишь школу, окончишь институт и приходи к нам. Персоналии вести.
Библиотекарша отошла, а Ирка с кислым лицом покопалась в карточках на «И», потом на «П» и заулыбалась:
– Митек, повезло нам!
Блинков-младший посмотрел на карточку.
Там был выписан заголовок статьи: «Подполковник Иванченко: жизнь после смерти». Если бы статья называлась по-другому, скажем, просто «Жизнь после смерти», то найти ее было бы невозможно. Действительно повезло.
Им выдали номер журнала «Времечко» – свежий, декабрьский, – и Блинков-младший с Иркой уселись за свободный стол.
– Не отвлекайся, – сказала Ирка, хотя Митек и не отвлекался. Просто когда листаешь вдвоем один журнал, ее волосы щекочут тебе висок, и в этот момент совершенно невозможно думать ни о чем другом.
Статья начиналась разворотом: на левой странице фотография подполковника в милицейской форме, на правой – человека в спортивном костюме. Они были похожи, как близнецы, а выражение лиц разное. У подполковника губы подобраны, взгляд твердый, в уголках глаз «птичьи лапки», как будто он сощурился, глядя в прицел. А у того, который в спортивном костюме, нижняя губа капризно выпятилась, морщины разгладились, глаза округлились. У него было лицо малыша, по злому волшебству постаревшего за один день.
– Я переворачиваю, – сказала Ирка.
Блинков-младший спохватился, придержал ее руку и стал читать. Фотографии были большие, и места для текста на развороте осталось немного.
|
|
|
Покушение на подполковника Иванченко прозвучало как вызов… Это пропустим. Пятнадцать лет службы в органах милиции… Последние годы в Управлении по борьбе с организованной преступностью МВД… Старший оперуполномоченный по особо важным делам… Как мама у себя в контрразведке. Третьего мая был найден в подъезде своего дома…
Митек перевернул страницу. Иркины волосы щекотали висок, и он автоматически сдувал их, чтобы не мешали.
Третьего мая подполковника Иванченко убили. По-настоящему, насмерть: два выстрела в спину и контрольный – в затылок. У него остановилось сердце. Врачи совершили чудо: подполковнику вернули жизнь. Но вернуть разум не смогли.
Попавшая в голову пуля прошла вскользь, повредив важные участки мозга. Раненый превратился в маленького ребенка. Он узнавал родных и некоторых знакомых, отвечал на простые вопросы вроде «Хочешь яблочка?» и любил смотреть телевизор, только пугался, если стреляли. Это все. Здоровый, сильный человек, еще недавно гроза преступников, оказался беспомощным. Иногда к нему возвращались воспоминания. Подполковник целился в кого-то пальцем и плакал от бессилия.
Убийц так и не нашли. Их скорее всего было двое: экспертиза показала, что пуля в голову и две пули в спину выпущены из разных пистолетов. Кто они? Что их толкнуло на преступление? В статье было несколько версий, и все казались правильными. Читаешь и веришь, а потом натыкаешься на фразу вроде: «Но эта версия была отвергнута в ходе расследования».
Теперь Блинков-младший почти не обижался на маму с Пал Петровичем. Подумаешь, спасибо не сказали. Тут такое дело! Особо важное дело, вот какое. Им занимается и милиция, и контрразведка. В журнале всего не напишут, но если розыск длится уже полгода, он скорее всего зашел в тупик. Оперативникам остается только ждать, когда киллеры опять проявят себя и оставят на месте следующего преступления новые улики. А БЛИНКОВ-МЛАДШИЙ И ПРИНЕС ТАКУЮ УЛИКУ!!!
Почему киллеры не выбросили стрелявший в подполковника пистолет? Неужели его хранили полгода специально для того, чтобы из того же ствола убить бомжа Никиту?! Расследование покажет. А сейчас ясно одно: преступники вооружены, наглы и опасны.
Роковые выстрелы прозвучали третьего мая. Блинков-младший с Иркой стали просматривать газеты за четвертое, пятое и так далее.
