Сферы использования языка и ролевые отношения

Джошуа А. Фишман

КТО ГОВОРИТ НА КАКОМ ЯЗЫКЕ, С КЕМ И КОГДА? [1]

 

Анализ многоязычной ситуации

Разные типы многоязычных ситуаций различаются между собой столь глубоко, что каждый, занимающийся многоязычием, вынужден иметь дело с вопросом, как наилучшим образом систематизировать или организовать многочисленные и легко обнаруживаемые различия. В этой статье мы ограничимся формальным рассмотрением нескольких описательных и аналитических переменных, которые могут помочь понять, кто говорит на каком языке, с кем и когда в ситуациях, которые характеризуются широко распространенным и относительно стабильным многоязычием. В ней пойдет речь преимущественно о внутри­ групповом, а не о межгрупповом многоязычии, то есть о тех многоязычных ситуациях, в которых единое население использует два (или более) отдельные кода для целей внутреннего общения. Это ограничение позволяет не рассматривать такую переменную, как степень знания родного и второго языка, поскольку большинство людей способны легко общаться друг с другом на любом из имеющихся языков. Ясно, однако, что обычный выбор языка далеко не случаен и не является результатом сиюминутного предпочтения - даже тогда, когда с чисто вероятностной точки зрения он может выглядеть случайным. «Пра­вильное» использование, или обычное использование, или оба они предполагают, что лишь один из теоретически доступных языков будет реально выбран теми или иными собеседниками в каждом конкретном случае.

Как можно описать эти модели выбора? Наша основная содержа­тельная проблема состоит в том, чтобы описать все разнообразие существующих в мире моделей, наблюдаемых в стабильных внутри­ групповых многоязычных ситуациях таким образом, чтобы достичь фактической точности и теоретической экономности, а также стиму­лировать дальнейшие исследования. Поняв, как следует описывать проблемы выбора языка на уровне межличностных контактов, мы сможем далее обратиться к более общему вопросу о глубинных прин­ципах, лежащих в основе такого выбора на уровне более крупных групп или культур (Fishman 1964). Поняв, как следует описывать про­блему языкового выбора в стабильных внутригрупповых двуязычных ситуациях (где различные степени владения языком не являются воз­мущающим фактором), мы сможем затем обратиться к проблеме па­раметров, определяющих языковой выбор в менее стабильных усло­виях, например, тех, которые характерны для отношений иммигрантов и населения страны, в которую они приехали, и в межгрупповых многоязычных ситуациях в целом.

Группа, ситуация, тема

(а) Одним из главных факторов, управляющих языковым выбором, является принадлежность к группе. Этот фактор должен учитываться не только и не столько в так называемом «объективном» смысле, то есть в терминах физиологических или социологических (возраст, пол, раса, религия и т. п.), но прежде всего в субъективном, социально­ психологическом аспекте принадлежности к референтной группе. Брюссельский чиновник приезжает домой с работы, зайдя по дороге в клуб выпить стаканчик. На работе он обычно говорит на стандартном французском, в клубе - на стандартном голландском, дома - на местном диалекте фламандского[2]. В каждом из этих случаев он отож­дествляет себя с некоторой группой, к которой принадлежит, хочет принадлежать или в которую он хотел бы быть принятым. И тем не менее несложно найти пример, когда этот чиновник на работе загово­рит (или с ним заговорят) на том или ином варианте фламандского. В клубе тоже могут быть случаи, когда он заговорит, или к нему обратятся по-французски; наконец, и дома есть моменты, когда он будет общаться по-голландски или даже по-французски. Утверждение, что смена референтной группы происходит в каждом из этих нетипичных случаев, было бы слишком сильным. Кроме того, само существование референтных групп (например, членство в клубе), похоже, в большей степени зависит от местоположения, окружения и иных факторов среды (которые, как мы увидим, заслуживают отдельного рассмотрения и не должны скрываться под неясным понятием референтной группы), чем от осознания или опыта принадлежности к группе как таковой. Наконец, даже если бы это было не так, представляется неоправданным усложнять анализ и исследовать языковой выбор в больших, громозд­ких обществах с развитой письменностью в терминах имеющегося в них громадного количества подвижных референтных групп. Поэтому, признавая, что понятие принадлежности к референтной группе по­зволяет выявить некоторые основания ежедневного языкового выбора в стабильном многоязычном окружении (например, что наш гипоте­тический чиновник - фламандец, и лишь поэтому знает фламандский), мы должны помнить, что при этом мы сильно рискуем, поскольку многие исключения остаются в тени. Очевидно, что необходимы дополнительные классификационные понятия.

