 |
Глава XVI. Салочки с детским инспектором
|
|
|
|
Да, это была детский инспектор Рыбочкина!
Блинков-младший смотрел на ее отражение в стекле, а отражение смотрело то на него, то на хозяйственные сумки. Их у Рыбочкиной было две, и обе битком набиты. Ездила, значит, на рынок, теперь домой, и вдруг – нате: подросток Блинков с фальшивым «старшим братом». С одной стороны, неплохо бы отвести его в милицию, а с другой – выходной день, сумки… Да и попрошайничать не запрещено. Это не такое отклонение, за которое можно сразу отправлять в интернат.
Словом, в душе Рыбочкиной долг боролся с ленью, как говорил старший Блинков, когда Митек садился делать уроки и вместо этого резался в компьютерные игры. В любую секунду долг мог победить. Рыбочкина потащит его в милицию, а попрошаек скорее всего отпустит – они ей не нужны. Тогда Блинков-младший ничего не узнает о Никите, и его позор окажется напрасным. Он обернулся и посмотрел на Ирку. Напарница стояла у соседней двери и делала вид, что не имеет к нему никакого отношения.
«Иди сюда», – глазами показал ей Блинков-младший.
«Не пойду», – фигой показала ему Ирка.
«Иди!» – нахмурился Блинков-младший.
Ирка сделала гримасу, как будто ее рвет: «Противно».
Блинков-младший черкнул себя пальцем по горлу: «Позарез нужно».
Наконец его напарница смилостивилась и с недовольным лицом пошла к Митьке. В это момент поезд начал тормозить. А Рыбочкина начала привставать. Блинков-младший понял, что долг победил и надо смываться.
Ирка успела подойти к нему раньше, чем детский инспектор. Встала за спиной и прошипела, как кошка:
– Ш-што ещ-ще?
– Сзади тебя тетка с сумками, – стараясь не шевелить губами, тихо сказал Блинков-младший. – Не оборачивайся. Ее надо задержать. Я застряну в дверях, а там сама смотри.
|
|
|
Поезд остановился; разъехались двери. Блинков-младший толкнул кресло, не приподняв передние колесики, и они провалились в щель у перрона. Вытащить их было проще простого: нажать сзади на ручки кресла, и колесики задерутся. А он присел на корточки и стал тянуть колесико руками. С другой стороны то же самое сделала Ирка. Вдвоем, с коляской посередине, они перекрыли выход.
– Витька, подтолкни, – занервничал «одноногий». – Опрокинут меня, и кранты!
– Пускай покряхтят, – хладнокровно ответил младший попрошайка.
Поглядывая через плечо, Блинков-младший видел его домашние тапочки, а за ними – сапоги и сумки детского инспектора. Рыбочкина молча ждала. Он подумал, что, может быть, ей просто пора выходить.
– Освободите двери! – забормотал голос машиниста в динамике. – Третий вагон, освободите двери!
Остальные пассажиры уже вышли. Блинков-младший надеялся, что Рыбочкина кинется к свободным дверям, и тогда он вкатит коляску назад в вагон и уедет. Но детская инспекторша стояла, как памятник. Ничего не поделаешь. Стараясь не встречаться с Рыбочкиной взглядом, он встал, налег на ручки кресла и легко выкатил его на перрон. Витька выскочил следом, наступая Блинкову-младшему на пятки. За ним двинулась Рыбочкина.
– Дима, ты что здесь делаешь? – голосом Лисы Алисы начала она.
Митек почувствовал себя глупым деревянно-головым Буратино. Успокоился, думал, Рыбочкина решила отложить силовое задержание подростка Блинкова до следующего раза. А она помалкивала нарочно, чтобы не спугнуть его раньше времени!
Двери предупреждающе зашипели. Рыбочкина быстро шагнула на перрон…
У другого края платформы с воем тормозил встречный поезд.
– Бежим! – закричал Блинков-младший и, не давая попрошайкам опомниться, покатил коляску. Успеть бы пересесть на встречный!