О покушении на подполковника Иванченко писали десятки раз – сначала в заметках, которые можно было бы накрыть спичечным коробком, потом в статьях на всю газетную страницу. Но чем больше проходило времени, тем короче становились сообщения и тем реже они попадались. Известные подробности были давно пересказаны, свидетелей преступления найти не удалось, и журналистам стало не о чем писать. Въедливая Ирка докопалась до совсем крохотной заметки от пятого августа. «Вчера из госпиталя МВД был выписан сотрудник УБОП подполковник милиции Иванченко, получивший тяжелое ранение в голову три месяца назад. Покушавшиеся на его жизнь до сих пор не найдены».
|
|
|
В других газетах не было даже этого. Стало ясно, что ничего нового Блинков-младший с Иркой не узнают.
За окном смеркалось.
– Здесь есть ксерокс, – сказала Ирка.
Иногда Блинков-младший понимал больше, чем она говорила, и сейчас был именно такой случай. «Здесь есть ксерокс» означало: «Я знаю, что ты будешь продолжать расследование и тебе понадобятся эти газеты. Видишь, я готова помочь».
– Спасибо, – сказал он, – завтра приду. Я все деньги проел.
– У меня есть. Это ты свои заработанные потратил, а я еще ни доллара не тронула.
– Думаешь, здесь примут доллары?
– А что мы, не в России, что ли? – фыркнула Ирка. – Уговорю!
Доллары у нее приняли – страшно подумать, десять. Зато переплели все копии: наложили на стопку спереди и сзади прозрачный пластик, пробили по краю специальной машинкой и прошили пластмассовой пружиной. Получился целый журнал толщиной с палец.
Ирка довольно улыбалась, а когда Блинков-младший заикнулся, что понемногу отдаст ей деньги, опять сказала «дурак». За сегодняшний день это был уже третий «дурак». Не такой круглый, как первый, не такой нежный, как второй, а серединка наполовинку.
Глава X. ГЕНИЙ СЫСКА
Из кухни пахло чем-то вкусненьким – похоже, домашним тортом. Имея таких занятых родителей, на тортах не растолстеешь. Их пекли-то раза три-четыре в год, по большим праздникам. Митек разделся и пошел на кухню. Он уже догадывался, по какому поводу веселье, но запретил себе об этом думать, чтобы в случае чего не разочаровываться.
На кухне торта не было. Родителей тоже. В воздухе еще стоял пахучий жар от духовки.
Он заглянул в комнату родителей – темно, пусто. Зашел к себе – темно и…
– Сюрприз! – в два голоса закричали папа с мамой, и вспыхнул свет.
Облитый глазурью шоколадный тортик стоял на его письменном столе. Посередине, как именинная свечка, торчал блестящий патрон.
– Торт от меня с папой, – объявила мама, – а патрон от Пал Петровича. Он потрясен твоими оперативными способностями.
– Ну уж! – польщенно сказал Блинков-младший и взял патрон с глянцевой корочки торта. К донышку гильзы прилипло немного глазури. Он облизал. Капсюль оказался пробитым. – Пустой…
– Конечно. Станешь настоящим сыскарем – получишь и патроны, и пистолет. Но другого такого у тебя никогда не будет.
– Почему? – Блинков-младший присмотрелся к патрону. Он был не такой, как в мамином пистолете Стечкина.
– Во-вторых, потому, что этот патрон – от «ТТ», а он давно снят с вооружения. А во-первых, Пал Петрович оставил на нем дарственную надпись.
– Где? – Блинков-младший вертел патрон в пальцах. По всей его длине от донышка гильзы до кончика пули шла широкая грубая царапина. И – больше ничего.
Папа с загадочным видом достал из-под стола десятикратную ботаническую лупу, больше похожую на микроскоп. Митек сунул под нее патрон и нагнулся к окулярам. Царапина распалась на крохотные буквы: «Гению сыска Дмитрию Блинкову от восторженного поклонника».
– Делать ему было нечего, – буркнул гений сыска. Грудь почему-то сама собой выпячивалась вперед.
– Пал Петрович очень переживает, – пояснила мама. – Ему приходилось работать с Иванченко по одному делу. Он же не всегда был экспертом. Когда-то в сыске блистал!
– А потом? – заинтересовался Блинков-младший.
– Сорвался с крыши. У него каждая косточка в ногах собрана из осколков.
Блинков-младший вспомнил странную походку эксперта. А он-то посмеивался про себя: из штанов выпрыгивает Пал Петрович…
– Мам, – спросил он, – а почему такое внимание к Иванченко? То есть я понимаю, его жалко. Но в милиционеров стреляют каждый день, и газеты не всегда про это пишут. А тут было в библиотеке пять газет, и во всех – про него.