(б) Следующий регулирующий фактор связан с понятием ситуации[3]. Этот термин использовали для обозначения большого и часто запутан­ного комплекса идей. Действительно, он используется для обозначения как различных отдельных обстоятельств, так и их сочетаний. Так, Эрвин (Ervin 1964) отмечал, что разные ситуации (окружения) могут быть уточнены по отношению к присутствующим участникам, физическим обстоятельствам, темам и функциям речи и используемым стилям. Каж­ дый из этих отдельных аспектов «ситуации» может пролить свет на определенные правила языкового выбора в определенных социальных обстоятельствах. Однако возможность сочетания этих многочисленных переменных делает использование так определяемого понятия «ситуа­ция» в качестве аналитического исключительно сложным. Поэтому мы ограничим использование этого термина лишь соображениями «стиля» и попытаемся справиться с остальными изолированными признаками отдельно и в других терминах. Вслед за Джузом (Joos 1962), Лабовом (Labov 1963), Гамперцом и Наимом (Gurnperz, Naim 1960) и другими мы будем рассматривать ситуационные стили как характеризующиеся признаками интимности-удаленности, формальности-неформальности, совместности-раздельности (solidarity), статусного (или властного) ра­венства/неравенства и т. п. Так, определенные стили в пределах одного языка (а в многоязычном окружении - определенные языки) воспри­нимаются собеседниками как индикаторы большей интимности, не­ формальности равенства и т. п. Многоязычные не только считают один из своих языков более диалектным, более региональным, менее стан­дартным, более близким к жаргону, чем другой, но и чаще ассоциируют один из своих языков с неформальностью, равенством, совместностью, чем другой. Поэтому один язык будет с большей вероятностью резер­вироваться для определенных ситуаций, чем второй язык. Наш гипотетический госчиновник с большей вероятностью заговорит в офисе по­-фламандски и услышит фламандский в ответ, если он столкнется с другим чиновником родом из того же фламандского городка. Они росли вместе и вместе ходили в школу. И тот и другой воспринимают своих родителей как «слегка старомодных». Иначе говоря, у них большой общий опыт и общие взгляды (или они так думают, или притворяются, что так думают), и поэтому они скорее заговорят друг с другом на том языке, который для них выражает их общность и близость. Они не пере­ стают быть госчиновниками, когда разговаривают друг с другом по­-фламандски; просто они предпочитают вести себя как близкие приятели, а не как чиновники. Однако внимательный наблюдатель заметит, что эти двое не всегда roворят друг с другом по-фламандски. Когда они беседу­ ют о работе, или об искусстве или литературе, не говоря уж о государ­ственных делах, они, скорее всего, переключатся на французский (или в их фламандской речи резко усилится интерференция), даже если по­ прежнему будет с очевидностью просматриваться предполагаемая нами для простоты дела их близость и общность. Таким образом, ни принад­лежность к референтной группе, ни ситуационный стиль ни порознь, ни вместе не могут объяснить в полной мере вариаций, заметных в оби­ходном выборе языка в многоязычном окружении. Нужно также заметить, что ситуационные стили, как бы тщательно мы их ни определяли, не способны дать нам достаточно надежной картины социокультурной организации того или иного многоязычного окружения.

(в) Тот факт, что два человека, предпочитающие говорить друг с дру­гом на языке Х, тем не менее переключаются на У (или явно колеблют­ся между Х и У), обсуждая определенный темы, вынуждает нас рассмотреть тему per se как фактор, регулирующий использование языка в многоязычном окружении. Ясно, что можно говорить о национальной экономике (тема) в высшей степени неформально (ситуативный стиль), связывая при этом себя со своей семьей (референтная группа). При таких условиях - даже если референтная группа и ситуация действуют со­ обща, требуя определенного языка - тема нередко способна перевесить и вызвать появление другого языка[4].