Витька, не задавая вопросов, отобрал у него одну ручку кресла, и они погнали вдвоем. Пассажиры разбегались в стороны.
|
|
|
– Дима, ты куда?! – пыхтела сзади Рыбочкина. – Убегать от милиции бесполезно!
– Ментовка! – охнул Витька и прибавил ходу.
Двери встречного поезда распахнулись. Успеем, понял Блинков-младший и оглянулся. Рыбочкина висела на «хвосте»! Бегство теряло всякий смысл. Ну, вскочат они в поезд, а детский инспектор – следом. Спасибо не скажет, но ей пересадка даже на руку: в райотдел милиции нужно ехать как раз в ту сторону.
Положение спасла Ирка. Убегая, Блинков-младший потерял ее из виду, и вдруг напарница возникла на пути у Рыбочкиной. С криком: «Ой, не та станция!» – она кинулась назад к поезду, из которого только что вышла. Не ожидавшая ничего подобного Рыбочкина с разбега врезалась в Ирку. Как танк в детскую коляску! Сумки детского инспектора полетели на перрон. Из одной выскочил кочан капусты, из второй – с десяток прыгучих оранжевых мандаринов. Они мячиками заскакали под ногами, обгоняя инвалидное кресло.
Блинков-младший с попрошайками ворвались в вагон, двери сразу же захлопнулись, и поезд тронулся. Еще несколько секунд Митек видел округлившиеся глаза детского инспектора и размахивающую руками Ирку.
Ничего, напарница кого хочешь заболтает: «Я нечаянно, я станцию перепутала». Да и Рыбочкина невредная тетка. Если бы она только не желала Блинкову-младшему добра…
– Девчонка с тобой была, что ли? – дошло до Витьки.
– Со мной, – признался Блинков-младший.
– А барыня чего гналась?
Сорвавшееся невзначай прозвище здорово подходило толстухе. Митек хихикнул:
– Барыня – детский инспектор. Хотела меня задержать.
Попрошайки отнеслись к этой новости без любопытства. Было ясно, что им самим не впервой удирать от милиции.
– А ты-то чего побежал? – набросился на Витьку «одноногий». – Теперь из расписания выйдем. Говорил же я: гнать его надо!
Блинков-младший удивился, хотя виду не показал. Ничего себе – расписание! Что ли, они милостыню по расписанию просят?!
– Я сам уйду, – буркнул он, – только скажите, где Никита.
Попрошайки переглянулись.
– Подумаешь, на десять минут, – махнул рукой Витька. – Повтори слова, хочу сам попробовать.
Оглядываясь на пассажиров, Блинков-младший тихой скороговоркой отбарабанил историю про старшего брата.
|
|
|
– Все, врубился, – кивнул младший попрошайка. – Отойди, не мешай.
Он отдал Блинкову-младшему сумку с коньками, взялся за ручки кресла, помедлил и вдруг выдал с украинским акцентом:
– Х-х-ражданы пассажиры, сами мы нэ мэстные… – Глаза у Витьки стали выпучиваться. – Брата застрелили в колено, – с очумелым видом сообщил он, – а потом… – Тут внутри Витьки снова как будто включился магнитофон с записью «украинца»: -…у нас вкралы докумэнты усей семьи!
Блинков-младший отвернулся, изо всех сил стараясь не улыбаться. Было ясно, что до того, как стать «братом инвалида», Витька попрошайничал под видом беженца, и кто знает, в каких городах и странах! Выкатив глаза и через слово сглатывая, он выложил «гражданам пассажирам» чудовищный салат из двух речевок. Физиономия у младшего попрошайки была такая изумленная, как будто его дергали за веревочки и насильно заставляли нести эту чепуху.
– Помогите чем можете собрать деньги на протез и вернуться домой! – выдохнул он, утирая пот со лба.