Мама не отвечала. Блинков-младший никогда не видел, чтобы у нее было такое растерянное лицо. Ведь она контрразведчица. Она умеет показывать только то, что хочет. Веселье, например. Иногда строгость, а растерянность – никогда. А сейчас хладнокровная контрразведчица куда-то подевалась, и на него испуганно смотрела просто мама.
– Митек, завтра после уроков ты, нигде не задерживаясь, пойдешь домой и сразу же позвонишь мне на службу. А потом будешь звонить каждый час и докладывать, что ты дома. Если меня не будет на месте, я включу автоответчик.
– Домашний арест, – добавил папа, хотя и так все было ясно.
– Ну что ж, спасибо за тортик, – сказал Блинков-младший. – Могу я хотя бы знать, почему?
– Потому, что дело Иванченко не для тебя.
– Ага, для меня отличная учеба, примерное поведение и вообще счастливое детство. А чем это дело отличается от других, которые не для меня?
– Я не могу с этим ребенком, – вздохнула мама. – Пойду чайник разогрею, остыл уже.
Она ушла, неловко прихватив чайник за край ручки и не замечая, что из носика понемногу капает на пол.
– Пап, может, ты мне объяснишь? – спросил Блинков-младший.
– Мама боится за тебя.
– Это я понял. Почему?
– А ты газеты внимательно читал?
– Не очень. Там было много всего. Еще почитаю, – сболтнул Блинков-младший и прикусил язык. Переплетенные копии газетных статей остались в прихожей. Надо было незаметно их припрятать, а то мама заметит и как пить дать отберет.
– Похоже, ты не понял главного, – сказал папа. – Обычно милиционеры охотятся за преступниками, а наоборот бывает очень редко. Если преступник первый нападает на милиционера, значит, ему нечего терять. Он беспредельщик, он конченый человек. Таких травят, как бешеных собак. Каждый милиционер считает делом чести найти его и обезвредить. А преступник знает, что пощады ему не будет, поэтому он смертельно опасен. Может убить случайного прохожего по малейшему подозрению, за прямой взгляд в глаза. Понимаешь, почему мама так испугалась за тебя?
Блинков-младший молчал и думал о своих копиях в прихожей. Сейчас мама пойдет обратно, а стопка в ярко-синем прозрачном пластике лежит на галошнице…
– Она боится, что ты выйдешь на них и тебя уничтожат походя, не оглядываясь, – продолжал папа. – Иванченко был опытный оперативник, служил в Главном управлении министерства. Таких профессионалов, может быть, сотня на всю Россию. А он даже обернуться не успел: все три выстрела в спину.
– Успел, – мрачно сказала мама, входя и ставя на стол фыркающий чайник. – Даже пистолет выхватить успел. Его взяли в «коробочку»: один вошел за ним в подъезд, а второй подкарауливал на лестнице. И ни одного свидетеля!
Блинков-младший начал резать свой сыщицкий торт и как будто между прочим заметил:
– А потом у нас во дворе появился Никита.
Все замолчали, и стало слышно, как хрустит под ножом корочка глазури и бормочет телевизор у соседей за стеной.
Митькина мысль была проста, как все уже решенные задачи. Третьего мая стреляли в Иванченко. Свидетелей нет. Очень скоро после этого во дворе появился Никита. Полгода спустя в бомжа стреляли из того же пистолета, из которого был ранен Иванченко. Вывод: НИКИТА И ЕСТЬ СВИДЕТЕЛЬ ПО ДЕЛУ ПОДПОЛКОВНИКА!
Скорее всего он жил в подвале иванченкиного дома и столкнулся с киллерами. Может быть, они уходили с места преступления через подвал. Наткнувшись на Никиту, киллеры погнались за ним, чтобы убрать свидетеля. Он убежал и объявился на другом конце Москвы. Но через полгода его нашли…
– Ты точно помнишь, что Никита появился у нас после покушения? – спросила мама.
Блинков-младший не торопясь резал торт.
– Девятого мая, на День Победы, ты надела форму…
– Седьмого. У нас была встреча с ветеранами, – поправила мама. Как все оперативники, она ходила в штатском и форму надевала только по особым случаям.