Тематическое регулирование языкового выбора предполагает, что некоторые темы как-то лучше «идут» на одном языке, чем на другом в конкретном многоязычном контексте. Это может быть вызвано разны­ми, хотя и взаимоусиливающими факторами. Так, некоторые многоязыч­ные люди могли «приобрести привычку» говорить на тему х на языке Х - частично потому, что, например, именно на этом языке их научили рассуждать на данную тему (например, они получили университетское образование в области экономики по-французски), частично потому, что им (и их собеседникам) недостает терминов для полноценного обсуж­дения х на языке У; частично из-за того, что в самом языке У может быть недостаточно соответствующих терминов, или эти термины недостаточ­но точны, а частично - из-за того, что тему х как-то не принято обсуждать на языке У. Само многообразие источников тематического регули­рования подсказывает, что, возможно, тема сама по себе не является удобной аналитической переменной при рассмотрении языкового вы­ бора с позиции социальной структуры и культурных норм многоязыч­ного окружения. Тема мало что дает нам для понимания как процесса, так и структуры социального поведения. Однако тема обычно демон­стрирует модели (patterns), отражающие модели основных областей деятельности в рассматриваемых обществах. Мы сможем выявить эти последние, если выясним, почему значительное число людей в конкрет­ном многоязычном окружении получили в определенный момент вре­мени образование на том, а не на другом языке; или что означает для данного многоязычного окружения, что язык У меньше приспособлен для темы х, чем язык Х. Это ведь означает больше, чем просто соотно­шение языка и темы в межличностном общении, не так ли? Не означает ли это, что некоторые признанные социокультурные сферы деятельности, как минимум временно, находятся под эгидой одного языка (а возможно, следовательно, и одной части населения), а не другого?

Таким образом, хотя тема, несомненно, исключительно важна для понимания вариативности языкового выбора у двух наших гипотетиче­ских госчиновников, мы должны найти способ выявления и соотнесения их индивидуальных, сиюминутных выборов с относительно стабиль­ными моделями выбора, которые существуют в их многоязычном окру­жении в целом.

Сферы языкового поведения

(а) Начало разработки понятия сфер (domains) языкового поведения, по-видимому, было положено еще до Второй мировой войны учеными, занимавшимися вопросами сохранения языка и языкового сдвига среди немцев, живущих за границей в многоязычном окружении[5]. Немецкие поселенцы контактировали с разными группами, говорившими на дру­гих языках, в различном контактном окружении, и были открыты раз­ личным процессам социокультурных изменений. Описывая и сравнивая судьбу немецкого языка в этих разнообразных обстоятельствах, Шмидт­ Рор (Schmidt-Rohr 1963) был, похоже, первым, кто предположил, что для выявления характера языкового выбора в разных сферах поведения необходимо выделить конфигурации доминирования (мы рассмотрим это понятие ниже). Шмидт-Рор предложил следующие девять сфер: семья, игровая площадка (двор) и улица, школа (с подразделением на язык преподавания, язык как предмет преподавания и язык отдыха и пе­ремены), церковь, литература, пресса, военная служба, суд и государ­ственное управление. Впоследствии другие ученые либо добавляли новые сферы (например, (ММ 1935), который тем не менее упустил, вслед за Шмидт-Рором, сферу работы), либо выясняли, что в конкретном многоязычном окружении достаточно меньшего числа сфер (например, Фрей (Frey 1945), которому для анализа «тройной речи» пеннсильванских немцев-анабаптистов потребовались лишь сферы дома, школы и церкви). Интересно, однако, что сферы Шмидт-Рора поразительно напоминают «области деятельности», выделенные в недавнее время и независимо некоторыми антропологами «Dohrenwendt, Smith 1962), социологами (Кloss 1929), социальными психологами (Jones, Lambert 1959) и линг­вистами (Mackey 1962» при изучении аккультурации, межгрупповых отношений и двуязычия. Эти сферы, независимо от их количества[6], определяются в терминах институциональных контекстов или социаль­но-экологического взаимодействия. Они· очерчивают основные группы ситуаций взаимодействия, осуществляющегося в многоязычном окру­жении. Подобные сферы помогают нам понять, что выбор языка и тема, будучи адекватными понятиями для анализа индивидуального поведения на уровне индивидуального речевого взаимодействия, связаны, как мы уже упоминали выше, с широко распространенными социокультурными нормами и ожиданиями. Акты языкового выбора, аккумулированные от многих индивидов и по многим конкретным моментам выбора, транс­ формируются в процесс сохранения или утраты языка. Более того, если много людей или подгрупп склонны использовать язык Х для обсужде­ния темы х, это может объясняться тем, что эта тема принадлежит сфе­ре (domain), для которой в их обществе или в их подгруппе данный язык является доминирующим. Конечно, случай социального взаимодействия, когда тема х обсуждается на языке У несмотря на то, что она принад­лежит сфере, в которой доминирует язык Х, значительно отличается от ситуации, когда та же тема обсуждается теми же собеседниками на языке, который чаще всего используется в данной сфере. Если признать существование сфер, то можно противопоставить понятие язык темы для индивидов или определенных подгрупп населения языку сфер до­ минирования для более крупных частей населения или всего населения.