Некоторые пассажиры улыбались, но большинство пропустило Витькины нелепицы мимо ушей. Один старичок вцепился в кресло и стал внушать «одноногому», что мальчик должен учиться и не должен попрошайничать. А то что из него получится, если он уже сейчас…
– Кушать каждый день хочется, – равнодушным голосом заметил одноногий.
Старичок смутился и бросил в берет рубль. Он был прав, но Блинков-младший сочувствовал попрошайкам. Слишком часто взрослые повторяют: «Что из тебя получится, если ты уже сейчас… (получил двойку, перелез через забор, не уступил место и тому подобное)». Это все равно что сказать: «Сейчас ты никто, а получится из тебя полная дрянь». Обидно. А когда тебя обижают, хочется поступать всем назло.
Блинков-младший обогнал Витьку с «одноногим» и, не оборачиваясь, пошел вперед. Он первым заметил, что в соседнем вагоне, за стеклами дверей, навстречу попрошайкам движется другая пара с инвалидной коляской. Вез ее тоже подросток, а в кресле, развалившись и бессильно свесив руки, сидел малявка лет семи с открытой обувной коробкой на коленях. Блинков-младший не видел, что там на дне, но и так было ясно: коробка играет ту же роль, что и берет у «одноногого».
|
|
|
Вагон качнуло, малявка сполз ниже по сиденью, и коробка упала. Сразу несколько пассажиров кинулись подбирать рассыпавшуюся мелочь, другие полезли по карманам. Когда коробка вернулась к попрошайкам, в нее со всех сторон стали бросать деньги. Подросток раскланивался – благодарил, – потом, схватив малявку под мышки, усадил его поудобнее. Малявка гнулся, как вареная макаронина.
– Паралитики. Классно работают, – вполголоса заметил Витька. – Ну мы и влипли!
Блинков-младший оглянулся. Младший попрошайка поспешно разворачивал кресло в обратную сторону, «одноногий» помогал, крутя руками колеса.
– Все из-за тебя! – зло бросил он. – В чужое расписание влезли, теперь со смотрящим разбираться!
Опять расписание! Витька бегом покатил коляску по проходу, наезжая на чьи-то ноги. Поезд тормозил. Расталкивая пассажиров, младший попрошайка поставил кресло у дверей и кивнул Блинкову-младшему:
– Берись за ручку, вдвоем погоним… Паралитики, они самые крутые на линии. Безо всякого смотрящего накостыляют!
Как только двери распахнулись, Витька с Блинковым-младшим бегом погнали коляску вдоль поезда. «Одноногий» то подталкивал колеса, то, привстав, загребал руками в воздухе, разгоняя пассажиров.
– Быстрее! – стонал он. – Догонят – и кранты! Выручку отберут!
На бегу Блинков-младший обернулся и увидел редкостное зрелище. Вскочив на сиденье своего кресла, маленький «паралитик» потрясал кулаками, а подросток и еще какой-то мужчина вдвоем пытались его усадить.
– Чудесное исцеление, – хихикнул Витька. – Слышь, Коль, они вроде не гонятся.
– Все равно гони! – заупрямился «одноногий». – Этот поезд мы им испортили, а до другого три минуты. В туалет гони!
– Вот в туалете они нам и накостыляют, – возразил Витька и вдруг бросил ручку. Кресло вильнуло, Блинков-младший еле его удержал. – Извиняться пойду! – крикнул младший попрошайка, убегая назад к «паралитикам».
По вагонам уже объявили: «Осторожно, двери закрываются». Витька бежал и махал «паралитикам»: поехали, по дороге все объясню. В последнюю секунду мужчина придержал готовые захлопнуться двери. Малявка сразу же упал на сиденье и растекся, готовясь «работать», и подросток затащил коляску в вагон. Мужчина еще постоял, дожидаясь Витьку, бесцеремонно подтолкнул его и вошел последним.