– Значит, седьмого, – кивнул Блинков-младший. – Ты заехала домой переодеться на машине с мигалками. Я иду из школы и смотрю, какой-то человек прячется за мусорным ящиком. А потом ты едешь навстречу, помахала рукой через стекло и уехала. Ну, думаю, ясно: этот на помойке испугался твоей машины. А он вылез и потащил из мусора старый матрас. На ночлег устраивался.
– С меня второй торт, – объявила мама. – Только на будущей неделе, а то треснешь. Придется тебе еще разок съездить к нам в лабораторию. Поможешь составить его фоторобот, а то я смутно помню этого Никиту.
– Конечно, если он от тебя прятался, – заметил Блинков-младший. – Еще надо бы взять дворника, он должен хорошо помнить.
Мама поморщилась:
– Дворника пока нежелательно: разболтает. Кого еще можно попросить?
– Например, меня, – сказал папа. – Я даже попытаюсь его нарисовать.
Как и многие ботаники, папа просто здорово рисовал всякие листики-цветочки, но портреты у него выходили неважно. Поэтому Блинков-младший на всякий случай добавил:
– Еще Ирка.
– Троих достаточно, – решила мама. – Поедем с утра, а потом вас с Ирой отвезут в школу на машине. Ничего, если пропустите первый урок, раз в году можно. А после школы – домашний арест!
В дверь позвонили.
– Сиди, Митек, я открою. С таким лицом ты всех гостей распугаешь, – сказала мама и вышла.
Блинков-младший посмотрел на свое отражение в стекле книжной полки. Лицо как лицо.
– Кислое, – подсказал папа. – А что, мы ждем гостей?
Из прихожей доносился неуверенный басок. Слов было не разобрать.
– Это, наверное, к маме, – решил Блинков-младший.
Басок за дверью приближался:
– Ольга Борисовна, я понимаю, что это чепуха, но милиция должна реагировать!
– А мы сейчас у него самого спросим, – ответила мама, распахивая дверь.
Глядя под ноги, в комнату вошел розовый то ли с мороза, то ли от смущения милицейский курсант Васечка.
– Попейте с нами чаю, – пригласил его папа.
Милицейский курсант порозовел еще сильнее и стал отказываться:
– Спасибо, нет. Я при исполнении.
– При исполнении водку нельзя пить, – сказала мама, подталкивая Васечку к столу. – Садись, Василий. Митек, принеси чашку.
Блинков-младший побежал на кухню. Странный вид был у Васечки. Полудохлый какой-то. Не поздоровался и в глаза не смотрит…
Милицейский курсант жил в соседнем дворе. Блинков-младший помнил, как на какой-то праздник мама надела форму с орденами, а Васечка бежал за ней, разинув рот. Митек тогда ходил в первый класс, а Васечка, наверное, в пятый и казался ему взрослым, но все-таки балбесом. С тех пор его мнение не сильно изменилось.
Когда Блинков-младший вернулся с чашкой для Васечки, милицейский курсант уже пришел в себя. В смысле, наворачивал за обе щеки торт. Увидев Митьку, он опять стал смотреть в пол.
– Единственный сын, – строгим тоном начала мама, – ты не знаешь, кто в третьем корпусе свет отключал?
– Я, – не стал отказываться Блинков-младший. – Только не во всем корпусе, а в одном подъезде, когда пулю выковыривал. Там же «Не влезай, убьет», я и отключил ток.
– Диверсанта из тебя не получится, Митек, – заметила мама. – Три человека видели, как ты вылезал из подвала.
– Нажаловались? – сообразил Блинков-младший.
– Ага. Василий, вон, пришел требовать от меня объяснение в письменном виде.
– Это не я, Ольга Борисовна! – с набитым ртом буркнул милицейский курсант. – Это Рыбочкина.
– А телефонного звонка ей будет недостаточно?
– Нет. Раз жалоба в письменном виде, то и объяснение должно быть в письменном виде.
– Значит, контора пишет, – злым голосом заметила мама. – Я все же попробую позвонить. Рыбочкина у себя?
– У себя, – подтвердил Васечка. Он покраснел уж вовсе неимоверно. Если выключить люстру, его круглая физиономия светилась бы в темноте. – Ольга Борисовна, не надо, а?
– Не бойся, Василий, я тебя не подставлю, – засмеялась мама и позвала старшего Блинкова: – Пойдем, Олег, послушаешь. Капитан Рыбочкина – это нечто!
|
|
|