(б) Подобающее выделение и определение сфер языкового поведения, несомненно, требует пристального внимания к социокультурной дина­мике конкретных многоязычных окружений в определенные периоды их истории. Сферы, выделенные Шмидт-Рором, отражают не только многоязычное окружение, в котором большинство сфер деятельности, даже те, которые относятся к государственному управлению, теоретически открыты для обоих (всех) наличных языков, но и те многоязычные окру­жения, в которых такая возможность является целью заметных по раз­меру заинтересованных групп. Для изучения ежедневного использования языков детьми в таких сходных окружениях могут потребоваться со­вершенно разные наборы сфер. Конечно, ситуация иммигрантов, когда лишь язык «принимающего» общества считается допустимым в качестве языка государственного управления, потребует другого, возможно - меньшего списка сфер, в особенности если молодое поколение регуляр­но покидает иммигрантское сообщество и вливается в «принимающее» общество.

Наконец, сферы языкового поведения могут различаться от окру­жения к окружению не только по количеству и составу, но и по уровням. Так, изучая процессы аккультурации в Аризоне, Баркер, исследовавший двуязычных американцев - выходцев из Южной Америки (Barker 1947) и Барбер, который исследовал трехъязычных индейцев якуи (Yaqui) (Barber 1952), сформулировали сферы на уровне социально-психоло­гического анализа: интимный, неформальный, формальный и межгруп­повой. Интересно, что выделенные таким образом сферы были затем сопоставлены со сферами на социально-институциональном уровне, вроде тех, что описаны выше. Например, оказалось, что формальная сфера совпадает с церемониально-религиозной деятельностью; межгрупповая - включает торговлю и отдых, а также взаимодействие с государственными и судебными властями, и т. п. Взаимоотношения между сферами, выделенными на социально-институциональном уров­не, и сферами, выделенными на социально-психологическом уровне (последнее близко к ситуационному анализу, о котором шла речь выше), позволяют нам изучать языковой выбор в многоязычном окружении по-новому и более продуктивно. Ниже, при описании конфигураций сфер доминирования, мы покажем наш подход к изучению подобных взаимодействий.