– Навешают ему горячих, – убитым голосом заметил «одноногий», провожая взглядом отходящий поезд. – Поехали в туалет, чем так здесь торчать. Хоть разомнусь, а то всю ногу отсидел.
|
|
|
Он впервые признался, что нога у него цела. Блинков-младший понял, что прошел проверку.
Глава XVII. СМОТРЯЩИЙ
Теперь Митек окончательно разобрался в простом и подлом секрете «паралитиков». Подросток и малявка просят, а следом идет дармоед, которому никто бы не подал. Здоровенный, гад! Входя в двери, он нагибал голову. Ясно, почему «одноногий» с Витькой испугались.
– Не туда, влево давай, – скомандовал «одноногий».
Блинков-младший катил кресло к выходу со станции, а слева ничего не было: перрон кончался запертой железной калиточкой. Он остановился.
– Влево, влево! – повторил «одноногий», подпрыгивая на сиденье. Ему было совсем невмоготу.
Калиточка запиралась на обычный засов. Блинков-младший распахнул ее и покатил кресло дальше, под замызганную табличку «Посторонним вход запрещен». Каждую секунду он ожидал, что вот-вот сейчас их окликнет дежурная по станции и будет скандал. Дежурная стояла как раз на их стороне платформы и молча смотрела им вслед, а потом ушла.
Слева, за перилами из стальных труб, тянулся кое-как освещенный серый тоннель. Воняло помойкой. Между рельсов блестели черные лужи. А справа одна за одной пошли железные двери без надписей, не то ржавые, не то покрашенные бурой краской.
– Стой. Помоги, – скомандовал «одноногий», протягивая руку.
Блинков-младший помог ему встать с кресла. Подскакав к двери, ничем не отличавшейся от других, «одноногий» раскрыл ее и ввалился внутрь. По пути он расстегивал поясной ремень. Блинков-младший отвернулся, успев рассмотреть за дверью грязный туалет.
– Сил моих нет! Да помоги же! – застонал попрошайка. Прыгая на одной ноге, он снимал брюки.
Блинков-младший вошел в туалет и подставил плечо. Он уже знал, что увидит. И точно: в широкую штанину камуфляжных брюк «инвалида» была втиснута согнутая в колене нога. Наступив на пустой низ штанины, попрошайка стащил ее и с блаженным оханьем разогнул ногу.
– Отсидел! Так заработаешься, и кранты ноге! На самом деле оттяпают! – пожаловался он.
Кто-то из шапочных знакомых Блинкова-младшего тоже часто повторял «кранты». На ум приходили садовники из Ботанического сада, дворник Женя и школьный охранник. И еще музейный вахтер Илья Ильич. Нет, Илья Ильич любит повторять: «Ерундистика!»… Блинков-младший так и не вспомнил, кто говорит «кранты», да и это казалось неважным. А попрошайка тем временем надел брюки как следует и с довольным видом расхаживал от стены к стене, прихрамывая на разутую ногу.
– А про речевку не врешь? Сам придумал? – спросил он. – С Витькой разучишь?
Блинков-младший еще раз подтвердил, что сам и что разучит. «Одноногий», то есть уже двуногий, выгреб из кармана горсть мелочи, и не успел Митек ничего сообразить, как монеты зазвенели у него в кармане куртки. Ясно, плата за речевку. Добытые враньем нищенские деньги совсем его не обрадовали, но Блинков-младший не стал отказываться. Пусть попрошайки считают его своим.
А двуногий, размявшись и даже попробовав сплясать вприсядку, вдруг спросил:
– Так что ты хотел узнать у Никиты?
Блинков-младший молчал. Как же, станет он выдавать кому попало тайны расследования!
– Я к тому спрашиваю, что, может, встречу его, передам…
– Вот и передайте, что Блин его ищет. Блин – это я.
– А зачем? – не отставал попрошайка.
За приоткрытой дверью прогрохотал поезд. Блинков-младший как будто со стороны увидел маленький полутемный туалет и себя с глазу на глаз с неслабым жуликом. Каменный мешок, теснота: расхаживая, попрошайка задевал его руками. И рельсы в двух шагах, и поезда грохочут. Кричи – не докричишься.
– Никита влип в одно дело, – сказал Блинков-младший, отходя к двери. – Он знает, в какое. И я знаю.
– И что из этого? – надвинулся попрошайка.
– А то, что я еще знаю, как ему помочь!
Попрошайка долго молчал, глядя в глаза Блинкову-младшему, потом отошел и стал приседать.
– Хорошо тому живется, у кого одна нога! И сапог немного бьется, и порточина одна! – беззаботно продекламировал он. – Вот что, Блин: даю десятую часть выручки за два месяца. Больше мы не можем, и так смотрящему половину отдаем.
Придуманная за минуту история об одноногом «старшем брате» ценилась все дороже и дороже.
– Речевку дарю, – ответил Блинков-младший. – Мне Никита нужен.
– В натуре?! Так ты не из-за речевки его ищешь?! – обрадовался попрошайка. – Черт, не знаю я, где твой Никита! Мы с ним столкнулись разок на этой линии, а потом смотрящий нас развел.
Снова какой-то смотрящий… Блинков-младший не стал о нем расспрашивать, боясь показать, что ничего не смыслит в нищенском бизнесе. Емкое словечко. «Смотрящий», значит, смотрит. И разводит попрошаек, если они сталкиваются, как сегодня «одноногий» с «паралитиками». А за это смотрящему отдают половину выручки. В общем, ясно: главарь нищих.
– Хочешь, езжай с нами до конечной, – предложил попрошайка. – Сдадим выручку, и я спрошу, куда смотрящий твоего Никиту поставил.
Блинков-младший согласился. Еще бы! Натерпеться стыда, налететь на детского инспектора Рыбочкину и отступить, когда розыск Никиты приближается к концу?! Не на того напали!
Минут через десять их разыскал Витька. Он выглядел очень довольным и на расспросы «старшего брата» ответил:
– «Паралитики» – тоже люди. Сказал им, что мы только с одного вагона сливки сняли, дал полсотни отступного, и расстались друзьями… Пойдем скорей, и так уже из расписания выходим!
Кряхтя и жалуясь, старший попрошайка снова начал превращаться в «одноногого». Витька поторапливал: по нищенскому расписанию их уже догоняла другая компания «инвалидов». Плохо, если они столкнутся. Те, кто идут первыми, снимут с поезда всю выручку, а вторым будут подавать меньше, и они нажалуются смотрящему.
Катить кресло Блинкову-младшему больше не пришлось. Теперь попрошайничал Витька, а он только переходил за нищими из вагона в вагон.
У этого Витьки с памятью было плоховато. Он путал слова, а на третьей попытке, когда казалось, что уж теперь-то все пойдет гладко, вдруг снова выдал: «Сами мы не местные!» Если поезд уходил прежде, чем Витька успевал перекатить коляску в другой вагон, «одноногий» подзывал Блинкова-младшего и заставлял повторять речевку.
Особенно ему нравилось, что собирают они не просто на протез, а на шведский. «Одноногий» считал это находкой Блинкова-младшего, новым словом в нищенском бизнесе. Во-первых, шведский – значит, дорогой. На него можно долго собирать, и постоянные пассажиры метро не будут посмеиваться, сталкиваясь с побирушками. Во-вторых, когда человек говорит «на шведский протез», значит, он приценился, он знает, что ему нужно и сколько не хватает денег. То есть скорее всего не врет.
– Сильная речевочка! – восторгался «одноногий». – Услышу, что какой-нибудь гад за мной повторяет, я у него на самом деле ноги поотрываю!
– Все равно придется смотрящему сказать, – остудил его Витька, и одноногий сник:
– Да, теперь пустят по всему метро и за полгода заболтают…
Блинков-младший не стал говорить, что не выдумал шведский протез. Такой был у одного папиного однополчанина. Тот ходил на нем даже без палочки и не думал попрошайничать – ни на протез, ни просто так. Он работал инженером, а когда денег не хватало, подвозил людей на своем старом «Москвиче». Больше всего ему не нравилось, когда его жалеют. А попрошайки били на жалость, и это было подло.
Смотрящий оказался верзилой в глеб-жегловском кожаном пальто на меху. Стриженый затылок, мясистое лицо – словом, «братан».
Велев Блинкову-младшему постоять в сторонке, Витька с «одноногим» подъехали к нему и долго пересчитывали мелочь. Потом у них начался какой-то затяжной и, судя по всему, неприятный разговор. Смотрящий несколько раз кидал в сторону Блинкова-младшего ускользающие взгляды и отводил глаза. Наконец он с безразличным видом отошел от коляски «одноногого» и сел на лавочку, а к Блинкову-младшему торопливо затрусил Витька.
– Зовет, – сказал он. – Главное, не борзей, и все будет в порядке.
– Как его зовут? – спросил Блинков-младший.
– Захочет познакомиться – сам скажет. Побежали, – поторопил Витька. – Он любит, когда бегом.
Бежать по приказу мелкого уголовника?! А вот фиг ему, решил Блинков-младший и пошел чуть быстрее, чем обычно. Все же дразнить смотрящего не хотелось. Витька то и дело обгонял его и оборачивался с несчастным лицом:
– Говорю, не борзей!
Под конец он тянул Блинкова-младшего за руку.
Подошли, а смотрящий отвернулся и, сделав пальцы веером, стал рассматривать золотой перстень на безымянном.
– Н-ну? – требовательно сказал он.
– Речевку повтори! – зашипел Витька.
– Граждане пассажиры… – начал Блинков-младший.
Смотрящий глянул через плечо и наморщил лоб.
– Уже интересно. А почему не «люди добрые»?
– Потому что всем надоело. Люди, конечно, добрые, но не хотят… – Блинков-младший чуть не сказал «преступников кормить». Он же сам видел, как «одноногий» отдал мордатому смотрящему половину денег. – Люди добрые, но пока едешь в метро, нищие зайдут раза три. Все, как услышат «люди добрые», сразу газетами загораживаются. А «граждане пассажиры» похоже на объявление по радио.
Смотрящий одобрительно кивнул.
– Дальше, – подтолкнул Блинкова-младшего Витька.
– «Мой брат прошел войну и остался цел и невредим»…
– А это зачем? – Теперь смотрящий повернулся к Блинкову-младшему. Сидя, он был чуть ниже Митьки, а смотреть снизу вверх, видно, не хотел и глазами указал на скамейку рядом с собой.
Блинков-младший сел и объяснил:
– «Остался цел и невредим», чтобы интересно было. Всем сразу хочется узнать, из-за чего он все-таки без ноги.
– Привлечь внимание, – согласился смотрящий.
Так они разобрали каждую фразу речевки. Смотрящий тоже одобрил «шведский протез» и вообще относился ко всему очень серьезно. Наверное, точно так же пробуют каждое словечко на вкус заказчики телевизионной рекламы.
Конец разговора был неожиданным: смотрящий достал из пухлого бумажника сто долларов и сунул Блинкову-младшему за пазуху:
– Все, гуляй. Если такое же для «беженцев» сочинишь, заплачу вдвое.
Сто долларов, наменянные из нищенской мелочи, пекли тело, как раскаленные. Митек никогда не взял бы эти подлые деньги. Выудив скомканную бумажку из-за пазухи, он вернул ее уголовнику.
– Я Никиту хочу найти. Он тоже «одноногий», сталкивался на этой линии вот с ними, – Блинков-младший указал на Витьку.
– Будет речевка для «беженцев», будет и Никита, – решил смотрящий, охотно принимая сотню обратно, и подал для рукопожатия два пальца: – Большой.
Блинков-младший понял, что это кличка. И что он приглянулся смотрящему.
|
|
|