(в) Сфера «государственного управления» - это социальный узел, сводящий вместе людей, которые прежде всего стремятся к достижению каких-либо целей. Более того, он сводит их прежде всего как участников определенных ролевых отношений (о них ниже) и в четко очерченных обстоятельствах. Хотя разговаривать они могут о чем угодно, с учетом этих целей и этого контекста набор тем фактически сильно ограничен в определенных видах коммуникации (например, письменной) и в опре­деленных ситуациях (например, формальное общение), и в большинстве сфер он заметно отклоняется в направлении основной цели данной сферы (domain purpose). Поэтому сфера является социокультурным конструктом, абстрагирующимся от тем(ы) коммуникации, отношений между коммуникантами и места, где происходит коммуникация в соответствии с социальными институтами и культурными сферами деятель­ности так, что индивидуальное поведение и социальные модели могут быть независимы друг от друга, и все же связаны друг с другом[7]. Сфе­ра - более высокий уровень абстракции, достижимый через рассмотрение социокультурных моделей (patterning), окружающих языковые выборы. Из многих факторов, которые участвуют в складывании кон­цепции сферы и составляют её, некоторые более важны и более доступ­ны ДЛЯ точного измерения, чем другие. Один из них - тема - уже обсуждался. Другой - ролевые отношения - еще предстоит прояснить. Ролевые отношения могут оказаться для нас важными как объяснение того факта, что наши гипотетические госчиновники, обычно разговари­вающие друг с другом в офисе на неформальном варианте фламандско­го, за исключением случаев, когда они разговаривают о технических, профессиональных или высоко «культурных» сюжетах, в этом отноше­нии не вполне одинаковы. Один склонен переходить на французский чаще, чем другой, даже когда референтная группа, ситуационные стиль, тема и некоторые другие аспекты коммуникации постоянны. Мы не удивимся, обнаружив, что у него другая роль, например, что он - на­чальник своего собеседника.

Сферы использования языка и ролевые отношения

Во многих исследованиях многоязычного поведения семейная сфе­ра оказывается наиболее существенной. Многоязычие часто начинается в семье, зависит от нее, поддерживается и даже охраняется ею. В других ситуациях многоязычие уходит в семейную сферу после того, как ока­зывается вытесненным из других сфер, в которых оно существовало прежде. Не удивительно поэтому, что многие исследователи, начиная с Браунхаузена (Braunhausen 1928) проводят различения в пределах семейной сферы в терминах участников коммуникации. В связи с этой дифференциацией применяется два разных подхода. Браунхаузен (как и Mackey 1962) просто перечисляет членов семьи: отец, мать, ребенок, прислуга, гувернантка, учитель, и т. д. Гросс (Gross 1951), с другой стороны, выделяет в пределах семьи дуальные пары: дедушка с бабуш­кой, бабушка с дедушкой, дедушка с отцом, бабушка с отцом, дедушка с матерью, бабушка с матерью, дедушка с ребенком, бабушка с ребен­ком, отец с матерью, мать с отцом и т. п. Различие между этими двумя подходами весьма значительно. Второй подход не только признает за взаимодействующими членами семьи (как и за участниками коммуни­кации в большинстве других сфер языкового поведения) роль слушаю­щего наряду с ролью говорящего (иначе говоря, что может существовать разница между двуязычным восприятием и двуязычным порождением речи), но он также признает, что их языковое поведение может объяс­няться далеко не только личными вкусами или способностями, но и ролевыми отношениями. В некоторых обществах определенные виды поведения (в том числе и языкового) ожидаются (или даже предполага­ются) при коммуникации конкретных индивидов друг с другом. Можно ли, описывая обычный выбор языка в конкретном многоязычном окру­жении, полностью свести ролевые отношения к ситуационным стилям, еще предстоит выяснить в ходе эмпирических исследований.

Семейная сфера - едва ли единственная, в пределах которой мож­но выделить ролевые отношения. Любая сфера может быть разбита на ролевые отношения, особо важные или типичные для них в конкретных обществах и в определенный период времени. Религиозная сфера (для тех обществ, где можно провести ясную границу между религией и народными обрядами) может демонстрировать подобные отношения типа священник-священник, священник-прихожанин, прихожанин-при­хожанин. Точно так же пары ученик-учитель, покупатель-продавец, наниматель-работник, судья-истец демонстрируют различные ролевые отношения в других сферах. Было бы, конечно, желательно описать и проанализировать использование и выбор языка в конкретном многоязыч­ном окружении в терминах важнейших ролевых отношений в пределах конкретной сферы, которая признается наиболее показательной для этого окружения. Здесь может оказаться небесполезным и выделение собеседника, принадлежащего к одной группе, и собеседника, принад­лежащего к другой группе[8].

12Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: